Текст книги "На берегах Босфора. Стамбул в рецептах, историях и криках чаек"

Мы пили чай и говорили обо всем, только не о квартире, которую я собиралась арендовать, – будто мы старые подружки, собравшиеся обсудить события последних лет десяти. Так я узнала, что эта милая старушка в роскошном колье, от которого я не могла оторвать взгляд, владеет половиной всего дома.

– Когда-то моему прапрапрадеду султан подарил землю, на которой стоит этот дом. Я даже не знала, что унаследовала ее, пока ко мне не начали стучаться строительные компании. Много лет я отказывалась, а потом подумала: детей у меня нет, внуков тоже. Почему бы не помочь людям? Только деньги мне не нужны были, поэтому взамен я взяла половину всех квартир. Теперь у меня офис: я занимаюсь арендой и продажей недвижимости. Но только тем, кто мне нравится.

– А если не понравится человек, не сдадите? – поинтересовалась я.

– Кончено, нет! – Она едва не подскочила на стуле от моего глупого вопроса, а я обрадовалась, что Дип не поехал со мной: вряд ли бы он расположил к себе такую милую старушку своими прагматичными взглядами на бизнес, в котором, по его мнению, «не должно быть ничего личного».

Ешим допивала уже который стаканчик чая (и как в нее столько влезает?), а я с восторгом смотрела на седовласую красавицу напротив. Она была спокойна и уверенна, почти не нервничала и говорила на чистом английском, потому что училась в Лондоне, как и большинство детей турецких миллионеров. Ее предки не были рабами или крепостными, их не пытались раскулачивать, а, напротив, всегда поощряли зарабатывать и уважали за деньги. Она была представителем совсем иной культуры, такой далекой и привлекательной, что я впервые за несколько недель в Стамбуле почувствовала самый настоящий, неподдельный интерес к истории этого города.

Наш разговор оборвался так же резко, как и начался. Очаровательная Коко протянула свою визитку, которую я приняла с трепетом и благодарностью, потому что теперь эта строгая дама казалось чем-то большим, нежели просто женщиной. Она была проводником в тот далекий мир султанов и гаремов, дарованных земель и редких камней, о которых я с замиранием сердца читала в юности…

Когда мы оказались на улице, Ешим посмотрела на меня внимательно и сказала:

– Этот дом тебе не подходит.

– Но почему? Муж сказал, что мы согласны.

– Кто? Муж? – И она заливисто засмеялась. – Мужья ничего не понимают в домах. Поверь моему опыту. И вообще, если бы я слушала всех своих четверых мужей, где бы я сейчас была?

Я не знаю, где бы она была, но эта новость просто шокировала. Турчанка четырежды замужем? Разгадав в моем взгляде тысячу вопросов, Ешим снова заговорщицки прошептала:

– А наша аристократичная лендлорд была замужем пять раз. И что? Первый был англичанином. Второй – французом. Потом немец. Какой-то шейх. Всех не вспомню. В последний раз кто-то из Азии, но это был недолгий брак. О, она была красоткой! Женщины с такими деньгами могут себе позволить и не такое. Ты знаешь, какое у нее состояние?

Я что-то промямлила в ответ, и ставшая уже почти подругой Ешим решила не пугать меня страшными цифрами. Угги все еще напоминали заморенных зверьков, и, судя по моросившему дождю, на сухие ноги сегодня рассчитывать не приходилось. Заметив мой разбитый вид, Ешим махнула рукой – и перед нами тут же остановилось желтое такси.

– Прямо как в Нью-Йорке… – удивилась я. Мне и в голову не приходило, что здесь можно так останавливать машины.

– Я училась в Нью-Йорке. Поверь, здесь намного лучше. Нужно только суметь разобраться.

– Кейф мне в помощь. – Я впервые за последние недели легко улыбнулась. Депрессия медленно отступала. Возможно, ее напугали эти разговорчивые старушки? Или она бежала от непрекращающегося февральского дождя? В любом случае, дышалось легче и совсем не хотелось знать, куда мы направляемся.

