Текст книги "Корни ненависти"

13. Lau Teilatu[34]34
  Четыре крыши (баск.).


[Закрыть]
Унаи

Сентябрь 2019 года

Мы уложили Дебу в теплую берлогу ее спальни. За пределами нашей маленькой квартирки стоял почти зимний холод, и оконные стекла запотели из-за перепада температур.

– Как он мог?.. – произнес я, погруженный в свои мысли.

Я сидел на деревянном полу в гостиной, прислонившись к стене рядом со стеклянной дверью на балкон. Альба устроилась напротив. Мы часто выбирали такие симметричные позы для разговоров, иногда перетекавших в долгое молчание. Находясь у себя дома, мы в то же время могли наблюдать за внешним миром и тем, что происходит у наших ног, в самом центре города.

Альба купила рамку для семейного фото, сделанного в день презентации книги, и теперь обрезала его так, чтобы уместить наши улыбающиеся физиономии в деревянные границы. Однако ее мысли были где-то далеко. Я знал, что она беспокоится о матери – за последние годы их связь окрепла, как быстросохнущий цемент, который не поддается даже землетрясениям. Операция прошла успешно, Ньевес оставалось только пройти реабилитацию перед возвращением в Лагуардию.

Был вечер четверга, и компании молодых людей спешили через площадь Белой Богородицы в сторону Куэсты, к барам на Кучи или Пинто, чтобы приблизить конец недели. Как по мне, лучше б она закончилась еще в понедельник. Слишком много плохих новостей.

Младшая сестра, Ойана Найера, выжила. Врачи успели ее спасти, однако предупредили нас, что пройдет минимум неделя, прежде чем девочка окрепнет и сможет с нами поговорить. Пока же нам оставалось только исследовать новое место преступления. По предварительной оценке Мугурусы, шефа криминалистического отдела, квартиру зачистили и вымыли. На полу не было даже намека на следы, а стену, вероятно, возводили в перчатках, которые мы не нашли. Экспертиза не дала никаких зацепок.

Сестер принесли в полиэтиленовых мешках, вроде тех, какие обычно используются на стройках. При осмотре внутри обнаружили волосы девушек. Других вещей в том свинарнике, где на шести квадратных метрах содержали двух несовершеннолетних, не оказалось. Две недели без воды, еды и воздуха. Отложенное убийство. Их оставили умирать от жажды и голода.

Насколько хладнокровным нужно быть, чтобы сотворить подобное с девочками?

Размышляя над этим, я вертел в руках керамическую безделушку – трехмерную копию Средневекового квартала. Такие сувениры продавались в магазинчиках по всей Витории. Глиняные миниатюры воспроизводили белые фасады и оранжевые крыши Старого города. Я мог провести пальцем по рельефам домов, церквей, улиц и кварталов, представляя, как Бог наблюдает за происходящим с высоты птичьего полета.

– Каким образом ублюдок похитил двух девочек из дома, перевез на стройку и замуровал так, чтобы никто ничего не заметил? – задумчиво прошептал я.

Альба бросила на меня странный, исполненный тоски взгляд.

Для нее день выдался вдвойне трудным. Сначала операция Ньевес, затем пришлось сообщить новость родителям сестер. У Альбы это неплохо получалось. Ее спокойствие и уверенность дарили родственникам надежду, что злодея поймают. Мать обняла ее, а отец ударил кулаком о дверь, разбив костяшки пальцев. Альба сказала, что кровь была повсюду.

Когда я вернулся домой, ее белое пальто сушилось на вешалке в душе. Брызги крови так и не отстирались. Они шли по восходящей линии, напоминая мазок экспрессиониста-изувера. Пытаясь стереть пятно, Альба только помяла ткань. Она так любила это белое пальто, а теперь на нем останется несмываемый отпечаток того дня… Возможно, лучше было избавиться от него и от воспоминаний, въевшихся между волокон.

«Это не должно повлиять на нашу семью. Не впускай ублюдков в свой дом», – в сотый раз приказал я себе. Таков был мой принцип с тех пор, как родилась Деба, в тех обстоятельствах, при которых она появилась на свет: не позволять работе становиться помехой. Мы и так дорого за все заплатили, поэтому в конце дня старались не обсуждать текущие дела. Вот только закончится ли это когда-нибудь или наша жизнь – бесконечное расследование, а мы раз за разом будем передавать улики и подозреваемого следственному судье?

Я по-прежнему вертел в руках модель средневековой Витории, ощупывая крыши и вершины четырех церковных башен, когда зазвонил мобильник Альбы и раздалась мелодия «Lau teilatu».

