Текст книги "На берегах Босфора. Стамбул в рецептах, историях и криках чаек"

турчанки любят разговаривать гримасами. Во время беседы с ними у меня обычно складывается впечатление, что они чем-то ужасно недовольны, хотя разговор вроде бы о погоде…

Они, как француженки, выпячивают губы вперед и, почти срываясь на скандальные интонации, приглашают, скажем, прогуляться вместе по набережной. К такой вербальной манере нужно привыкнуть и, что немаловажно, не начать копировать. Я представила, что, если к моему вечно унылому выражению лица добавить еще и недовольный тон стамбульской женщины, моя семья найдет себе другую маму. Я сделала над собой усилие и просто улыбнулась Элис, которая уже своей вилкой ковыряла в моей сковородке, придвигая поближе кусочки суджука. Еще минута – и она начала бы их резать ножом, поочередно отправляя мне в рот. Я немедленно остановила это безобразие и откусила от жирного мясного кружка: рот тут же наполнился теплым обжигающим соком – по правде, я не рассчитывала на острые блюда с утра. Между тем время стремительно приближалось к полудню.

Все мило беседовали, за исключением мамы Элис, которая все так же доброжелательно кивала на замечание каждого. Дети принялись кормить чаек горячими симитами. Хлебные крошки, падавшие в воду, приводили в восторг мелкую рыбешку, которая старательно кружила хороводы, рассчитывая на легкую наживу. Роскошные яхты проплывали одна за другой, заставляя каждого провожать их длительными взглядами. Начищенные белоснежные корпуса контрастировали с серыми водами пролива и напоминали накрахмаленные хлопковые воротнички на элегантных кашемировых костюмах. Эти суда были из совершенно другого мира – мира роскошных интерьеров и дорогих безделушек, которые так любят жители этого города.

Официант услужливо наклонился к моему уху и что-то прошептал.

– Вы будете сливки? – перевела мне Элис, хотя мне показалось, что я и сама поняла, о чем он спрашивал. Неужели мои онлайн-уроки давали плоды? Помня историю с суджуком, я утвердительно кивнула официанту, и он водрузил столовую ложку сливок поверх неизвестного десерта янтарного цвета. Желе? Я аккуратно разрезала его ложкой и положила небольшой кусочек в рот. Элис с нетерпением ждала моей реакции, и даже ее мама, кажется, на минуту перестала кивать. Невероятно нежная текстура быстро таяла во рту, не позволяя сосредоточиться на вкусе. И только я готова была угадать, на что это похоже, как мимолетное ощущение вмиг испарилось, оставив после себя сливочное послевкусие каймака. Я тут же бросилась за следующей ложкой, потом еще за одной – и так, пока весь десерт не был съеден.

– Султанское угощение… – довольно произнесла Элис и принялась за свое кушанье. Я с завистью провожала взглядом каждый ее кусок и умоляла поведать тайну этого блюда. Ощущение легкости не покидало меня, хотя как минимум четыреста килокалорий я только что потребила и не заметила. Дип спешно расправлялся со своей порцией. И вдруг его очаровательная коллега слегка прищурилась и, заговорщицки кивнув, быстро поволокла меня в сторону кухни. Где-то за спиной захныкала Амка, но я даже не обернулась: мне казалось, что впереди ждет очередное открытие, непременно связанное с загадочным кейфом.

Через минуту мы стояли в длинном жарком помещении с ужасно низкими потолками, отчего дышать было сложно. После прохладного бриза на берегу нахождение в этой каморке показалось непростым испытанием, и я уже почти пожалела, что так легко пошла на поводу у инициативной Элис. Тем временем она с пристрастием допрашивала пробегавших мимо официантов. Наконец, один ткнул пальцем в дальний угол и после еще долго объяснял, используя слова «sağa»[25]25
  Право (тур.).


[Закрыть] и «sola»[26]26
  Лево (тур.).


[Закрыть]. Я снова с удовлетворением отметила прогресс в турецком.