По запотевшим стеклам бежали ручейки, и можно было играть на желание: какая капля прибежит первой. Вдруг зазвучал азан. Водитель приоткрыл окно, чтобы лучше слышать. Тонкий голос муэдзина, перебиваемый ветром, слегка дрожал, и все же мелодия его молитвы легко угадывалась. Таксист посмотрел на мою попутчицу в зеркало и, сочтя ее достойной собеседницей, начал обсуждать современную молодежь, которая совсем не знает, как жить. Счастливая от возможности обменяться взглядами, Ешим принялась активно кивать, с трудом вставляя комментарии в его эмоциональный монолог. Краем глаза я заметила, как вдруг он вопросительно кивнул в мою сторону:

– Ябанджи[6]6
  Иностранка (тур.).


[Закрыть], – полушепотом отрезала моя новая подруга. Тот понимающе поморщился и больше, кажется, не смотрел на меня до самого конца поездки.

Я плохо следила за дорогой, и все же заметила, что мы въехали в незнакомую мне часть города. Казалось, будто это вовсе и не Стамбул, а какой-то европейский городок. Кругом были типичные парижские домики, приклеенные друг к другу боковыми стенами.

Очаровательные мезонины и слуховые окошки самой причудливой формы, невероятной красоты подъезды, выкрашенные в милейшие цвета, манили внутрь загадочными историями, грустными и романтичными.

Мы проехали великолепный особняк, оказавшийся старинным французским лицеем Богоматери в Сионе, в котором обучались дети именитых вельмож империи, а позже и приемные дочери Ататюрка[7]7
  Мустафа Кемаль Ататюрк (1881–1938) – первый президент Турецкой Республики, реформатор и основатель современного турецкого государства.


[Закрыть]. В квартале от него расположилась итальянская школа, чуть дальше – готический замковый комплекс наследника швейцарской пивоваренной империи Карла Бомонти, который создал здесь фабрику, производившую около семи миллионов литров крафтового напитка в год. Все это я узнаю позже, пока же внимание приковывали стремящиеся ввысь шпили католических соборов, деревянные резные террасы, скрывавшие модерновые интерьеры итальянских и греческих квартир, в которых давно уже не живут их первые обитатели.

Такси остановилось у милого современного домика в скандинавском стиле, обнесенного старинным забором из булыжников, какими обычно ограждали постройки в позапрошлом столетии. Голые ветви отсыревших деревьев доходили до третьего этажа. Интересно, будут ли они цвести весной? Мы бегло осмотрели квартиру, которая показалась достаточно просторной и светлой, а главное, она была на третьем этаже – как раз на уровне крон неизвестных деревьев. Из всех окон открывался невероятный вид на черепичные крыши старых особняков и ткацких мануфактур, созданных богатыми евреями много веков назад. На них красовались изящные таблички «Аарон и Ко», «Ной и сыновья» и все в таком духе. От этой связи с историей захватывало дух. Казалось, что я не смогу сделать выбор. Это место было намного проще предыдущего дома, да и Дип уже был настроен на тещину комнату, и мне не хотелось его огорчать. Я набрала его номер, чтобы посоветоваться, но он не ответил. Эти вечные встречи и конференции, отдалявшие меня от мужчины № 1 в моей жизни, портили настроение. Но разве могу я решить одна?

– Если сомневаешься, тебе нужен знак, – прочитала меня Ешим. – Главное, не спеши, и думай только о себе. Тем, кто тебя любит, твой выбор всегда понравится.

Для агента недвижимости эта женщина обладала определенно более высокой квалификацией, нежели требовалось. По крайней мере, сегодня она помогла мне лучше, чем это сделал бы любой профессиональный психолог.

Мы вышли во внутренний дворик. Редкие капли дождя со звоном разбивались о мокрую плитку, как вдруг первый за весь день луч солнца пробился и раскрасил холодный серый двор в теплые золотые оттенки. Точь-в-точь как у Писсарро… И только сейчас в прозрачном просвете чистейшего воздуха я увидела невероятной красоты соборную башенку. Она утопала в вечнозеленых зарослях высоких магнолий, и до нее было буквально подать рукой.

– Забыла сказать. К дому примыкает старинный католический собор Notre Dame de Lourdes[8]8
  Собор Лурдской Богоматери – грузинско-католическая церковь в районе Шишли (Бомонти). Построена в 1861 г.


