Текст книги "Прекрасные дьяволы"

10. Уиллоу

Все трое братьев Ворониных заняли свои места в гостиной. Рэнсом развалился на диване с томным видом божества, в то время как Вик и Мэлис сидят в креслах, используя их как троны. Мэлис жестом подзывает меня ближе, и я опускаюсь на колени, и пока ползу к нему, мое сердце бешено колотится, а клитор пульсирует.

Он наклоняется и хватает меня за волосы. Я издаю стон, боль пронзает кожу головы. Покалывание распространяется по всему телу, заставляет мою киску сжаться, а тело – требовать прикосновений.

Я хочу его. Хочу их всех, и сейчас это невозможно скрыть.

Не тогда, когда я буквально схожу с ума от похоти. Они видят всю меня целиком, и смысла прятаться нет.

– Хорошая девочка, – рычит Мэлис, и властные нотки в его голосе заставляют меня вздрогнуть. – Теперь отсоси у меня.

С бешеным ритмом пульса я расстегиваю его штаны и вытаскиваю член. Он твердый и горячий, бархатистая, покрытая татуировками кожа скользит по моей ладони. Я наклоняю голову и беру кончик в рот, а затем поднимаю взгляд, желая увидеть выражение лица Мэлиса, пока обхватываю его губами.

Я ожидаю напряжение, жар и желание, плавающие в этих грозовых серых глубинах. Может, даже легкое торжество.

Но там ничего нет. Ни жара. Ни эмоций.

Я никогда раньше не видела, чтобы Мэлис – из всех людей – смотрел на меня с такой пустотой во взгляде. Он реагирует на то, что я сосу его член, так, как мог бы отреагировать человек, наблюдающий за погодой.

Я моргаю, желудок сжимается, и вот я уже на диване с Рэнсомом. Его руки снуют вверх и вниз по моему телу, пощипывая соски, вызывая у меня трепет. Он насаживает меня на свой проколотый член, и я громко стону, запрокидывая голову, когда чувствую, как он пробивается сквозь остатки моей девственности.

Мне так приятно с ним, мы раскачиваемся вместе, между нами нарастает жар и трение. Я чувствую, как взгляд Вика сверлит мне макушку, пока Рэнсом меня трахает, но когда перевожу взгляд, то вижу то же выражение и у Мэлиса.

Пустота.

У него отсутствующий взгляд, он, как всегда, спокоен, но почему-то еще более отстранен, чем обычно.

Когда я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Рэнсома, то понимаю, что он такой же. Его руки крепко сжимают мои бедра, и он продолжает опускать меня вниз, заставляя принимать все больше и больше его члена, но выражение его лица абсолютно пустое. С тем же успехом его могло и не быть рядом.

В этих сине-зеленых глазах нет блеска, нет дразнящей улыбки.

Ничего.

Как только Рэнсом кончает, наполняя меня спермой, то передает меня Мэлису. Я задыхаюсь, тело напряжено и болит, и в следующую секунду я оказываюсь на подлокотнике дивана.

Мэлис заполняет пространство между моими ногами своим телом, глядя на меня сверху вниз.

– Этого ты хотела, да? – спрашивает он холодным голосом. – Я знал, что в глубине души ты маленькая шлюшка.

В этих словах нет эмоций, а пустота в его глазах окончательно меня добивает. По щекам начинают стекать слезы, рыдание застревает в груди. Сердце сжимается. Мэлис врывается в меня своим толстым членом, заполняя меня и трахая жестко и быстро.

Тело реагирует – киска становится влажной и сжимается вокруг его члена снова и снова, пока он заставляет меня принимать его. Мозолистые пальцы впиваются в мою кожу и удерживают на месте. Вздохи и стоны, срывающиеся с моих губ, звучат так же, как если бы все было нормально.

Но это не так.

В происходящем нет ничего нормального. Ничего хорошего.

Все это ничего не значит.

Я будто бы пустая оболочка. Дырка, которую они передают по кругу и трахают. Им на меня насрать, и это осознание пронизывает меня до костей.

Внутри меня зарождается злоба, и я откидываюсь на спинку дивана. Сердце грозится выскочить из груди. Я еле дышу, пытаясь сдержать слезы, бегущие по щекам.