Мы начали пробираться в конец зала, вдоль которого стояли длинные разделочные столы и гигантские плиты с десятками скворчащих сковородок. Симпатичные повара ловко орудовали ножами, быстро вспарывая помидоры и искусно снимая тонкую кожицу – для менемена. Они плотно прижимались к столам, чтобы пропустить нас, на что Элис реагировала весьма эмоционально. Мне даже показалось, что, будь она француженкой, ей стоило произнести сейчас «о-ля-ля!». Будто прочитав мои мысли, она кокетливо махнула белокурой гривой и мило прошептала «мерси» черноусому парню, галантно открывшему нам дверь. Ох уж эти стамбульские женщины…

Мы прошли еще несколько коридоров, поднялись по узкой темной лестнице, пока, наконец, не оказались в большой, наполненной светом комнате. У самого окна за старинным резным столом сидел человек с широкой белозубой улыбкой и смешными манерами. Он постоянно размахивал руками, что, казалось, помогало ему выражать мысли – по крайней мере, я почти понимала его без слов. Когда выяснилось, что пять лет он учился в сицилийской Таормине, а позже там же стажировался у известного Пьетро Д’Агостино, объехав древний остров вдоль и поперек в поисках истинных вкусовых сочетаний, я поняла, откуда у него такая любовь к жестикуляции, и про себя назвала этого милого шефа (который, к слову, был тем самым одноклассником Элис) Итальянцем. Элис в деталях поведала ему, в какой восторг меня привел его десерт, и он тут же принялся рассказывать в красках, как дорабатывал его под жарким солнцем Палермо и под мягкий шум прибоя Сиракуз. Этот повар был человеком-ветром, который, как фигаро, метался от темы к теме, и ничто не могло привести его мысли в стройный ряд. И если бы не Элис, не знаю, до какого отчаяния меня довела бы болтливость этого кулинара.

– Айва татлысы, – резко заявила она. – Нам нужен рецепт.

Будто по мановению волшебной палочки, многословный шеф затих – и через каких-то пару минут мы уже стояли у гигантской печи в знакомом душном помещении. За закопченной стеклянной створкой на большом чугунном противне томились половинки очищенной айвы. Итальянец интенсивно жестикулировал, путаясь в ингредиентах и их пропорциях, я же наспех делала заметки в телефоне, так как боялась упустить что-то важное. Итак, десерт, покоривший меня с первой ложки, готовился из айвы. Это вполне добавляло ему бонусов в виде витаминов и минералов, содержащихся в этом фрукте.

Рецепт

Айва татлысы от амбициозного шефа по прозвищу Итальянец (идеальный десерт для воскресного завтрака с чайками) (порция на двоих)

• 2 плода айвы

• 2–3 столовые ложки сахара

• 1 чайная ложка молотой корицы (также можно использовать и скрученную кору – палочку корицы)

• 3–4 нераскрывшихся бутона сухой гвоздики (это те самые коричневые палочки со специфическим запахом)

• 4 растертых плода кардамона

• Cок и цедра половинки лимона

• Зерна граната (не обязательно)

Для получения нежнейшей желеобразной консистенции необходимо очистить плоды, разрезать их пополам и удалить сердцевину. Очистки следует сохранить, так как именно они и сыграют впоследствии роль главной скрипки в этом сладком блюде.

– Знаешь, как по-португальски будет айва? – спросил меня Итальянец, показывая фрукт в виде сложенных вместе ладоней. Видимо, он думал, что так мне будет проще припомнить португальский. Конечно же, я не знала. Он нервно махнул рукой, будто я совершила непростительную ошибку и не сдала выпускной экзамен. Однако вскоре смягчился и пояснил:

– Мар-ме-ло! Понимаешь? Вот откуда мармелад! Желирующий реагент в самой айве. В ее косточках. А краситель – в кожуре.

