Текст книги "Новая Эра: Восстание отверженных"

Глава XII

– Сегодня у нас экстренное совещание по поводу сложившейся чрезвычайной ситуации, – холодным тоном огласил директор. – Как раз прибыл представитель службы безопасности города. Вскоре я передам ему слово. А пока расскажу в двух словах, о чем пойдет речь.

Откашлявшись, он продолжил:

– Случился невиданный прецедент: бойцы Союза Освобождения, которых представители власти планировали усмирить уже к концу декабря, оказались проворнее, чем предполагалось. Вчера утром они прорвали кольцо оцепления на главной площади, ворвались в правительственный квартал и взяли его под свой контроль. Помимо этого, власти потеряли доступ к подземной части города. Связь с гвардейской казармой, расположенной там, и полицейскими участками прервалась. Мы считаем, что перебои с электричеством – тоже дело рук повстанческих отрядов, поскольку на захваченной ими территории расположена электростанция, которая питает электричеством весь Промышленный округ.

Арефьева слушала директора, затаив дыхание. В какой-то момент ей показалось, что она уснула в одной реальности, а проснулась совсем в другой.

– И все же мы уверены, что ситуация в ближайшее время разрешится и поводов для паники нет, – успокоил присутствующих директор. – Наша с вами задача продолжать выполнять нашу работу и исполнить все взятые на себя обязательства по государственным заказам. Однако, поскольку было введено чрезвычайное положение, нам придется поменять схему нашей работы. И вот как мы поступим…

После планерки Арефьева, ошарашенная новостями, поехала домой. Весь день она отсыпалась, а проснувшись под вечер, попробовала заняться делами. Но сосредоточиться ни на чем не получалось: Саша бродила по квартире, натыкаясь на предметы, время от времени забывая, что и зачем делает. Мысли ее были заняты совершенно другим.

Девушка вспоминала утреннее совещание, слова директора и выступление представителя Службы Безопасности. Он сообщил, что в ближайшие два часа вся оружейная и экипировочная продукция будет вывезена со складов завода, а на объект пришлют усиленную охрану, дабы исключить мародерство и возможный захват со стороны мятежников. Закончив свое непродолжительное выступление, отвечать на вопросы он отказался и никаких комментариев больше не дал.

Александра, как, впрочем, и другие жители Агломерации, не до конца понимала, каким образом привычные и, как правило, безобидные демонстрации незаконнорожденных вдруг превратились в неконтролируемую волну вооруженного мятежа, беспощадно захлестывающего весь город, район за районом? Движение Освобождения сеяло вокруг хаос, между тем представители цивилизованной власти, теряя свои позиции, предпринимали довольно скудные ответные действия и ограничивались сухими комментариями. Невольно напрашивался вывод, что цивилизованные отмалчиваются, просто потому что не знают, что сказать – они оказались не готовы к такому повороту событий.

Вечером, в начале одиннадцатого, Александра выскользнула из дома и отправилась в тир. Находиться в четырех стенах наедине со своими мыслями ей уже стало невыносимо.

На плохо освещенных улицах стояла мертвая тишина. Жители Агломерации засели по домам, прильнув к голографическим экранам телевизоров в ожидании новостей. Подробности того, что случилось в минувшую ночь в правительственном квартале и подземной части города, до сих пор оставались неясными, как и информация по поводу того, где сейчас находится Глава Третьей Агломерации и жив ли он вообще. Над городом повис безмолвный вопрос: как теперь быть, за кем идти и кому подчиняться – цивилизованным или Союзу Освобождения?

Время было еще не самое позднее, однако Алексея на месте не оказалось. Не желая возвращаться обратно, Арефьева решила остаться, чтобы немного потренироваться и хоть как-то отвлечься. Она достала ключ, который хозяин тира когда-то дал ей, и открыла дверь.

Внутри оказалось темно и зябко. По всей видимости, в этом жилом секторе отключили электричество, поэтому Леша закрылся пораньше. Логично было бы на этом запереть дверь на замок и уйти, но Арефьева не хотела возвращаться домой, а куда еще можно отправиться, она не знала.