[Закрыть]. Надеюсь, вас это не смутит? По утрам и праздникам бьют колокола. Приход небольшой… И еще один нюанс. Когда-то на месте этого дома располагался монастырь с потайной библиотекой, тщательно охраняемой монахами. Компания, построившая это здание, выкупила землю у монастыря на том условии, что священная каменная стена, защищавшая когда-то монастырь, останется. И еще по договору нельзя было трогать и переносить библиотеку. Вот…

От этой невероятной истории, рассказанной так просто, как бы невзначай, у меня перехватило дух.

– Так где же теперь тайная библиотека?

– Как где? Она прямо здесь, под нами. К ней ведет тайный ход. Правда, попасть вы в нее вряд ли сможете. На это нужно специальное разрешение настоятеля церкви. Он, кстати, милейший человек, – и Ешим снова заговорщически улыбнулась, как бы давая понять, что в Стамбуле возможно все.

Сегодня Стамбул подарил удивительного человека, который за несколько часов узнал обо мне больше, чем могла рассказать я сама. Конечно, я выбрала вторую квартиру, не сомневаясь ни минуты. Район, в котором нам предстояло поселиться, назывался самым романтичным словом в мире – Бомонти! Сколько музыки было в этом новом сочетании звуков… Всю дорогу до отеля я вспоминала невероятное ощущение от стамбульского кейфа, очаровательную миллионершу Коко и, конечно же, Ешим, которая долго обнимала меня, прежде чем проститься, и обещала обязательно угостить настоящим стамбульским завтраком, как только наладится погода.

Проходя мимо мечети, я заглянула во дворик, где еще недавно мы мило болтали под снегом с огромным псом. Кроме нескольких попрошаек, у входа никого не было. Я грустно вздохнула и побрела дальше уже не так весело. Мотоциклисты, которых здесь было определенно немало, не желая стоять в пробках, проворно выезжали на тротуары и пару раз едва не зацепили меня зеркалами.

С моря подул леденящий ветер. В кармане завибрировал телефон, но я не могла шевелить пальцами от холода и не отвечала. Я просто шла, радуясь тому, что этот день был именно таким.

Загадочный кейф с ароматом свежезаваренного кофе

18 марта

Стамбульские квартиры без единого гвоздика для шляпы. – Зал для собак в стиле рококо. – Антикварная плита болотного цвета и медная джезва. – Румяная гречанка Айше и османский кофе фанариотов. – Странное предсказание кофейной гущи. – Лучшие мезе в городе в лавке Туана. – Мокрые ноги и небрежные стрелки на глазах. – Ужин при свечах, который все-таки состоялся.

В этом городе недели летели быстрее, чем где бы то ни было. Переезд, которого я так боялась, был почти пережит. В углу гостиной стояли еще несколько коробок, но я знала, что до них доберусь не скоро. Так было всегда – на финише мне никогда не удавалось сделать последний рывок. Система сборов, отработанная за последние годы до мелочей, казалась идеальной. Еще в Ташкенте я собирала пронумерованные коробки по четкой схеме, делая подробный список в специальном блокноте. Теперь это было похоже на магию. Когда мужу срочно понадобился его швейцарский ножик, мне достаточно было бегло пробежаться по записям – и я тут же указала ему на помятую коробку номер пятьдесят семь, в которой он без труда нашел то, что искал.

– Не понимаю, как ты это делаешь. – И он с изумленным лицом побрел в спальню отскребать краску с розетки у кровати. Прежние арендаторы, когда перекрашивали стены, кое-где заляпали их. Пока это был единственный недостаток, который мы обнаружили в этой квартире.

Обживать новый дом всегда непросто. Каждое утро я выпроваживала домочадцев за порог и тут же принималась за его обустройство. Все наши сто картин должны были найти себе угол, а это, знаете ли, не так просто… Навьюченная безразмерными охапками одежды и стопками книг, я кочевала из одной комнаты в другую в поисках оптимального места для всего этого в нашем новом двухсотметровом обиталище. На четверых на самом деле не так уж и много… Особенно если учесть, что до этого мы едва помещались в четырехэтажном особняке, сплошь обустроенном гардеробными, шкафами, кладовыми и подвалами.