Так вот почему дно формы, в которой запекались дольки, было устлано очистками! Этот ход показался мне оригинальным. В каждую очищенную половинку айвы требовалось положить столовую ложку сахара, посыпать сухой гвоздикой и толченой корицей, сбрызнуть лимонным соком с цедрой и залить небольшим количеством воды – чтобы уровень доходил до середины плодов – и, накрыв плотно крышкой или затянув фольгой, отправить в горячую печь. В форму можно забросить пригоршню гранатовых зерен – тогда мякоть приобретет еще более насыщенный цвет, но и без них готовый фрукт выглядел вполне янтарным.

Волокнистая айва запекается медленно – часа полтора-два при 200 °C. Температуру можно понизить, но тогда и время, проведенное айвой в духовке, увеличится примерно на час. По готовности ее достают из формы, раскладывают по порциям, слегка увлажняют желейным сиропом и обязательно охлаждают. Перед подачей блюдо нужно украсить ложкой каймака (взбитые сливки тоже подойдут) и посыпать толчеными фисташками или другими орехами. Рецепт показался мне более чем простым, и я решила на днях обязательно опробовать его.

Мы долго обнимались и целовались с любвеобильным Итальянцем, а когда вышли вновь на террасу, там уже накрапывал дождь, и гости за нашим столиком собирались по домам. Дип выглядел устало, и я поняла, что отсутствовала слишком долго. Он вообще тяжело переносил длительные расставания, особенно если его одного оставляли с детьми.

К машине мы шли молча. Каждый думал о своем. Я радовалась спонтанной встрече с причудливой Элис, которая так удивительно срежиссировала сегодняшнее утро. На душе было сладко от приятных воспоминаний о розовощекой старушке в коляске, капризной девочке и ее папе, удивительном Итальянце, что так легко раскрыл секрет невероятного десерта из айвы.

Это был совершенно новый мир со странными мелочами, делавшими жизнь яркой и запоминающейся, полной настоящего стамбульского кейфа, без которого я, кажется, уже не могла прожить и дня…

Детективная история в апельсиновом городе

30 апреля

Индукционная плита, медная джезва и витамин Д. – Аптека, в которой лишь поят чаем. – Витражи аббатства Обазин в руках торговца подделками. – Сгорбленные липы у мечети Ташвикие. – Загадочная фотография в телефоне Шади. – Потертый томик Агаты Кристи и вольтеровское кресло канареечного цвета.

До чего же весна казалась капризной в этом городе: она то и дело окропляла брусчатые улицы дождем, лишь изредка озаряя их скупыми лучами смущенного солнца. Бледное и больше похожее на луну, оно застенчиво улыбалось из-за кисельных туч и тут же пряталось снова. Стамбул, представлявшийся мне прежде жарким курортом, в действительности же больше походил на угрюмый северный город, в котором пора было обеспокоиться нехваткой витамина Д. И этот дефицит явно не шел мне на пользу.

Оставшись одна дома, я долго не могла заставить себя сесть за работу. Лэптоп одиноко пылился на столе, заваленном книгами в ярких переплетах, которые должны были вдохновлять меня на усердный труд. Главным разочарованием месяца было то, что варочная панель в новой квартире оказалась индукционной, а это значило, что многочисленные медно-латунные антикварные джезвы, которые я начала собирать после знакомства с фанариоткой Айше, попросту не работали. Стоило мне поставить их на конфорку, плита тут же издавала пронзительный писк и демонстративно отключалась, не давая ни единого шанса бесполезным туркам. Это было похоже на неравную борьбу старых традиций с современными технологиями, в которой неизменно побеждал электрочайник, грохотавший, как длиннющий состав поезда Минск – Москва.

Мне не хватало тихого шуршания джезвы, похожего на пророческий шепот, вселяющий радость и надежду.

Я быстро собралась и, захватив зонтик, вышла из дома. Мне нужно было солнце, чтобы раскрыть глаза, смыкаемые низким артериальным давлением; нужны были свежие эмоции, чтобы дописать очередную главу книги; яркие встречи, чтобы взбудоражить мозг новыми нейронными связями и заставить его работать в полную силу.

По пути мне то и дело встречались многочисленные аптеки с гигантскими вывесками «ECZANE»[27]27
  Аптека (тур.).


