Текст книги "Волшебная гондола"

* * *

Следующие две недели прошли быстрее, чем я поначалу боялась. Почти не оставалось времени терзаться унылыми мыслями, потому что Матильда не давала нам расслабиться.

Мы вставали с первыми колоколами, хотя я всегда не прочь поспать подольше. Матильда была неумолимой надсмотрщицей. Мало кто осмеливался роптать против ее властной манеры, потому что чем дольше длился спор, тем яростнее и упорнее она ругалась на смельчака.

В сарае, который был своего рода мастерской и назывался оффициной, всегда было полно дел. Кларисса объяснила мне самые важные моменты работы, и я под ее присмотром выполняла всевозможные вспомогательные задачи, от сортировки и связывания свежих трав до измельчения пряностей и чистки и наполнения сковородок. Параллельно я узнала от нее, как закупоривать стеклянные или глиняные емкости вощеной тканью, как из высушенных цветов, масла и других компонентов варить мыло и как из меда, шалфея и тимьяна сделать сироп от кашля.

Стоя в душном и теплом сарае, мы трудились час за часом, причем работе не было конца. Уже через несколько дней я спросила, как Кларисса до моего появления справлялась со всеми обязанностями.

Матильда при этом тоже не лентяйничала. За исключением перерывов, когда она заходила на кухню, чтобы заправиться едой, почти весь день она стояла за прилавком. Иногда с покупателями общалась Кларисса. Тогда Матильда надевала свой парадный чепец и отправлялась к различным торговцам покупать исходные материалы, такие как масло, говяжий сыр, уксус или минералы. Из-за нехватки места сама она не могла хранить много необходимых компонентов. Так или иначе, ее товары все равно можно было изготавливать только в ограниченном количестве, потому что многое очень быстро портилось. Особенно мази и кремы быстро протухали на летней жаре.

Кларисса привлекла меня и к работе по дому. К мышам, которые то и дело шмыгали по углам, привыкнуть было невозможно, но со временем я научилась, по крайней мере, не каждый раз громко вскрикивать, когда, подметая в доме, замечала, как что-то шерстяное отпрыгивало от метлы.

Белье нужно было относить на стирку и глажку. Эти утомительные заботы брала на себя живущая по соседству вдова – Кларисса объяснила мне, что это настоящая роскошь. Первые два года после прибытия стирка входила в ее обязанности, но потом Матильда сообразила, что может повысить прибыль, обучив Клариссу помогать в оффицине, вместо того, чтобы заставлять ее стирать и гладить с утра до ночи.

Матильда надеялась, что я стану образцовой кухонной феей, но вскоре она убедилась, что я – худшая стряпуха всех времен. Дважды я пыталась сварить пшенную кашу. В первый раз результат был похож на груду раскрошившегося цемента, во второй раз – я продержала ее на огне подольше – на груду раскрошившегося угля. С тех пор я изо всех сил увиливала от готовки.

К тому же, оказалось, что с некоторыми ингредиентами я просто не могу примириться, например, с мертвыми курами, которых нужно было сначала ощипать и выпотрошить. Или с рыбами, у которых были глаза, плавники и чешуя.

Иногда мне казалось, что Матильда с радостью выставила бы меня за дверь, потому что я оказалась настолько бесполезной и беспомощной на кухне. Но, хотя она явно с трудом скрывала гнев по поводу моих отсутствующих кулинарных талантов, все-таки она ограничивалась обычными ругательствами и удовлетворялась той пользой, которую я могла принести в других делах. Возможно, она утешалась мыслью о деньгах, которые Барт заплатил ей за мое проживание.

Даже если еду готовила не я, к ее вкусу еще нужно было привыкнуть, и если бы голод не вынуждал меня ею давиться, я бы с радостью отказалась от здешней пищи. По утрам обычно была пшенная каша, иногда какое-то подобие блинов, запах которых тоже вгонял в тоску. К обеду обычно на столе стояли макароны, которые имели примерно такую же консистенцию, как утренняя каша. Из овощей чаще всего на столе появлялись чечевица или фасоль, которые подавались с рыбой, салом или колбасой, разваренными до состояния густого супа. Похоже, эта еда нужна была в первую очередь чтобы насытиться. Вкус был второстепенным.

