Текст книги "Потайная дверь"

– И всё равно ты отличный товарищ, – сказала я. Преобразователь сделал из этого слова превосходного спутника, но ведь это ничего не меняло в положении дел. Я пару раз сглотнула, поднимаясь с помощью Джерри в экипаж, ведь могло так случиться, что мы виделись с ним сегодня в последний раз. Было довольно-таки неправдоподобно, что я и Себастьяно ещё раз получим задание в лондонском прошлом, потому что для нас это была работа на подмене – Хосе нужно было на короткое время подменить Старейшину, который обычно руководил здесь ранними эпохами. Это было самое глупое в нашем деле: встречаешь милых людей, а потом вынужден расставаться с ними навсегда.

– Куда едем, милорд? – спросил Джерри.

Себастьяно, уже одной ногой в экипаже, повернулся к нему:

– На Спитлфилдз.

– О. Вы хотите…

– Да, – спокойно сказал Себастьяно. – Мистер Маринеро ждёт нас там.

Джерри выглядел сокрушённым, много вопросов стояло у него в глазах, но он ничего не сказал, а захлопнул дверцу и занял своё место на облучке. Сразу после этого он щёлкнул кнутом, и упряжка лошадей тронулась. Вскоре экипаж покатился в стабильном темпе по улицам Сити в восточном направлении. Я молча откинулась на плечо Себастьяно. Моя голова разом наполнилась заботами.

* * *

В свете дня на Спитлфилдзе было ещё безотраднее, чем ночью. Утлые домишки были погружены в туман от вонючего кухонного чада, который выбивался изо всех щелей, а люди были одеты так бедно, что мне захотелось сразу выйти и раздать все мои оставшиеся деньги; главным образом детям, таким худым и бледным, что у меня сжималось сердце. Но Себастьяно с сожалением покачал головой, когда я предложила раздарить свои монеты.

– Тогда мы навесим себе на шею сотни попрошаек и уже никогда не доберёмся до церкви.

Всё вокруг казалось грязным и запущенным. Мы проезжали мимо фабрики, откуда доносился оглушительный шум. Те, кто там работал, рано или поздно обречены были на потерю слуха или полную глухоту.

– Видимо, ткани, – ответил Себастьяно на мой вопрос, что тут производят. – А грохот исходит от паровых машин.

И верно, я об этом читала. В эту эпоху при помощи паровых машин Англия сильно продвинулась в новую эру – эру индустриализации и массового производства. Ценой бедных людей, которые израбатывались ради этого.

Хосе ждал нас у маленькой церкви. Он казался непривычно мрачным, лицо было изрыто морщинами больше обычного.

– Что случилось? – спросил Себастьяно.

Хосе лишь коротко покачал головой и взглянул на Джерри, который передал экипаж груму и пришёл к нам в церковь. Пока мальчик был рядом, Хосе не мог говорить с нами откровенно.

Однако внимание Джерри как раз отвлекли.

– О боже, – в тревоге воскликнул он. – Опять эта женщина. Она направляется прямиком к нам.

Я обернулась – и правда, на нас с широкой улыбкой надвигалась Молли Фландерс. На сей раз она была вся в розовом, а на её поднятых вверх локонах громоздилась башня из страусиных перьев.

– Избавь нас от неё, – сказал Хосе Джерри. Он сунул мальчику в руку несколько золотых монет, потом отпер двери церкви. – Следуйте за мной, – сказал он через плечо мне и Себастьяно.

– Но… – Джерри было запротестовал, но Хосе уже вошёл внутрь.

– Не тот ли это рыжеволосый джентльмен, – услышали мы радостное восклицание Молли, но тут Себастьяно закрыл за собой двери церкви и запер её изнутри на засов по велению Хосе.

– Может, хотя бы теперь ты нам расскажешь, что случилось? – спросил он.

Хосе первым поспешил к колонне.

– Давайте сперва перепрыгнем. Мы не можем терять времени. Вам надо вернуться, пока это ещё возможно.

– Пока это ещё возможно? – испуганно повторила я. – А почему это может оказаться невозможным?