[Закрыть]. Припоминая новые слова из разговорника, что я изредка открывала перед сном, я собралась с духом и толкнула невысокую стеклянную дверь, сплошь заклеенную рекламками неизвестных мне препаратов. Пожилая парочка, которую наверняка связывало нечто большее, чем бизнес, внимательно уставилась на меня. Два наполненных доверху армуда[28]28
  Традиционный стакан грушевидной формы.


[Закрыть] с крепким чаем дымились на прилавке. Мне стало неловко, что я оторвала кого-то от приятного чаепития, и я уже было попятилась назад… Но женщина в белом халате замахала рукой и стала бегло о чем-то спрашивать. Мои попытки несвязно изъясняться по-турецки, видимо, выглядели странно, а может быть, мой вид был настолько нездоровым, что меня тут же усадили в специальное кресло, натянули на руку манжет и принялись измерять давление. Девяносто на шестьдесят. Всплеснув руками, женщина, очень похожая на мою бабушку Софию, понеслась к прилавку и тут же вернулась, держа в руке стакан с чаем.

– Iç[29]29
  Пей (тур.).


[Закрыть], – настойчиво сказала она и поднесла армуд прямо к моим губам. Я сделала глоток и спустя каких-то несколько секунд почувствовала себя гораздо лучше.

Сколько я ни пыталась объяснить этим милым людям, что в городе мало солнца и мне нужны витамины, они лишь молча качали головами и протягивали мне заветный стакан с безумно сладким чаем. Я даже нашла на полке упаковку с тем, что искала, но они настырно не обращали никакого внимания на мои просьбы. Это было странно: в любом другом городе меня бы давно снабдили батареей баночек с четкими рекомендациями по употреблению их содержимого. Здесь все было не так. Наконец меня проводили до двери и указали дорогу.

– Ступай в Нишанташи! Там гуляй. Долго. И пей portaka suyu[30]30
  Апельсиновый сок (тур.).


[Закрыть].

Что такое «портакал сую», я хорошо знала, потому что вывески с этими словами встречались здесь еще чаще, чем «ECZANE». Я пообещала зайти как-нибудь еще, а сама побрела в указанном направлении, повинуясь рекомендациям необычных фармацевтов, которые так и не продали мне желанный витамин Д.

Карта в телефоне определила маршрут в десять минут, и я медленно шла мимо хорошо известных мне домиков цветов радуги. В трещинах на фасадах пробивалась молодая зелень, что превращало эти недостатки в высокохудожественные приемы. Наконец я пересекла широкий проспект Halaskargazi прямо у метро Osmanbey и медленно побрела по узкой улице Rumeli.

Кругом распахивали начищенные двери торговые лавки, предлагавшие товары на любой вкус, в том числе и искусные копии брендовых вещей. Я будто шагнула на глянцевые страницы фэшн журналов, где каждому было доступно все то, о чем только пару месяцев назад заявили на Неделе моды в Нью-Йорке. Призывно смотрели гобеленовые сумки-шопперы Dior, безразмерные клатчи-подушки Bottega и набившая оскомину черно-коричневая клетка LV. На пару минут я зависла у витрины, рассматривая изящную модель 2.55 дома Шанель. Когда-то в университете я писала работу о великолепной Коко и так прониклась ее сильным духом, что решила непременно обзавестись ее сумкой – как знак уважения к революционным идеям слабой и одновременно великой женщины. Находчивый хозяин магазина реплик быстро смекнул и, не успела я опомниться, уже презентовал все прелести заинтересовавшей модели. Сумка действительно была неплохой копией: традиционная кожаная бордовая подкладка, кармашек на замке для любовных писем и легендарная стеганая клетка…

– Эти квадратики очень модные! – искал плюсы находчивый продавец на ломаном русском. Клиент в это время дня – большая удача.

– Это не квадратики, – сказала я ему, возвращая сумку. – Это витражи аббатства Обазин. – И пошла дальше, подгоняемая легким будоражащим ветром.