Саша осталась. Но спустя час она по-прежнему сидела одна в пустующем тире, ничего не делала и отсутствующим взглядом смотрела на мишени, еле проступающие в темноте. Все мысли из ее головы как будто улетучились, она просто слушала тишину.

Неожиданно входная дверь скрипнула. Арефьева встрепенулась.

«Черт, я что – забыла закрыться?» – пронеслось у нее в голове.

В помещении возник темный силуэт. Александра понятия не имела, кто это. Рядом лежал тренировочный пистолет, и она схватила его, сняв с предохранителя.

– Тише-тише… Ну, что ты всполошилась? – услышала она знакомый голос. – Это я.

На мгновение девушке показалось, что у нее случились галлюцинации. Но нет – перед ней действительно стоял Никита Панферов.

Он не спеша приблизился и аккуратно забрал оружие из ее рук.

– Может, включить свет? – спросил Панферов.

– Хорошая идея, но не выйдет, – ответила Арефьева. – Света нет, кажется, во всем секторе.

– Тогда зачем тебе оружие? Или ты учишься стрелять в темноте?

Саша молча сделала знак, что оружие ей, в сущности, больше не нужно, и медленно опустилась на свое прежнее место. Практически на ощупь в темноте Никита разобрал пистолет и по-хозяйски вернул на место – туда, где его предпочитал хранить Леша. Затем он расположился напротив Арефьевой, в руке у него была фляга, из которой он периодически потягивал какой-то напиток.

– Почему не идешь домой? – спросил Панферов.

Саша замешкалась с ответом. Она и сама плохо понимала, что ей помешало уйти домой еще час назад.

– Ну, я… тренируюсь здесь иногда по ночам после работы. Сегодня тоже хотела, но не задалось…

Никита понимающе кивнул головой. Разговор никак не клеился. Неловкая пауза повисла в воздухе.

– А что здесь делаешь ты? – в свою очередь поинтересовалась Александра. – Ты же знаешь, что Леша закрывается в начале двенадцатого.

– Знаю… Захотелось вдруг зайти, и зашел… на удачу, – чуть улыбнувшись, ответил Никита.

– Как продвигаются твои дела в секции? – первым нарушил молчание Панферов.

– Продвигаются, – кивнула головой Арефьева и добавила с дельным воодушевлением, – меня сняли с соревнований недавно. За прогулы. Три недели не появлялась в спортивном зале.

– Что так?

– Тренер перенес занятия из Нижней части города черт знает куда. Километров тридцать пять от центра. А рабочий график в декабре у меня был тот еще! Сильно не поездишь. Вот и получилось… А что ты? – вдруг спросила Александра. – Куда исчез? Раньше ты ни одной тренировки не пропускал.

Панферов не сразу нашелся, что на это сказать.

– Знаешь, сейчас как-то нет времени на это, – немного погодя ответил он.

– Совсем не похоже на тебя, – заметила Арефьева. – Раньше только на это ты и считал нужным тратить время.

– Ну, все в жизни меняется, – неопределенно сказал Никита. – А по поводу соревнований – не переживай, – добавил он. – Тренер, наверное, задал тебе жару? У него к прогулам отношение особенное. Но Сергей Сергеевич отходчивый. Будешь в форме, возьмет на соревнования в следующий раз.

– Надеюсь. Мне, главное, совсем не вылететь из секции, – поделилась Александра своими опасениями. – Иначе об осеннем отборе в гвардию можно совсем забыть, Сергей Сергеевич же там… многое решает.

– Ты не оставила эту затею? – удивленно переспросил Панферов.

– Нет, – ответила Саша, бросив на него недоуменный взгляд. – С чего бы мне ее оставлять?

Арефьева изучала внимательным взглядом Никиту все то время, что длился их разговор. И она совсем была не рада переменам, что заметила в нем. Широкая искренняя улыбка больше не появлялась на его лице. Беседа между ними получалась натянутой, они никак не могли найти точки соприкосновения.