Вик встает и присоединяется к Мэлису и Рэнсому, и они втроем окружают меня, словно голодные акулы. Наверняка я выгляжу ужасно – вся истерзанная, грязная. Голая. Следы моего возбуждения смешиваются со спермой Рэнсома и Мэлиса, а затем вытекают из меня и струятся по внутренней стороне бедер.

Я все жду, что на их лицах отразится хоть что-нибудь. Какой-нибудь признак того, что они что-то чувствуют по этому поводу. Чувствуют ко мне. Вспышка жара или даже отвращения в этот момент была бы лучше, чем та пустота, которую я вижу на их лицах.

Такое чувство, будто они загоняют меня в угол, и давление становится слишком сильным. С трудом поднявшись на ноги, я поспешно хватаю свою одежду и проталкиваюсь мимо них, направляясь к двери.

Никто из них не останавливает меня, и где-то на задворках сознания я слышу, как слова, которые я прочитала в сообщении Вика, повторяются снова и снова.

«Ничего не стоит».

«Шлюха».

Снова, и снова, и снова.

Я бегу так быстро, как только могу, желая скрыться от них, и, спотыкаясь, вылетаю в парадную дверь. Но вместо того, чтобы оказаться на улице, я попадаю в заброшенный дом, куда привел меня Илья.

Я сильно ударяюсь о землю, и, прежде чем успеваю подняться и убежать, на меня наваливается тяжелое тело.

– Нет! – кричу я, дергаясь и пытаясь вырваться. Когда мне наконец удается поднять взгляд, я вижу холодные, жестокие глаза брата Николая, прижимающего меня к земле.

– Может, ты сядешь на мой хрен, – усмехается он, и его сильный акцент делает его слова еще более резкими. – Ты, конечно, та еще страшила, но киска у тебя наверняка тугая.

Он хватает меня и поднимает на ноги. Я пытаюсь вырваться, но он слишком силен. Его огромная рука обхватывает мое горло, а затем он поднимает меня так, словно я ничего не вешу.

Словно ничего не значу.

Его пальцы впиваются в мою кожу, перекрывая доступ воздуха, пока я пытаюсь заставить его отпустить меня.

Но это бесполезно. Он слишком силен.

Надвигающееся ощущение смерти становится все сильнее и сильнее, и тут мне в нос бьет запах дыма.

Огонь.

Хаотичный, неконтролируемый, пожирающий гнилые щепки позади Ильи. Пламя прыгает и трещит, свет мерцает, а позади него, будто какой-то темный зверь, вырастает тень Ильи.

Мое сердце, кажется, вот-вот выскочит из груди, и слово «нет» повторяется в голове, словно заезженная пластинка, хотя я больше не могу говорить.

Я не хочу.

Не хочу умирать вот так. Я не…

Я резко подрываюсь в постели, вся в холодном поту. Ноги путаются в простынях.

Мне требуется секунда, чтобы осознать, где я нахожусь. Новая квартира все еще кажется незнакомой. Не помогает и то, что в последнее время все очень быстро меняется: сначала я перебралась со склада парней к бабушке, затем в свою новую квартиру.

Днем она – настоящая мечта. Красивая и просторная, сплошные чистые линии и высокие потолки. Но ночью она кажется мне слишком большой. Слишком открытой. Я чувствую себя незащищенной.

Я убираю волосы с лица, морщась, когда светлые пряди прилипают к потному лбу. Сердцебиение постепенно начинает замедляться, возвращаясь к норме. Я лежу на спине и пялюсь в сводчатый потолок.

Уже поздно. Мне нужно попытаться снова заснуть, но, хотя я больше не чувствую такой паники, как при пробуждении, даже не знаю, хочется ли снова закрыть глаза. Я боюсь, что если сделаю это, кошмар снова будет тут как тут. Мысль о том, что я увижу братьев Ворониных и их пустые лица, почти так же мучительна, как и мысль о том, что мне снова придется пережить нападение Ильи. Нет, ни за что. Не сейчас.

Я чувствую себя отвратительно, вся в поту, дрожу. Думаю, переход от насыщенного и душераздирающего сексуального сна к кошмару о том, как меня чуть не убили, вполне может оказать такой эффект.