При одной только мысли, что шоколад изобретут приблизительно через четыре столетия, мне хотелось разреветься от жалости к бедным людям пятнадцатого века.

Тем не менее все это было сущей мелочью по сравнению с тем, в каком жалком состоянии находилось здравоохранение. Почти каждый день в зелейную лавку приходили больные или их родственники, и то, что я за короткое время уловила из их жалоб, потрясло меня до глубины души. Люди постоянно стояли одной ногой в могиле. Заражение крови, сухой кашель, болезненный понос или просто сильная боль в животе – иногда через несколько дней кто-то из семьи больного возвращался и сквозь слезы извещал нас, что все молитвы и лекарства не помогли.

Вряд ли кто-то из этих людей умер бы в двадцать первом веке, но здесь не было ни пенициллина, ни операций по удалению аппендикса.

Еще более подавленно я себя почувствовала, когда узнала, как часто женщины умирали во время или после родов. Дважды за одну неделю я видела, как растерянные родственники стояли в магазине Матильды и оплакивали свое горе. К моему удивлению, Матильда в подобных случаях вела себя совсем не так, как обычно, и разговаривала с ними весьма сочувственно, не выказывая ни недовольства, ни неприязни. Однажды она взяла за руку плачущую женщину, потерявшую двух сыновей во время недавней эпидемии чумы, дочь которой теперь умерла в родах.

Кларисса рассказала мне о чуме.

– Эпидемия то и дело возвращается в город, в некоторые годы она особенно сильна, и тогда всех охватывает страх. Больных собирают и отвозят на остров проклятых, где большинство и умирает.

Я в страхе вспомнила о массовом захоронении на чумном острове, про которое мне рассказывал отец. Слава богу, я скоро буду дома!

Если не обращать внимания на многочисленные примитивные ограничения, дни до следующего поворота луны шли монотонной чередой, то одна работа, то другая, а потом еще больше работы, с перерывом на различные заботы, например, ежедневное хождение за водой к источнику или еженедельные покупки на большом рынке у Риальто.

Дважды мне удавалось скрыться и я приходила в магазин масок за базиликой, но его дверь была закрыта и никто не отвечал на мой стук.

Каждые несколько дней мы с Клариссой мыли голову во дворе, а затем обливались мыльным раствором, насухо вытирали друг друга полотенцами и сидели на солнце. Однажды я так уснула и мне приснилось, будто я лежу на пляже.

Постепенно становилось все холоднее – мыться было уже не так приятно, и нам приходилось управляться побыстрее.

Несмотря на это, я пыталась по возможности держать свои вещи в чистоте – с меня хватало того, что я день за днем ходила в одной и той же одежде и вскоре приобрела соответствующий аромат. При этом меня не утешало, что мои соседи тоже пахли не слишком хорошо; особенно сильный запах источала Матильда. В этом она несильно отличалась от большинства других людей, которые попадались на моем пути в этом времени. Ни геля для душа, ни стиральных машин, ни дезодорантов. И никакого слива в туалете. Прошлое дурно пахло в худшем смысле слова.

Поначалу я постоянно задерживала дыхание, но несколько дней спустя научилась героически переносить вонь, а на вторую неделю уже почти ее не замечала.

Кларисса одолжила мне кое-что из своего белья, чтобы мое можно было отдать в стирку. Впрочем, после стирки оно не стало сильно чище. Пару раз я собиралась купить себе сменную одежду, но потом подумала, что через пару дней она мне уже не понадобится. Я планировала перед отбытием передать Клариссе деньги, полученные от Себастьяно, потому что взять с собой их я не могла. А ей бы они пригодились, чтобы исполнить какое-нибудь свое желание. Матильда явно ограничивала ее в средствах – что касается карманных денег – точнее говоря, она не получала вообще ничего, разве только что-нибудь из одежды или новую обувь, раз в год, и только тогда, когда старая уже безнадежно изорвется. В сравнении с прошлой жизнью, когда она еще могла одеваться в шелк, бархат и кружева, здесь она жила словно Золушка. Но каждый раз, когда я заговаривала об этом, она становилась на редкость молчаливой. Я предполагала, что она не хочет вспоминать о прекрасных временах роскоши, чтобы жизнь здесь не казалась ей еще более угнетающей и безнадежной.