– Ты слышала, что вчера Союз Освобождения занял Нижнюю часть города? – спросил Никита.

Саша утвердительно кивнула.

– Так вот, – продолжил Никита, – гвардейская казарма, которая там находилась, расформирована. Ее больше нет. Часть рекрутов, в основном выходцы из гетто, перешла на сторону Движения Освобождения. Офицеров арестовали. Цивилизованным это известно, и после такого вряд ли они кого-то из нас, – он указал на себя и на Сашу, – снова примут в свои ряды. Именно поэтому я предлагаю тебе подумать, чем бы ты могла заняться еще …

Никита говорил таким тоном, будто это были совершенно очевидные, всем известные вещи. Однако Арефьева таких подробностей не знала, и, признаться, даже не сразу ему поверила. Если все действительно так, как говорил Панферов, ситуация для нее круто менялась: незаконнорожденных действительно могли больше никогда не принять в ряды гвардии, даже на самую черную работу.

В смешанных чувствах Александра стала вертеть в руках портативный фонарь, и от него по стенам запрыгали блеклые лучики.

– Саш, ты не замерзла? Может, уйдем отсюда? – вывел ее из раздумий голос Никиты.

– Куда? – без особого энтузиазма спросила Арефьева.

– Куда-нибудь, где есть свет и отопление.

Панферов и Арефьева закрыли Лешин тир и вышли на улицу.

– В каком секторе ты живешь? – спросил Никита.

– В пятом.

– Там сейчас тоже нет света? – уточнил он.

– Когда я уходила, был. Сейчас – не знаю.

– Значит, идем ко мне.

Саше было все равно куда идти, и она послушно побрела за Панферовым.

– Сегодня ты совсем на себя не похожа, – заметил Никита, смерив ее взглядом.

«Забавно, – подумала Саша, – я в ответ могу сказать то же самое».

– Что-то случилось?

– Я даже не знаю… Наверное, слишком много перемен. И я…я уже не понимаю, что на самом деле происходит, – призналась Арефьева. – Еще сегодня утром все казалось более-менее ясным: куда идти, что делать. Сейчас не понятно ничего. Ничего. Знаешь, такое ощущение, будто бы меня ударили чем-то тяжелым по голове, и мне нужно время, чтобы прийти в себя.

– А что такого тебе было понятно утром, чего не понятно сейчас? – поинтересовался Никита.

Саша Арефьева громко вздохнула.

– Утром мне было понятно, что будет дальше, – ответила она. – Сначала сдаем большой государственный заказ, получаем похвалу, какие мы молодцы. Затем уходим на праздничные выходные. Я возвращаюсь к тренировкам. Осенью иду на отбор рекрутов в гвардию. А там – возможно, начнется совсем другая жизнь. Но вот нас вызывают в кабинет, и что же? – начала заводиться Саша. – Глава Агломерации пропал без вести. Бам! Больше никто ничего не контролирует. Бам! В городе ввели военное положение. Бам! Катитесь к чертям со своей спокойной жизнью и планами! Потом приходишь ты, Никита, и говоришь: «гвардия прекращает свое существование в городе», «незаконнорожденных туда больше не возьмут». Что мне с этим всем делать? Что вообще происходит? – она с тревогой посмотрела Панферову прямо в глаза.

– Происходит то, что должно происходить, – спокойно ответил Никита, будто ничего особенного и правда не происходило. – Люди больше не могут жить, как прежде. Они попытались честно сказать об этом, но их не услышали. Тогда они решили заставить слушать и слышать то, что они хотят сказать. Заставить – любой ценой – считаться с ними.

– Ох, не знаю, – покачала головой Саша. – Я все могу понять… Мне тоже не нравится, как устроена жизнь в Агломерации. Но ведь ребятам из гвардии выкалывают глаза, распыляют на них какую-то кислоту, которая проедает кожу до костей. Откуда такая безумная жестокость? А ведь там, среди гвардейцев, есть и незаконнорожденные. И есть цивилизованные, которые просто выполняют свой долг, но при этом ничего плохого лично нам не сделали. Например… тренер. И это что – путь к свободе? Так он выглядит?