Но Хосе безмолвно поднял руку и вытянул её в воздух подле колонны, после чего вокруг его пальцев появилось мерцание. Себастьяно подтянул меня ближе к Хосе и крепко обнял обеими руками, ведь он знал, какой страх я испытывала перед каждым прыжком во времени.

Тут всё вокруг нас начало вибрировать, всё сильнее, пока не зашатался пол у меня под ногами. Меня затрясло, вокруг меня слышался грохот, я ощутила могучую силу тяги времени до самой глубины моего тела. К этому добавился холод, такой ледяной и зловещий, как ничто другое на свете, во всяком случае ничто естественной природы. Грохот становился громче, мерцающий свет усиливался и становился слепящим, прокалывая насквозь даже мои сомкнутые веки. Как раз когда я думала, что больше не смогу выдержать ни одного мгновения, прозвучал взрыв, который разом всё погасил.

Однако на сей раз меня не поглотила чернота времени, а я просто была отброшена на пол сильной ударной волной. Со всех сторон посыпались обломки камней, один из них больно задел меня за плечо. Я понятия не имела, что произошло, но точно знала одно: что-то при этом прыжке основательно пошло не так.

Часть вторая

Лондон, 1813

Я лежала плашмя на спине, в воздухе пахло горелым. В панике я села.

– Себастьяно?

– Я здесь. – Он тоже был повержен и лежал недалеко от меня. Он быстро протянул ко мне руку, и сообща мы поднялись на ноги.

– Ты не ранена? – с тревогой спросил он.

Я потёрла плечо. Оно немного болело, но даже ткань моего пальто уцелела.

– Только немного ушиблась. А ты?

– Всё в порядке. Пострадал только узел моего галстука. Микс был бы безутешен.

Он выковырнул камень из накрахмаленного воротника своей рубашки.

Мы всё ещё находились в церкви, но никаких следов Хосе не было. Там, где он только что стоял, в полу зияла глубокая дыра, как будто кто-то сокрушил плиты огромным молотом. Вокруг валялись выломанные камни, разбросанные на расстояние в несколько метров. Из почернелой, оплавленной глубины поднимались тёмные струйки дыма. Если не считать этого, всё выглядело так, как несколько минут назад: коптящие свечи по обе стороны от сурового Иисуса, пучки засохших цветов на ступенях лестницы, пятна воска на покрывале алтаря, литургические одеяния на скамье. Единственной переменой была дыра в полу.

– Что произошло? – Я растерянно смотрела на Себастьяно. – Ворота стали нестабильными? Может, кто-то видел нас во время прыжка?

– Нет, от этого не бывает повреждений. В таком случае просто не происходит ничего. И тогда Хосе был бы ещё здесь. – Он пнул один из валявшихся каменных обломков. – Не спрашивай меня, почему он прыгнул без нас, у меня нет ни малейшей догадки.

– С тобой когда-нибудь случалось такое?

Мрачный Себастьяно отрицательно помотал головой.

* * *

Снаружи в дверь сильно постучали. Себастьяно пошёл открыть – то был Джерри, он услышал взрыв и теперь испуганно заглядывал внутрь церкви.

– Что случилось?

На заднем плане возникла деловитая Молли Фландерс; должно быть, Джерри не удалось избавиться от неё. Она с любопытством выглядывала из-за его плеча.

– Тут прозвучало что-то похожее на могучее «аминь», – благодушно сказала она. – Или всё же больше тянет на заряд чёрного пороха?

– Джерри, пожалуйста, подожди нас немного, – попросил Себастьяно. – Мы тут ещё не управились.

– Да, но…

Себастьяно захлопнул дверь у него под носом, прежде чем тот успел облечь свой протест в слова.

– Что ты собираешься делать? – спросила я.

– Ждать. Может статься, Хосе ещё вернётся.

Мы отряхнули пыль с одежды и сели на ближайшую церковную скамью. При этом мы старались избегать застывшего укоризненного взгляда деревянного Христа и не слишком пристально рассматривать развороченный пол у колонны. Себастьяно обнял меня, и мы вместе предавались своим гнетущим мыслям.