В Стамбуле квартиры сдаются без единого гвоздика, на который можно было бы повесить ну хотя бы шляпу. Или зонтик. Ни шкафов, ни гардеробных!

Один плюс: маршрут до магазина IKEA я могу проложить даже в тумане и без помощи карты. Сколько раз за последние недели я металась туда и обратно, известно одному моему шестилетнему «Санта Фе», который проявил удивительную способность вмещать в себя ровно столько, сколько могла купить его расточительная хозяйка.

Я заварила себе пакетик ромашкового чая и устроилась на балконе, предвкушая скорое цветение все еще неизвестных мне деревьев, которые кронами почти касались наших окон. Скорчив пренеприятнейшую гримасу настырному солнцу в просвете между соседними домами, я старалась настроиться на добрый лад и сконцентрироваться на настоящем. Нужно было писать новую главу жизни, увлекательной и интересной. Телефон запиликал. Письмо из издательства напоминало о сроках сдачи рукописи. Выходило, мне предстояло писать не только собственную жизнь, но и заканчивать сказочную повесть о приключениях девочки из индейского племени, начатую еще в прошлом году, в другой стране, а значит, в прошлой жизни. Успеть за месяц такое просто невозможно. Страх не справиться в срок вместе с холодным ветром пробежал мурашками по коже, и я буквально впилась в еще теплую кружку с чаем.

В дверь зазвонили. Не выпуская все той же спасительной чашки из рук, я медленно побрела в коридор. Меньше всего хотелось являться перед кем-то в том виде, в котором я пребывала тем утром. Кто бы это ни был. Замок щелкнул. На пороге, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, стояла краснощекая женщина. В руках она держала горшок с гигантской цветущей орхидеей. Мой унылый вид с чашкой, из которой сиротливо выглядывала этикетка от чайного пакетика, очевидно, ее смутил. Слегка подвинув меня, она сделала шаг вперед и внимательно осмотрела холл, который больше походил на склад компании FedEx в канун Рождества. Пустые коробки я не выбрасывала, а складировала в коридоре, чтобы позже спустить в гараж. Уж я-то знаю цену хорошим коробкам…

Наконец, эта разрумяненная цветочница вручила вазон и что-то пробормотала по-турецки.

– Ben türkçe bilmiyorum[9]9
  Я не говорю по-турецки (тур.).


[Закрыть], – это была первая фраза на турецком, которую я выучила еще до прилета в Стамбул.

– По-русски знаешь? – с ужасным акцентом переспросила она.

Не веря своему счастью, я, как китайский болванчик, закивала головой: это была первая русская фраза, которую я услышала за последний месяц вне дома. Хотя формально я, конечно, находилась в тот момент именно в нем.

– Мой хозяйка тебе дарил. Я из тут. – И она указала довольно крупной в сравнении с ее небольшим телом ладонью на дверь напротив. Я вспомнила, что последнюю неделю из этой двери туда-сюда сновали мастера с перфораторами и стремянками. Больше никаких ассоциаций с ней не было и быть не могло, учитывая то, как непродолжительно мы находились в этом доме.

Я с трудом удерживала в одной руке огромную орхидею в тяжелом керамическом горшке.

– Бумага читай. – И она ткнула указательным пальцем в аккуратный конвертик, вложенный между мясистыми листьями экзотического цветка. Затем она внимательно посмотрела на чашку, которую я все еще держала в другой руке, и, презрительно цокнув, покачала головой.

– Иди тут. – И она снова указала на дверь напротив. Я ничего не понимала и, казалось, никогда не пойму. В своей жизни я много общалась с иностранцами, однако ее русский вводил меня в откровенный ступор и непонимание того, кто мог обучить ее таким исковерканным фразам. Она хотела, чтобы я зашла прямо сейчас в квартиру напротив, я же не была даже уверена, что сегодня расчесывала волосы.

– Хозяйка нет, – наконец сказала она, недовольная моим промедлением. Я почувствовала нечто заговорщицкое в ее интонации, поставила цветок и чашку на пол и зашуршала за ней в своих меховых тапочках.

