Текст книги "Аномалия"

Они сразу же захотели родить ребенка и приняли все необходимые меры для достижения этой цели, причем принимали их очень часто, очень подолгу и везде, где придется. Врач утверждает, что именно между возвращением Джоанны из Европы в начале марта на том жутком рейсе, когда она поклялась себе выйти за него замуж, если выживет, и свадьбой в начале апреля их гаметы встретились и сразу же слились воедино. Они по гроб жизни будут благодарны белому супремасизму. И кстати, предложил еврей Эби (уменьшительное от Авраама), если у нас будет мальчик, мы назовем его Адольфом. Только если это будет второе имя, смеясь, осадила его Джоанна. И тут же обругала себя, что так веселится, в то время как ее сестру ждет медленная агония. Но счастье весом в несколько граммов росло внутри нее и занимало собой все пространство.

Прайор не отставал:

– Джоанна? Дольдер?

Завтра вечером? Вряд ли выйдет: она планировала отпраздновать три месяца беременности с родителями… С другой стороны, отправиться к черту в пекло тоже заманчиво.

Джоанна не успела ответить, потому что на рабочем столе Прайора зазвонил тяжелый черный телефон, настоящий раритет из бакелита.

Он раздраженно схватил трубку:

– Я просил меня не беспокоить… Ладно… Я ее предупрежу.

Прайор повернулся к Джоанне с заинтригованной улыбкой:

– Вы удивитесь, Джоанна, но вас ожидают в приемной. Два офицера ФБР. Тем не менее я надеюсь, вы составите нам завтра компанию, если они, конечно, согласятся вас отпустить.

Дело Меселя

Виктор Месель упал с балкона в четверг, двадцать второго апреля. Обед Клеманс Бальмер в “Ростане” отложился на более поздний час, и она решила пройтись по Люксембургскому саду, благо вход в него прямо напротив кафе, но тут у нее на компьютере тренькнул мейл от Меселя. Клеманс нравится Виктор, он талантливый писатель, и хотя порой создается впечатление, что он импровизирует, на самом деле у него все досконально продумано. Его романы всегда строго выстроены и легко читаются, притом что написаны очень литературным языком. Он никогда, в общем, не повторяется, и Бальмер, работая с ним, всякий раз испытывает радость профессионала. Слава все никак к нему не придет, что есть, то есть, но, может быть, когда-нибудь читатели… Никто не застрахован от успеха. В любом случае Меселю наплевать. “Неудавшиеся провалы”, его последний роман, стал номинантом на премии Медичи, Гонкур и Ренодо, но исчез спустя две недели, так и не попав в шорт-листы; расстроившись и разозлившись, она позвонила автору, чтобы утешить его, но через несколько секунд уже он ее успокаивал, спросив, свободна ли она завтра – у него два приглашения в театр “Одеон”. Нет, с него правда все как с гуся вода.

Клеманс скинула прицепленный файл в читалку, рефлекс издателя. И тут же, привлеченная названием “Аномалия” – оно показалось ей гораздо жестче и острее всех предыдущих – и не увидев в мейле ни единого слова про текст, открыла его. И поразилась.

Клеманс Бальмер читает быстро, это ее работа, и через час заканчивает книгу. “Аномалия” не похожа ни на что, выходившее до сих пор из-под пера Виктора. Это не роман, не исповедь, не бессвязная последовательность броских фраз или искрометных афоризмов. Это странное произведение с тягучим ритмом, от него невозможно оторваться, и Клеманс угадывает между строк, какие авторы повлияли на Меселя – от Янкелевича до Камю, Гончарова и многих других. Мрачный, очень личный текст, где даже в издевке есть что-то болезненное:

Господи, какой же хренью мироточит религиозный дух. Всякая убежденность убивает интеллект. Верующие явно лишились разума, превратив смерть просто в очередную неурядицу. Сомневаясь во всем, я полагался только на себя и поэтому еще острее наслаждался каждым мгновением жизни. Меня никогда не переполняют мистические чувства, даже при созерцании божественного сияния небес. Если мне суждено будет тонуть, я попытаюсь выплыть, ну не молиться же Архимеду. Но сейчас я иду ко дну, и перед моими глазами разверзаются бездны, чуждые каким-либо теоремам.

