Текст книги "От рассвета до заката. Рассказы"

От рассвета до заката
Рассказы
Эсфирь Коблер

© Эсфирь Коблер, 2017

ISBN 978-5-4485-4142-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От рассвета до заката
Стихотворение в прозе

Еще в раннем детстве, в деревенском моем детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжелые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных – они поймут.

По обыкновению людей старых или совсем измученных и больных, я часто сижу и окна и наблюдаю за ритмом неба, природы. С книгой, с компьютером ли, но сижу у окна и смотрю. Необыкновенная, как все в природе, красота поражает меня своей периодичной изменчивостью.

Летом, рано-рано, вспыхивает заря – яркая, розовая, пронизанная еще темными облаками, но и золотистыми нитями, разгорается, охватывает все небо, а потом, как-то сразу, – жаркое солнце. Начинается долгий летний день. Солнце почти не уходит с неба. Часто после дождя раскрывается во всей своей красоте двойная круговая радуга. И все это над моей головой, в моем дворе. Почти у меня дома.

Летом луна приходит ненадолго. Проходит небольшой круг и исчезает. Летом торжествуют звезды. В русской литературе, обратите внимание, в отличие от европейской, ночное небо – это звезды летом. Луна только зимой. Хотя, казалось бы, и зимой, в чистом морозном небе сияют звезды. Но луна зимой долгая, всю долгую зимнюю ночь. Она не просто заглядывает мне в окно, она заходит в комнату, мешает спать.

Сидя у окна, я вновь научилась встречать рассвет, читать летом по легким голубовато-пепельным облакам, слушать музыку звезд, чувствовать притяжение луны.

Я с новой силой ощутила: Земля – Божий сад, а все живое Его цветы. Только мы, люди, однодневки. Пришла моя пора смириться с этим.

В Хайфе над морем
Стихотворение в прозе

Снилось мне.

В Хайфе над морем на вершине горы, – а весь город – это горы и спуски к морю, – на вершине горы стоит беседка в китайском стиле. Легкая, с остроконечной крышей, как соломенная вьетнамская шляпа, она вся вырезана из дерева и покрашена в золотой цвет. Только два драконы, украшающие крышу, выкрашены в красный, ярко красный цвет, а скамьи, полукругом вписанные в беседку, полированы как натуральное дерево. Если знать, как мало в Израиле дерева, как странно выглядит беседка в китайском стиле в Хайфе над морем, то понятно, что она уникальна.

Мы, я и мой друг, сидим в беседке, читаем друг другу какие-то листки, записки, редактуру; спорим, разговариваем и дышим этим прозрачным воздухом в Хайфе у моря. Я не знаю, что мы пишем и о чем говорим, но мы очень счастливы в Хайфе у моря. Потом он встает и говорит:

– Надо смести листья с дорожки.

Мы спускаемся с вершины по асфальтированной дорожке чуть ниже к берегу, и он железной метлой разметает почти российские, опавшие огромные золотые и красные листья клена, но сметает их так, чтобы они ложились вдоль дорожки, образуя красочный ковер.

Потом мы останавливаемся под японской сосной, которая чуть выше нас и растет не ввысь, а вширь, раскинув свои ветви с зелеными иглами над нашими головами. Мы стоим под японской сосной в Хайфе у моря. Он опирается на свою железную метлу, а я на его руку, и мы смотрим вдаль. Смотрим туда, где синее безмятежное море сливается с голубым безмятежным небом. Мы наслаждаемся воздухом, красотой, покоем. Мы счастливы в Хайфе у моря. Мы единое целое в этой красоте.

Стоя под японской сосной, в Хайфе у моря, наслаждаясь красотой, мы понимаем: красота не спасет мир, но она спасет нас, спасет нас любовью

В одном классе…

Володя Тучков учился со мной в одном классе… Нет.

Я и Володя Тучков учились в одном классе. Опять не так.

С известным писателем Володей Тучковым мы учились в одном классе.

Вернее учились вместе с 7 класса. Двух девочек, отличницу и умницу Лизу, мою подружку, и меня перевели в параллельный класс для «усиления успеваемости». Мы недолго переживали. В классе нас встретили с таким радушием, что оставалось только радоваться неожиданным переменам в судьбе. Особенную симпатию выказывали нам ребята с «водокачки». Девочки, в основном.