– Иногда да, именно так. Ты же читала книги по истории – как раньше порабощенные народы отвоевывали свою свободу?

– Так это когда было? – возразила Александра. – Сейчас XXIII век, а не Средневековье. Времена совсем не те.

– Времена всегда одни и те же. И люди все те же. И желания у них не меняются, независимо от времени, – убежденно сказал Панферов.

– Возможно… возможно… Только знаешь, что? В нашей Агломерации люди выходят на улицы уже десятки лет. И никогда ни к чему это не приводило. Эти демонстрации никто не воспринимал всерьез, даже сами незаконнорожденные. И тут вдруг такие перемены, – недоверчиво прищурила глаза Арефьева, – такая удивительная организованность… Прямо фантастика! Нет, в этот раз все не просто так…

– О чем ты? – прервал ее рассуждения Никита.

Они с Арефьевой как раз остановились возле какого-то дома.

– Никит, подумай сам… – она повернулась к Панферову и продолжила оживленно делиться своими мыслями. – Что мы, незаконнорожденные, умеем-то, кроме как вкалывать на заводах? Нет, я не спорю, сообразительные ребята есть и среди нас. Но здесь же на одной сообразительности не выедешь… Откуда вдруг у наших людей такие навыки и знания, откуда такой уровень организации, что они смогли выдавить профессиональных военных из центра города, захватив в придачу казарму и устроив погром в полицейских участках?

Никита слушал Арефьеву молча, а она тем временем не на шутку разошлась:

– Откуда у незаконнорожденных зажигательные смеси, состав которых неизвестен даже в наших лабораториях на заводе? Какой такой «самородок» их изготовил? Мы работаем в оборонном секторе, но даже наши специалисты не знают, откуда могли появиться такие взрывчатые вещества в нашем городе. А эти безумные лозунги, которые гуляют по улицам? Кто из наших их сочинил? И ведь как звучит заманчиво! Я бы тоже купилась, если бы не все эти вопросы в голове… Нет, Никита, – подвела итог Саша. – Пахнет здесь совсем не свободой. Скорее, наоборот – тем, что станет еще хуже.

Никита дождался, пока Арефьева закончит свою пламенную речь, и в ответ лишь сказал:

– Это мой дом. Пришли.

Глава XIII

Территория рабочего гетто была плотно застроена жилыми домами – столь высокими, что верхние этажи порою скрывались от человеческого взгляда, утопая в облаках. Лифт доставил Никиту и Сашу на двадцать третий этаж, и вскоре они оказались в квартире Панферова.

Незаконнорожденные проживали в универсальных технологичных боксах площадью не более 18 м². В агломерациях культивировался во всем принцип максимальной практичности и обезличенности, поэтому квартиры были похожи друг на друга, как близнецы: с одной стороны – все бытовые условия есть, с другой стороны – минимум предметов домашнего обихода и никакой роскоши. Одним словом, обстановка спартанская. Считалось, что такая организация жизни помогает жителям гетто концентрироваться на главном – не на излишествах, а на работе, не на взаимной конкуренции, а на совместном достижении нужных показателей.

Несмотря на скромность обстановки, в боксе у Панферова все же было лучше, чем в тире. Он оказался прав: электричество в этом секторе не отключали, поэтому дома было светло и тепло.

Никита накормил гостью ужином, а затем спокойный и умиротворенный принялся варить кофе. Чтобы поддержать разговор, он спросил как бы между прочим:

– Слушай, Саш, я всегда хотел узнать, как ты сюда попала?

– Как все, – пожала плечами девушка.

– Это понятно, – улыбнувшись, сказал Никита. – Детство ты где провела? Здесь?

– Нет, – Арефьева покачала головой. – Когда я родилась, закон о праве на рождение еще не был таким жестким, поэтому какое-то время я жила в семье.