Сколько воды утекло с того дня, как мы впервые вместе слушали ее на крыше, в нескольких метрах над этой гостиной, во время нашего первого праздника Белой Богородицы, еще до того как стали парой. С тех пор мы редко поднимались наверх, а после рождения Дебы и вовсе забросили эту традицию. Не было и речи о том, чтобы выйти на крышу, оставив дочку одну в квартире. Да и времени на себя не хватало, даже когда за Дебой присматривали дедушка, Ньевес или Герман…

И тут меня осенило: «Lau teilatu». Четыре крыши.

Семья Найера жила на улице Пинторерия, а девочек нашли в доме на Кучильерии. Крыши двух улиц соприкасались. Во многих домах Старого города на крышах имелись небольшие люки в качестве дополнительного источника света, которого не хватало на узких улочках гильдий.

Я поискал в картах «Гугл» более актуальный, чем на средневековой модели, вид сверху.

Вернулась Альба с сияющим от облегчения лицом.

– Это Милан. Она вызвалась подежурить в больнице, чтобы я немного отдохнула. Говорит, маму накачали обезболивающими, и она спит. Лучше я тоже лягу пораньше, а завтра с утра навещу ее. Если соберешься на пробежку в шесть, я дождусь твоего возвращения, а потом заскочу в больницу по дороге на работу.

Я с облегчением выдохнул. Моя теща была сильной женщиной и многое пережила. Падение с лестницы не остановило бы ее так легко, однако в силу возраста ей требовалось больше времени, чтобы вернуться в строй.

Погруженная в свои мысли, Альба вновь села напротив, спиной к стене. Потом заметила блеск в моих глазах.

– В чем дело, Унаи?

– Я знаю, как похититель проник внутрь. «Lau teilatu», Альба. Четыре крыши. Он вошел через люк в крыше и через него же вытащил девочек. Был конец августа, поэтому многие соседи уехали из города. Его никто не видел. Он пронес их по крышам, а затем спустил в другую квартиру. В том здании также есть люк. В квартире шел ремонт. Стена была почти достроена, за исключением отверстия, которое он потом заложил. Наша монахиня тоже сбежала через крышу Сан-Мигеля, и весьма проворно. Что, если преступник хорошо знает крыши Витории в силу своей профессии либо по другой причине, которая дает ему преимущество?

– В твоей теории есть несколько лакун. Это все равно преступление в запертой комнате. Не забывай: квартира была закрыта изнутри, окна тоже. За годы работы я всякое повидала, но до сих пор не понимаю, как можно было так жестоко поступить с двумя девочками.

– Нет, не с двумя девочками – с двумя мешками, – заметил я.

– Не оправдывай его. Обе сестры в момент похищения были живы.

– Верно. И все-таки я настаиваю, что использование мешков говорит о способности убийцы к состраданию. Он не хотел думать, что лишает жизни двух девочек, поэтому завернул их в мешки.

– К чему ты клонишь?

– Он испытывает сочувствие, следовательно, он не психопат. Убийство нужно ему для достижения определенной цели. Для него цель оправдывает средства. Таков план. Речи об удовольствии не идет.

Она нахмурилась.

– Это хорошо или плохо?

– Плохо, и даже очень, – сказал я. – Он уже приступил к выполнению плана.

Альбу мои слова не обрадовали. Кого угодно встревожила бы мысль о новых чудовищных убийствах, совершенных средневековыми методами вроде отравления шпанской мушкой или замуровывания.

Однако мыслями Альба явно находилась где-то еще.

– Альба, в чем дело? Рано или поздно нам придется поговорить. Ты в последнее время какая-то отстраненная. У меня такое чувство, что я снова живу один.

Скрестив руки на груди, она посмотрела на памятник Битве при Витории.

– Я подумываю вернуться в Лагуардию, чтобы помогать маме.

– Когда ее выпишут?

– Да. Она не сможет управлять отелем в одиночку, а для пяти семей ее сотрудников важно, чтобы мы не закрылись. В силу возраста маме скоро придется отойти от дел, а оставить отель не на кого. Кроме разве что меня. Я с детства занималась бронированием и оформлением документов, поэтому легко со всем справлюсь, когда она выйдет на пенсию.

– Погоди… То есть мы говорим не о том, что ты съездишь в Лагуардию на несколько дней, когда Ньевес выпишут из больницы, так? Что ты пытаешься мне сказать?

Альба глубоко вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза.

– Не знаю, хочу ли я и дальше здесь работать, Унаи. Хочу ли оставаться заместителем комиссара, изо дня в день видеть трагедии и уродливую изнанку человечества. После рождения Дебы я смотрю на вещи по-другому. У меня только одна жизнь, и у нее тоже: одна жизнь, один отец и одна мать. Ты всегда на линии огня, тебя знает вся Витория. Деба – дочь Кракена, или того хуже… – Она замолчала.