Надо сказать, что в классе, как и во всей школе было три категории учеников. «Водокачка» – это место, где начинался старинный, Екатерининский водопровод и откуда вода долгое время подавалась в Кремль, так была она хороша. Там проживали Братья Тучковы, двоюродные, – Борис и Владимир, – Толик Гершман и несколько девочек, очень славных и умненьких. Затем были дети из поселка Тайнинка, жившие в частных домах. В основном это старые частные дома в двадцатые-тридцатые годы построенные евреями, к коим принадлежала и моя семья. Между двумя станциями – Тайнинской и Перловской – еще до революции стояла Синагога, которая тихо умерла во времена моей юности, когда евреи стали уезжать. Теперь на месте евреев живут азербайджанцы и чеченцы.

И третья категория учеников – дети рабочих бараков. Кроме Лизы дружила я больше всего с девочками из бараков. Они жили очень тяжело, но так хотели вырваться из нищеты, так много занимались, да и Господь не обделил их умом и красотой. И красотой душевной тоже. Они вырвались из бараков и многого достигли.

Но вот о Володе. Мы друг на друга не обращали внимания все годы учебы. Почему-то, когда весь класс собирался у меня, мальчиков с водокачки не было. Да и в школе мы не общались.

Предметом моего интереса был исключительно Толик Гершман. Высокий, яркий, умный. Многие девочки вздыхали по нему. Я не была в него влюблена, но очень ему симпатизировала, а он даже не смотрел на меня. Он был, наверное, класса с восьмого, влюблен в первую красавицу школы, – она училась в том классе, откуда меня перевели, – Нину Солдатенко. Статная, и как говорят, «черноброва, черноглаза, кровь с молоком». Ей бы Аксинью в «Тихом Доне» играть. Разве я, серая мышка, ей соперница?! Толик долго ухаживал за ней, и как ухаживал! Тогда появилась песня «Миллион алых роз». Однажды весной Толик Гершман купил сотни алых роз и ранним утром разбросал их под окном своей красавицы. Кажется, она осталась равнодушной.

Хорошо помню этот свежий яркий, весь сияющий «голубым и зеленым» весенний день. Он запомнился мне по другим, личным причинам. Но дополненный рассказом о столь красивой любви, он стал для меня ещё ярче.

Учился Толик легко, свободно, даже красиво. Он просто мгновенно схватывал всё, что объясняли в школе, домашними заданиями голову себе не морочил. К сожалению, судьба Толика Гершмана сложилась грустно. Вместо института пошел в мясники, спился и рано умер. Есть категория еврейских мальчиков, которые хотят быть «как все», начинают отчаянно пить, особенно в богемной среде, и быстро умирают. Гены не те. Я знала только одного такого мальчика, который состоялся как поэт, писатель и певец, и прожил вполне до срока среднестатистического российского мужчины. Это замечательный бард, поэт, прозаик, переводчик Марик Фрейдкин. Пил он феноменально. Мог выпить один две-три бутылки водки, оставаясь совершенно трезвым, а потом всех пьяных развозил по домам. Но, правда, и умер он от цирроза печени.

О судьбе Толика Гершмана читайте маленький рассказ Володи Тучкова.

А вот с Володей Тучковым мы с интересом посмотрели друг на друга только два раза за все совместно прожитые в школе годы. И эти два раза я хорошо помню.

Надо несколько слов сказать о нашей школе и нашей учебе. Школа была хорошая, преподаватели замечательные. Володя Тучков занятиями себя не обременял. Так – то тройка, то четверка. Лень ему было время тратить. А ещё он писал сочинения и решал контрольные «за себя и за того парня». Из двух братьев один был умный, другой младший… Поэтому помню только один раз, когда преподаватель литературы, Лия Давыдовна, пришла в восторг от его сочинения на тему «Войны и мира». Кто ж мог знать тогда, что Тучков в своем Лесотехническом институте пройдёт весь курс моего университетского филфака!