Внезапно встревожившись, Клеманс Бальмер решила немедленно позвонить Меселю. На мобильный, потом на домашний. Ответил ей полицейский. Узнав, что случилось, Бальмер была потрясена, убита. Когда она отвечала на вопросы офицера, ее охватила бесконечная печаль, смешанная с дикой яростью. Когда же она видела Виктора в последний раз? В начале марта. Они ужинали у “Липпа”, отмечали его премию за перевод, он взял, как всегда, колбаску из потрохов, она – парижский салат, они пили “Пик-Сен-Лу”, и она ни о чем не догадалась, вообще ни о чем, не усмотрела ни в одной фразе своего друга тревожных знаков. Клеманс перечитала “Аномалию” в свете объявленной в ней катастрофы. Заметила, что роман подписан Виктøром Меселем, с ø – символом пустого множества. Трагическая бравада.

Бальмер сообщила новость всем, кому могла. Родителей Меселя, его брата и сестры уже нет в живых. Но есть Иляна Лескова, молодая преподавательница русского в Школе восточных языков, бросившая его после года бурного романа, к тому же дочь внучатой племянницы Николая Лескова, которого переводил Виктор. Иляна с глубоким внутренним убеждением то и дело восклицала Bozhe moï! “Какой ужас!”, “Не укладывается в голове!” и поспешила распрощаться. Клеманс вспомнила недавно прочитанные слова Меселя: “Никакой жизни не хватит, чтобы понять, до какой степени всем на всех наплевать”.

Издательница взяла все в свои руки, оповещение друзей, похороны – гражданские, само собой, – и заказала объявление в разделе некрологов “Монд”.

ИЗДАТЕЛЬСТВО “ОРАНЖЕ”, КЛЕМАНС БАЛЬМЕР И ВСЕ СОТРУДНИКИ С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЮТ О КОНЧИНЕ ВИКТОРА МЕСЕЛЯ, ПИСАТЕЛЯ, ПОЭТА, ПЕРЕВОДЧИКА И ДРУГА.

Клеманс сочинила подробный пресс-релиз для агентства Франс Пресс, перечислив самые выдающиеся переводы Меселя и романы, получившие положительный отклик критиков. И добавила, что в ближайшее время будет опубликовано уникальное сочинение и что автор поставил в нем точку как раз перед тем, как совершить свой роковой поступок. Она включила в прессрелиз три отрывка из “Аномалии” и, хотя вообще не по этому делу, налила себе глоток виски и медленно выпила его, шотландский single malt, который так любил Виктор.

На следующее утро в “узком кругу” – если так можно выразиться, потому что собралось все издательство, в том числе даже двое практикантов, – она твердым голосом зачитала начало текста. Оба редактора книжной серии одобрительно покивали, коммерческий директор настоятельно порекомендовал выпустить “Аномалию” в кратчайшие сроки, не решаясь, правда, приводить некрофильские аргументы: критика и читатели будут в восторге от романа с историей, завершенного прямо перед гибельным прыжком. Уже ведь был прецедент, думает он, тринадцать лет назад, как его там, писателя этого? Можем мы хотя бы поменять название, чтобы как-то отобразить трагический финал? – предложил менеджер по маркетингу. Нет, не можем, сухо отрезала Клеманс Бальмер. Тогда манжетка, суперобложка? Тоже нет. Ну на худой конец, давайте хоть напишем Victor вместо Victør, для библиографической базы данных “Электра” такая орфография будет гораздо практичнее, нет? Нет.

Корректуру сделали за выходные, в понедельник сверстали, копии первой верстки немедленно отправили журналистам, в конце недели “Аномалию” заслали в печать, и типограф запустил машины в тот день, когда Меселя кремировали на кладбище Пер-Лашез. Его прах еще не развеяли, а книга уже ушла в распространение. Это рекорд, издательские работники редко проявляли такую расторопность с момента выпуска биографии Леди Ди. В первую среду мая стопки “Аномалии” уже громоздились во всех книжных магазинах. Бальмер решила дать ей все шансы на успех и напечатала сразу десять тысяч экземпляров, ограничившись простой синей манжеткой с фамилией месель.