– Ага! Значит, все-таки повезло?

– Не знаю… – почему-то не разделила энтузиазма собеседника Александра. – Это было как-то… странно.

– Что именно? – уточнил Никита.

– Ну, моя жизнь в семье… Отец очень хотел второго ребенка – мальчика. Но на второго ребенка семье разрешение не давали, поэтому родители решили вопрос по-своему.

– Ясно, – протянул Никита, разливая кофе по чашкам. – Ждали Саню, а родилась Александра?

– Да, новое имя придумывать, скорей всего, было лень, – тихо засмеялась Арефьева.

Девушка чуть замедлила речь, будто припоминая то, что было очень давно:

– Знаешь, родители искренне верили, что смогут всех обмануть. Поэтому для соседей и всех вокруг они придумали историю, что я их племянница со стороны далеких-далеких родственников, которую они приютили. Не знаю, насколько это выглядело правдоподобно…

– Изобретательно, – подхватил Никита.

Он расположился напротив гостьи и с удовольствием потягивал свой кофе.

– Да уж. И все же изобретательности в таком вопросе оказалось недостаточно, как ты понимаешь. Раз уж я здесь.

– Что же пошло не так?

– Сначала было вполне себе терпимо. Но проблем хватало, ведь официально по документам Саши Арефьевой не должно было существовать. Людям меня особо не показывали: до шести лет я жила дома, общаясь только с родными. Лечили меня у знахарки, потому что отправлять в больницу несуществующего по документам ребенка – не очень хорошая затея. Однако это все было ерундой. Самое интересное началось потом.

– И что же было потом? – Никита с любопытством смотрел на собеседницу, склонив голову набок. Но Арефьева не торопилась отвечать. Выпив остатки своего кофе, она поставила на стол пустую кружку и уставилась на нее отсутствующим взглядом.

– Саш?

– Что было потом… – Арефьева задумчиво повторила вопрос и, крепко сжав чайную ложку в руках, стала ковырять ею кофейную гущу, залегшую на дне чашки. – Потом мама договорилась с кем-то, и мне состряпали липовые документы на чужое имя. Сделали прилично, не докопаться. Меня даже попытались устроить в школу, и, представь себе, получилось. На периферии, как понимаешь, никто особо не напрягался из-за документов, никто ничего не проверял: есть какие-то бумажки и ладно. Я пошла в первый класс, и помню свои странные ощущения в тот период жизни. Не было ни радости, ни интереса. Было лишь ощущение, что ты хочешь быть как все, но понимаешь, что никогда как все не будешь. Родители каждый день напоминали мне, что я должна молчать о том, кто я есть на самом деле. Мне хотелось носиться по улицам с другими детьми, беззаботно делиться всякой чепухой, но вместо этого каждую минуту я упорно следила за тем, что говорю и кому говорю, кому можно доверять, а кому – нет. Совсем скоро это вошло в привычку: привычку никому не доверять, привычку жить в страхе, в ожидании катастрофы, виновником которой будешь ты сам.

– Так ты все-таки проговорилась? – спросил Никита, желая поскорее услышать развязку истории.

– Я? Нет, – покачала головой Арефьева. – У меня получилось выстроить такую глухую стену между собой и окружающими, что от меня никто и слова не услышал об этом.

– Тогда кто?

– Сестра.

– У тебя есть сестра? – удивленно переспросил Панферов.

– Да, старшая, законнорожденная.

– И как же это случилось?

– Сестре вдруг стало казаться, что со мной слишком много возятся, что мне достается слишком много внимания. И она решила исправить это, – горько усмехнулась Александра. – А если серьезно… Я уже не помню, как на самом деле все было… Просто мы поцапались где-то на людях из-за какой-то ерунды… Ну, знаешь, как это бывает с детьми… И она при всех выпалила, что я – никто, что мне бы вообще заткнуться, потому что, в отличие от нее, я рождена вне закона и поэтому не имею права находиться в их семье. И что от меня лишь одни проблемы и без меня всем будет намного лучше.