– Черт, – выдыхаю я, проводя рукой по лицу. – Ты просто развалина, Уиллоу.

Я откидываю одеяло и выскальзываю из кровати, направляясь по коридору в ванную. Обычно я делаю воду настолько горячей, насколько могу выдержать, наслаждаясь тем фактом, что в этом здании имеются водонагреватели, которые нагревают воду не на пять жалких минут. Но на этот раз я оставляю душ холодным, надеясь, что ледяная вода избавит мой организм от всех эмоций, которые все еще бурлят во мне.

Гнев, страх, обида.

Я просто хочу смыть их все, хотя и знаю, что это не так просто.

Тем не менее после душа я чувствую себя немного лучше. Вытершись полотенцем, я возвращаюсь в свою комнату и надеваю свежую ночную рубашку и свободные брюки.

Мой телефон лежит на прикроватной тумбочке, и, когда я иду обратно к кровати, на нем высвечивается сообщение. Я хмуро смотрю на него и наклоняюсь, чтобы поднять.

Сейчас начало третьего. Кто может писать мне посреди ночи?

Я провожу пальцем по экрану, снимая блокировку, и меня охватывает легкий шок, когда я вижу, от кого это сообщение.

Виктор: Не спится?

Я крепче сжимаю телефон в руке и поджимаю губы. Виктор Воронин не задает праздных вопросов, и существует лишь один способ узнать, что я еще не сплю.

Они наблюдают за мной и здесь. Как в моей старой квартире.

Меня переполняет новый прилив гнева, и я открываю сообщение, печатая краткий ответ.

Я: У вас и тут гребаные камеры?

Виктор: Да.

Ответ приходит быстро, и, как обычно, в нем нет и намека на раскаяние. От этого моя кровь закипает еще сильнее, и я оглядываю комнату, пытаясь их отыскать. Но, конечно, ничего не выходит, поэтому я возвращаю свое внимание к телефону и набираю другое сообщение.

Я: Ты их здесь наставил?

Виктор: Нет, Мэлис. Когда приходил к тебе.

Конечно. Конечно же, он приходил не просто для того, чтобы увидеть меня. Не просто потому, что не мог держаться от меня подальше. Очередной скрытый мотив. Способ проявить контроль. Пусть я и сказала им, что больше не желаю иметь с ними ничего общего.

Я отправляю новое сообщение.

Я: Господи. А вы реально не понимаете, когда кого-то нужно оставить в покое, а? Где камеры, мать твою?

К моему удивлению, Виктор не отказывается отвечать и не пытается отговориться. Он перечисляет все места, где по его указке Мэлис установил крошечные камеры.

Расхаживая по квартире, я захожу в каждую комнату и снимаю их, затем убираю в ящик и снова беру телефон.

Я: Это все?

Виктор: Да.

Я: Ты уверен? Почему я должна тебе верить?

Виктор: Потому что я тебе не лгал. Я сказал, куда Мэлис их установил.

Это отчасти успокаивает мой гнев, но не полностью. Провернуть такое – вполне в их стиле. Даже когда я ясно дала понять, что больше не хочу видеть их в своей жизни. Мысль крутится в голове, и я не могу удержаться от вопроса.

Я: Чего вы от меня хотите? Я же сказала, что между нами все кончено.

Виктор: Хочешь правду?

Я: Конечно, хочу. Иначе зачем бы я спрашивала?

Виктор: Мы беспокоимся о тебе.

Я морщу лоб. Он застигнул меня врасплох.

Я: Со мной все в порядке. Вам не о чем беспокоиться.

Проходит около минуты, Вик молчит, и на секунду мне кажется, что он решил закончить разговор. Но, конечно, это не так, и в конце концов он отвечает.

Виктор: Правда?

Я хмурюсь и на секунду кладу телефон, хочу хорошенько все обдумать и оценить свое эмоциональное состояние на данный момент. Я правда чувствую себя очень счастливой, что нашла бабушку и что теперь она есть в моей жизни. Быть частью семьи, причем чрезвычайно богатой, – такого я никогда и вообразить не могла, и я благодарна Оливии за все, что она сделала для меня с тех пор, как мы познакомились.