Успех пришел мгновенно. Отдел культуры “Либерасьон” отдал роману целый разворот, как они и обещали, “Монд де ливр”, обойдя молчанием все его предыдущие книги, искупил свою вину длинным комплиментарным некрологом, где сказано, в частности, что “издательство «Оранже» следует поздравить с публикацией романа Меселя”, телепередача “Гранд Либрери” откопала для специального выпуска все возможные видеосюжеты с участием Виктора, “Франс кюльтюр” посвятила ему три программы, короче, делу Меселя был дан ход. Клеманс срочно допечатала “Неудавшиеся провалы” и даже его роман пятилетней давности “Горы сами к нам придут”, последние экземпляры которого, так и лежавшие на складе, чуть было не пошли под нож.

Бальмер согласилась также поучаствовать в нескольких вечерах памяти. Актеры проводили читки в книжных магазинах, в парижском Доме поэзии организовали “Ночь Меселя”, и, стоя перед переполненным залом, один знаменитый актер с красивым низким голосом, буквально потрясенный “Аномалией”, прочел ее от начала до конца за четыре часа. В публике сидела Иляна, вся в слезах. Май не самое подходящее время для издания романа, если он может принять участие в гонке за премиями в начале литературного сезона, но от Меселя, бормотали себе под нос члены жюри, все равно никуда не деться. Премия Медичи уже у всех на устах.

В том же мае создается “Общество друзей Виктøра Меселя”, разношерстная группа товарищей и поклонников, хотя они, само собой, далеко не все его знали и даже читали. У Меселя теперь переизбыток “лучших друзей”: от месье Т., денди с писклявым голоском, всегда в черном пиджаке в облипку, до некоего Салерно – Сильвио, Ливио? – его “старинного приятеля”, о котором Клеманс Бальмер никогда ничего не слышала. Вскоре общество переименовало себя в “ДруВиМе”, потом в “Аномалистов”. Иляна тоже член общества, и, творчески переработав историю их бесславного романа с Виктором, мадемуазель Лескова постепенно поднялась до трагического и исполненного достоинства статуса официальной вдовы.

Клеманс Бальмер издалека наблюдала за их возней, и от всего этого ее слегка подташнивало. Да и вообще успех в пятьдесят лет… дорога ложка к обеду. Посмертная слава Меселя огорчает ее как подругу даже больше, чем несправедливое равнодушие к нему расстраивало когда-то издательницу. Как там писал Виктор? “Слава это чистое надувательство в любой области, кроме разве что спортивного бега. Но я подозреваю, что тот, кто станет утверждать, что презирает ее, просто злится оттого, что ему можно даже не мечтать о ней”.

Слимбой

Пятница, 25 июня 2021 года.

“Эко Атлантик”, Лагос, Нигерия

Итальянский консул в Лагосе, то и дело спотыкаясь, неуклонно движется к птифурам. Он плохо переносит и Нигерию, и алкоголь. Уго Дарчини шатается, оступается, и когда из его бокала выплескивается шампанское, оставляя пятно на экзотическом паркете огромного несуразного зала приемов в отеле “Эко Атлантик”, он извиняется хриплым, пьяным голосом.

Дарчини подплывает к французской консульше, стоящей возле стола с закусками, как утопающий к спасательному кругу, отыскав в толпе ее гипнотически-лимонное одеяние с золотыми разводами, чем-то напоминающими спираль на брюхе папаши Убю. С тех пор как на нигерийских вечеринках разноцветные дашики и традиционные агбады народа йоруба пришли на смену костюмам от Версаче и смокингам от Армани, надо сильно постараться, чтобы не пройти незамеченным. Три нигерийца, собеседники консульши, заприметив итальянца, шарахаются от него как от чумного. Водоворот ее платья засасывает взгляд консула, его мутит.

– Buona sera, Элен. Какой потрясающий у вас тапафизический… патафизический наряд[10]10
  Здесь и выше намеки на трилогию Альфреда Жарри “Король Убю”.


[Закрыть]. Прошу прощения, я выпил-то всего два стакана.

– Добрый вечер, Уго, я как раз хотела узнать, как вы. Я так и подумала, что вы вернетесь в Италию после того, что случилось. Я знаю, что ваша дочь уехала с матерью в Сиену.

Уго Дарчини через силу улыбается, но нет, Элен Шаррье не может понять, не может представить себе, как мучительно тянулись переговоры о возвращении его четырнадцатилетней дочери с похитителями, закинувшимися метом, когда страшно было даже вообразить, через что сейчас проходит Рената, этим уродам ничего не стоило отрубить ей палец, отрезать ухо, чтобы он поскорее отстегнул им семьдесят тысяч долларов. Он отдал деньги Тайво, “консультанту по безопасности”, весьма подозрительному типу, но его рекомендовал замдиректора подразделения по добыче и геологоразведке Eni. Тайво уже выступал посредником два года назад, когда похитили сына замдиректора. Обмен с Area boys[11]11
  Букв. местные ребята (англ.), криминальная группировка подростков в Лагосе.