Минут пять ничего не происходило. Потом внезапно распахнулась дверь ризницы, и оттуда вывалился священнослужитель, с подозрением оглядевший нас. Когда он увидел разрушенный пол, тут же начал причитать, и Себастьяно с трудом удалось удержать его от вызова полиции. Священнослужитель то и дело жалобно повторял, что с самого начала не доверял этому одноглазому негодяю.

– Не надо было брать у него деньги, ведь ясно же: он использует церковь для каких-то тёмных и противоестественных делишек!

С этим он попал в точку, но Себастьяно удалось погасить его гнев встречными мерами. Свёрток банкнот поменял владельца.

– Этого должно хватить на починку пола, – сказал он. – А на остаток можно будет поправить кровлю. Или установить новую фигуру Иисуса.

Священнослужитель возмущённо указал нам на то, что деревянный спаситель изготовлен его собственным братом, истинным мастером резьбы по дереву, но тем не менее моментально пересчитал деньги и после этого милостиво отпустил нас с миром.

Когда мы вышли из церкви, бедняга Джерри всё ещё находился под осадой Молли Фландерс.

– Я дал этой бабе гинею, – пожаловался он. – Но она всё равно не уходит.

– Но ты же дал мне деньги в плату за моё общество, – здраво рассудила Молли. – Это обычная сделка, какую я заключаю с господами, нуждающимися в любви.

– Я не нуждаюсь в любви.

– О, ещё как нуждаешься. Все молодые джентльмены в твоём возрасте нуждаются, только не притворяются такими запуганными, как ты.

Она улыбнулась груму Жако, который стоял на запятках экипажа, и он беззубо улыбнулся ей в ответ.

– Видишь, даже этот ископаемый старик способен оценить очарование красивой дамы, верно?

Жако согласно подмигнул.

Себастьяно помог мне сесть в экипаж.

– Я предлагаю вам продолжить эту беседу в другой раз. Нам надо ехать.

Джерри с облегчением взобрался на облучок.

– Назад, на Гросвенор-сквер, милорд?

– Нет, сперва к твоему дедушке, Джерри. – Себастьяно поднялся ко мне в экипаж и закрыл дверцу.

Во время поездки мы тихо совещались, что нам теперь делать, но, поскольку мы понятия не имели, что произошло, у нас не было ни одной блестящей идеи. Поэтому мы решили пока просто продолжать то, что было изначально запланировано, то есть обозначено в записке Хосе. Ну разве что у мистера Скотта появится лучший план.

Старый книготорговец опять пригласил нас в свою подсобку, чтобы можно было поговорить без помех. После того как Себастьяно рассказал ему, что произошло, лицо его посерьёзнело.

– Мистер Маринеро уже высказывал опасения, что нечто такое может произойти, однако он надеялся, что с порталом в церкви этого не случится, потому что он маленький, незначительный и едва известный.

– Не случится чего? – насторожился Себастьяно.

– Разрушения. Это не первые ворота, уничтоженные в момент их использования. Мистер Маринеро упоминал, что в последние дни это коснулось нескольких переходов.

Я от страха чуть не выронила Сизифа, которого взяла было на руки оттого, что у него был такой сиротливый вид. Его братья и сёстры уже исчезли – видимо, обрели за это время свой новый дом.

– А что он ещё говорил? – спросил Себастьяно. Я видела, как он побледнел под своим загаром.

– Что у него ещё есть один или два козыря и что он – в случае если при переходе что-то пойдёт не так – приложит все усилия, чтобы вернуться через другой портал, если в Англии ещё остался хоть один.

– «Остался»? – в ужасе повторила я. – А что с главным порталом на Трафальгарской площади?

Мистер Скотт лишь озабоченно покачал головой.

У Джерри, который перед тем лишь молча слушал, в удивлении вырвалось:

– Так вот отчего там большая яма! Сегодня утром обнаружилась. Люди говорили, что ночью туда, должно быть, ударила молния, но ведь никакой грозы не было. Другие говорили, что кто-то выстрелил по площади из пушки, но ведь тогда нашли бы ядро. Но ядра никакого нет.

– А не говорил ли господин Маринеро, кто в ответе за разрушение порталов? – продолжал допытываться Себастьяно.

– Какие-то враждебные силы, – пожал плечами мистер Скотт. – Он говорил, что никак не ожидал этого, видимо, в деле замешан некто, кого он даже не принимал в расчёт. Он сказал, что это может привести к самому худшему.