Я же была старательная девочка. А чего стараться было, когда все уроки делала за час, и гуляй. Не тут-то было! Один предмет под названием МАТЕМАТИКА был моим мучением. Не помогали ни дополнительные занятия с педагогами, ни «труд упорный». Над задачками и примерами сидела я по пять-шесть часов. Для обозначения идиотизма в русском языке есть масса выражений: дубинноголовая, здравствуй дерево, маразм крепчал, критинизм не лечится, – и многое другое. Всё это относилось ко мне, когда речь шла о математике. С пятого по восьмой класс, пока математику вела прекрасный педагог Вера Георгиевна Стрелкова, которую мы боялись как солдаты командира, но которая даже такому дебилу как я могла объяснить любую теорему. Теорему-то я понимала, но решить… всё, что касалось математики, вызывало ужас.

Вот с этим моим идиотизмом и был связан тот единственный случай, когда Володя Тучков посмотрел на меня. Надо рассказать, как мы сидели в классе, чтобы всё стало понятно. Мы с Лизой всегда сидели в среднем ряду на последней парте. На всех уроках удобно было подсказывать с последней парты, а на математике можно было попытаться скрыться от Веры Георгиевны. Володя с Борей сидели в правом ряду, первом от двери, в самой середине.

Начальный урок геометрии был, кажется, в 7 классе. То, что мои внуки изучают в старшей группе детского сада, мы познавали достаточно поздно. Все помнят? Две параллельные прямые на плоскости не пересекутся никогда. Да? А как же моё буйное воображение? Я мысленно продлила эти две прямые в бесконечность и увидела, что пространство изгибается, а прямые пересекаются. Я ничего не могла с собой поделать. Видела так. И всё тут. Скрылась под парту, чтобы Вера Георгиевна не спросила. Но она спросила.

– Фира, что тут непонятного?

Я встала, слезы текли из глаз, от страха, конечно. Но я сказала:

– Вера Георгиевна! Если продлить линии в бесконечность они изогнуться и пересекутся.

– Ты что, высшую математику читала? – удивленно спросила Вера Георгиевна

– Ничего я не читала, я так вижу! – сказала я, совсем уж рыдая

Вот тут-то в первый и последний раз Володя Тучков повернулся ко мне всем телом и посмотрел с нескрываемым интересом. Я особенно это запомнила. Уж очень яркая была реакция.

А вот я Володю Тучкова запомнила по ещё более анекдотичному случаю.

Шел первый урок. Математика. Средняя парта в крайне правом ряду ближе к двери была пуста. Вера Георгиевна бросала гневные взгляды. Если один из Тучковых заболел, то где второй? Прогуливают? Гром и молнии так и прорывались во время объяснения. Вдруг на середине урока открылась дверь, и вошли братья Тучковы.

Тихим грозным голосом Вера Георгиевна спросила:

– Ну, и где вы были?

И тут Володя Тучков впервые изложил «устное эссе».

Дело в том, что если не успеть на специальный автобус, который утром развозил людей с водокачки на работу, то ребятам надо было идти через небольшой перелесок, а потом через огромное заболоченное поле, где пролегала дорога, потом пересечь Ярославское шоссе и вдоль бараков идти в школу.

Дело было весной. Это территория Лосиного острова. У лосей начинается гон. И Володя изложил следующую версию.

– Мы опоздали на автобус. Пошли пешком. А навстречу лось с огромными рогами. Мы кинулись на столбы. Залезли мгновенно и не могли слезть, пока он не ушёл. Простите нас.

Класс замер.

Но Вера Георгиевна сделала вид, что поверила.

Вот тогда я с нескрываемым интересом посмотрела на Володю Тучкова, как барда и поэта!

Господа! Кто-нибудь из хилой интеллигенции видел лося, когда у него ветвятся рога, и когда он грозный и злой. Он спокойно подомнет и среднюю берёзу, и большую ель. А со столба скинуть двух школяров с тяжелыми сумками – раз плюнуть. Я не поверила. А вы?

По-моему, это было начало бурной творческой деятельности Владимира Тучкова. Хорошее начало.

Кризис, который всегда со мной…

Кризис. В России кризис!