[Закрыть] состоялся, с “калашами” наперевес, в Апапе, в переулке неподалеку от доков, перед евангелистской церковью с надписью Pray as you go[12]12
  Иди с молитвой (англ.).


[Закрыть] над воротами. Но тогда они запросили всего пятьдесят тысяч. Цены растут.

А ведь все – от посла в Абудже до секретарши в консульстве, – все поголовно предупреждали его: господин консул, следите повнимательнее за дочерью, когда она отправляется в город, в международный лицей, здесь люди живут на доллар в день, так что похищение – это обычный бизнес, как любой другой бизнес, а то и поприбыльней остальных. Но если он хочет перевестись в Афины через год или два, пост в Лагосе – необходимый этап. Мария твердо вознамерилась сопровождать его, чтобы Рената побывала в Африке. Однажды, всего один раз, ему не хватило духу запретить дочери выйти без вооруженного эскорта с охраняемой территории вокруг дома. Один-единственный раз.

– Хорошо, что они вернулись в Италию, – вздыхает консульша Франции, – в Лагосе становится хуже день ото дня. Уж я-то знаю, о чем говорю. Электричества хватает минут на тридцать, потом все внезапно вырубается на несколько часов. Не понимаю, как люди хранят еду без холодильника. Не будь у нас в консульстве генератора, мы вообще не смогли бы работать, а без привозной цистерны лишились бы и воды. И все тут так, Уго. Tutto.

Да, все тут так. Уго в курсе. Его первому взгляду на Лагос из иллюминатора, сквозь коричневую взвесь выбросов, открылись бесконечные квадратные километры трущоб, прилипших друг к другу, миллионы крыш из проржавевшей жести, замысловатое переплетение улиц и гигантская желто-черная как колорадский жук пробка из тысяч микроавтобусов, таких опасных, что их все время пытаются запретить, но безуспешно. Каждое лето, когда идут проливные дожди и улицы превращаются в зловонное болото, город словно напоминает, что на португальском “Лагос” значит “Озера”. Уже долгие десятилетия Лагос брошен на произвол судьбы и коррумпирован до такой степени, что иностранные строительные компании отказываются заключать договоры с местными властями. Даже государство капитулировало, и уже пять лет нигерийский президент сюда носа не кажет.

Уго узнает по одной трагической истории в день. Историю девочки, которая, чтобы добраться до единственного крана с питьевой водой, переходит шоссе, попадает под машину, и по ней проезжают десять следующих, даже не притормозив. Историю человека, упавшего в припадке эпилепсии, – это случилось вчера, и Нарума, его повариха, все видела собственными глазами, как вот вас сейчас, – прохожие бросили его на земле, трясущегося в конвульсиях и с выступившей на губах пеной, может, он вообще там и умер. Историю старика из бидонвиля Ошоди, который бросился под гусеницы бульдозера, чтобы спасти какое-то свое тряпье, а бульдозер и не подумал остановиться.

Если ты такой крутой, приезжай в Лагос, потом поговорим.

Консульша отставила бокал и окликнула высокую чернокожую девушку с пышными формами в пурпурном платье дашики, та подошла и радостно поцеловала ее.

– Ах, Элен! Я ищу директрису Fashion Week в Лагосе, не понимаю, куда она…

– Свахила, позвольте познакомить вас с Уго Дарчини, моим итальянским коллегой. Свахила Одиака, наша атташе по культуре в Лагосе, уже год как.

Девушка улыбнулась и пожала вялую руку, протянутую ей консулом. У входа в зал послышались крики, замигали вспышки фотоаппаратов.

– О, это Слимбой! – воскликнула атташе по культуре. – У него через два часа концерт на острове Виктория. Вы конечно же слышали Слимбоя, Элен.

Нет, Элен его не слышала.

– Money not worth it worth it worth it…[13]13
  Деньги не стоят того, не стоят того, не стоят того… (англ.)