– Хуже? – повторил я. – Что ты имеешь в виду? Я за тобой не поспеваю. О чем именно идет речь? О профессиональном кризисе или о будущем Дебы? Ты намерена попросить о переводе в полицейский участок Лагуардии? Там ты уже не будешь заместителем комиссара. Никто лучше тебя не знает, как трудно было пробить чертов стеклянный потолок. В подразделении ты живая легенда, самая молодая женщина, получившая эту должность. Тебя все уважают. А теперь ты говоришь о том, чтобы взять отпуск на неопределенный срок и помогать матери управлять отелем?

– Именно. Я хочу снова жить среди гор, в более размеренном темпе. Приходить домой на ужин не в брызгах крови. Закрывать глаза и не видеть гниющий труп девочки-подростка. Моя мать с каждым днем все сильнее во мне нуждается. Мы с ней очень сблизились, и я хочу провести эти годы вместе. Хочу, чтобы Деба выросла рядом с ней и со своим прадедом. Если мы переедем в Лагуардию, то будем ближе к Вильяверде. Ты знаешь, что Деба и твой дедушка неразлучны. Она придаст их жизни новый смысл.

– А что насчет ее отца? Разве Деба не должна расти с отцом? Какое место отведено мне?

Альба по-прежнему сидела на полу, я же в какой-то момент разговора поднялся на ноги. В какой-то момент повысил голос – потому что появилась Деба в своей мышиной пижаме и с широко распахнутыми глазенками.

– Можно мне спать с вами? – спросила она заплетающимся языком.

– Конечно, малышка. Папа уже собирался в постель, – сказал я. – Альба, завтра в шесть я пойду на пробежку. Увидимся на работе. – Я поцеловал ее в губы, и она легонько ответила тем же. Потом подхватил дочку за талию и понес в нашу спальню, словно маленький подарок.

В плохие дни я находил утешение, наблюдая за спящей Дебой. Видимо, в прошлой жизни я сделал что-то очень хорошее, раз теперь имел возможность держать на руках такое сокровище. Быстрый ритм ее крошечного сердечка дарил необходимое тепло.

Но в тот вечер моей дочери тоже не спалось.

– Папа, а двайцать два – это много? – прошептала она.

– Смотря двадцать два чего. Двадцать два объятия – мало. По утрам я обнимаю тебя гораздо больше. Двадцать два жареных каштана – много. Помнишь, что произошло, когда ты съела целый кулек?

– Двайцать два покойника, – сказала Деба.

Эти слова, произнесенные тонким голоском моей дочери, произвели на меня ошеломляющий эффект. Я похолодел.

– Каких еще двадцать два покойника, дочка?

– Я услышала это в садике, когда делала пи-пи в туалете. Один взьослый сказал, что у моего отца за спиной двайцать два покойника. Можно их увидеть?

Черт. Вот что имела в виду Альба… Вот в чем причина. Для некоторых Деба была дочерью Кракена. Другие же видели в ней дочь того, кто убил двадцать два человека.

– Меня раскрыли! Как они узнали? – беззаботно ответил я.

– Что узнали, папа?

– О моем костюме на Хэллоуин. Я собирался стать охотником на зомби и носить на спине мешок с двадцатью двумя куклами-зомби… Но это секрет. Как они узнали?

– Папа, от людей из магазина костюмов.

– Точно! От них. Больше туда не пойдем, Деба, – сказал я, поглаживая ее мягкие светлые волосы, отчего дочка обычно засыпала за считаные минуты.

– Нет, не пойдем, папа… – пробормотала она и вскоре задышала ровнее.

В дверях, скрестив руки на груди, нас уже некоторое время слушала Альба. Слова были излишни.

Почти три года назад мы с Альбой дали обещание, которое объединило нас против всего мира: всегда придерживаться одной версии, без расхождений. Единым фронтом. Только это могло уберечь Дебу от гибельного влияния извне.

14. Эррерия
Унаи

Сентябрь 2019 года

Ночь выдалась тяжелая. Я любил их обеих, и никого дороже у меня в жизни не было. Но речь, как я уже начал догадываться, шла не о том, что Альбе нужно отдохнуть несколько дней в деревне.

Я не спал до пяти утра, изучая тени на потолке. Затем, приняв душ, прокрался в потемках поцеловать в лоб своих любимых женщин, натянул кроссовки и выскочил на асфальтированную дорожку. Раннее утро встретило меня ледяным дыханием. Я надел наушники и побежал трусцой под аккомпанемент «Cold Little Heart».

Я миновал площадь Белой Богородицы, намереваясь нырнуть под зеленые своды парка Флорида, когда возле поворота на Эррерию мой путь пересекли две странные фигуры. Странные, потому что одна из них была в сутане – деталь, показавшаяся мне как минимум неожиданной в шесть часов утра в пятницу. Рыжие волосы другой фигуры я узнал с первого взгляда. Оба непринужденно смеялись, хотя не выглядели пьяными.

