Текст книги "Эшли Грэм. Новая модель. Автобиография самой известной модели plus size"

На кастинге для JLO меня попросили:

– Будьте добры, поднимите блузку.

Мне пришлось продемонстрировать живот, чтобы доказать, что он плоский и гладкий. Так я получила ту работу – потому что у меня были не только каштановые волосы и миленькое личико, но и плоский оливковый животик. Я никогда особенно не качала пресс. Это просто генетика. У моей мамы живот до сих пор плоский – после того как она родила троих детей. (Зато у меня есть обширный мощный зад.)

Именно над той комбинацией качеств, которые обеспечили мне работу с JLO, мне приходилось настойчиво работать все школьные годы.

Если модель плюс-сайз не может демонстрировать белье и купальники, много денег она не заработает. Поэтому самое главное – плоский живот.

Поскольку у меня плоский живот был, многие хотели заполучить меня для фотосессий в белье и купальниках. И еще потому, что у меня приятное лицо, что мою расовую принадлежность трудно с ходу определить, что тело у меня пропорциональное – и я помещаюсь в образцовые размеры, каковыми для индустрии плюс-сайз являются 50, 52 и 54-й.

Я заключала много контрактов на работу для каталогов – и в купальниках, и в белье; а также для таких ритейлеров, как Nordstrom, Dillard’s и Macy’s. То, что я могла демонстрировать и то и другое, означало, что без работы я никогда не оставалась. Работа для каталогов – это хорошие деньги. Они не приносят таких сумм и известности, как рекламные кампании для брендов вроде Tiffany’s, Clinique или Louis Vuitton, зато работа с ними намного стабильнее. Она, безусловно, оплачивается намного лучше, чем «эдиториал» (что означает публикации в модных журналах, таких как Vogue или Glamour). Последняя приносит громкую славу, но очень мало денег. На долю моделей плюс-сайз приходится мало кампаний и «эдиториал» – если вообще повезет. А работа с каталогами, когда я начинала, и близко не отличалась такой широтой вариантов, как сегодня. Сейчас появилось намного больше возможностей благодаря новым брендам, ориентированным на фигуристых покупательниц, универсальные магазины и ритейлеров, которые добавили отделы плюс-сайз.

И все же, когда я перешла к своему новому агенту в Ford, у меня было столько работы, что меня прозвали дойной коровкой. Хотите – верьте, хотите – нет, но это был весомый комплимент.

Задолго до окончания школы я ездила на показы и фотосессии в Нью-Йорк, Германию или Даллас не реже чем раз в месяц. Тогда же я сдружилась с Кристал Ренн, которая в те времена была, пожалуй, самой успешной моделью плюс-сайз. Эту красотку с волосами цвета воронова крыла открыл работник модельного агентства, который сказал ей, что она могла бы сделать карьеру, если бы похудела. К тому времени, как ей исполнилось пятнадцать и она переехала в Нью-Йорк, чтобы стать профессиональной моделью, Кристал сбросила больше 42 процентов изначального веса с помощью диуретиков, диетической колы, бешеных физических нагрузок и жвачки без сахара. Теперь она весила 43 кг, а объем бедер у нее уменьшился со 109 см до 86. Но она не смогла поддерживать ни такой образ жизни, ни этот вес. Ее тело забастовало – как и она сама. Когда в агентстве ей заявили, что она должна снова худеть, Кристал отказалась, начала нормально питаться и подписала контракт с Ford. Возвращение Кристал в модельную индустрию было подобно взрыву бомбы – в хорошем смысле слова. Ее карьера пошла на взлет, когда она стала появляться на разворотах таких журналов, как Vogue, Glamour и Harper’s Bazaar, а также участвовала во многих кампаниях высокой моды для брендов вроде Dolce & Gabbana.

Хотя она была всего на полтора года старше (ей было семнадцать, а мне шестнадцать, когда мы познакомились и стали подругами), Кристал сыграла для меня роль наставницы. Она взяла меня под крыло и показала мне устройство модельного мира.