[Закрыть] – смеясь, напевает атташе по культуре. – Элен, вы что, не дружите с YouTube? Еще три-четыре месяца назад он был широко известен в узком кругу, но теперь все просто с ума посходили, за несколько недель его Yaba Girls зашкалила за миллиард просмотров. Настоящий медийный взрыв, как с тем корейцем десять лет назад, помните? Ну… Слимбой. Что скажете, господин консул Италии?

Уго вежливо покачал головой:

– Увы, госпожа атташе, я тоже впервые о нем слышу. Я, знаете ли, все больше по Верди, Пуччини, ну в крайнем случае Паоло Конте.

На этот раз Свахила – ему в отместку – изобразила полное неведение.

– Yaba Girls – это ритм в стиле хип-хоп / R&B, ну, хотя скорее афро-поп. Посвящение матери, которая держала лавку в Ябе, это местный fashion district.

Она жестом позвала их за собой.

– Давайте подойдем к нему поближе, он сейчас дает пресс-конференцию. При содействии министерства в марте прошлого года состоялся его концерт в Париже.

Оба консула двинулись за атташе по культуре, последняя, вне себя от восторга, пробиралась к музыканту и его спутнице сквозь растущую толпу, среди пронзительных криков его фанатов и папарацци:

– Слимбой! Слимбой! Только одно фото! Поцелуй Суоми!

Король африканской эстрады опустился на колени и под вспышки фотоаппаратов послушно чмокнул юную актрису, он столь же невероятно высок, как невероятно мала его свежеиспеченная невеста. Позируют они долго, покорно и любезно. Может, это и есть счастье.

Феми Ахмед Кадуна, он же Слимбой, не может опомниться. Еще три месяца назад его популярность ограничивалась Пекхэмом, этим “Малым Лагосом” на юге Лондона, ну и, допустим, Уэстчейзом в пригороде Хьюстона, и как он ни перепевал культовые хиты Фела Кути, ни парижский концерт, ни последовавший за ним нью-йоркский успеха ему не принесли.

И только в последний час полета из Парижа в Нью-Йорк, решив было, что ему пришел конец, и использовав кучу рвотных мешков, Слимбой придумал Yaba Girls. В этой песне он простыми словами признавался в любви кварталу своего детства и девочкам “ниточкам-иголочкам” и выражал благодарность маленького Феми своей матери, которая торговала бусами на базаре, молилась за него каждый день и совсем недавно умерла, – получилась нежная, удивительная, мелодичная песня.

В самолете на обратном пути в Лагос он решил, что в кои-то веки в его клипе не будут мелькать большие автомобили и водные скутеры, он обойдется без полуголых красоток, танцующих на пляже или извивающихся вместе с ним на кровати на роскошной вилле, не станет увешивать себя золотыми цепями и с улыбкой пересчитывать доллары. Нет, так делают все, а ему захотелось чего-то другого, поэтому он покажет величие обычных людей, усталых тружениц, лавочниц, портных и гладильщиков за работой, которые смеются и танцуют, несмотря на сорок пять в тени, причем единственным цветовым пятном станут яркие ткани с восковым принтом. А он, Слимбой, весь в белом на грязных улицах, будет петь на английском и на йоруба, почтительно, а то и смиренно приветствуя всех встречных, да, это будет такой своеобразный поклон бывшего мальчишки своему счастливому детству. Да, он, Слимбой, сломает все коды афро-рэпового вайба, будет избегать автотьюна, реверба, дилея и других, затасканных до дыр эффектов, а поверх мелодии саксофонист мягко поддержит его. Слимбой даже нашел музыканта-виртуоза из Квебека, белого тощего старика с редкими волосами, которому случалось играть с канадским рэпером Дрейком, пусть он символизирует старый мир, передающий эстафету новому.

Они сняли клип на улицах Ябы за два дня, тут же выложили его в интернет, и песня обошла весь мир. Существует уже четыре ремикса Yaba Girls, в том числе один от Franks, Слимбой стал сюрпризом Коачелла-феста, пел вместе с Бейонсе, выступал в дуэте с Эминемом, Опра пригласила его на свое ток-шоу. Да, может, это и есть счастье.