Она остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду, не позволявшую ей продолжать рассказ.

– И ты попала сюда? – тихим голосом спросил Панферов.

– Да, но не сразу. Хотя лучше бы это произошло как можно быстрее, – с сожалением заметила Саша. – Дети, которые тогда были рядом с нами и слышали слова моей сестры, конечно, не стали молчать. Они рассказали родителям, рассказали друзьям и друзьям друзей. А как же иначе? – фыркнула Саша. – Что еще обсуждать-то в маленьком городе? Кто что сказал – и больше ничего. Вскоре обо всем узнали и мои одноклассники. Я хорошо помню день, когда мой сосед по парте, жалкий идиот, заорал на весь класс, что он не будет сидеть со мной рядом, потому что я – «выродок». Мне было так стыдно. Не только за себя, но и за него. И вообще за все, что вокруг происходит.

На этой фразе Саша остановилась. Она больше не могла говорить.

– Однако поправить что-либо уже было нельзя… Процесс был запущен, – собравшись с мыслями, продолжила девушка. – Начались косые взгляды и все эти черные разговоры за спиной. Жизнь все больше превращалась в ад. Где-то внутри я знала, к чему все идет. Но мои родители продолжали жить в своем мире, решать свои проблемы и не обращать внимания на очевидные вещи – что все идет прахом. Когда за мной пришли, они были не готовы… даже удивились, мол, как так получилось? Они не смогли дать мне защиту, но знаешь, что? Я даже была немного рада, что меня забирают. К тому времени, когда меня упекли в Третью Агломерацию, я чувствовала себя уже не человеком, а каким-то затравленным животным. Вдоволь наслушавшись, что я – отброс общества, что я – никто, что у меня нет будущего, что-то внутри сломалось, и я начала сама верить в это. В голову поползли всякие мысли…

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, – как-то просто и одновременно искренне сказал Никита.

На Сашином лице проскользнула едва заметная улыбка благодарности за сказанные им слова:

– Все хорошо, Никит, – вынырнула из воспоминаний она, и голос ее зазвучал бодрее. – Я попала сюда, и постепенно все прошло. Знаешь, отпустило как-то. Ведь здесь мне не нужно прятаться, не нужно врать, не нужно каждую секунду следить за собой. Мы все здесь на равных, не строим иллюзий, честно говорим друг другу, кто мы и что из себя представляем.

Панферов понимающе кивнул головой.

Была уже полночь. Стрелка часов перевалила через верхушку циферблата, и наступило двадцать шестое декабря.

Никита Панферов и Александра Арефьева продолжали свой разговор, будто отключившись от всего, что происходило за пределами квартиры, где они находились. Чашки с кофе давно опустели. За окном стояла промозглая тишина. Но в уютном боксе, да еще и после сытного ужина, как никогда хотелось делиться воспоминаниями и вести задушевные разговоры.

– Расскажи, пожалуйста, теперь ты о себе, – обратилась девушка к Панферову. – Откуда ты родом? Кто твоя семья? Какая она?

– Я родился и жил какое-то время на юге страны. Семья… Что о ней такого рассказать? Батя – врач, – с каким-то особым теплом в голосе сказал Панферов. – Мама тоже. Более-менее помню, какие они были по характеру, как относились друг к другу, знаешь, по-особенному как-то… И еще помню, что время, которое я успел провести с ними, было самым лучшим в моей жизни. Лучшим и недолгим. И все… Я иногда думаю, что будь все по-другому, было бы хорошо тебя с ними познакомить.

До этого момента Панферов если и улыбался, то как-то сдержанно, уголками губ. Но когда он заговорил о своей семье, впервые за весь вечер лицо его озарилось той самой искренней широкой улыбкой, которую так любила Саша. Она с интересом слушала Никиту, подперев ладонью подбородок, но на последней его фразе будто бы резко переменилась во взгляде.

– Что? – спросил он.

Никите показалось, что у Саши вертелись какие-то слова на языке, но она не решалась их произнести.