Чтобы выяснить, сколько стоят монеты, которые дал мне Себастьяно, я пару раз просачивалась в лавку вместе с Матильдой и делала вид, будто сосредоточена на подметании пола, а сама тем временем наблюдала, сколько монет переходят через прилавок. При первой возможности я спросила Клариссу о различных монетах и узнала, что можно купить за сольдо, лиру трон или марчелло. Дороже всего стоили дукаты, потому что они были золотыми. На этом основании я решила, что Себастьяно вручил мне небольшое состояние, в основном из золотых и серебряных монет, которых хватило бы, чтобы скупить всю лавку трав. Кларисса смогла бы накупить себе целый сундук новой одежды и обуви.

Все, кроме нескольких серебряных монет, я спрятала под матрас нашей кровати. Позже, в день новолуния, я бы передала их в распоряжение Клариссы.

Иногда, перед отходом ко сну, я подсаживалась к Якопо за кухонный стол и наблюдала за тем, как он вырезает из дерева. Его руки были почти такими же узловатыми и потрескавшимися, как дерево, которое он обрабатывал при свете масляной лампы, хотя то, что получалось, обладало вневременной красотой. Он вырезал фигурки святых, которые затем полировал и натирал воском, пока они не начинали сверкать, как старинное золото. Закончив работу, он ставил их на стол и рассказывал, кого они изображают. Среди прочих там были Святой Себастьян, пронзенный стрелами, Святой Христофор с младенцем Иисусом на плечах и, конечно, покровитель Венеции, Святой Марк, восседающий верхом на льве.

Раз в несколько дней Якопо вешал на шею переносной лоток, раскладывал на нем некоторое количество своих фигурок и ковылял на костылях к площади, чтобы там продавать свои творения. Обычно они расходились довольно быстро, потому что люди в этом веке были крайне благочестивыми. Для многих почитание святых было важнейшей частью повседневной жизни.

Для Клариссы, Матильды и Якопо религия тоже имела большое значение. Они всегда молились перед едой и каждое воскресенье ходили в церковь. Я прилежно ходила с ними – в первую очередь, чтобы не вызвать чьего-нибудь недовольства. Я могла бы сказать, что принадлежу к евангелистам, но это была бы плохая отговорка, тем более, я не знала, родился ли уже Лютер.

Маленькая церковь из обожженного кирпича всегда была набита битком. Люди стояли тесной толпой и едва могли пошевелиться. Хотя большинство прихожан старались надевать самую чистую одежду, от общего запаха я едва не теряла сознание. Священник читал службу своеобразным речитативом. Латинская литургия казалась мне странной и пугающей, хотя я утешалась тем, что мое присутствие – пример международного экуменического [15]15
  Экуменизм – движение за объединение различных христианских конфессий. (Прим. ред.)


[Закрыть] единства еще до того, как это понятие было придумано. Так что я посетила обе воскресные службы, которые состоялись до поворота луны.

А потом время наконец пришло. Две недели кончились.

* * *

Ночью накануне важного дня я была так взволнована, что не могла сомкнуть глаз. Кларисса тоже спала плохо. Ее расстраивало, что я отбываю, в то время как у нее нет никаких шансов вернуться на родину. Ее настроение не улучшилось и утром, когда я отдала ей деньги. Напротив: узнав, что я получила их от Себастьяно, она вышла из себя от гнева, потому что ей он не дал ничего.

Потом ее гнев утих, но она по-прежнему пребывала в подавленном настроении.

– Мне будет тебя ужасно не хватать, – сказала она.

– Мне тебя тоже, – заверила я ее, и это была чистая правда.