Мы встретились в Ford сразу после того, как я подписала контракт, и она буквально заворожила меня. Кристал с ее длинными, черными как ночь волосами, потрясающим чувством моды и непринужденными манерами была не похожа ни на одну из моих знакомых девушек. Смерив меня взглядом с ног до головы, она проговорила ледяным тоном:

– Ты мне нравишься.

Ух ты, подумала я, какая интересная цыпочка.

В то время модели плюс-сайз, как правило, сияли этакой здоровой красотой, определенно не столь резкой, как у Кристал. Считалось, что если ты плюс-сайз, то не можешь работать хара́ктерной моделью.

Кристал была той, кто одним махом изменила это предвзятое представление.

Когда я перебралась в Нью-Йорк, Кристал стала для меня всем – первой и лучшей подругой, человеком, с которым я могла заниматься чем угодно и которому могла что угодно рассказать. Мы с Кристал были неразлучны с утра до вечера. Мы баловались сигаретами, но в неприятности не впутывались, поскольку Кристал не была тусовщицей. Наше совместно проводимое время в основном было сосредоточено на нашей главной страсти – профессии модели.

По-настоящему быть моделью меня научила Кристал. Мы с ней проводили все время в ее квартире, где у нее было огромное ростовое зеркало и громадная стопка номеров Vogue (в тот момент своей жизни я еще наивно спрашивала: «А что такое «Вог»?»).

– Итак… – говорила моя наставница, разглаживая ладонью какой-нибудь разворот. Кристал выбирала фотографию и велела мне скопировать ее перед зеркалом.

Мы проводили час за часом перед этим зеркалом, служившим заменой камеры, встряхивая волосами, изгибая тела, меняя выражения лиц движениями бровей, рта или подбородка – а потом собирая все это воедино.

Мы то делали это вместе, то по очереди фотографировали друг друга. Это было так здорово! Мы не только «работали», но и сплетничали не переставая. Одной из ключевых тем наших девичьих разговоров была чистая выдумка (например, к чему стремятся другие девушки из нашего подразделения агентства?), но были вполне серьезные темы – например, о ее непростых отношениях с матерью и моих с отцом. Как я уже сказала, после переезда в Нью-Йорк Кристал стала для меня всем.

К тому времени, как мы с родителями решили всерьез обсудить мой переезд в Нью-Йорк, я была к этому полностью готова. Я уже ездила работать самостоятельно на протяжении года. Мама начала разрешать мне это делать с шестнадцати лет, она начала постепенно готовить меня к независимости, как только я подписала контракт с Wilhelmina. Еще когда мне было двенадцать, между моими агентами и родителями шли разговоры о переезде в Нью-Йорк, чтобы дать серьезный старт моей карьере. Однако мама четко дала понять, что наше семейство не собирается приносить всю свою жизнь в жертву моей мечте. И поэтому начала учить меня жить и путешествовать в одиночку.

Время от времени она отходила в сторону и позволяла мне действовать самостоятельно, как, например, в тот раз, когда мы поехали работать в Германию и из-за задержки рейса был велик риск, что я не успею на пересадку – и пропущу съемки.

– Эш, мы застряли в этом аэропорту, – сказала мама. – Мы летим во Франкфурт. Как нам туда попасть?

Она понимала, что, возможно, мы проделаем весь этот путь безрезультатно и я не смогу найти способ добраться до места назначения вовремя. Но не вмешивалась, не давала советов и подсказок, позволив мне справиться с этой ситуацией самостоятельно. И действительно, до меня дошло, что если мы будем дожидаться нового рейса по запланированному маршруту, то не успеем. Если же полететь с пересадкой через совершенно другую европейскую страну самолетом другой авиакомпании, то приземлимся даже с запасом времени. Благодаря моим и только моим усилиям мы успели на съемки (хотя и без багажа).