В начале декабря 2014 года прохлаждалась я в теплых странах. Небо голубое, воздух плюс 25, море плюс 22… Спокойно (на тот момент), красиво. А с родной стороны крики: падение рубля, продукты дорожают, кризис.

– Вот, – говорю окружающим, – уехали из одной страны, а приедем в другую.

Вернулась. Пошла в магазин. Ну, продукты на треть подорожали. Вздохнула. Любимая гречка вместо 30 рублей стоит 50 рубликов. Пик взвинчивания уже прошел. Народ без всякой паники покупает все, что считает нужным к Новому году. Смотрю в тележку старушки, такая типичная старушка «с кошелочкой». Пакет молока, батон хлеба, дорогущее оливковое масло Израильское, и две банки красной икры с Камчатки. Вот тебе, бабушка, и кризис!

В интернете ходит анекдот: До чего Путин страну довел! Раньше скупали в кризис спички и мыло, а теперь – квартиры и дорогие машины.

– Ну, – думаю, – дудки. Не проведете. Открываю сайт городка под Москвой, где теперь живу. Читаю слезный призыв: «Дорогие покупатели! Звоните, прежде чем ехать к нам за новой квартирой! Квартиры уходят очень быстро. Узнавайте цены по телефону! Узнавайте, не продана ли еще квартира, которая вам понравилась!»

Кризис. В России кризис!

Далее, сообщение от автодилеров. Господа! Все дорогие иномарки проданы! Покупайте продукцию АВТОВАЗа. Там, кажется, еще что-то осталось.

Вот незадача! Оказывается, анекдот правдив!

Звоню своей школьной подруге. На одной парте 5 лет сидели. Надо сказать, что человек она не бедный. У нее на две семьи – она с мужем, и семья сына – четыре квартиры, три машины, две дачи. Ну, положим, у нее с мужем дача, вся в резных кружевах и цветах – все своими руками. А вот у сына на соседнем участке замок в три этажа с теннисным кортом, бассейном, своей картинной галереей…

Звоню, значит и спрашиваю – что, как.

Подружка – преподаватель менеджмента и экономики – говорит, что вот большой холодильник забит всякими заморозками, вареньями, солениями собственного изготовления, а большой шкаф на кухне – килограмм по 10 всякой крупы и макарон.

– Лиза, – спрашиваю я, – тебе зачем? Деньги есть – пошла и купила.

– Пусть будет, – говорит моя практичная подруга, – есть всегда хочется, – а машинами сыт не будешь.

Кризис. В России кризис!

Ну, может быть, что-то в культурных проектах изменилось? Вроде нет.

Отшумел конкурс «Большая опера», а на смену – конкурс имени Муслима Магомаева, а потом конкурс Елены Образцовой, а потом «Большой балет». По разным городам прокатились поэтические фестивали, литературные конкурсы.

С литературой все понятно. Кто «за» – получают премии здесь. Кто «против» – получают гранты там. Надеюсь, что их всех скоро забудут, а читать будут еще одного моего одноклассника – Володю Тучкова. Он все пишет и пишет, и все лучше и лучше…

Кризис. В России кризис!

Новый год по стране шумит и гремит так, что земля дрожит. Тут читаю. В Новогодний праздник корреспонденты CNN были поражены оптимизмом россиян. Они, то есть CNN, на Красной площади народ спрашивают – чего веселитесь? Ведь кризис. А народ им в ответ: «Ничего. Переживем»!

Ну, им, товарищам с запада, не понять. Только на моем веку три кризиса у нас было. Первый – начало перестройки и всякая хрень с митингами и пустыми магазинами. Этот кризис мне запомнился одной выдающейся сценкой, виденной в магазине. Интеллигентного вида мужчина бил слабым кулачком по голове неинтеллигентного вида женщину, которая пыталась вырвать у него из рук синего вида куру.

Второй кризис ознаменовался тем, что в магазинах стояли длиннющие очереди даже за чечевицей. Больше ничего не было. В эти дни мой пес, после большого загула, пришел домой облезлый и больной. Сказали – кормить его сырыми яйцами и творогом. С большим трудом я достала дефицитные продукты, и откармливала нашего любимца, а мы с дочкой ели чечевичную похлебку. Увидев такое зрелище, друг семьи вздохнул и спросил: «Можно я буду вашей собакой»?