Я определенно не буду скучать ни по этому дому, ни по Матильде, ни по всему этому примитивному времени. Но по Клариссе – точно. Она стала мне настоящей подругой. Мы делили с ней все – не только бесконечную работу, рубашки, ночной горшок и кровать, но и судьбу, которая забросила нас в прошлое. Это связало нас. И при этом было совершенно невозможно сказать друг другу на прощание «До свидания» или «Я же не в другой мир отправляюсь».

Я действительно исчезну из этого мира, как только красная гондола отвезет меня обратно. С точки зрения географии мне будет до Клариссы рукой подать. Но я окажусь в будущем, на пятьсот с лишним лет впереди – а это уже дальше, чем просто за углом.

– Мне так жаль, потому что тебе придется терпеть все это в одиночестве, – заверила я Клариссу. – Но все как-нибудь у тебя сложится! Тогда ты сможешь вернуться домой и все будет хорошо. – Я была бы рада еще и предупредить ее о Наполеоне, который явно не стал бы деликатничать с беглецами от французской революции, такими как Кларисса, но барьер не дал мне выговорить ни слова. Вместо этого мне пришла в голову другая идея.

– Знаешь, я думаю, что не повредит, если ты будешь, между делом, держаться поближе к Бартоломео. Он – симпатичный парень, и ты ему действительно нравишься. Может, у вас что-то выйдет?

– Посмотрим, – пробурчала она.

Из-за нескрываемого возбуждения за завтраком я не притронулась к пшенной каше. Матильда с подозрением присматривалась ко мне.

– Ты вся покраснела. У тебя точно нет жара?

– Нет, со мной все в порядке. Я просто вчера слишком много времени провела на солнце.

Я не сказала ничего о том, что собираюсь уйти. Кларисса посоветовала мне просто исчезнуть молча.

– Так будет лучше. Матильда только ужасно разволнуется. Ты ей и правда симпатична, знаешь ли.

– Ты имеешь в виду, как бесплатная помощница?

– Нет, скорее как человек.

Пожалуй, я не могла согласиться с этим впечатлением, но Кларисса знала Матильду дольше, поэтому я не стала возражать.

До третьих колоколов – я уже знала, что они звучат через три часа после первых колоколов, то есть примерно в девять утра, – я сделала вид, что хочу помочь Клариссе в оффицине. Позже, когда наконец прозвенели заветные колокола, я крепко обняла подругу.

– Прощай! – растроганно сказала я. – Желаю тебе счастья на этой земле и скорого возвращения в твое время!

Затем я помчалась прочь, через кухню, мимо Матильды, через магазин, на свежий воздух. Я изо всех сил старалась не смотреть направо или налево, иначе я, скорее всего, расплакалась бы, в особенности когда увидела Якопо за кухонным столом – он вырезал очередную фигурку святого.

Снаружи, в паре шагов от входной двери, стоял Себастьяно.

Он взглянул мне через плечо и сочувственно покачал головой.

– Ты же знаешь, тебе нельзя идти с нами.

Я обернулась и, к своему удивлению, увидела, что у меня за спиной стоит Кларисса. Она упрямо посмотрела на нас.

– Я имею полное право попытаться хотя бы раз! Разве я недостаточно искупила свою вину?

– Если бы это было так, ты бы об этом узнала. А сейчас иди обратно домой! Жди, пока не придет твое время! – Он повернулся ко мне: – А ты иди вперед. Я сейчас тебя догоню.

Я нерешительно двинулась в путь. Оглянувшись через плечо, я увидела, как Кларисса пытается побежать за мной, но Себастьяно заступает ей путь и крепко держит ее.

– Мне жаль, – сказал он.

– Ненавижу тебя! – в ярости выкрикнула она.

– Иди обратно в дом, – сказал он, заталкивая ее в магазин.

Она вырывалась.

– Ненавижу тебя! – повторила она еще раз, а затем резко отвернулась.

Себастьяно подождал, пока она не скрылась в доме, и подошел ко мне.

– Готова? – спросил он.

Я молча кивнула.

Он стремительно зашагал вперед, так что мне пришлось напрячься, чтобы не отстать.