Копии дорогих вещей навевают тоску – как и копии людей, копии жизней и даже судеб. Мальчик-мусорщик резво собирал выставленные пакеты, торопясь успеть навести лоск на торговой улице до того, как на нее хлынут толпы веселых зевак. Он грузил мусор на огромную телегу и, толкая ее перед собой, медленно взбирался по крутому подъему брусчатого переулка.

Со скрипом открывались деревянные ставни, и заспанные люди, потягиваясь, выглядывали из окон с крохотными чашками в руках. Они кивали друг другу, как старым знакомым, и казалось, что за последние сто лет здесь ничего не изменилось.

Поразительная преданность времени и верность традициям жили повсюду: в потертых фасадах дорогих домов; в мостовой, вылизанной до скользкости ветрами и подошвами; в ссутулившейся фигурке маленького мусорщика, который унаследовал свой скромный заработок от отца, а тот от деда; в жалящем скрипе медных замков на окнах, что распахиваются каждое утро в одно и то же время, выдыхая тонкий аромат свежезаваренного кофе.

Я представила, как много лет назад прогрессивные султаны осваивали новые земли города. Неудивительно, что им приглянулся этот зеленый оазис, сплошь покрытый лесами. Здесь часто охотились и тренировались в стрельбе из лука молодые принцы. Их звонкие псы гоняли дичь по округе, пока находчивые вельможи захватывали участок за участком, чтобы хоть как-то приблизиться к высшему сословию. Сегодня, если быть внимательным, можно увидеть вмонтированные в тротуары кривеньких улиц Нишанташи каменные столбики, на которых выбиты имя принца, расстояние полета его стрелы и дата. Поиск таких вех может стать увлекательным квестом, только мне играть было не с кем, и я просто рассматривала древние письмена на встречавшихся камнях.

Я неспешно брела по улице Rumeli, впитывая невероятные ароматы утренней сдобы: крендельки и булочки всевозможных форм пробуждали здоровый утренний аппетит. Справа, на большом перекрестке (где магазин люксовых турецких товаров Yargici), расположились в рядок крикливые продавцы апельсинов. Они ловко подкидывали в воздух сочные оранжевые плоды, призывая немногочисленных прохожих отведать утренний эликсир здоровья – ведь именно так стамбульцы называют традиционный portakal suyu. Спешащие на работу люди или просто прогуливающиеся с собачками – все потягивают оранжевый напиток и хрустят еще теплыми кунжутными бубликами. Картинка настолько напоминала идиллическую, что я, ни о чем не думая, направилась прямиком к одному из таких островков, заполненных пахучими цитрусовыми. Серьезный мужчина лет сорока, закатав рукава по локоть, самоотверженно крутил колесо ручной соковыжималки, быстро меняя половинки апельсинов. Мое внимание приковали его крепкие жилистые руки. Сок шафранового цвета быстро заполнял бутылки, которые тут же уходили в руки прохожих. Я немного потопталась на месте – внимания на меня никто не обратил.

– Portakal suyu tatlımı?[31]31
  Сок сладкий? (тур.)


[Закрыть] – решила я попрактиковать свой турецкий, но тут же об этом пожалела, так как забыла, что вопросы о свежести и сладости здесь воспринимаются как личное оскорбление. Человек с красивыми руками недовольно закатил глаза и сунул мне бумажный стаканчик, предварительно наполовину наполнив его соком. И что мне нужно было с ним делать? Хватило бы одного глотка, чтобы определиться, а здесь столько сока, что я напьюсь им вдоволь и покупать уже будет ни к чему. Я протянула стакан обратно и попросила целую бутылку. Мужчина криво усмехнулся и опрокинул содержимое стаканчика себе в рот, а я, пока он наполнял мою бутылку, решила снова попрактиковаться. В конце концов, если не начать говорить на улице, никогда не выучишь язык – так было написано в приложение Duolingvo, которое вот уже месяц натаскивало меня новыми словами и фразами.