Но в то же время, за все это время столько всего случилось. Я чувствую, будто у меня под ногами нет твердой почвы. События происходили одно за другим, и у меня как-то не было времени все нормально осмыслить. Может, поэтому мне каждую ночь снятся кошмары.

Объективно, мне намного лучше, чем было раньше, но правда в том, что мне еще и слегка… грустно.

Я смотрю на экран, снова перечитывая это слово из последнего сообщения Вика. Я вполне могу представить, как бы он его произнес, как бы посмотрел на меня с привычно спокойным выражением лица, а в его глазах мелькнул бы легкий намек на его истинные чувства.

Я подумываю о том, чтобы вообще не отвечать, но, неверное, это так же печально, как и реальный ответ, поэтому вместо этого я печатаю правду.

Я: Не уверена.

Виктор не заостряет на этом внимание. Он не спрашивает, может ли что-нибудь сделать или что не так. Скорее всего, он просто сохраняет эту информацию в памяти, как он делает с каждой мелочью, которую замечает.

И вместо того, чтобы спросить, что означает мой последний ответ, он пишет несколько сообщений, которые представляют собой серию вопросов, будто он пытается дополнить то, что пропустил.

Виктор: Значит, ты вернулась в колледж? Как проходят занятия?

Виктор: Твоя бабушка хорошо к тебе относится?

Виктор: Твоя новая квартира похожа на те, что показывают в твоих любимых шоу про дома?

Я отвечаю на каждое сообщение, хотя на самом деле даже не уверена, зачем. Наверное, мне вообще не стоило с ним разговаривать, учитывая, что я велела Мэлису убираться и сказала, что не хочу иметь с ними ничего общего, поскольку они мне солгали.

Но в ответах на вопросы Виктора есть что-то утешительное. Как ни странно, они меня успокаивают.

Я рассказываю ему о своих летних занятиях и о том, как Оливия ворвалась в кабинет декана и заставила его согласиться на ее условия, ни разу не повысив голоса. Рассказываю ему о ее доме, похожем на особняк, и о том, как повсюду растут свежие цветы. Я закатываю глаза, увидев комментарий о моем пристрастии к шоу по благоустройству домов, вспоминая, с каким презрением Виктор к ним относился, когда был у меня дома в прошлый раз.

То была последняя ночь, которую я там провела.

Удивительно, но Вик гораздо более общителен по переписке, нежели вживую. Словно тот факт, что между нами стоит некая воображаемая ширма, каким-то образом заставляет его меньше скрываться.

Виктор: Вчера Рэнсом украл мое арахисовое масло, немного. Потому что Мэлис сожрал то, которое едят они.

Я не могу удержаться от смеха, представляя, как, наверное, расстроился Вик, обнаружив, что его личная баночка с арахисовым маслом испорчена. Зная Рэнсома, он, скорее всего, пытался скрыть улики, но это нелегко сделать, когда у твоего брата такие потрясающие наблюдательные способности. Держу пари, Вик сразу заметил.

Закусив губу, чтобы сдержать улыбку, я забираюсь обратно в постель и устраиваюсь поудобнее с телефоном в руке.

Я: Одной из первых вещей, которые я закупила в свою новую квартиру, стало нормальное арахисовое масло. И никакой хрустящей ерунды.

Я не признаюсь, что думала о нем, когда покупала масло, или что купила точно такое же, как у него.

Виктор: Рад это слышать. И тебе не нужно беспокоиться о том, что кто-нибудь (Рэнсом) станет жрать его из банки ложкой. Похоже, я завидую тебе.

Это вызывает у меня настоящий смех, и я быстро прикрываю рот рукой, и только потом вспоминаю, что Виктор больше не может видеть меня – камер-то нет. По какой-то причине я не хочу, чтобы он знал, что этот разговор заставил меня улыбнуться.

Но, несмотря на это, я не перестаю писать ему, даже когда мои веки начинают тяжелеть. Я сворачиваюсь калачиком на боку, набирая сообщения и сжимая телефон в руке.

И когда наконец засыпаю, он все еще остается на связи.

11. Рэнсом

Мастерская пуста, как и в последние несколько дней. С тех пор, как мы разосрались с Итаном Донованом и его командой, дела идут туго, поэтому я просто вожусь со своим мотоциклом. Честно говоря, я делаю это скорее для того, чтобы занять руки, а не потому, что с ним нужно что-то делать.