Умение путешествовать самостоятельно было наименьшим из требований матери, при соответствии которым она позволила бы мне стать моделью. Она также настаивала, чтобы я окончила школу, прежде чем уезжать в Большое Яблоко. Всем – включая моих учителей – было ясно, что ученого из меня не выйдет. Учеба в школе всегда была для меня невероятно скучна и трудна. И чем больше занятий я пропускала из-за показов и съемок, тем труднее давались задачи и упражнения. И все же мама считала, что для меня важно получить весь жизненный опыт, связанный со школой, включая выпускной бал.

К слову, на мой взгляд, выпускной бал является одним из самых переоцененных событий всех времен, о чем я и заявила после него матери. «Что ж, – философски пожала она плечами, – зато теперь ты знаешь, что выпускным балам придают слишком большое значение».

Другим формирующим ритуалом взросления американских подростков, на прохождении которого настаивали и мама, и папа, была работа с частичной занятостью. В моем случае это была подработка в сетевом кафе-ресторане Braedа в Небраске. Хотя в год я уже зарабатывала, как модель, почти шестизначные суммы, родители говорили, что я должна целый год проработать на рабочем месте с минимальной зарплатой.

Мама без обиняков сказала, что, хотя я уже зарабатываю «больше, чем некоторые доктора наук», она хочет, чтобы я знала также, каково это – зарабатывать меньше всех в обществе. Понимание того, как живут другие люди, мои родители считали ценностью, и не важно, как ты будешь его обретать – мыть посуду или ходить по подиуму.

И у них получилось. Я обрела чувство ответственности, необходимое даже тогда, когда торгуешь фастфудом, и никто на этой работе никак не выделял меня из общей массы. Мои коллеги знали, что я модель, потому что могли видеть мои фото в рекламе ритейлера Kmart или на коробках с бюстгальтерами в Walmart.

– О, это так здорово! – говорили мне сотрудники. Работа модели казалась им скорее хобби, чем профессией. Никто из них на самом деле не верил, что когда-нибудь я буду заниматься только ею. Но, надо сказать, они не слишком хорошо меня знали.

Когда наконец состоялось вручение аттестатов, я была готова упаковать чемоданы и попрощаться с Небраской, Braeda, мамой и папой, рекламой в Kmart и всем прочим. Мне было семнадцать, я путешествовала по свету и зарабатывала неплохие деньги. Пора в путь!

Но, как оказалось, не так быстро! У мамы было еще одно условие.

К этому моменту я знала многих молодых моделей, которые уже переехали в Нью-Йорк, чтобы придать ускорение своей карьере. Однако многие из них при этом работали с частичной занятостью в других местах, помимо агентств, бартендерами или официантками, чтобы сводить концы с концами. И снова моя мама отличилась своей неподражаемой мудростью, взращенной на ферме Среднего Запада.

– Ты можешь попробовать прожить в Нью-Йорке год, – заявила она. – Я хочу, чтобы в этот год ты не искала никакой другой работы, кроме модельной. Мы с папой поможем тебе, если понадобятся деньги, но если за год ты не научишься жить самостоятельно, будучи только моделью, ты возвращаешься домой и поступаешь в колледж.

И точка.

Во время церемонии вручения аттестатов я думала о том, что доживаю в родительском доме последние дни. Какие бы правила ни установила для меня мама, я была уверена, что у меня все получится.

Тогда некому было сказать мне то, что я теперь говорю всем девушкам, желающим стать моделями, – ничто на свете, даже модельный бизнес, не может гарантировать, что ты будешь богатой или знаменитой или почувствуешь себя красивой.

Эшли Грэм

Фотографируйся так, как это делают модели. Не могу обещать тебе мгновенной славы и богатства, но могу помочь быть максимально довольной своими фото и селфи. Вот специальные хитрости, которые всегда помогают мне самой.

Начинай с какого-нибудь позитивного разговора с самой собой. Перед тем как позировать для фото, возьми секундную паузу, чтобы напомнить себе, что ты прекрасна, твое тело прекрасно и что уверенность в себе заставляет сиять любого человека.

Узнай свои лучшие ракурсы. Все люди разные. Ростовое зеркало – твой лучший друг.