Я при этих словах чуть не захлебнулась воздухом, а Сизиф тихо взвизгнул. Видимо, в испуге я слишком стиснула его. Я осторожно опустила его в собачью корзину, откуда он тут же снова выбрался и неловко тёрся о мои щиколотки.

– Не упоминал ли он каких-то подробностей? – спросил Себастьяно.

– Нет. Но он для вас кое-что оставил. – Мистер Скотт застучал своей деревянной ногой по полу, дохромал до стеллажа и извлёк тяжёлую, в кожаном переплёте книгу. Он протянул её Себастьяно, и тот в недоумении вгляделся в переплёт с буквами золотого тиснения:

– Собрание пьес Шекспира?

– Он что-то там пометил.

Себастьяно принялся листать книгу и, наконец, остановился:

– Вот тут подчёркнуто. Даже дважды. Сразу в первом акте «Генриха Пятого». – Он медленно прочитал вслух: – Внушив, что эта сцена – королевство. Актеры – принцы, зрители – монархи![2]2
  Перевод Е. Бируковой.


[Закрыть]

– Что это значит? – спросил Джерри.

– Если бы я знал, – ответил Себастьяно. Он полистал книгу ещё, но больше ему пока не попалось подчёркнутых мест. – Поищем дома, – сказал он наконец. – Я возьму книгу с собой, если вы позволите.

– Конечно. – Мистер Скотт проводил нас до двери магазина. – Не сомневайтесь, приходите ко мне в любое время, если у вас будут вопросы.

Джерри поднял с пола Сизифа, который трусил позади меня:

– Эй, а ты куда собрался, забияка? – На его веснушчатом лице проступила улыбка: – Я думаю, он в вас влюбился, миледи.

Словно в подтверждение, Сизиф коротко взвизгнул. Мне стало не по себе от грусти, когда я заглянула в большие собачьи глаза, однако Себастьяно взял меня под руку и вывел из магазина:

– Я уже говорил тебе: даже не думай.

Джерри передал щенка своему дедушке и пошёл за нами к экипажу.

* * *

Ещё по пути на Гросвенор-сквер мы рылись в томе Шекспира в поисках новых отметок, но до прибытия так ничего и не нашли. Приехали мы в самый подходящий момент – наш новый дальний родственник, лорд Реджинальд Каслторп, он же Кен-жених, стоял перед домом и радостно махал нам.

– А я уже хотел уйти! – Он вежливо поклонился мне: – Кузина Анна. – Потом, высоко подняв брови, оглядел Себастьяно: – Ах ты, боже мой. Галстук в полном беспорядке. И что это у вас на плечах – никак пыль? – Он нахмурился: – Боюсь, что в таком виде в Уайте показаться нельзя, кузен. Приведи себя сначала в порядок.

– Не беспокойся, приведу. Зайдём в дом, и попроси дворецкого принести тебе в библиотеку что-нибудь выпить.

– С удовольствием. – Реджинальд указал на толстый том Шекспира: – Ты увлечён театром?

– О да, я люблю театр, – подтвердил Себастьяно.

– Тогда ты угодил в правильное место. Театр и опера – этим Лондон знаменит. У меня забронирована ложа в Королевском театре, мы могли бы вместе сходить туда на представление.

– Туда несомненно ходит множество влиятельных людей, не так ли?

– Действительно так, – подтвердил Реджинальд. – В ложах появляются высшие круги, вплоть до принца-регента. В конце концов, это удовольствие стоит две с половиной тысячи за сезон, это могут себе позволить лишь немногие.

– Мы с сестрой непременно составим тебе как-нибудь компанию, Реджинальд, и с радостью. – Себастьяно остановился во входной галерее с колоннами и постучал молоточком в дверь. Мистер Фицджон открыл и с поклоном впустил нас внутрь. Его мина не выказала ни малейшего движения, кроме стабильной отрешенной любезности. Если он и был удивлён состоянием наших туалетов, то никак не показал этого – хорошо вышколенный дворецкий.

– Мистер Фицджон, пожалуйста, принесите лорду Каслторпу в библиотеку чего-нибудь прохладительного.