– Утром можно пить сок? Не вредно? – предположительно вопрос в переводе должен был прозвучать именно так. Человек с бутылкой посмотрел на меня внимательно, тяжело выдохнул, и я поняла, что сегодня вечером за семейным ужином он будет рассказывать обо мне как о ненормальной чудачке-иностранке. Это показалось несправедливым, ведь я всего лишь пытаюсь понять, почему моя мама всю жизнь учила не пить апельсиновый сок натощак.

– Вы пьете этот сок сами? Утром? Каждый день?

Неразговорчивый продавец окликнул коллегу, что стоял без дела у соседнего импровизированного джус-бара.

– Его спрашивай. У него жена русская.

Тот парень был помоложе и казался более приветливым. Поняв, в чем дело, он радостно закивал головой и начал на смешном русском объяснять, почему апельсиновый сок по утрам пить хорошо. Каждое предложение он заканчивал словом «вот», как будто это было частью грамматики русского языка, и это очень веселило.

– Моя папа портакал сую пил, мать пил, вот. Все здесь пьет, вот.

Долго слушать это было невозможно, и, заплатив семь лир, я уже собиралась отойти, чтобы насладиться живительными глотками оранжевого счастья на лавке под роскошным платаном, как вдруг к лотку подошла пожилая дама. Она подставила огромный пакет, и человек с жилистыми руками быстро заполнил его пустыми половинками апельсинов. Размышляя над тем, какая польза от апельсиновой кожуры, я быстро двинулась дальше, заметив впереди высокое здание в стиле необарокко.

Чем дальше я пробиралась вглубь загадочного Нишанташи, тем чаще начинали встречаться невероятные исполины, богато украшенные местами облупившейся лепниной, но от этого не ставшие менее привлекательными. Полные многовекового величия, они глядели широко распахнутыми окнами, не понимая, что я ищу среди них.

Так я дошла до торгового центра City’s, на крыше которого расположились милейшие кафешки с великолепными террасами. Пожалуй, именно оттуда открывается самый захватывающий вид на крыши роскошных особняков и простеньких домиков-самостроев, пробившихся, как сорняки, среди благородного мрамора и штампованного кирпича. Впереди простирался великолепный Богаз[32]32
  Горло, пролив (тур.).


[Закрыть] – именно так здесь называют Босфор, разверзший кривым разломом два континента. Много тысяч лет назад, объединив Черное и Мраморное моря одним проворным течением, этот канал стал мечтой многих правителей, потопивших здесь не одно судно и не одну храбрую армию.

Совсем рядом послышалось мелодичное пение муэдзина. Стая жадных голубей, копошившаяся в крошках засохшего симита, взвилась в небо, но тут же опустилась на землю, продолжив свою истеричную трапезу.

Мечеть Тешвикие предстала в весьма скучном и потрепанном виде, слегка перекошенная одним минаретом, возвышающимся над всей конструкцией асимметрично справа. Четыре мраморные колонны, подпирающие неоклассический портик, напомнили лекции по искусству Древней Греции. Откуда в мусульманской архитектурной традиции столько европейских черт, я не знала, да это было и не важно… Очарование этого места, окруженного сгорбленными многовековыми липами, заставило меня улыбнуться. Я почти допила сок, и теперь казалось, что день не так грустен, как был до этого. Сразу после мечети я свернула направо и оказалась на улочке Atiye, сплошь набитой прелестными кафешками и барами.

Три симпатичных официанта у входа в стейк-хаус курили и оживленно болтали. Крохотные чашки турецкого кофе стояли рядом. Как же иначе? Из высокой двери появился, судя по выражению лица, менеджер заведения и грубо швырнул им передники. Те спешно начали завязывать их, не переставая наперебой рассказывать уморительные истории, едва сдерживая душащий смех. Я готова была поспорить, что речь идет о донжуанских похождениях этой ночью, о которых каждый из парней вещал с неприкрытым бахвальством. Десятки баров и ресторанов призывно смотрели пестрыми вывесками, какие можно встретить разве что на дорогих клубах. И хотя я совсем не завсегдатай таких заведений, все же сделала пометку на карте, чтобы однажды непременно вернуться сюда и окунуться в пока не известную мне тусовочную жизнь ночного Стамбула.