Теперь другое дело. Скупают дорогую технику, квартиры, машины.

Кризис. В России опять кризис.

В очереди в поликлинике старушки болтали, что импортные лекарства подорожают, а то и вовсе исчезнут. Печально. Мне без них не выжить. А может это к лучшему?

Надоел мне кризис, который всегда со мной…

Записки старого пса

Вот и приехали. Хорошо на даче. Я, правда, теперь не бегаю уже как прежде, а тихо сижу у ног Хозяйки. Стар стал. Хозяйка вышла на улицу, чтобы поздороваться с давними знакомыми. Ну и я переглядываюсь и пересмеиваюсь с проходящими собаками. Всех знаю. Взрослые мне подмигивают, молодые поддразнивают. Ничего, я им еще покажу, на что старый пёс годен.

А раньше, бывало, только приедешь на дачу, так сразу к калитке, и давай лаять всем, что я снова здесь. Побегаем, подеремся, повеселимся. Ну, хорош я был, хорош. Шкурка белая, хвост и уши черные, хвост крючком загибался, так и вертелся от нетерпения. Мужики из соседних домов проходят мимо и говорят с уважением: «Хозяин приехал»! Это правда – тут мой дом и мой двор, а я – хозяин. И мне надо охранять трех девочек: старшую Маму, младшую Девочку и Дашку, кошку нашу. Она без меня и шагу не сделает. Ну, а когда ночью за Дашкой не услежу, тогда и котята появляются. Правда бывает это редко. У меня порядок.

А какие запахи на даче! Там, в городе, все перебивается бензином. Я, конечно, следы почую, своих и чужих собак, кошек и людей различу, но так противно! Везде стоят и воняют эти чудища железные – машины. То ли дело здесь! Сколько запахов, какое разнообразие, переплетение ароматов трав, цветов и всякой живности! А еще достойная работа – охранять дом и двор.

Выйду вечером на крыльцо, жара спала, и полаять хочется. Тут мы с приятелями и начинали долгий разговор.

С одной стороны Дик грозно рычал. Я его уважал. Серьезный был Пёс, охранял свой большой двор и крепкий дом, как настоящий охранник. Никто к ним войти не мог без разрешения хозяина. Он был овчаркой, так порода называется. Правда старшая Хозяйка говорила, что с примесью он, лапы уж очень длинные. Не знаю – настоящая овчарка или нет, а сердце у него было настоящее. Мы с Диком мирно расходились. Нам не нужно было выяснять, кто сильнее или кто умнее. Я приеду, крикну: «Привет! Я тут!» А Дик отзывается: «Привет! Опять на лето приехал?» А потом: «Ну, хорошо. С тобой сторожить приятнее. Ты хоть мал, да не боишься никого!»

Ну, допустим, не совсем я мал. Так, средний. И бояться я никого не собираюсь. Вот и Дик – никого и ничего не боялся. Застрелили его, сволочи. Он с хозяйкой своей один в доме остался, а тут бандиты полезли. Он на них кинулся. Пока одного трепал, второй в него стрелять начал. Прямо в сердце попал. Хозяйка за это время успела полицию вызвать.

Мне моя Хозяйка потом сказала, что того, кто Дика застрелил надолго в тюрьму посадили. А соседи своему Дику даже дерево посадили и дощечку поставили там, где его закопали. Настоящий был пёс, боец.

С другой стороны хрипел от старости прощелыга Атос. Старшая Хозяйка рассказывала, что у неё был пёс Портос, когда она была маленькая. С тех пор у нас на даче кто-нибудь да назовет свою собаку подобными кличками. А, ладно. Лишь бы кормили вовремя и много. У моих добрых хозяек не всегда получается. Они, правда, дают нам с Дашкой кашу с мясом два раза в день. И ещё хозяйка приговаривает: «Вот, цени, Кимыч. Сами только кабачки с огорода да сливы с дерева едим, а вам с Дашкой, тушёнку покупаем». А я что, я ценю. Я их очень люблю. Но иногда надоедает – каша, да каша. И маловато бывает. Набегаешься. Прибежишь, а до ужина еще полдня. Только воды похлебаешь и на улицу. Дашка она приспособилась птичек ловить. Сядет на подоконник и как птичка чирикает. Пока та прислушивается, Дашка цап и съела.