Тренируй естественные выражения лица, нанося макияж.

Всегда опускай плечи. У большинства женщин плечи напряженно приподняты, а когда они приподняты, шея на фото кажется короткой.

Изучи свою обычную улыбку для быстрого искреннего фото (перед своим другом – ростовым зеркалом).

Если хочешь подчеркнуть талию, положи ладони на самую узкую часть туловища, а потом слегка сдвинь пальцы к центру живота, чтобы получился эффект песочных часов. Если твоя фигура V-образна, т. е. шире в плечах и сужается к ногам, имитируй талию. Положи ладони на то место туловища, где они ощущаются естественно и комфортно, а потом слегка сдвинь ладони в сторону пупка, но не до конца, создавая иллюзию талии. Попробуй делать это перед зеркалом, пока то, что ты видишь в отражении, не начнет смотреться естественно и комфортно для тебя.

Глава 2
Сила тайной пещеры

Не попадайся в ловушку, жертвуя своей самооценкой ради привязанности и принятия. Каким бы ни был твой размер, ты – секс-богиня. Помни об этом.

В красном топе от бикини и обрезанных шортиках, с ногами, закинутыми на стойку бара, я была центром внимания в мексиканском курортном ресторане. Потягивая безалкогольный коктейль, окруженная мужчинами среднего возраста, я наслаждалась жизнью… пока меня не нашла мама.

– Чем это ты занимаешься?! – завопила она, стаскивая меня с барного табурета.

– Эй! – протестующе воскликнул один из мужчин.

Ошибка с его стороны.

– А вы понимаете, что ей двенадцать лет? – рявкнула мама.

Бедная моя мама! Хотелось бы мне сказать, что эта сцена во время семейного отпуска в Мексике была чем-то из ряда вон выходящим, но в действительности именно такого рода мужское внимание сопровождало меня в жизни с младых ногтей.

Грудь у меня выросла еще тогда, когда мы жили в Арканзасе. Я училась в четвертом классе, когда однажды мама повела меня в ресторан пообедать и поговорить о том, что пришла пора купить мне бюстгальтер и теперь я буду каждый день надевать его под школьную форму. Так что к одиннадцати годам у меня уже было весьма женственное тело.

Первое ощущение его силы мне довелось познать в Техасе, когда у нас гостили друзья моих родителей. Их восемнадцатилетний сын застал меня одну в прачечной, где мы обычно сушились и переодевались после бассейна, и продемонстрировал мне огромную эрекцию, вызванную этой неожиданной встречей. Вся мокрая после плавания, я стояла, остолбенев, а он взял меня за руку и прижал ее к своему пенису. «Вот что ты со мной сделала», – сказал он. Мне было одиннадцать.

Я перепугалась и убежала, но этот момент оставил у меня множество вопросов. Что он увидел во мне такого, что заставило его тело так измениться? Сделала ли я что-то такое, чтобы это случилось?

Мой первоначальный страх уступил место любопытству, которое со временем превратилось в чувство, которое я тогда сочла уверенностью в себе. К тому времени, как мы перебрались в Небраску и мне едва исполнилось двенадцать, я обожала флиртовать и быть объектом флирта. Во время своей первой модельной выставки, когда мне было двенадцать (той самой, после которой я подписала контракт с Wilhelmina), я проводила бо́льшую часть времени с двумя парнями, которые тоже пытались стать моделями. Пол и Скотт. Оба были как минимум на пять лет старше меня (если не больше), вечно пытались застать меня одну.

– Пойдем с нами в купальню, – предложил Скотт как-то вечером.

Мне очень хотелось пойти, но я понимала, что мама с папой убьют меня, если я это сделаю. И я сказала:

– Ладно, приду, – но не пришла.

Когда на одно из мероприятий я заплела себе две косички, Пол подкрался ко мне сзади и проворковал: «О-о, минет с ручками!»

Я не знала, что такое минет, но расхохоталась, чтобы казалось, будто я в курсе.