Донован явно все еще держит на нас зуб, и его попытки помешать нашему бизнесу оказались настолько успешными, что в последнее время у нас вообще почти нет клиентов. Если ситуация станет хуже, нам, возможно, придется на некоторое время заняться другой работенкой.

Мэлис сказал, что недавно встретил одного из старых коллег отца, Дариуса Леджера. Вполне вероятно, чувак смог бы свести нас с людьми, которым нужны наши услуги, хотя – и так считаю не только я, – это уже последний вариант. Насколько я помню, Дариус всегда был тем еще засранцем.

Мы что-нибудь придумаем, как всегда. Просто нужно набраться терпения.

К сожалению, сделать это сложнее, чем обычно, учитывая, в какой заднице мы оказались в последнее время. Из-за спада в бизнесе мы с братьями просто слоняемся по складу, как гребаные зомбаки. Уиллоу ушла, и ее отсутствие сотворило в нашей жизни зияющую дыру.

Из-за этого все кажется неправильным.

Я знаю, что Мэлис на днях разговаривал с ней, и это меня охренеть как удивило. Ведь это он сказал, что нам лучше разорвать с ней любые отношения, поскольку ей не место в нашей жизни, и все такое. И все же именно он первым не выдержал и побежал к ней.

Ну еще бы. На самом деле, вряд ли мне стоит удивляться.

Мэл всегда пытается делать вид, что он охренеть какой крутой парень, и ему вообще на все насрать. Он и правда самый жесткий ублюдок из всех, что я знаю, это правда. Но когда он о чем-то – или о ком-то – заботится, то делает это всем своим гребаным сердцем. Я это знаю, поскольку сам являюсь одним из тех, к кому он так относится.

Если говорить о логике, то все его слова, сказанные после возвращения из больницы, остаются в силе. Да, наверное, нам лучше было бы просто позволить Уиллоу жить своей жизнью. Она была бы в безопасности, а мы снова занялись бы своими делами, вернулись к тому дерьму, что навалилось на нас до ее появления. Ей было бы проще, если бы мы не стали объяснять, почему сделали то, что сделали, и позволили бы ей ненавидеть нас вечно. Но Мэлис, очевидно, не смог сдержаться.

Мысль о том, что Уиллоу ненавидит нас и думает, будто мы считаем ее ничего не значащей шлюхой, причиняла ему такую же боль, как и мне.

И, черт, это было охрененно больно.

Я вспоминаю выражение ее лица, обвинения, стыд и боль в ее глазах. То, как она отшатнулась от меня, когда я попытался дотронуться до нее. Проклятье. От одной мысли об этом у меня внутри все переворачивается.

Особенно если учитывать, насколько близкими становились наши отношения до всего этого звездеца, как она таяла от моих прикосновений, как смотрела на меня с теплотой и доверием в своих восхитительных карих глазах.

«Она, наверное, больше никогда на тебя так не взглянет, придурок», – шепчет злобный голос в глубине моего сознания.

Пальцы сжимают гаечный ключ, и я резко дергаю его влево. Как только слышу металлический треск, понимаю, что слишком сильно затянул и согнул деталь, над которой работал.

– Черт! – срываюсь я.

Во мне неумолимо растет раздражение – на себя, на все это. Я позволяю гаечному ключу со стуком упасть на пол и разгибаюсь, разминая затекшую спину.

Возня с машиной или мотоциклом всегда меня успокаивала. Раньше это занятие отвлекало меня от любого происходящего вокруг дерьма. Но, похоже, сейчас ничто на свете не способно заставить меня чувствовать себя менее взбешенным.

Я провожу руками по волосам и делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки, а когда поднимаю глаза, в гараж заходит Вик.

Он бросает взгляд на инструменты, раскиданные на полу, а после – на меня. Вик ничего не говорит, но ему и не нужно. Я достаточно хорошо знаю это выражение на его лице.

– Да-да. Уберу все попозже, – говорю я ему, закатывая глаза. – Мне сейчас вообще не до этого.

Если честно, спор с Виком о порядке или организации мастерской стал бы приятным отвлечением от надоедливых мыслей, дерьмовых ощущений связанных с Уиллоу, и, что вполне вероятно, порчи моего мотоцикла.