Я другой фокус придумал. Выхожу на улицу. Выбираю толстую тётку с большими сумками. Уши распущу, хвостом виляю и иду рядом. Мол, не угостишь ли? Угощают. Кто сосиской, кто колбаской. Хорошо на даче!

Хозяйка как-то в окно увидела мои проделки. Так смеялась. «Фокусник ты, Кимыч», – говорит.

Да. Вот про Атоса. Я когда маленький был, бегал к Атосу с приятелями-щенками. Атос уже тогда старый был. Всё нам рассказывал про себя, хвастал и поучал нас – несмышленышей – как жить надо. А мы хвосты и уши распустим и слушаем. А вредный он был! Кости соберет в одном месте, уже грызть не может, а когда мы, голодные щенки, к ним подбирались, рыкнет так, что описаешься от страха. Он какой-то огромный пудель был – черный и мохнатый. Люди говорили, что такую породу вывели – сторожевой пудель. Соберет нас, щенков и давай нотации читать. Мы его боялись. Теперь смешно. Неужели и я такой стал на старости лет. Надеюсь, что нет.

Дальше по улице, возле шоссе жила девочка, с которой в молодости мы любились, Альма. Холеная такая, гладкая, рыженькая и чуть меньше меня. Я её как-то привел во двор, с хозяйками познакомить. Они меня высмеяли. Женихом обозвали. Больше я Альму не приводил, сам к ней бегал. Всё-таки хозяек я любил больше. Да и нет уже Альмы. В прошлое лето не стало.

Меня прошлым летом собаки молодые здорово потрепали за неё. Чуть горло не перегрызли. Старшая Хозяйка еле выходила. Я долго бегать не мог. А когда встал на ноги и перед отъездом в город побежал к Альме, её уже не стало. Как я выл, почуяв её под землей!

Вою я редко. Можно сказать раза два за всю жизнь. Первый раз, когда привезли меня на дачу совсем щенком. Днем я по двору бегал, все обнюхивал, везде метки ставил. Территорию обозначал. Побольше участок урезать хотел. Щенок! Что возьмешь? Тявкал – это все моё! А как темно стало. Хозяйки вышли на крыльцо. Наверх смотрят. «Посмотри, Кимыч, какие звезды!» Я смотрю – ничего не вижу. Вдруг выкатывается что-то большое и желтое. Так и светит, так и светит! Потом я узнал, что это луна. А тогда сердце забилось, хвост завертелся, и я как завою. Старшая хозяйка даже испугалась: «Прекрати выть на луну, соседей разбудишь!» Больше я не выл, но всегда ждал, когда луна выкатится.

Ночью еще была у меня забота – охранять кошку Дашку. Она со двора не выходила. Но противные коты сами норовили к нам во двор пробраться. Уж я их гонял! Не люблю котов. Я только Дашку люблю. Меня когда маленького, больного, описанного, младшая Хозяйка в дом принесла, Дашка меня выхаживала: лечила, ушки вылизывала, всего мыла, спала со мной, чтобы тепло мне было. Она мой лучший друг! Но на старости лет ворчлива стала. Всё ей не так. Вот когда у младшей Хозяйки малыши появились, она села возле них и кроме Хозяек никого к ним не пускала. Мне говорит: «Уйди, ты грязный, с улицы». Только на улице и дают коляску охранять, а в дом не пускают.

Интересно. А когда раньше у самой Дашки котята были, она меня к ним допускала. Я голову на матрац положу, а они меня за усы, за уши, за нос дергают. А Дашка сидит – гордится.

Щенят Альмы я никогда не видел.

Ну, вобщем, кроме Дашки и её котят, я кошек не люблю. Дашка тоже с кошками не общается, подружек не ищет. Правда одно лето приласкалась к нам одна такая серенькая маленькая, Муськой звали. Все просила Дашку песенки ей петь. Дашка, чистюля, редко по земле гуляла. Она или прохаживалась по забору, или сидела на столбе у забора и от счастья песенки пела. А летом, когда жара спадет, на ночь на крыше устроится, и, слышу, мурлычет себе там что-то. Вот и Муська услышала, и давай к нам захаживать, Дашку слушать. Сначала она меня боялась. Все как-то стороной обегала, но потом мы привыкли друг к другу. Я её вроде как не замечал. А она прошмыгивала мимо меня как мышь.