Эта странная женщина быстро провела меня через несколько длинных коридоров, стены которых были увешаны гигантскими зеркалами в резных деревянных рамах с позолотой (по крайней мере, я насчитала таких три). В таком же стиле бесконечные консоли, уставленные уже знакомыми орхидеями с аккуратными конвертами между листьев. Возможно, сегодня праздник, и нужно соседям дарить цветы?

Пока я размышляла об этом, мы оказались в просторном помещении, которое, очевидно, было кухней. Но какой кухней! Это был настоящий рай для повара, рай для гурмана, рай для любого, кто имел хоть какое-то отношение к еде. Одна стена была полностью стеклянной и упиралась в гигантскую террасу, сплошь уставленную кадками с зеленью и рассадой. Покрытый крохотными фиолетовыми цветками розмарин разросся настолько пышно, что его мускатно-ореховые стебли так и норовили пролезть внутрь кухни через приоткрытую дверь. В дальнем углу этого дивного сада я заметила заросли лаванды и сразу поняла, что за тонкий аромат встретил меня у входа. Зеленый и фиолетовый базилик высокой шапкой лежал на глиняных горшках, добавляя тонкие пряные нотки в этот невероятный букет, от которого кружилась голова. Краснощекая женщина довольно ухмыльнулась. По этой улыбке я сразу поняла, что сад – ее рук дело.

Из дверного проема (а их было в этой кухне три) выглянули две головы. У меня сразу защемило сердце: уж что-что, а разрез узбекских глаз после пяти лет, проведенных в Ташкенте, я узнаю сразу. Моя знакомая резко шикнула на любопытных девиц, и те тут же испарились.

– Otur![10]10
  Присаживайся (тур.).


[Закрыть] – строго бросила она мне, а сама засуетилась у гигантских размеров плиты. Я пыталась сосчитать количество конфорок: выходило четыре электрические, две газовые и еще что-то наподобие гриля. Внизу размещались три духовых шкафа. Все это великолепие поварской мысли было покрыто тусклой эмалью болотного цвета. Отдельного внимания заслуживали винтажные керамические ручки, но я сидела слишком далеко, чтобы рассмотреть их, а подойти ближе без спроса не решалась.

В дверь зазвонили, и розовощекая служанка моей соседки пулей вылетела из кухни. Не прошло и пяти секунд, как будто по мановению волшебной палочки передо мной выросли две упитанные густобровые девицы.

– Здрасьте! – сказали они почти хором. Прямо как «двое из ларца» в мультфильме моего детства.

– Здравствуйте! Значит, вы тоже говорите по-русски? У меня сегодня удачный день.

– Да, говорим. Я из Узбекистана, а Зарина из Туркмении. Мы здесь уже почти десять лет работаем. А Айшегюль-ханым еще дольше. Мы ее научили по-русски разговаривать.

Та, которая Зарина, с копной кучерявых волос, быстро затараторила:

– А мы сразу заметили, как вы переехали, что по-русски говорите. Хотели познакомиться, но Айшегюлька не дала. Строгая! Весь день нас строит.

Стало ужасно неловко. Я сижу в соседской квартире в отсутствие ее хозяйки, которая зачем-то передала мне роскошную орхидею, и обсуждаю с ее прислугой другую прислугу. При этом на мне еще и домашние тапочки с розовой меховой опушкой. Заворачивался сюжет, достойный турецкого сериала, и я спросила:

– А эта розовощекая женщина главная у вас?

Те сразу закивали, дескать, самая главная.

Оказалось, моя соседка – известная в Турции певица, которая постоянно гастролирует по стране. В доме кроме нее жили три служанки, с которыми я уже имела честь познакомиться, и один помощник: он занимался тремя золотистыми ретриверами, которые, к слову, жили в отдельной зале, обставленной в стиле рококо. Голова шла кругом от необычной ситуации и нестандартного уклада в доме, в котором я оказалась.

Недалеко раздались шаги, и девушки моментально исчезли, как и в первый раз. Айшегюль вернулась с гигантской охапкой свежей зелени и четырьмя бутылками молока, так ловко перевязанными бечевкой, что все четыре можно было нести в одной руке.