– Я здесь не для того, чтобы читать тебе нотации, – говорит Вик, и по его тону определенно чувствуется, что он понимает – делать этого точно не стоит. Затем выражение его лица немного меняется, и он добавляет: – Мы получили сообщение от Икса.

Черт. Вот же срань.

Я вздыхаю и киваю.

– Ага, ладно.

Он поворачивается и выходит из гаража, и я следую за ним, оставляя разбросанные инструменты на своих местах.

Мы поднимаемся наверх, в комнату Вика, и по пути становится совершенно очевидно, что старший братишка использует те техники преодоления стресса и напряжения, к которыми обычно прибегает только, когда у него выходной.

Его пальцы ритмично постукивают по бедрам, а губы беззвучно шевелятся, – он считает каждое движение. Кухню он отдраил с точностью до сантиметра, а полки в ванной, где мы с Мэлисом храним наши вещи, стали аккуратнее, чем когда-либо прежде.

Да-да, Вик возвращается к старым привычкам, позволяет своему ОКР достичь апогея, поскольку пытается справиться с чем-то. С потерей Уиллоу. Так он показывает, что скучает по ней и ее присутствию в нашем доме.

Мэлис, скорее всего, тоже это заметил, он больше общается с Виком, ведь они близнецы, но никто из нас ничего об этом не говорит.

Мы все справляемся по-своему.

Кстати, о Мэлисе. Он уже ждет в спальне Вика, сидит на краю кровати, уставившись в пол. Когда мы входим, он встает, и Вик бросает на него взгляд, а потом направляется к кровати, чтобы поправить одеяло, которое скомкалось под задницей Мэлиса.

– Давай уже поскорей покончим с этим дерьмом, – рявкает Мэл. Похоже, он тоже на пределе.

Вик садится за компьютер, затем выводит сообщение на экран, чтобы мы все могли его увидеть.

Что ж, ничего необычного. У Икса для нас очередная работа, но в конце сообщения значится примечание: если мы не выполним эту задачу, он будет считать наш контракт расторгнутым. Да уж, расшифровывать не надо. Разрыв контракта означает, что Мэлис вернется в тюрьму. После невыполнения его приказа насчет Уиллоу мы явно оказались на тонком льду.

– Членосос.

Мэлис тяжело вздыхает, руки сжимаются в кулаки, челюсть стиснута. Я знаю, он наверняка перебирает в голове кучу причин, по которым не хотел бы возвращаться за решетку. Учитывая всякую хрень, через которую ему пришлось пройти, пока он был взаперти, я не могу его за это винить. Есть вещи, о которых мы с Виком, скорее всего, даже не догадываемся, а значит, они хуже всего, чем занимаемся мы. На самом деле хватило и того, что Мэл нам все же рассказал. Та еще жопа.

Основная часть сообщения – это описание предстоящей работы, и я хмурюсь, сводя брови по мере прочтения.

Обычно наш таинственный благодетель просто просит нас что-нибудь для него добыть. Файлы, данные и тому подобное – и, похоже, людей, если считать тот случай, когда он хотел, чтобы мы доставили Уиллоу. Порой мы заметаем следы поджогами.

Этот случай кажется более… изощренным, чем обычно. Обычно мы действуем скрытно, проникаем внутрь и выходим незамеченными. Но для этого задания нам придется подобраться к цели, Ричарду Гэлвину, поближе, если хотим получить от него то, что нужно. И Гэлвин не просто какой-то преступник или мелкий головорез.

Он богатый детройтский бизнесмен, и сблизиться с ним будет непросто.

– Вот хрень, – наконец выдаю я, когда мы заканчиваем читать, и выдыхаю. – Что-то мне подсказывает, что Икс все еще чертовски зол на нас, и теперь все будет жестко.

Вик, нахмурившись, откидывается на спинку стула.

– Это будет непросто. Я смогу дистанционно добыть инфу об этом Гэлвине, но кому-то все же придется лично с ним повзаимодействовать, если мы хотим провернуть это дело.

– Ага, без проблем, – фыркает Мэлис, проводя рукой по своему татуированному предплечью. – Просто подойду к нему в каком-нибудь моднявом загородном клубе, или где там еще, и брякну что-то типа: «Эй, доброго, блин, утречка вам, сэр».