Любое мужское внимание – сколь угодно неприемлемое, противозаконное или смущающее, – на мой взгляд, было хорошим вниманием. Когда в четырнадцать лет я летела в самолете и мужчина, ровесник моего отца, вручил мне сердечко-оригами, сложенное из двадцатидолларовой банкноты, я не сочла это ни капельки подозрительным. И хотя я знала, что ни за что не позвоню по номеру из записки, которую обнаружила внутри сердечка, это все равно мне польстило.

А вот у мамы, которая обычно сопровождала меня в поездках, это вызывало лишь ярость. В надежде защитить дочь она всегда пыталась призвать к порядку поглядывавших на меня с ухмылкой мужчин. Видя, что мне не по годам приятно мужское внимание, она изо всех сил старалась их отпугнуть. В Мексике, во время той же поездки, когда она выволокла меня из бара, мама платила моим младшим сестренкам, чтобы те подбегали ко мне с криками: «Мама! Ма-ам!»

Мама старалась не просто пристыдить меня и тем отвадить от этих опасных заигрываний: она также старалась разговаривать со мной о том, почему они опасны.

– Не от их внимания рождается твоя самоценность, – убеждала меня мама. – Эти мужчины тебе ее не дадут. Ты должна научиться этому сама.

Однако мои ощущения противоречили ее словам. Мне нравилось мужское внимание. Я его обожала. Даже жаждала. Теперь я знаю: это потому, что я никогда не получала нужной мне любви и внимания от отца.

Если бы вы в детстве спросили меня, хочу ли я, чтобы папа уделял мне внимание, я бы завопила в ответ: «Ни за что!» В нашем доме было гораздо уютнее, когда там не было его, – а так по большей части и было, как я уже говорила.

Несмотря на все это, когда отец выводил каждую из нас «в свет» в ее день рождения, это был большой праздник, событие, которого мы по-настоящему ждали. Никогда не забуду своего последнего именинного выхода с папой, когда мне исполнилось десять.

– Тебе надо принарядиться, – сказала мама. – Папочка собрался вести тебя в замечательное место.

Дважды ей повторять не пришлось.

Во время таких именинных выходов папа становился совершенно другим человеком. Когда мы прибыли к месту назначения, он взял меня за руку. «Шар!» Огромный небоскреб получил свое прозвище от большого шара-ресторана на его вершине, который поворачивается на 360 градусов, даря посетителям панорамный вид на Даллас, – и как раз туда мы с папой и направлялись.

Поднявшись на 50 этажей в огромном лифте и входя в ресторан со стеклянными стенами, за которыми перемигивался огнями город до самой линии горизонта, я чувствовала себя до невозможности гламурно.

Если отцы представляют образец мужского поведения для своих дочерей, то пример, который подавал папа, был противоречивым. В нем была и магия этих именинных выходов, когда нам, его дочерям, доставалось папино безраздельное внимание и он прилагал столько усилий, чтобы превратить это время в настоящий праздник. А была повседневная жизнь, когда он мог мгновенно рассердиться и стать агрессивным. В некотором роде один-единственный совет, данный мне отцом касательно мужчин, идеально суммирует его характер: «Не позволяй ему заниматься с тобой сексом и следи, чтобы он открывал перед тобой дверь».

Вооруженная этой исчерпывающей информацией, я начала ходить на свидания в 16 лет. Единственная причина, по которой я так долго ждала, заключалась в правиле, установленном моими родителями.

Мой первый бойфренд Крэйг приехал к нам домой, чтобы забрать меня на свидание, в костюме и галстуке!

– Это еще что такое? – пробормотала мама. – Зачем он это делает?

– Да, действительно странно, – согласился папа.

Папа мог говорить все, что угодно. Мне нравился Крэйг. Очень. Он был «плохим парнем». Скейтер и художник, он курил сигары Vanilla Black и Mild. Они оставляли на его губах такой приятный вкус, который я ощущала, когда мы целовались.

Но мы встречались всего около трех месяцев, а потом он меня бросил. Однажды, забрав меня из дома, он сказал моей маме, что мы погуляем в парке.