– Почему ей нельзя пойти со мной? – спросила я. – Она и правда могла бы попробовать! Почему ты не пускаешь ее в лодку?

– Об этом я ничего не могу тебе рассказать.

Эти коммуникативные ограничения, как всегда, выводили меня из себя, но что я могла поделать?

Почти бегом шагая рядом с ним, я решила прояснить по крайней мере один вопрос.

– Знаешь что, из-за тех денег, которые ты мне дал – это было довольно много, во всяком случае, судя по тому, что я к настоящему времени успела узнать. Нам следовало бы договориться о курсе обмена, чтобы я знала, сколько я должна тебе отдать, когда мы вернемся домой. Чем ты недоволен?

– Ты отдала ей почти все?

– Ну да…

– Ты отдала их Клариссе!

Я вздрогнула под его сердитым взглядом.

– Мне показалось, что так будет честно, – возразила я. – Она торчит здесь уже не первый год и пашет как сумасшедшая, и у нее даже нет никакой путной одежды! Разве она этого не заслужила! Она же никому ничего не сделала!

– Вероятно, она все-таки не рассказала тебе всю правду.

– Нет, как раз таки рассказала! – торжествующе воскликнула я. – Она сказала мне, что ее вовсе не должны были казнить, на самом деле она раньше сбежала из Парижа.

Себастьяно покачал головой.

– Просто забудь об этом.

– С какой стати? Почему я не могу хоть немножко облегчить ее тяжелую жизнь?

– Может, потому, что она сама обрекла себя на все это?

– Только потому, что она по неосторожности упала в воду? Сам подумай, вообще! – я немного помолчала. – Или у тебя на этот счет другое мнение?

– Об этом я ничего не могу тебе рассказать.

Ага, это мы уже слышали. Проклятый барьер. Но вскоре мне будет уже совершенно все равно, потому что скоро я совершу путешествие на пятьсот лет вперед.

Мы подошли к Гранд-каналу. По диагонали от нас, на другом берегу, виднелось самое прекрасное венецианское палаццо – Ка-д'Оро, по крайней мере, в будущем оно называлось так, и в нем располагался музей. Увидеть его здесь, в историческом окружении, прямо передо мной, в точности на том же месте – это было как обещание возвращения, как связь с моим собственным временем, с правильным временем. Со временем, где есть мороженое «Häagen-Daz» и фейсбук. Чао, пшенная каша и уборная на улице!

С надеждой я всматривалась в канал. Поверхность воды блестела на солнце как золото, все было мирным и успокаивающим. Тишина казалась почти осязаемой, ведь ближайшая моторная лодка находилась от нас буквально на расстоянии вечности. Только гондолы тянулись одна за другой по своим маршрутам, разноцветные, а не черные, потому что закон против роскоши еще не был принят. Вскоре все это действительно останется в прошлом. И я смогу увидеть эту эпоху с другой, лучшей стороны. А именно – оглядываясь назад.

Затем я увидела красную гондолу. Она появилась из бокового канала и стремительно приблизилась к нам. Одноглазый старик стоял у кормы, рассекая воду размашистыми движениями весла.

Увидев меня, он прищурил оставшийся глаз. Он ухмыльнулся мне, и бесчисленные складки и морщины испещрили его лицо.

– Мне кажется, кое-кто этого совсем не ожидал, – сказал он скрипучим голосом.

У меня снова возникло ощущение, что я откуда-то его знаю, но затем Себастьяно подтолкнул меня в лодку.

– У нас осталось мало времени!

Я поспешно взошла на борт гондолы. Себастьяно элегантно прыгнул следом за мной, и я снова удивилась его подвижности. Хотя я едва могла дышать от поглотившего меня напряжения, я отчетливо различила, какие у него синие глаза. И от него приятно пахло – я ощутила это, когда он усадил меня на скамью и уселся рядом. Не дезодорантом, шампунем или чем-то подобным. Просто… как-то правильно.

Я ждала, пока мы отчалим, но ничего не происходило. Старик поднял весло и сидел, склонив голову. Он бормотал что-то непонятное.