Вик бросает на Мэлиса сердитый взгляд, но Мэл слишком занят тем, что уставился в экран компьютера, поэтому не замечает этого. Учитывая, что на кону его будущее, я могу понять, почему он так нервничает.

– Ладно, – говорю я, прерывая его, пока у кого-нибудь из нас крыша не съехала. – Давайте подумаем логически. Вик мог бы узнать, где живет этот парень, и мы бы забрались к нему в дом.

– Я мог бы, – соглашается Вик. – Но у человека с такими деньгами, скорее всего, очень серьезная охрана. И мне бы пригодилось знание его системы безопасности, а еще удаленный доступ к ней, чтобы получилось ее взломать.

– И что-то мне подсказывает, что мы не сможем просто сжечь его домишко дотла, когда будем уходить, – добавляет Мэлис.

– Окей, так какие у нас еще варианты? – спрашиваю я, складывая руки на груди.

Мэл хмурится.

– У него же должен быть офис? Мы могли бы попробовать сунуться туда. Здание общественное, так что охрана наверняка менее строгая, и Вику было бы легче туда пролезть.

– Да, но в таком случае нам будет охренеть как сложно замести следы, – замечаю я. – Слишком много потенциальных свидетелей, и Вик вряд ли сможет стереть нас из чьей-либо памяти так же, как он это проворачивает с камерами.

– Ладно, согласен. – Мэлис проводит рукой по подбородку. Обычно он чисто выбрит, но нынешняя щетина говорит о том, что голова у него не на месте. – Нам придется поймать его в другом месте. Нейтральном. Людном. Чтобы было легче смешаться с толпой.

– Давайте я попробую что-нибудь выяснить о его расписании, – предлагает Вик. – Думаю, у человека с подобным количеством связей приличный список встреч. Может, у нас получится разузнать его рутину и словить его.

Мы с Мэлом замолкаем, позволяя Вику делать свою работу. Его пальцы порхают по клавиатуре, комнату наполняет тихое пощелкивание, пока он просматривает страницы с информацией.

Через пару минут он кивает.

– Кое-что есть. Скоро в Музее современного искусства откроется новое крыло, и имя Гэлвина в списке приглашенных на торжественное открытие.

Мы с Мэлисом обмениваемся взглядами. Отличная возможность проскользнуть.

– А это разве не эксклюзивное мероприятие? – спрашиваю я. – Уверен, туда пускают только по приглашениям и при параде. Людям с улицы вряд ли дадут проскочить. Нужен способ проникнуть внутрь.

– Можем вырубить пару поставщиков провизии, – предлагает Мэлис. – Войти таким образом.

Я корчу гримасу. Мне такое не очень по душе, слишком грязно, к тому же существует вероятность нежелательного сопутствующего ущерба, если поставщики успеют оказать сопротивление до того, как мы их вырубим. А еще есть риск, что кто-нибудь наткнется на их бессознательные тела до того, как мы закончим работу.

– Слишком небрежно, – возражает Вик, прежде чем я успеваю произнести свои мысли вслух. – Так действовать можно только в крайних случаях.

Мэлис, разжимая пальцы, рычит себе под нос.

– Что еще есть? Вряд ли мы сами попадем в список приглашенных.

– Дай мне секунду. – Вик снова начинает что-то выстукивать, нахмурив брови и углубившись в свои исследования.

Пока мы ждем, Мэлис принимается расхаживать по комнате, от него исходит нервозная, раздраженная энергия. Но ему не удается сделать и одного оборота, когда Вик откидывается на спинку стула, барабаня пальцами по краю стола.

– Что? – требует Мэлис. – Что ты нашел?

– Я обнаружил связь между нами и Музеем современного искусства. Или, по крайней мере, возможную связь.

– В каком таком смысле? – спрашиваю я, наклоняясь вперед, чтобы заглянуть ему через плечо.

– Оливия Стэнтон в прошлом жертвовала музею, – тихо говорит Вик. – И немалые суммы, тут отмечено несколько весьма значительных пожертвований. В этот раз ее нет в списке приглашенных, но готов поспорить, что приглашение ей прислали. Это могло бы стать нашим преимуществом, если бы…

Он замолкает, уставившись на экран.