Я смотрела на Себастьяно с восхищением. Он говорил с точно выверенным градусом снисхождения и благородства. Не слишком высокомерно, но и без лишнего дружелюбия. Прямо как настоящий лорд, как будто он всю свою жизнь провёл пятым виконтом Фоскери (я между делом уже разузнала, что это было его действующим титулом).

Он направился к лестнице:

– Я быстро переоденусь.

– Подожди, я с тобой, – я поспешила за ним, мне не терпелось продолжить поиски в томе Шекспира. Но наверху, возникнув словно ниоткуда, путь мне преградила миссис Фицджон и доложила, что моя новая камеристка уже прибыла.

– Полчаса назад здесь была леди Уинтерботтом и привезла её с собой. К сожалению, она не могла задержаться и подождать и потому велела передать, что снова заглянет в пять часов, чтобы забрать вас на обещанный выезд в Гайд-парк. А камеристку оставила здесь. Её зовут Бриджит, она ждёт внизу, на кухне.

– Ах, – сказала я без воодушевления. И спросила себя, так ли уж обязательно мне нужна камеристка. Большинство платьев из моей переполненной гардеробной я могла бы надеть и без посторонней помощи, да и со своими волосами я разберусь самостоятельно. Однако потом я вспомнила, что вся эта помпа служила прежде всего одной цели, а именно создать как можно более достоверное впечатление, что я богатейшая родовитая леди. Другими словами, без камеристки никак. Если у Себастьяно есть камердинер, то у меня должна быть камеристка, вот и всё.

– Вы можете послать Бриджит ко мне наверх, – сказала я. – В мою утреннюю комнату, – добавила я как можно величественнее.

Миссис Фицджон склонила голову, при этом ни один краешек на её накрахмаленном чепце не дрогнул, и заскользила прочь к лестнице, шелестя своими юбками.

Себастьяно вместе с томом Шекспира скрылся в своей комнате. Я успела при этом бросить лишь один взгляд на его камердинера Микса, который его там встречал – расфранчённый тип в полосатой серо-чёрной ливрее.

В утренней комнате я уселась в кресло с томиком «Разума и чувства» и попыталась читать, однако не могла толком сосредоточиться, потому что постоянно сбивалась мыслью на разрушенный портал в Спитлфилдзе. И на замечание мистера Скотта, вернее, на замечание Хосе, которое мистер Скотт лишь повторил для нас: враждебные силы. Одни только эти два слова звучали столь угрожающе, что у меня холодок пробегал по спине.

Без сомнений, в этой игре был замешан кто-то из Старейшин, и ничего хорошего от этого ждать не приходилось. Я надеялась, что Хосе скоро снова вернётся – не знаю уж, через какой портал.

Я быстро долистала до того места, где Эдвард Феррарс наконец делает предложение красивой, но обедневшей Элинор Дэшвуд. И только я вошла в романтическое настроение, как моё чтение прервал стук в дверь.

Миссис Фицджон ввела в комнату молодую женщину.

– Вот камеристка Бриджит, миледи.

Бриджит было с виду лет двадцать пять, и она походила на толстощёкого позолоченного ангела. Одета она была в скромное коричневое платье, но всё равно могла бы послужить хорошей рекламой рождественского печенья или шариков «Моцарт». Из-под её шляпы выбивались светлые кудряшки, и её хорошенькое лицо светилось свежим румянцем, который гарантированно имел природное происхождение. Телом она была чуть полновата – как человек, который любит поесть, да и в остальном не чурается радостей жизни.

Правда, в настоящий момент она вряд ли испытывала удовольствие, скорее наоборот: на её круглом ангельском личике выражалась озабоченность.

– Мне распорядиться приготовить для Бриджит комнату в мансарде? – осведомилась миссис Фицджон.

– Да, это было бы хорошо, – согласилась я и почувствовала облегчение, когда она ушуршала своими юбками прочь. Что-то было в миссис Фицджон такое, что меня нервировало. То ли страдальческое выражение лица, то ли напряжённая поза, трудно сказать, но в её присутствии у меня постоянно было такое чувство, будто я её эксплуатирую. Просто не в моём характере было рассчитывать на помощь слуг, тем более в таком количестве. Если посчитать всю прислугу, какая мне попадалась в этом доме или упоминалась в разговоре, то легко набиралась дюжина.