В мае, вернувшись из турне по Англии, он все-таки купил желтый “ламборгини” и огромную квартиру на верхнем этаже одной из башен в “городе будущего” Эко Атлантик, хотя ее первый камень еще даже не заложили; против природы все же не попрешь. Но как ни крути, этого и хотят молодые нигерийцы, хотят, чтобы им рассказывали сказки, хотят распивать шампанское в спортивном автомобиле и побывать в пентхаусе с видом на море, хотят услышать, что даже если они и просыпаются по утрам в гнилой жестяной хибаре среди дырявых покрышек и дохлых крыс, богатство и слава поджидают их за поворотом, да пусть хоть одного на миллион, плевать, в любом случае удача выпадет им.

Обоим консулам и атташе по культуре удалось наконец пробраться к эстраде, на которой стоит Слимбой. Вопросов им почти не слышно, но певец, немного подумав, громко отвечает в микрофон:

– Хочется верить, что Эко Атлантик станет счастливым билетиком для Лагоса и Нигерии, что все население, живущее вокруг него, только выиграет от строительства самого амбициозного города Африки.

Французская консульша кивнула со вздохом: у этой идиотской теории “просачивания” еще все впереди.

– Кстати, Уго, – она обернулась к Дарчини, – как по-вашему, ну не ужас ли это – мы открываем одну башню за другой, нажираясь птифурами?

Итальянский консул поморщился. Да, Эко Атлантик, искусственный остров, отвоеванный у океана, конечно, безобразие. Пока что это просто гигантский пустырь, но двести тысяч олигархов Лагоса найдут вскоре пристанище в его сияющих небоскребах, надежно отгородившись от ярости мегаполиса мостами под охраной вооруженных церберов. В этой крепости у них будет собственная электростанция, собственный очистной завод, свои рестораны, паласы, бассейны и гавань для личных яхт…

– Африканский Дубай, как они выражаются, – продолжает Элен Шаррье. – Его даже приподняли на несколько метров, принимая во внимание возможные изменения уровня воды. С высоты этих роскошных билдингов они смогут наблюдать, как потонет Лагос и его сорок миллионов жителей от Курамо-Бич до трущоб Макоко, сточной канавы под открытым небом… Извините, Уго, но, по-моему, это чудовищно. А знаете, что хуже всего? Таков мир будущего. Мы сдались, сложили оружие, теперь каждый за себя, но все равно никто не спасется. Это не Лагос отдаляется от цивилизации, а мы, все мы повсюду неумолимо приближаемся к Лагосу.

– Вы преувеличиваете.

– Если бы.

Внезапно в зале, где проходит пресс-конференция, стихает шум. Какой-то репортер задал Слимбою вопрос.

– Эз Онедика из “Панча”. Слимбой, говорят, ты споешь новую песню с Doctor Fake? Это что, будет песня в защиту гомосексуализма? Ты гомосексуал?

Наступает тишина, непробиваемая как кирпич. Если вся Африка – ад для гомосексуалов, то Нигерия – его девятый круг. По закону им здесь грозит четырнадцать лет тюрьмы, полиция преследует их, вымогает деньги, и поголовно все население с отвращением и омерзением чурается их, подстегиваемое слухами и ненавистью епископов и священников-евангелистов на юге и мусульман на севере, применяющих шариат на деле. Ни дня не обходится без того, чтобы не убили или не линчевали каких-нибудь молодых людей, ни дня без того, чтобы какой-нибудь певец, актер или спортсмен не был вынужден с дрожью в голосе защищаться и уверять, что он не гей. Так что да, три месяца назад утонченный Doctor Fake, не рискнув, разумеется, признаться в любви к мужчинам, все же нарушил табу своим хитом с вполне безобидными и все же двусмысленными словами Be Yourself.

– Слишком много вопросов, – отвечает Слимбой. – Да, я собираюсь петь с Doctor Fake, песня называется True Men Tell the Truth. Но что такое “песня в защиту гомосексуализма”? Это пустой звук. Вот My Nollywood Girl, например, это песня о любви, а не “в защиту гетеросексуальности”. Чувствуешь разницу? Кроме того, у меня для вас сенсация: я только что узнал, несколько минут назад, что в Лондоне у меня намечена запись с Элтоном Джоном. Его личный самолет прилетит за мной послезавтра.

Но журналист не отстает:

– А сам ты гей, Слимбой?

– Напрашиваешься на свидание?

Журналисты смеются, Слимбой его добивает:

– Почему бы тебе не задать этот вопрос Суоми?