Скоро я свернула еще и еще – и очутилась в запутанной паутине старинных улочек жилых кварталов, первые этажи которых были заняты крохотными заведениями с вывесками «Kahvalti». В одном из таких кафе на улице Ilhamur я спаслась от резко начавшегося дождя. На стеклянной витрине красовалось простое название «Polen». Заняв один из трех крохотных столиков в глубине небольшого зала, я стала наблюдать. Двое мужчин за прилавком пили черный чай и тихо беседовали. Было ясно, что меню и официанты в этом месте не предусмотрены: это было добрым знаком того, что ресторанчик не туристический, чему еще одно подтверждение появилось буквально через минуту. Дверь распахнулась, и на пороге возник очаровательный старичок.

– Дождь прошел! – торжественно заявил он.

Один из продавцов выскочил из-за прилавка, чтобы закрепить раскрытую дверь, впуская свежий воздух с привкусом озона. Старичок попросил собрать ему набор «как всегда», пообещав расплатиться на следующей неделе. Вслед за ним влетел мальчик лет пятнадцати, нахватал штук десять только что вынесенных из кухни пирожков и исчез, крикнув «mersi!» смеющимся вслед продавцам. Я взяла крохотные кунжутные булочки с разными начинками. К ним налили горячего ароматного чая из блестящего медного чайника, и я погрузилась в такую гурманскую негу, о которой еще долго буду вспоминать и, хочется верить, смогу повторить ее не единожды.

Стамбульский чай, терпкий и слегка вяжущий, с удивительно сложным послевкусием, тут же избавил от тянущей боли в висках. Глаза раскрылись, и мир в окне показался не таким серым, каким был до этого. Я собрала волосы в пучок и только сейчас заметила, что парень за прилавком пристально смотрит на меня. Он оказался разговорчивым и за какие-то несколько минут узнал обо мне все, что его интересовало, включая и то, что я пишу книги, и вскоре уже сидел рядом, рассказывая на скверном английском историю этой pastahanesi[33]33
  Булочная (тур.).


[Закрыть].

– Ты напишешь обо мне? – спросил он так по-детски, что мне ничего не оставалось, как пообещать. Взамен же он обещал рассказать нечто невероятное о Стамбуле.

– То, что я тебе расскажу и, может быть, даже покажу, изменит всю твою жизнь. Любой писатель заплатил бы за это миллион долларов…

– О, ты хочешь от меня денег? – И я весело рассмеялась. Такого изощренного вымогательства я еще не встречала.

– Мне не нужны твои деньги. – Парень скрылся за прилавком, и я поняла, что обидела его. Какое-то время мы молчали. Я доедала свои пирожки, а он звенел чайником, хотя посетителей не было. Было неловко начинать разговор снова. Более того, казалось, что, узнай о таких моих завтраках, Дип придет в ярость от ревности. Хотя, в конце концов, разве я делала что-нибудь плохое? И я достаточно громко произнесла:

– Если ты удивишь своей историей, я не только упомяну тебя в книге, но даже впишу твое имя в посвящение.

Через секунду новый знакомый, которого звали Шади, стоял передо мной как верный пес, а я думала о том, что поторопилась с обещанием, так как имени другого мужчины в посвящении Дип точно не вынесет. В любом случае, проблемы следовало решать по мере их поступления и, слегка покривив душой, я приготовилась слушать великую тайну о Стамбуле.

На самом деле удивить чем-либо было сложно: к этому времени я перекопала все имеющиеся сайты, перечитала книги, в которых хоть как-то затрагивалась тема интересующего меня города. Роман Орхана Памука о городе воспоминаний я и вовсе знала почти наизусть и могла уверенно цитировать с отсылкой к нужной главе и странице. И кто-то хотел еще чем-то удивить? Поджав губы и готовясь подхватить знакомую историю, я выжидательно смотрела на Шади, который определенно нервничал и держал мхатовскую паузу, что, вероятно, пришлось бы по душе Станиславскому. Наконец он начал.