– Сейчас, – сказал Себастьяно. И тут я увидела, как от бортов лодки поднимается серебристое сияние. Сначала тонкая светлая линия, затем плоскость, как занавес из ослепительного света, который вытягивался снизу вверх, поднимаясь все выше, пока не заполнил все поле зрения. Я задержала дыхание, ожидая, когда раздастся гром. У меня в голове толкались бесчисленные вопросы, например, окажусь ли я в будущем голой. И вернется ли ко мне при приземлении моя сумка с айподом внутри. Буду ли я помнить обо всем случившемся. От последнего вопроса у меня уже начала раскалываться голова, и за долю секунды до того, как свет поглотил все, я собралась сказать Себастьяно, что была рада с ним познакомиться. Несмотря ни на что.

Но на это уже не было времени. Слепящий свет взорвался с оглушительным грохотом. И все погрузилось в глубокую непроглядную тьму.

Часть вторая
Венеция, 1499

Как и в прошлый раз, когда я пришла в себя, снова была ночь. Я лежала плашмя на спине, но никто не стал накрывать мое лицо мешком, так что я могла видеть звездное небо. И я не была голой, насколько я смогла понять, поспешно ощупав себя. Ясно, подумала я, в принципе логично, что одежда по-прежнему осталась на мне. Вещи, которые попадали из прошлого в будущее вместе с путешественником, не были анахронизмами – просто обычным антиквариатом. Да и за него они бы не сошли, потому что не выглядели по-настоящему старыми…

Мои мысли сбивчиво метались, но постепенно сознание прояснилось настолько, что я снова смогла разговаривать.

– Эй? – спросила я тонким голосом. – Есть тут кто?

– Я здесь, – сказал Себастьяно рядом со мной. Он коснулся рукой моего плеча, а затем поднял меня в сидячее положение.

– Все в порядке? – спросил он.

– Сейчас да. Сначала я подумала, что на мне ничего нет. Не думай, что я как-то уж слишком стеснительна. Но все-таки мы не настолько хорошо друг друга знаем.

– На самом деле совсем не знаем, – заметил Себастьяно. – Если это тебя утешит, – в первый раз я не подглядывал. Или, скажем так, в худшем случае совсем недолго, а потом пришел Бартоломео с мешком.

Я осмотрелась. Мы очутились на темной улочке. В общем-то, она выглядела так же, как в прошлый раз. Похоже, некоторые уголки Венеции за пять с лишним веков почти не изменились.

С помощью Себастьяно я поднялась на ноги.

– Как мило с твоей стороны доставить меня сюда. На случай, если ты спешишь – думаю, дорогу в отель я и сама найду.

Я втайне надеялась, что он все-таки проводит меня. Было уже довольно темно. Только через открытые окна домов проникал мерцающий свет. Его хватило, чтобы различить, что улица покрыта утрамбованной глинистой землей.

– О боже! – вскрикнула я. – Что-то пошло не так! Посмотри! Как выглядит улица вон там! Нет асфальта, только дурацкая глина! Мы остались тут!

– Я знаю. Не слепой.

Охваченная ужасом, я задрожала и, не сдержавшись, разразилась слезами. Я ревела, не в силах остановиться, и дрожала, будто была самая середина зимы – хотя на самом деле мне было совершенно не холодно.

Себастьяно стоял, опустив руки, и беспомощно смотрел на меня, что ничуть не утешало. Наконец, он вздохнул и обнял меня, и оказалось, что я всхлипываю, уткнувшись ему в шею. Сдавленные вздохи вырывались из моей груди и влажно оседали у его уха. Объятия мне помогли. Потрясение медленно отпускало меня, будто сила и тепло, исходившие от тела Себастьяно, как бы передавались мне. Постепенно дрожь пошла на спад, а потом и полностью прекратилась. Несмотря на это, я еще немного поплакала, промочив воротник Себастьяно, пока мне самой не показалось, что это чересчур.

Я нерешительно высвободилась из его объятий и вытерла глаза рукавом.

– Где гондола? Мы не можем просто попробовать еще раз?

Он покачал головой.