– Болтушки все рассказали? – хитро улыбнулась она. – Я Айше. Так называй. А их не слушай. Их язык день и ночь… – Тут она быстро забарабанила ладонями по столу. Видимо, такая национальная аллегория пустословия. Мне понравилось: получилось живо и ярко. Тут Айше грозно крикнула что-то по-турецки – и мы услышали спешные удаляющиеся шаги в глубине квартиры, сопровождавшиеся девичьим хихиканьем. Я засмеялась – впервые за этот день, который начался весьма странно. И все же было неловко отнимать чужое время, и я засобиралась. Айше медленно поводила огромным пальцем прямо перед моим носом.

– Я учить тебя пить кофе. Твой чай из бумаги – позор! Поэтому ты такой, как твой чай.

Я задумалась по поводу последней фразы, но быстро поняла, что в моем состоянии лучше пропускать такие слова мимо ушей. Хотя определенно это был не лучший комплимент в жизни.

Мы подошли к плите, и мое сердце застучало быстрее. В детстве я думала так: «Когда вырасту, у меня будет то и это». Сейчас я выросла и не знала, какое условие нужно соблюсти, чтобы пообещать себе что-то. Выходило, что нужно было ждать пенсии, чтобы наконец вернуться домой и обзавестись таким аксессуаром, а думать о пенсии хотелось меньше всего, и я просто перестала думать обо всем этом. Под зевом широченной вытяжки был уступ, на котором стояло штук десять турок разных цветов, форм и размеров.

– Это джезва! – гордо произнесла моя проводница в мир благородных напитков. Только сейчас, глядя в ее живые глаза, я подумала о возрасте. Похоже, она была из той редкой категории женщин, чьи годы начисто стерты с их лица и не поддаются расшифровке. Теперь она не была такой уж строгой, какой показалась сразу при встрече. От нее пахло сухой куркумой и лавандой – невероятное сочетание, дающее ощущение дома. Густые волосы, оттененные басмой, были закручены в тугой пучок на затылке. От хитрых глаз к вискам разбегались россыпи мелких морщинок. Очень тонкая кость даже в зрелом возрасте оставила ей девичий стан и длинную красивую шею, на которой я с удивлением обнаружила цепочку – и на ней крестик. На турчанке такой аксессуар смотрелся странно.

– Отец был фанариотом. Грек. Богатый. Панайоти. Много лет все меняться. Я не богатый. Ничего нет. Это есть. От мама… – И она нежно сжала крохотное распятие в своей большой натруженной ладони.

Я вспомнила, как читала про многочисленные поселения греков в одном из красивейших районов Константинополя на самом берегу Золотого Рога, названном в честь маяка – Фенер. Позже, после покорения города османами, предприимчивые и невероятно богатые греки, занимавшие высокие государственные посты и имевшие исключительные права на торговлю, присягнули на верность султану, продолжая пополнять казну внушительными налогами. Такое сотрудничество длилось столетиями, хотя временами идея Великой Греции и реставрации Византии возвращалась в умы влиятельного православного меньшинства. Каждый раз любая попытка мятежников жестоко наказывалась, однако греки продолжали мечтать, что однажды Византия возродится, и делали все возможное для этого. Однако после Первой мировой войны влияние их почти полностью ослабело, пока, наконец, с ними и вовсе не перестали считаться, вынуждая добровольно иммигрировать на родину.

Я не стала утомлять свою новую знакомую ненужными расспросами. Она стояла задумчивая у плиты, очаровательная и нежная, – особенно в мимолетной грусти, которая улетучилась так же быстро, как и возникла в ее глазах.

Звонко щелкнув пальцами, Айше с минуту подумала над выбором джезвы, после чего уверенно потянулась за медной потертой кофеваркой – такие я встречала лишь в антикварных магазинах и даже не представляла, что кто-то до сих пор ими пользуется.

– Так кофе варил отец. Мой отец. Панайоти.

– Но он ведь был греком… Значит, кофе будет не турецкий?