– Что происходит? – напрямик спросила я.

– Я должен с тобой расстаться, – сказал он, – потому что ты не хочешь заниматься со мной сексом. И еще я боюсь, что ты станешь такой же толстой, как моя мама.

Его слова буквально нокаутировали меня. Я не могла в это поверить – ни в то, что он настолько груб и жесток со мной (и, как теперь я понимаю, глуп), ни в то, что он действительно меня бросает.

А ведь я только что разговаривала по телефону с его мамой, и она говорила мне, как хорошо я влияю на Крэйга.

– Ты ему по-настоящему нравишься, – говорила она. – Он никогда прежде не делал домашние задания, а теперь сидит, учит уроки. Потому что ты делаешь его более ответственным.

Повторяя слова, которые столько раз произносили столь многие женщины, я взмолилась:

– Но ведь нам так хорошо вместе!.. и ты теперь делаешь домашние задания…

Крэйга это не убедило, и на том нашему роману пришел конец.

Никогда за всю свою жизнь я не чувствовала себя более уродливой, жирной и отвратительной. В моем сознании внезапно возникла корреляция между сексом, весом и мужчинами. Мама Крэйга страдала ожирением. Как мог человек, касавшийся моего тела, провести какую-то связь между нами?! Все, что я услышала, теперь сгустилось в одну большую тучу комплексов. Папа, который велел мне сбросить вес, чтобы стать моделью, и не заниматься сексом… Крэйг, который расстался со мной, потому что я жирная и не хочу заниматься с ним сексом… В этот момент отцовские проблемы кристаллизовались в том, как я воспринимала мужчин и видела себя в их глазах.

Так был заложен шаблон: я встречалась с парнями, которые считали меня сексуальной или мое тело привлекательным. Я отдала свою невинность квотербеку школьной команды просто потому, что он обратил на меня внимание. Это случилось вскоре после того, как мы расстались с Крэйгом.

Пит учился на класс старше, вместе мы занимались информатикой. Он начал делать мне маленькие комплименты: «Эшли, какая ты сегодня красивая!» или «Мне нравится, когда ты так убираешь волосы!».

Однажды вечером мои подруги договорились провести вечер с друзьями Пита, и я тоже решила присоединиться к ним. Все веселились на втором этаже.

– Хочешь спуститься вниз? – неожиданно спросил Пит.

– Конечно.

Мы спустились на первый этаж и начали целоваться взасос. Он снял с меня одежду. Я раздела его. У меня было ощущение, будто мы снимаемся в «жаркой» сцене из какого-то кино. А потом он вдруг сказал:

– У меня есть презерватив.

После краткого колебания я решилась…

Еще более невероятной мою готовность лишиться девственности с парнем, которого я едва знала, делало то, что я выросла в убежденности, будто секс до брака – это Грех. Именно так, с большой буквы.

Мы с сестрами буквально выросли в церкви. Церковь по воскресеньям. Церковь по средам. Я бывала во всевозможных летних церковных лагерях. Я знаю наизусть все церковные гимны, какие только можно себе представить. У нас были особые жилетки, и за каждый новый выученный стих из Библии мы получали украшение, которое можно было к ним прикреплять. Моя жилетка всегда была самой густоукрашенной.

Когда мы переехали из Техаса в Небраску, наша новая церковь мне не понравилась, поскольку была очень замкнутой. Я начала терять контакт со своей верой. Всякий раз поход в церковь превращался в дежурную отсидку часов, а не развитие более глубоких отношений с Богом. Шума вокруг «сохранения себя до брака» всегда было много, но единственный довод в пользу этого, который нам приводили, – мол, целомудрия хочет от нас Бог. А для меня это не было достаточно веской причиной.

Я не просто занималась сексом до брака: я сделала это с человеком, которому, как я быстро поняла, не было до меня совершенно никакого дела. На следующий день в школе, когда я подошла к нему, чтобы поздороваться, он сделал вид, будто меня не заметил. И ни разу мне не позвонил. Он больше не хотел иметь со мной ничего общего.