– Уплыла. Гондолы нет. Окно во времени снова закрылось.

– Но как это могло случиться?

– Тсс, не так громко! В это время здесь всегда ходят патрульные.

Под этим словом он, разумеется, вряд ли имел в виду карабинеров – скорее тех типов в шлемах, броне и с копьями, на которых мне за две недели уже однажды довелось посмотреть.

– Себастьяно, я хочу домой! Я не стану остаток своей жизни ходить в тот мерзкий туалет и обходиться без нижнего белья! – я говорила шепотом, потому что услышала шаги в темноте. – Мои родители явно уже с ума сходят от беспокойства. Поверь мне, они и небеса и ад на уши поднимут, если я не вернусь!

– Ты вернулась бы через то же окно, в котором исчезла. Даже в твоей собственной одежде. Твои родители вообще не заметили бы твоего отсутствия.

– Значит ли это, что есть еще и другие окна? – решила спросить я.

– Об этом я ничего не могу тебе рассказать.

Если бы в это мгновение мы стояли поближе к каналу, я бы его туда столкнула.

– Если есть другие окна, я хочу ими воспользоваться, – потребовала я. – Готова поспорить на что угодно, ты тоже так делаешь.

– Это нечто совершенно иное.

– Ага! – сказала я. – Они все-таки есть! Другие окна!

На это я не получила никакого ответа, но я не собиралась ослаблять хватку. – Место, на котором я оказалась, – то же, что и в прошлый раз, или нет? Есть ли у окон во времени постоянные места? Вход в канале, на гондоле, выход на улице? Вы не боитесь, что кто-то это случайно заметит и обвинит вас в колдовстве?

– Это не так работает, – нетерпеливо сказал Себастьяно. – Важные окна могут увидеть только посвященные. – Он взял меня под руку. – Пойдем. Нам нельзя здесь оставаться.

Он потащил меня за собой, и некоторое время мы шли вместе.

– Погоди. – Я остановилась. Мы добрались до другой улицы, где было немного больше света, потому что там на стене дома был прикреплен факел. – Куда мы, собственно, идем? Если ты считаешь, что снова можешь сбагрить меня Матильде и смыться, ты очень заблуждаешься! Я буду следовать за тобой! А если ты попытаешься избавиться от меня и исчезнуть, я буду караулить тебя у магазинчика масок, пока ты не появишься снова.

– Кто тебе сказал, что я вообще туда снова зайду?

– Держу пари, там у вас какая-то база. Хотя бы потому, что магазинчик выглядит в точности так же, как через пятьсот лет.

Он вдруг встревожился.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что купила там маску.

– Когда?

– В будущем, разумеется.

– О, проклятье! – он застонал, как будто я со всей силы наступила ему на ногу.

Мне показалось, что он ждет от меня дальнейших объяснений.

– На самом деле я хотела купить туфли, но каким-то образом нас с Маттиасом занесло в этот магазинчик масок. Кстати, Маттиас – это тот толстый мальчик, который тоже был в гондоле вместе со своими родителями, когда открылось окно во времени. – Я нахмурилась. – На самом деле забавно, что не они оказались здесь, а именно я. Им крупно повезло, да?

– Хм. Маска была при тебе, когда произошел переход?

Я ответила утвердительно.

– Она была в моей сумке через плечо. Которая сейчас, разумеется, пропала, вместе с моим айподом, моими карманными деньгами на целый месяц и моими «Sensi». – Последнее я произнесла с невероятной горечью, потому что мои шансы как можно скорее попасть домой и добраться до сумки со всем тем, что было мне мило и дорого, были еще меньше, чем час назад. Несмотря на это, я даже думать не хотела о том, что меня постигнет участь Клариссы. Стоило мне только начать хотя бы отдаленно обдумывать эту возможность, мне хотелось разразиться истерическими криками. Но тогда я рисковала попасть в больницу. Я понятия не имела, где она здесь, и предпочла бы не выяснять.

– Что такое Сенси? – решил спросить Себастьяно.

Похоже, в будущем они тоже существовали, хоть он о них и не знал.