– Османский кофе фа-на-ри-о-тов! – гордо заключила она со смешным акцентом, и я подумала, что идея Великой Греции, видимо, еще не совсем угасла в сердцах последних романтиков,

и от слова «последних» стало нестерпимо грустно. Однако звон меди быстро привел меня в чувство, и я погрузилась в кулинарную тайну минувших веков.

Рецепт

Османский кофе по-фанариотски (порция на двоих)

• 2 чайные ложки мелко молотого кофе

• 1 чайная ложка коричневого сахара

• Соль – меньше щепотки

• Размятое зернышко кардамона

• Молотая корица (коричную палочку можно использовать при помешивании)

Солнце заглянуло в окно, и легкий ветер приятно защекотал в носу цветочными благоуханиями. Айше быстро забегала по кухне, предвосхищая невероятное зрелище. Я вся напряглась внутри, благодаря судьбу за такую возможность. В двери снова показались широколицые красавицы, но на этот раз их старая гречанка не заметила. Или сделала вид, что не заметила.

Сейчас она была поглощена невероятной магией, которая окутала всю кухню дурманящим запахом специй. Айше двигалась плавно, что придавало еще большую торжественность моменту. В турку она бросила щепотку соли и пару крохотных ложек коричневого сахара, немного корицы и зернышко кардамона, слегка раздавленное деревянной ручкой кухонного ножа.

Я с жадностью впитывала каждое ее движение, стараясь запомнить все точь-в-точь, как делала последняя из дочерей фанариотов.

После каждого ингредиента она хорошенько встряхивала турку, что придавало ее виду некую артистичность. Наконец пришел черед кофе. Она с трудом откупорила фарфоровую банку из бело-синей майолики, больше напоминавшую гигантский пузырек, и кухня тут же наполнилась волнующим ароматом молотого в пыль кофе. Крупинки были настолько мелкими, что тут же взвились пушистым облаком вверх, но опытная Айше так ловко тряхнула банку, что проворные беглецы сразу опустились.

В шкафу я приметила две золотистые упаковки Mehmet Efendi[11]11
  Kurukahveci Mehmet Efendi – известная марка турецкого кофе.


[Закрыть]со смешной мультяшной головой и маленькой чашечкой в рисованной руке. Определенно мне нужно было приобрести такой же домой.

В джезве оказались две полные чайные ложки кофе, прежде чем она залила все содержимое турки холодной водой и поставила на крохотный огонек. Минута – и я почувствовала легкое головокружение, а Айше все продолжала ворожить над старинным напитком, плавно помешивая его. Когда пушистая шапка пузырьков поползла вверх, она сняла джезву с огня и убрала пенку, аккуратно разложив ее по двум миниатюрным чашкам. И снова на огонь. Пять раз она проделывала это, не давая закипеть жидкости. Наконец взвар был готов, и очаровательная чародейка неспешно разлила его в те же чашки, предусмотрительно согретые горячей пеной. Это делалось для того, чтобы холодный фарфор не забрал тепло напитка, которое так необходимо ему, чтобы дойти до совершенного состояния.

Пенка покрыла кофе густой шапкой, не давая ароматным парам вырваться наружу. Несколько минут ожидания, пока оседала кофейная гуща, показались мне вечностью, но Айше была выдержанна и терпелива. Было видно, что этот ритуал она совершала много раз в течение долгих лет, поэтому оставалось лишь наблюдать за ней с трепетным благоговением благодарной ученицы, которой посчастливилось увидеть мастера в деле.

– Первый глоток – самый главный… – серьезно произнесла Айше и наглядно продемонстрировала его. Томно закатив глаза, она глубоко выдохнула, поднесла чашку прямо к носу и сделала долгий вдох. Я тут же повторила за ней. Невероятная нега разлилась по телу. Глоток – и напряжение в висках как будто рукой сняло. Я знала, что кофе расширяет сосуды, но неужели так быстро? Моментально я позабыла обо всех проблемах и сосредоточилась лишь на одном: крохотной, размером с кусочек лукума, фарфоровой чашке и удивительной собеседнице напротив меня.

– Это стамбульский кейф. – И она хитро прищурилась, глядя на меня – такую расслабленную и… неужели довольную? Этот непонятный кейф, который здесь предвещают все и всюду, снова застиг меня врасплох. Как бы я ни старалась хандрить и изображать больную особу, тут же находился кто-то, кто настойчиво предлагал мне хваленый стамбульский кейф, который, как ни странно, работал.