Так же, как после расставания с Крэйгом, я чувствовала себя отвратительной и уродливой. Но кроме этого, еще и использованной. Чтобы не захлебнуться ненавистью к себе, мне пришлось раз за разом повторять, изгоняя из души сожаления: «Ты и так напортачила, занявшись сексом до свадьбы, а теперь еще будешь упиваться жалостью к себе из-за того, что этот парень с тобой не разговаривает?!»

Но хуже всего в этой истории, и без того скверной от начала до конца, оказалось то, что через пару месяцев, когда мы с Питом встретились на другой вечеринке, я снова с ним переспала! Я настолько высоко ценила подтверждение своей сексуальной привлекательности, проявлявшееся в мужском внимании, что была готова пожертвовать даже самоуважением – только бы заполучить его.

Что было дальше, вполне очевидно. Если страдаешь от таких проблем с отцом, как у меня, то переезд в Нью-Йорк – едва ли не самое опасное их решение, какое только можно представить. Уехав из Небраски и родительского дома в семнадцать лет, чтобы начать модельную карьеру в Манхэттене, я могла делать все, что мне заблагорассудится, – и делала.

В моих взаимодействиях с противоположным полом даже присутствовал некий ритм. Это выглядело примерно так: парень изъявляет желание пригласить меня на свидание; во время следующей встречи мы занимаемся сексом; а потом он пропадает с радаров. Классическая ситуация «секс и никакого третьего свидания».

Конечно же, я могла бы сдерживать себя, пока не возникнут признаки эмоциональной привязанности. Но секс был для меня источником эйфории. Моментом, когда я становилась единственным фокусом внимания мужчины, когда я была, как казалось, счастливейшей среди женщин. И что с того, если ради этого чувства в чьих-то глазах придется выглядеть шлюхой?

Два года после переезда в Нью-Йорк у меня не было бойфренда и я жила в этом странном противоречии, принося в жертву настоящие отношения этому мимолетному мигу вожделения.

Результатом его было глухое одиночество, но всякий раз – как и тогда, отдав свою девственность школьному квотербеку, – я принуждала себя справляться с этим и жить дальше.

Когда мне было девятнадцать, я познакомилась с Карлосом. Этот мускулистый доминиканец, веб-дизайнер, был «плохим парнем» с хорошей работой. Стоило нам увидеть друг друга у дверей бара, как между нами вспыхнуло влечение. Но он сказал, что не будет спать со мной до тех пор, пока не убедится, что мы будем вместе. Боже, как это меня завело!

Вскоре он стал моим первым настоящим бойфрендом. Это покажется удивительным, но хотя уже в то время я считалась успешной нью-йоркской моделью, Карлос завоевал меня тем, что дал мне почувствовать себя красивой. Он считал мое тело храмом. Он прикасался ко мне так, как никогда прежде не прикасался ни один мужчина. Он не боялся быть рядом с обнаженной мной. Он хотел видеть меня обнаженной.

– Тебе не кажется, что мой целлюлит ужасен? Или что у меня обвислые груди? – спрашивала я. – А как же жир внизу живота?

– Ты сексуальная, – отвечал он.

– Я?..

Он заразил меня своей уверенностью в собственной физической красоте и сексуальности, и мне было необыкновенно приятно наконец научиться относиться к себе хорошо.

Никогда прежде у меня не было настоящих отношений, поэтому я не знала, какими они должны быть. Карлос, который был на десять лет старше меня, заботился обо всем. Он хотел, чтобы мы были вместе каждый день – и уж точно каждую ночь. Поначалу это доставляло мне массу удовольствия. Мы занимались сексом – помногу. Я по-настоящему наслаждалась его обществом, и мне очень нравилось быть желанной.

Однако, как и во всех отношениях, когда чуть рассеялся первоначальный туман влечения, я начала познавать его по-настоящему. И тогда в фокусе появился другой Карлос – печальный, одинокий человек. Брошенный матерью в раннем детстве, он нашел другие способы справляться с жизнью. Он пил – и много – каждый вечер. Чем комфортнее ему становилось со мной, тем больше он пил.