А теперь у меня была ещё и камеристка. Я как раз собиралась с мыслями, что бы такое ей сказать, как вдруг заметила, что она что-то шепчет.

– Вы меня вышвырнете, – лепетала она. – И я окажусь на улице, и мне не останется ничего другого, как торговать своим телом. А зимой меня будет согревать только джин.

– Что-что?

Бриджит вздрогнула и подняла на меня свои голубые глаза:

– Ничего.

– Нет, ты что-то говорила сейчас сама себе.

Она густо покраснела:

– Я сожалею, миледи! Это какая-то злосчастная одержимость, которую я иногда не могу побороть. Это приступы, я перед ними бессильна. Но я клянусь вам, я постараюсь сдерживаться! – Она в отчаянии сделала шаг вперёд и присела в глубоком книксене. – Я хорошая камеристка!

– Да я тебе верю, – сказала я и великодушно добавила: – Можешь говорить с собой вслух сколько угодно. Я иногда тоже так делаю.

– Правда?

– Конечно. Все так делают. – Только не в присутствии других, мысленно добавила я, но не сказала, потому что у меня сложилось впечатление, что для неё это настоящая проблема.

Она с облегчением улыбнулась мне:

– Вы так добры, миледи!

– Бриджит, я должна тебе кое в чём признаться. До сих пор у меня не было настоящей камеристки. – Заметив на её лице выражение недоверия, я быстро добавила: – Разумеется, у меня были рабыни. И даже очень много. Ведь мы приехали сюда с плантации, его сиятельство и я. И к настоящей камеристке мне ещё надо привыкнуть. Я хочу, чтобы ты это знала, прежде чем начнёшь работать.

– О, я все свои обязанности умею выполнять по малейшему сигналу, – заверила меня Бриджит. – Уж точно не хуже десятерых рабынь, вместе взятых! Нет, даже гораздо лучше! Я и без приказа вижу, что нужно сделать!

Я заметила, что она неправильно меня поняла.

– Ты не должна работать ни больше, ни лучше даже одной рабыни. Я хотела этим сказать, что многие вещи я могу сделать и сама, например, одеваться, раздеваться, причёсываться.

– Зачем же у вас тогда было множество рабынь, если вы всё это делаете сами? – пролепетала Бриджит. И содрогнулась: – Ну вот, опять это началось! Пожалуйста, простите меня, миледи! Я не хотела это говорить!

– Нет, ничего. Ты ведь права. В этом есть… противоречие, не так ли? – Я ненадолго задумалась. – Ну да, это правда, я ненавижу рабство. И поэтому я всегда предпочитала делать всё сама.

– То есть вы вообще не хотите камеристку? – с испугом уточнила Бриджит.

– Хм-м… Нет, хочу, иногда она просто необходима, без неё никак. – Я посмотрела на неё ободряюще: – Если хочешь, остаток дня ты можешь быть свободна, как ты на это смотришь?

Она пришла в ужас.

– Свободна? Миледи, у меня есть только половина свободного дня в неделю! И эти полдня я хочу использовать в воскресенье, чтобы сходить в церковь.

– Нет, я имела в виду, что сегодня ты можешь быть свободна дополнительно.

– Она хочет меня испытать и посмотреть, не ленива ли я, – пролепетала Бриджит. – Чтобы иметь повод выставить меня на улицу. И это будет мой конец.

Я вздохнула. У меня пропала охота объяснять моей новой камеристке, что я не собираюсь её выставлять, даже если её разговоры с собой меня и впрямь раздражают.

– Бриджит, вообще-то мне всё же понадобится твоя помощь. Не почистишь ли ты мне это платье? Оно немного запылилось.