Молодой человек говорил медленно, глядя прямо в глаза, отчего в определенные моменты мурашки покрывали кожу – или я просто переохладилась под дождем?

Магия сегодняшней встречи заключалась в том, что когда-то прадед Шади владел большим участком земли на том самом месте, где сейчас мы наслаждались утренним чаем. Именно в этом квартале стояло его имение, окруженное великолепным инжировым садом. Шади долго листал ленту в телефоне, пока наконец не отыскал старую фотографию, которую бережно хранил: очаровательная пара стояла на фоне белоснежного особняка, утопающего в экзотических растениях. Добродушное лицо прадедушки в профиль. В профиль – потому что он глядел, не отрываясь, на очаровательную молодую женщину с очень тонкими чертами лица, слегка, правда, крючковатым носом, хотя он ее абсолютно не портил и даже, наоборот, придавал некий аристократизм невероятно одухотворенному лицу. Я ощутила легкую дрожь от внезапно возникшей связи этого места и двух образов, оживших в моих фантазиях. Казалось, будто это хорошо знакомые мне люди, чьи лица я часто видела в детстве, и вот теперь о них просто напомнили. Шади понимающе улыбнулся: я знала, что он чувствует то же самое. В самом низу фотокарточки было что-то написано: я провела пальцами по экрану, чтобы увеличить изображение, и обнаружила дату: 1926 год. Словно машина времени, меня закружил вихрь событий.

– Прадедушка был плохой бизнесмен. Он вложился в провальный проект и потерял все: землю, дом и деньги. До конца дней он прожил в небольшой квартирке под самой крышей в доме с бордовыми маркизами.

Я хорошо знала это здание, находившееся всего в нескольких кварталах отсюда. Когда-то это был левантийский дом, полный иностранцев, щебечущих на всех европейских языках день и ночь. В нем жили художники, архитекторы, талантливые портные и дизайнеры, часто имевшие аудиенции в султанских покоях. Особым успехом заезжая творческая интеллигенция пользовалась у многочисленных дочерей, сестер и тетушек визирей и других высокопоставленных чиновников. Те непременно желали жить по последней европейской моде, поэтому что ни день отправляли в этот район десятки поручений, связанных с изменением кроя платьев, починкой старой мебели или усовершенствованием музыкального механизма в драгоценной шкатулке.

Впервые увидев тот исторический дом, я нашла его невероятно привлекательным: высокие окна на всех пяти этажах покрывали роскошные бордовые маркизы. Тонкие пилястры задавали вертикальную геометрию огромной постройке, сглаживая строгость линий лишь цветочными капителями, напоминавшими перевернутые чаши с букетами.

– Чтобы зарабатывать на жизнь, прадедушка должен был работать. Он прекрасно владел английским и французским языками, и его взяли на работу в самый модный тогда отель. Он рассказывал моему папе, как они принимали русского царя – правда, это было до того, как дедуля обанкротился. Однажды ему удалось повидаться с одним королем. Кажется, английским – Георгом. Прадед был настоящим аристократом, и это было сложно не заметить. Особенно ему нравилось в его работе то, что в отеле всегда были горячая вода и электричество и он мог в удобное время принимать ванну.

Я улыбнулась, а Шади продолжал так спокойно, как если бы ему приходилось рассказывать эту историю множество раз. Я не могла оторваться от его глубоких черных глаз, не отпускавших мое внимание, и лишь изредка бросала быстрые взгляды на дверь: только бы никто не пришел, только бы снова был дождь. А дождь действительно лил, аккомпанируя сухим уютным шуршанием проникновенному рассказу моего почти уже друга. Я чувствовала, что повествование лишь набирает обороты, и с замиранием сердца ждала кульминации.

– Ты слышала когда-нибудь про исчезновение Агаты Кристи? – неожиданно для меня спросил он. Я стала рыться в памяти и выудила парочку фактов, связанных с этой частью биографии писательницы. Она с возрастом потеряла память и провела несколько дней в сельском госпитале.