Когда кофе был выпит, Айше накрыла чашку блюдцем и аккуратно перевернула ее вверх дном. Недолго думая, я решила проделать то же самое.

– Нужно переворачивать чашку на себя, а не от себя, – с видом экспертов затараторили наперебой Зарина с подружкой, которые уже успели сварить себе несколько порций «тюрк кахвеси»[12]12
  Турецкий кофе (тур.). Хотя кофе в Турции не произрастает, такое название применяется для обозначения особого типа заваривания кофейного напитка.


[Закрыть]. Я в точности сделала все, как было сказано, и стала ждать. Ждать нужно, пока чашка совсем не остынет. Мне показалось это премилой хитростью в стиле стамбульского кейфа, позволяющей продлить полное удовольствия безделье.

Переворачивали кружки женщины одновременно. Те, что помоложе, затаив дыхание и закрыв глаза. Айше реагировала на гадание спокойно, хотя и в ее лице я увидела перемены: щеки покрылись еще более алым румянцем, и как-то странно загорелись глаза. Две горничные, которые были как две капли похожи между собой, чуть ли не визжали от радости, обнаружив на дне чашек своих суженых, причем один из них был якобы похож на Бурака Озчивита[13]13
  Бурак Озчивит – известный турецкий актер и манекенщик, обладающий многочисленной свитой фанаток.


[Закрыть]. Зарина не поверила подруге и выхватила из рук ее чашку, пытаясь найти сходство. Параллельно она рассказывала, что Бурак вроде бы уже обрел свою любовь – ее подруга обиделась и в слезах выбежала из кухни. Зарина бросилась вслед успокаивать безответно влюбленную девушку.

Гаремные страсти увлекли меня настолько, что я и вовсе потеряла счет времени. Я никогда не верила в гадания, поэтому не спешила заглядывать в свою чашку. Уверенная, что это ни к чему, я просто отодвинула ее, но Айше потребовала закончить кофейную церемонию по старому обычаю.

– Это судьба. Играть нельзя.

Возможно, если бы я была фаталисткой, я бы всерьез задумалась над ее словами, но сейчас это представлялось новой игрой, и без всяких колебаний и ужимок, что было частью доброй традиции, я заглянула в кружку. Ненавязчивый аромат корицы и кардамона, как тонкое послевкусие, вырвался наружу – и я снова ощутила невероятную легкость. Густая кофейная гуща, расплывшаяся в невероятных завитках, давно застыла. Я вглядывалась в хитросплетения тонких черных линий, перемежавшихся с поплывшими кругами – точь-в-точь как на платках моей кавказской бабушки. Когда-то я часами примеряла ее шелковые палантины, сплошь усеянные турецкими огурцами, напоминавшими по форме слегка изогнутые капли.

– Это бута![14]14
  Бута – традиционный миндалевидный узор у народов Востока. В Европе этот орнамент называется пейсли по названию шотландского города, в котором изготовлялись дешевые ткани с таким рисунком.


[Закрыть] – вдруг вскрикнула Айше, которая не выдержала и, перевесившись через мое плечо, заглядывала в крохотную чашку. – Видишь? Бута!

Конечно, я видела десятки закорючек, выделить какую-то особую не представлялось возможным. Однако я радостно закивала головой, давая понять, что бута найдена, и отставила чашку прочь.

– Это хороший знак, – не успокаивалась неугомонная гадалка. – Это светло. Радость. Понимаешь мой?

Да, я понимала ее. Знак был светлым и добрым. Но к чему столько эмоций?

– Ребенок будет! Bebek![15]15
  Ребенок, малыш (тур.).


[Закрыть]

Я нервно дернулась и подалась в сторону, пытаясь отстраниться от ее теплых объятий, грозивших перейти в скорые поздравления.

– У меня есть дети. Две девочки, – стала бормотать я в свое оправдание.

– Два мало! – заключила она и побежала рассказывать эту радостную новость горничным, которые все еще жарко спорили в дальних комнатах.