– Если бы Уиллоу помогла нам, – заканчиваю я за него.

– Да.

– Нет, – тут же возражает Мэлис. – Мы не можем втягивать ее. Она и так уже слишком глубоко увязла в наших делах, просто зная об Иксе и его «заданиях». Если мы станем просить ее о помощи, то она может снова оказаться в опасности.

– Ты прав. – Вик по-прежнему смотрит прямо перед собой, но у меня такое чувство, будто на самом деле он смотрит сквозь экран. – Но если мы этого не сделаем, то нам придется придумать другой план, как попасть на это мероприятие. Или каким-то другим способом добраться до Гэлвина. И не похоже, что у нас много времени.

– Да, Икс и так чертовски зол на нас, – бормочу я. – Если мы начнем тянуть время, он может принять это за знак, что мы увиливаем от этой работы. И тогда…

– Да, я знаю, – огрызается Мэлис. – Ясно? Знаю я. Просто не думаю, что это хорошая идея.

Я делаю глубокий вдох и выдыхаю, затем качаю головой.

– Ну, других у нас нет, поэтому, если никто не припрятал в рукаве какой-нибудь козырь, я поеду к Уиллоу.

Вик просто кивает, не отрывая взгляда от монитора компьютера, а челюсть Мэлиса снова сжимается. В его глазах что-то мелькает, и я успеваю понять, что это ревность, прежде чем оно исчезает. Не знаю уж, почему он ревнует, ведь это он виделся с Уиллоу после того, как она всех нас послала далеко и надолго, но, может, братишка знает, что у меня больше шансов убедить ее помочь нам, чем у него.

Что бы ни происходило у него в голове, Мэл ничего не говорит, поэтому я поворачиваюсь и выхожу из комнаты. Теперь, когда у меня имеется план действий, я не теряю времени даром, возвращаюсь в гараж и сажусь на мотоцикл.

В это время дня Уиллоу находится в колледже, поэтому я еду к ней, радуясь, что Виктор все еще присматривает за ней, хотя она недвусмысленно велела нам этого не делать. Знание ее расписания очень помогает.

Я паркую мотоцикл у обочины и направляюсь к зданию, из которого, как я знаю, она скоро выйдет. Мне не приходится долго ждать. Как только я подхожу, двери открываются, и студенты выходят по двое и по трое, болтая между собой.

Так как сейчас лето, их стало меньше, поэтому когда Уиллоу выходит на улицу, я ее легко замечаю.

Она засовывает книгу в сумку, но, дойдя до нижней ступеньки лестницы, ведущей в здание, останавливается в нерешительности. И тут – будто какой-то глубоко укоренившийся инстинкт предупреждает ее о моем присутствии – она поднимает голову и смотрит на меня. И застывает. В сердце будто иглу вгоняют.

Ненавижу это. Ненавижу видеть, как она отступает. Не так давно она становилась мягкой, податливой, когда видела меня, на ее личике появлялась улыбка, а в теплых карих глазах светился огонек. Даже когда это противоречило здравому смыслу, она, казалось, все равно была рада меня видеть.

Теперь между нами словно образовалась пропасть, и от этого у меня неприятно сжимается желудок. Но я не позволяю этому ощущению помешать мне сделать то, ради чего я сюда пришел.

Я делаю шаг вперед и догоняю Уиллоу, когда она снова начинает двигаться, удаляясь от здания.

– Как занятия? – спрашиваю я, искоса поглядывая на нее. – Ты, наверное, рада вернуться в колледж.

Уиллоу с трудом сглатывает, не глядя на меня.

– Что ты здесь делаешь? – тихо бормочет она.

Совершенно очевидно, что она не в восторге от встречи со мной.

– Можем мы просто… сначала поговорить? – спрашиваю я, и мне внезапно не так уж хочется поднимать тему, ради которой я сюда пришел. Я не видел Уиллоу чертовски давно, и теперь, будучи рядом с ней, просто хочу насладиться ее присутствием еще хотя бы пару минут.

Она не отвечает, но и не посылает меня на хрен, так что я воспринимаю это как победу. Я смотрю на нее, замечая, как ветер треплет ее нежные светлые волосы, как пряди, отражая свет, сияют золотом.