– Разновидность духов, – сказала я. – Так что не так с маской? Какую роль она играет во всей этой истории?

– Об этом я ничего не могу тебе рассказать.

– Ага, – хмуро сказала я.

Он настороженно посмотрел в темноту.

– Нам нужно идти дальше. У ночи есть глаза и уши.

– Там никого нет, – сказала я, прислушавшись.

– В этом и заключается опасность. Людям кажется, что они в безопасности, а в следующую секунду они получают кинжалом в горло.

Я содрогнулась, но потом все-таки пошла следом за ним.

– Ты хочешь меня запугать, – сказала я. – Но из этого ничего не выйдет. Смирись с тем, что тебе придется взять меня с собой. Не важно, сколько киллеров тебе по ходу дела придется одолеть.

– Похоже, что мне придется так и сделать.

– Бороться с киллерами?

– Нет, взять тебя с собой. Киллеры потом сами явятся.

Это заставило меня рассмеяться. Учитывая мое сложное положение, я не предполагала, что так скоро смогу смеяться над шуткой, какой бы хорошей она ни была. Только позже я узнала, что это была вовсе не шутка.

* * *

Мы поспешно шагали сквозь ночь, как две тени, при этом мне было намного легче поспевать за ним, чем две недели назад. Мои туфли за это время разносились, и я лучше знала окрестности. Но я твердо решила оставаться независимой. Я не была уверена, могу ли доверять Себастьяно. Он следовал планам, о которых я ничего не знала. И у него была в высшей степени сомнительная работа – о которой он не слишком охотно рассказывал. Но он умел путешествовать сквозь время. Я хотела узнать об этом все, а значит, нужно было приклеиться к нему, как жвачка.

– Куда ты меня ведешь?

– Не переживай, не к Матильде. Сегодня ночью мы переночуем у знакомого, а завтра… посмотрим. Я еще должен кое-что обдумать. Нужно найти место, где за тобой будет легче уследить.

– Думаю, это излишне, – возразила я. – Все считают меня очень благоразумной для моего возраста.

Но тут же уступчиво добавила:

– Ну ладно, я писала Ванессе, что она должна приклеить своему бывшему стикер на мотоцикл, с надписью: «Осторожно, алкоголик за рулем». – Я немного подумала. – Строго говоря, я этого еще не сделала. Только через пятьсот лет с лишним.

– Речь не о твоих будущих проделках, а о причине твоего пребывания здесь.

– Это значит, что причина есть? Я думала, что это дурацкая случайность!

– Я тоже на это все время надеялся. Но маска указывает на противоположное. Ты здесь по конкретной причине.

– Что вообще это должно означать? – я саркастично взмахнула рукой. – Подожди. Держу пари, ты ничего не можешь мне об этом рассказать.

– Напротив. Я даже должен об этом рассказать. Ты здесь, чтобы предотвратить некое событие.

– Правда? – ошарашенно спросила я. – Ты, случайно, не знаешь какое?

– Нет. Но есть какое-то событие, которое повлияет на будущее. От него зависит и твоя жизнь – если ты допустишь ошибку, ты не сможешь вернуться назад. Или, еще хуже – умрешь.

* * *

Мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить ужас, который я испытала, услышав это. Хотя у меня возникла примерно тысяча новых вопросов, в том числе, почему я умру, если допущу ошибку, но Себастьяно, к моей досаде, сказал, что не может об этом ничего рассказать. Почему-то мне стало лучше оттого, что сейчас не нужно много говорить.

– Хочешь сказать, дело в том, что здесь повсюду подкарауливают опасности? – неуверенно спросила я.

– Нет, потому что я устал как собака и хочу только поспать. Я не спал не только эту, но и предыдущую ночь.

Это вызвало новые вопросы, например, почему он не спал прошлой ночью – может, из-за обязательного дежурства в патруле времени?

Мы пересекли город с запада на восток; я заметила это, потому что небо стало светлеть с одной стороны – медленно всходило солнце.

В какой-то момент мы достигли нашей цели. Себастьяно остановился перед большим домом и взялся за дверную колотушку.