* * *

В течение следующих часов я убедилась, что Бриджит и впрямь выдающаяся камеристка, насколько я могла выразить это словами. Она с неимоверной ловкостью выбрала свежие вещи из огромного ассортимента одежды в моей гардеробной и тактично выложила их на мою кровать, а когда я переодевалась, она занималась сортировкой белья. Всё, что она мне выложила, безупречно сочеталось одно с другим, сама бы я никогда так не подобрала – свободное длинное платье бирюзового цвета и мятно-зелёное пальто, а к нему широкий шёлковый шарф с восточным узором, тёмно-зелёные мягкие кожаные башмачки и крутую маленькую шляпку с отделкой из тюля. И даже ретикюль – расшитая перламутровой мишурой ручная котомка – чудесно подходила к остальному наряду. Мистер Дарси гарантированно так и полетел бы на меня, если бы я очутилась внутри романа.

Бриджит проворно двигалась на заднем плане, пока я вертелась перед зеркалом и пыталась закрепить шляпку, и когда она увидела, что я не справляюсь, она снова начала бормотать себе под нос.

– Она могла бы попросить меня помочь. Тогда бы дело пошло быстрее, а вид был бы лучше. Но если я буду навязчивой, это может произвести плохое впечатление.

Я сделала вид, будто это вполне нормально, что она говорит сама с собой, и повернулась к ней:

– Не поможешь ли мне со шляпкой, Бриджит?

– С удовольствием! – Её глаза вспыхнули, и она быстро закрепила у меня на голове шляпку, воткнув пару шпилек опасного вида.

– Миледи – красавица, – сказала она, когда мы обе любовались в зеркале итогом наших усилий.

– Спасибо, Бриджит.

Внизу в салоне приёмов уже поджидала Ифигения. Она сидела в изящном кресле у окна и листала журнал мод. Как и утром, выглядела она сногсшибательно. Мечта эпохи регентства в лазурном бархатном ансамбле – цвет, подчёркивающий её выразительные глаза. Она встала и одобрительно оглядела меня:

– Анна, дорогая! Как я вижу, Бриджит уже поработала. Ну, разве она не сокровище среди камеристок?

– Да, она и впрямь хороша.

– Я надеюсь, тебя не будет раздражать её манера говорить с собой. Это непривычное чудачество, но я всё же нахожу его более приемлемым, чем, например, воровство или пьянство, а то и заигрывание с хозяином дома. Как ты считаешь?

– Конечно, – согласилась я, как будто было совершенно обычным делом, что камеристки всем этим занимаются.

– Попроси её причесать тебя, – посоветовала мне Ифигения. – Она большая мастерица. А эта коса – конечно, она тебе к лицу, но ты с ней выглядишь немного школьницей, не старше четырнадцати. А ведь тебе уже точно есть семнадцать.

– Вообще-то уже двадцать один, – созналась я.

Ифигения сокрушённо всплеснула руками в элегантных перчатках:

– Ах, уже столько! И всё ещё не введена в общество! Какое ужасное упущение! – Она насупилась: – Не знаю, как принято в вест-индских колониях, но здесь, в Англии, считается, что девушке старше двадцати, всё ещё не введённой в свет, трудно посодействовать.

– Посодействовать в чём?

Она захихикала.

– В замужестве, естественно! Дитя моё, так вот почему вы приехали в Англию! Потому что ты уже перезрела для брачного рынка! – Она снова наморщила лоб: – Надо не пропустить очередной альмак-бал, иначе ты потеряешь ещё больше времени. В двадцать ты уже почти старая дева, это немного сужает выбор, но с другой стороны ты ведь из хорошей конюшни. И ты богата. То есть состояние Фоскери просто сказочно. Разумеется, нам придётся проследить за тем, чтобы ты не попала на удочку охотника за приданым, но в этом пункте можешь положиться на меня. Как твоя ближайшая родственница я буду следить за тем, чтобы тебя окружали только достойные претенденты. А самой тебе следует придерживаться лишь нескольких правил, чтобы даже самые завидные холостяки Лондона считали тебя блестящей партией.

– Ну, я попрошу Бриджит причесать меня.

Я сказала это в шутку, но Ифигения согласно кивнула:

– Совершенно верно. Твой облик должен быть en vogue по любому поводу, всегда отвечать новейшей моде. В этом пункте ты можешь довериться Бриджит. Ну да, и мне, конечно, ведь ты должна признать, что в подборе твоего гардероба у меня оказалась хорошо набитая рука. А что касается светской беседы, тщательно следи только за тем, чтобы не казаться синим чулком.