– Я, конечно, с удовольствием, познакомилась бы с твоими близкими, – ответила она чуть погодя с едва заметной усмешкой. – Но мне кажется, у тебя уже есть человек, первый в очереди на такие знакомства.

– Кто? – Никита не понял, о ком идет речь.

Имя Катерины Резник всегда стояло у Саши поперек горла, может, поэтому она редко произносила его вслух. Вот и в этот раз пришлось выдержать многозначительную паузу.

– Ты о Кате? – наконец, догадался Панферов. – Нет, Саш, – приглушив свой низкий голос, сказал он. – Там все уже подошло к концу.

– Что ж, бывает… – отозвалась Александра, стараясь звучать как можно ровнее. Однако тут же Арефьева поймала себя на мысли, что последняя фраза вышла у нее как-то фальшиво.

На самом деле новость, которую сообщил Никита, порядком взволновала девушку. Но вместе с тем она ей спутала все карты, ведь Саша только-только уложила в голове новую картину мира, в которой она сама по себе, а Панферов сам по себе – и тут вдруг этот задушевный и одновременно двусмысленный разговор, и этот взгляд с легким заинтересованным прищуром. Стало не совсем понятно, к чему все идет? И от этого странного ощущения было одновременно и сладко, и тревожно.

– Мне, пожалуй, время идти, – Арефьева поднялась из-за стола.

– Ты можешь остаться, – сказал Панферов. – Не думаю, что в пятом секторе сейчас удобно. Кто его знает, сколько вы там пробудете без света и отопления?

Задумавшись, Саша все же отрицательно покачала головой.

Она уже чувствовала, что воздух становится заряжен, будто перед грозой, что внутри у нее начинает потихоньку шевелиться глубокая, но подавленная привязанность, не дававшая ей покоя все то время, что они не виделись с Никитой. Хрупкое подобие контроля покрывалось трещинами и осыпалось осколок за осколком. И чем больше девушка думала о том, что Никита сейчас видит ее насквозь, тем теснее и душнее становилось с ним в одной комнате.

Саша направилась к выходу, неуклюже задев по дороге край стола, но в прихожей решительности у нее поубавилось. Арефьева вновь остановилась: ее разбирало любопытство, она не решалась уйти, так и не задав главный вопрос.

– Никит, – смущенно позвала она.

– Да? – Панферов вплотную подошел к своей гостье.

– Извини за такой странный вопрос… Но ты мне только что сказал это все… – Саша кивнула в сторону кухни, на которой они еще совсем недавно беседовали. – Зачем? – произнесла она, посмотрев ему прямо в глаза.

– Чтобы ты знала, о чем я на самом деле думаю, – ответил он тихо, без тени смущения.

– Знала, чтобы что? – Саша застыла на месте, не в силах оторваться от магнетического взгляда человека, в которого ей порою хотелось врасти всеми корнями и замереть, если потребуется, до конца жизни.

Никита осторожно обхватил Сашу рукой и прижал к себе. Это и был его ответ. Внутри у нее разом все стихло и успокоилось. В голове в мгновение секунды пронеслись бессмысленные слова гадалки, которые теперь казались не такими уж бессмысленными: «Он сам придет. Когда ты не будешь ждать его». Сбывшееся прорицание было таким желанным. Однако если правдивой оказалась его первая часть, то что же тогда означает все остальное? Все то, что предсказательница наговорила в тот день?

Впрочем, думать об этом не было никакой возможности. Никита оставлял горячие следы на коже. От этого в натопленной маленькой комнате становилось жарче и жарче. Ничего больше не поддавалось определению ни по ту сторону, ни внутри их мира. Вселенная застыла в моменте. И этот момент был несказанно хорош. Нетерпеливость и жажда чего-то большего накатывала волнами, заставляя двигаться настойчивее и хватать легкими ускользающий воздух. И когда пришла самая яркая из волн, все разлетелось вдребезги и наступила тишина. Неестественная. Опьяняющая.