Она была влюблена в одного кота, Беню. Это, наверное, единственный кот, которого я уважал. Он был умен необыкновенно. Хорошо понимал язык людей и сам пытался с ними разговаривать. Правда, люди ничего понять не могут в нашей речи, да главное, что мы их понимаем. Беня был замечательно красив. Пушистый, чёрный с белой грудной и белыми тапочками на лапах, глаза огромные, зелёные. Как сверкнет ими, так я даже пугался. А он улыбнется, и говорит: « Ну, что, Щен, (я тогда маленьким был) давай человечьим языком займёмся». Это он меня научил языку людей. Однажды старшая Хозяйка пришла в гости к хозяевам Бени и меня с собой взяла. Они решили показать, какой Беня необыкновенный. Сосед, дядя Саша, достает такую длинную трубу – кларнет называется – и начинает играть. А Беня, подумать только, встаёт на задние лапы и начинает подпевать! Ну, мы, собаки, умеем петь, а вот кошки, чтобы пели как люди? Такого я никогда не видел. И вот эта серая Муська влюбилась в Беню. Конечно, он на неё внимания не обращал. Он потом погиб из-за любви к одной красивой кошке. Возвращался ночью от неё. Шёл посередине дороги. Орал песни от счастья, а машину и не заметил…

Беня еще был жив, когда эта мелкая блядь, Муська, родила двух рыжих котят. Чего возмущаетесь? Говорю неприлично? Беня – черный, Муська – серая, а котята рыжие и пушистые. Ну и кто она после этого? С ними, её котятами маленькими, такой странный случай произошел.

Сижу я на крыльце. Прислушиваюсь, что вокруг делается. Это людям надо рядом быть, чтобы услышать, мы, звери, всё за километры слышим, а иногда просто чувствуем. Сижу, слушаю, отдыхаю. Вдруг влетает Муська – шерсть дыбом. Кричит: « Скорее! Помоги»! Сорвался я за ней и вижу. Посреди дороги яма, в которую вода сливается. Яма закрыта решёткой. А эти два рыжих дурака застряли в решетке и не выберутся никак. Машина поедет и не заметит, как раздавит. А я как их достану? Зубами не получится. Кинулся к хозяйкам. Прыгаю, лаю, к дверям кидаюсь. Это мы язык людей понимаем, а они нас – нет. Наконец старшая Хозяйка говорит: «Что-то случилось. Пойду, посмотрю». Я её и привел к решетке. Она котят достала, на тротуар отнесла и меня похвалила: какой я умный и добрый.

Потом я очень пожалел, что спас их. Муська внушила им, что я их второй отец. Они мимо меня когда пробегали на попки приседали и пищали: «Доброе утро, папенька!». Тьфу! Только рыкну: «Р-р-разорву!» – их и след простыл. К счастью, на следующее лето они все забыли, и я их гонял, как и остальных котов.

А ещё я люблю запахи и тени старого дома.

Вот люди не чувствуют, что запахи остаются в старых домах навсегда. Запахи тех, кто жил здесь раньше. Не видят тени тех, кто ушел навсегда, а я вижу. Они улыбаются мне. Я их люблю. Ещё я слышу шорохи и вижу движение – жизнь тех, кого уже не видят люди. Им, людям, доступен только грубый реальный мир, а все ИНОЕ они не понимают, не знают. Скоро и я уйду из дома. Присоединюсь к теням. Теперь вот, в старости, я думаю: а насколько мы опередили людей в понимании самого важного? Поговорить бы с Хозяйкой, она всё объяснила бы человечьим языком. Но не получается. Хотя мы столько лет прожили вместе, что даже в разных местах чувствуем друг друга. Думаю, она у меня научилась.

Люблю Хозяек, люблю детёнышей, люблю Дашку. Но пора уходить. Тени ждут.