Однажды вечером, примерно через год после того, как мы начали встречаться, он был пьян, как обычно, и я разозлила его расспросами. Не помню, о чем шла речь, – может быть, о деньгах или о ком-то из друзей, в общем, о типичных вещах, из-за которых ссорятся парочки, – но он настолько рассвирепел, что перевернул диван, на котором я сидела. Падая, я пыталась сгруппироваться, но всем весом приземлилась на правый локоть. Удивительно, как я не сломала руку! Наверное, надо было поехать в больницу. Но я этого не сделала.

Мне совершенно точно следовало в тот же момент расстаться с Карлосом, но этого я тоже не сделала. Он никогда прежде не был таким агрессивным, и мне было его жаль. Мы так далеко зашли в наших отношениях, что я не могла просто взять и уйти. Я должна была попытаться помочь ему.

Однако по мере того, как его пьянство усугублялось, у меня пропадало желание быть рядом с ним. В конце концов я высказала предположение, что, возможно, нам пора прервать отношения. Следующим вечером Карлос ввалился в мою квартиру совершенно пьяный. Мы принялись ссориться, и он, схватив мясницкий тесак, начал гоняться за мной вокруг кухонного стола. В ужасе от мысли, что он убьет меня, я заперлась в ванной.

Но почему-то позвонила не в полицию, а маме. Рыдая, я рассказала ей, что Карлос беснуется за дверью моей ванной, что я боюсь его и того, что он может со мной сделать. Мама сказала, что готова попробовать поговорить с ним, и я подсунула телефон под дверь, умоляя Карлоса поговорить с моей мамой. Он взял трубку, заговорил и вскоре начал плакать, извиняться и жаловаться на свою ужасную жизнь. Она продолжала разговаривать с ним, пока он наконец не вырубился на диване.

На следующее утро я решила настоять на своем:

– Мы не можем быть вместе!

Но он только плакал и плакал, пока я не поддалась. Так началась следующая фаза наших отношений: Карлос напивался и впадал в ярость, я грозилась уйти, он плакал, и я оставалась. Всегда находилось какое-нибудь оправдание. Его отец бесследно исчез, когда он был ребенком; мать, в сущности, тоже его бросила; сводные брат и сестра обращались с ним так, будто он никому не нужен. Я боялась, что он сломается, если я не буду рядом. Все это было правдой, но не являлось истинной причиной, по которой я не могла уйти от него. Я приобрела зависимость от желания мужчины, который нуждался в помощи. Карлос говорил, что без меня не выживет, а мне нужно было чувствовать себя нужной.

Я настолько стыдилась этой динамики, что скрывала наши отношения от всех друзей и родственников. Они приглашали меня на встречу или пикник, а я лгала в ответ, что улетаю работать и у меня нет времени. Мне было так стыдно из-за того, что я терплю поведение Карлоса, что я отказывалась выходить с ним на люди, и мы виделись только дома, где никто не мог даже случайно заметить нас вместе. Но мне по-прежнему не хватало силы воли оставить его.

Так продолжалось целый год. И вот однажды вечером, когда я была у Карлоса в Квинсе, он так разъярился, увидев на моей странице в Фейсбуке профиль какого-то парня, что швырнул о стену стеклянную бутылку, которая всю меня осыпала осколками. «Все, с меня хватит», – сказала я. Конечно, эти слова повторялись уже миллион раз, но на сей раз я действительно была сыта по горло. После года отношений и еще почти года попыток склеить эту треснувшую чашку моя тревожность достигла пика. Я больше не хотела жить затворницей. Я знала, что должна жить лучше и заслуживаю большего в отношениях с мужчиной. Впрочем, на самом деле прозрению способствовала не разбитая вдребезги бутылка, а ссора с моей лучшей подругой Рейчел, которой незадолго до этого я призналась, что продолжаю встречаться с Карлосом, и которая ужасно из-за этого расстроилась.