Девушка любезно улыбается и тут же целует Слимбоя взасос с наигранной и одновременно игривой жадностью. Под аплодисменты журналистов поцелуй быстро сходит на нет. Слимбой, галантно завершив его, добавляет:

– Но когда я читаю, что жители одной деревни забили камнями двух шестнадцатилетних ребят, после того как проповедник громогласно осудил их просто потому, что они поцеловались, да, я заявляю, что нам есть что менять в этой стране. Суоми вполне согласна со мной по этому поводу. Мы не можем никого заставить быть тем, кем он не является. Нам нужна терпимость, нужна любовь. Неужели мы станем счастливее, причиняя зло другим?

Всеобщий гул, новые вопросы. Слимбой поворачивается к обеспокоенному менеджеру, и тот заканчивает пресс-конференцию. Но, будь его воля, певец рассказал бы историю Тома, своего первого любовника, – Слимбою было тогда пятнадцать лет, и у него на глазах Тома сожгла живьем разъяренная толпа, он рассказал бы, как сам спасался ночью бегством, босой, изможденный, запуганный, с окровавленным лицом, как он несся по Ибадану, подальше от враждебного сброда, он описал бы свои мимолетные рискованные свидания и отчаянное положение геев в Нигерии и в других странах Африки, откуда в конечном счете они все сбежали, найдя приют у белых в холодных странах, где у них еще есть хотя бы право дышать. С Doctor Fake он будет петь True Men Tell the Truth, но какая же в этом таится ирония, какая ложь, какое предательство! Чтобы остаться в Лагосе – и Слимбой это прекрасно понимает, – ему пришлось изобрести себе другую жизнь и даже вступить в сговор с Суоми, восходящей звездой “Нолливуда”, восхитительной Суоми, которая, понятное дело, любит женщин так же сильно, как он мужчин.

Внезапно Элен Шаррье заметила высокого чернокожего мужчину в темном костюме. Он скромно стоит в сторонке и наблюдает за молодым певцом. Она повернулась к итальянскому консулу, мотнув головой в его сторону:

– Уго, видите того мужика, он что-то все время пишет на мобильнике и фотографирует. Представляю вам британского торгового атташе. Джон Грей. Не поручусь, что это его настоящее имя, но вот в том, что он служит в британской разведке, я абсолютно уверена. И он тут не один такой. Здесь находятся еще два сотрудника службы безопасности консульства. А главное, с полдюжины странных типов, которых я никогда раньше не видела. МИ-6, как пить дать.

– У вас глаз алмаз, Элен, ну надо же. Вы сами, случайно, не из французской разведки?

– Нет, Уго, конечно нет. Но сами подумайте, будь я в разведке, я бы все отрицала.

– Разумеется. Кстати, Элен, знаете анекдот, как американский шпион, засланный в СССР – ох, это нас не молодит, – решает сдаться властям? В общем, едет он на Лубянку…

– Куда?

– На Лубянку… Это штаб-квартира КГБ в Москве… Короче, он приходит и говорит: “Я шпион и хочу сдаться”. – “На кого вы работаете?” – спрашивает дежурный на входе. “На Соединенные Штаты Америки”. – “Хорошо, тогда вам в кабинет номер два”. Американский шпион идет в кабинет номер два и говорит: “Я американский шпион и хочу сдаться”. – “Вы вооружены?” – “Да, вооружен”. – “Тогда пройдите в кабинет номер три”. Он идет в кабинет номер три и говорит: “Я американский шпион, я вооружен и хочу сдаться”. – “Вы на задании?” – “Да, я на задании”, – начинает злиться американский шпион. “Тогда вам в кабинет номер четыре”. Он идет в кабинет номер четыре и говорит: “Я американский шпион, я вооружен, я на задании и хочу сдаться!” – “Вы правда на задании?” – “Да”. – “Так идите и исполняйте свое чертово задание! Не мешайте людям работать!”

Уго улыбнулся собственной шутке.

– Отличный анекдот, – подтвердила Элен, которой он прекрасно известен, потому что его любят рассказывать в так называемом бассейне – Управлении внешней безопасности. До ее назначения консулом в Лагос Элен работала на контрразведку на территориях Кении и Южной Африки.

Агенты не сдвинулись ни на шаг, они глаз не сводят со Слимбоя.

– Но это нам никак не объясняет, что они тут забыли и с каких пор Интеллидженс Сервис интересуется афро-рэпом и R&B.