– А что такое синий чулок?

– Ах, у вас на Барбадосе не знают такого понятия? Ну, это девушка, которая самое большое удовольствие получает от чтения. Если молодая женщина охотнее сидит над книгами, чем прихорашивается, то для общества она, считай, потеряна. Мужчины обходят синий чулок стороной.

– Это мне надо запомнить. – Я и впрямь была благодарна за этот совет, поскольку мысль о том, что какие-то холостяки смогут увидеть во мне блестящую партию, на секунду заставила меня нервничать. Теперь же я, по крайней мере, знала, как мне избавиться от подходящего претендента: просто буду рассказывать ему о моих любимых книгах.

Ифигения дружески подхватила меня под руку, и мы вышли наружу, где нас поджидала её карета – лёгкий двухместный экипаж с красными колёсами. Ифигения выдала мне, что это есть верх экстравагантности, поскольку яркие цвета считаются вульгарными. Кажется, она ориентировалась во всех вопросах хорошего вкуса, потому что пока её слуга вёз нас в сторону Гайд-парка, она то и дело обращала моё внимание на людей, которые, на её взгляд, были дурно одеты или представляли собой светское ничтожество.

– Вон та женщина в ландо – Гарриет Уичкомб, ужасная личность. Ты видишь этот шарф? Разве он не ужасен? Но её запах ещё ужаснее. К ней лучше не подходить близко, иначе задохнёшься от её парфюма.

Ещё за одним углом:

– Мужчина вон на том вороном коне – лорд Рексхэм. От него держись подальше, он за последний год проиграл все свои деньги в «фараон» и теперь ищет богатую наследницу, чтобы окрутить её. Очаровательный шармёр и лихой наездник, но для тебя он ничто.

Перед самым въездом в парк:

– Видишь толстуху в кабриолете, который едет нам навстречу? Это одна из патронесс альмака. Женщина непомерно надменная, а сама при этом глупа, как бобовая ботва. Ненавижу её. – Ифигения радостно помахала толстухе и просияла ей навстречу: – Дорогая моя! Какая радость вас встретить!

Толстуха свысока кивнула, что, пожалуй, можно было считать добрым знаком, потому что Ифигения вздохнула с облегчением:

– Слава богу, она нам выказала благорасположение. Входные билеты на очередной бал нам обеспечены.

– Ты думаешь, мы можем пойти на альмак-бал?

– Разумеется, ягнёнок мой. Я же тебе это обещала. Но иногда это стоит некоторых усилий – убедить патронессу допустить на бал незнакомых посетителей. За них должен поручиться кто-нибудь из Тона, в данном случае это я. – Ифигения улыбнулась несколько самодовольно, кивая в это время ещё одной даме, которая сидела в проезжающей мимо карете. Кажется, добрая половина лондонских «сливок общества» сговорилась о выезде или о верховой прогулке в Гайд-парке. На широких, окаймлённых цветущими кустами дорожках было множество экипажей с изысканно разряженными людьми. Между ними рысили до блеска вычищенные лошади, на которых восседали господа или дамы в элегантных костюмах для верховой езды.

– О! – Ифигения схватила и стиснула мою руку при виде экстравагантного экипажа: – Это он!

– Кто?

– Граф Кливли! Я надеялась на это. Джордж! – воскликнула она, и голос её зазвенел колокольчиком. – Мой самый лучший Джордж! Какая чудесная случайность!

По приказу Ифигении слуга осадил лошадей и остановился вровень с экипажем, в котором сидел вышеозначенный «самый лучший Джордж». Он был слегка полноват, по виду лет тридцати пяти. В своих благородных одёжках он был зажат, как колбаса в оболочке, всё сидело на нём в обтяжку. Да и в остальном его внешний вид казался слегка избыточным, в частности его начёсанные рыжеватые локоны, горчичный цвет его брюк или уголки воротника, достающие ему почти до ушей. Галстук был завязан в такой напыщенный узел, что подпирал его подбородок. Он с некоторым усилием повернулся, и стало видно, что лицо у него располагающее, хотя и кругловатое, с чуткими карими глазами и пушистыми усами. Он походил на добродушного хомячка.