– Доброе утро, Лопес де Айяла! Совершаете утренний обход? Горожане под надежной защитой? – спросил Альвар с неподдельной радостью. Он узнал меня, лишь когда мы оказались нос к носу.

– Дон Альвар, доброе утро… или лучше сказать – доброй ночи? – Я вопросительно посмотрел на Эстибалис.

– Вчера вечером мы пошли на выставку сутан в Музее сакрального искусства в Новом соборе, а потом я решила показать Альвару ночную жизнь Витории, – ответила Эсти и недоуменно уставилась на свой телефон. – Уже десять минут седьмого? Как такое возможно?

Только Эстибалис была способна вывести священника в сутане на прогулку по Витории. Она всегда действовала по наитию. Ей все-таки удалось вытащить Альвара из башни. Я знал, что за кружечкой в баре Эсти изучала и препарировала его. Не совсем по правилам, однако у нас было два тела в морге и девочка в больнице, поэтому я не возражал.

– А ты в курсе, что раньше улица Эррерия называлась Феррерия? Альвар знает прежние названия всех улиц Старого города. А Сапатерия писалась через «З». А Коррерия называлась Пеллехерия в честь кожевников, обрабатывавших шкуры, и…

– Прочти уже наконец роман, Эсти, – прошептал я ей на ухо, затем крепко пожал руку Альвару на прощание и побежал дальше.

Притворный энтузиазм Эстибалис действовал словно бальзам на раздутое эго Альвара, однако мы с ней знали, что она опытная охотница и умеет расставлять силки. В течение ночи Эсти неусыпно наблюдала за Альваром вне его зоны комфорта и запомнила каждую деталь, чтобы позже написать выводы в своем отчете.

Для моей напарницы рабочий четверг еще не закончился.

* * *

Днем, после того как я навестил тещу в больнице и с облегчением убедился, что она идет на поправку, я сел в машину и снова поехал в Вальдеговию. Нужно было кое-что проверить.

К моему удивлению, деревянная дверь оказалась заперта, и никто, даже гид, не ответил на звонок по стационарному телефону для посетителей. Мне лишь предложили оставить сообщение на автоответчике.

Тогда я прибегнул к архаичному методу и постучал дверным молотком. Наверняка Альвар дома – паркуясь на стоянке возле рва, я заметил, как кто-то закрыл окно в кабинете, но занавески мешали разглядеть фигуру.

Продолжая упорствовать, пока дверной молоток в форме кулака не нагрелся в моей ладони, я уже подумывал разбить лагерь снаружи, когда дверь наконец открылась. Незнакомый и тихий мужской голос произнес: «Сейчас, сейчас…»

Я ожидал появления нового обитателя башни, однако мне навстречу вышел Альвар, завернутый в теплое одеяло, которое волочилось за ним по округлым камням двора.

На нем были очки с толстыми линзами, из-за чего близорукие светло-голубые глаза казались меньше. Но даже они не могли скрыть темные круги и большие мешки под глазами – последствия бессонной ночи. Его светлые волосы не были зачесаны назад, несколько волнистых прядей падали на широкий лоб и закрывали правый глаз. Похоже, Альвар этого не замечал.

– Чем могу помочь? – спросил он.

Голос тоже меня потряс. Дело не только в том, что он говорил тихо, почти шепотом, словно боялся нарушить дневной сон матери. Голос был тоньше и моложе, чем я запомнил. Вот что делает похмелье…

– Добрый день, дон Альвар. Извините за беспокойство, я оставил у вас одну вещь и пришел ее забрать…

– Прошу прощения, мы знакомы? Ты из деревни?

– Э-э… Нет, не из деревни. Я инспектор Унаи Лопес де Айяла. Вчера я приходил сюда вместе со своей напарницей Эстибалис Руис де Гауна. Вы хорошо себя чувствуете?

– Да, разумеется. Хотя немного устал, если честно. Наверное, у меня была тяжелая ночь. Но, пожалуйста, обращайся ко мне на «ты», иначе я чувствую себя стариком, а ведь я моложе тебя… Ты не зайдешь? Похоже, Клаудии нет. Не помню, чтобы у нее был выходной… Вероятно, сегодня нет посетителей, поэтому здесь только мы с тобой. Ты назвался инспектором. Могу ли я чем-то помочь? Полагаю, так принято спрашивать? – сказал он и перед моим изумленным взором еще плотнее закутался в тяжелое одеяло.

Слегка опешив, я тем не менее не мог упустить такую прекрасную возможность.

– Вообще-то да, – ответил я. – Давай зайдем внутрь и спокойно поговорим. Здесь довольно прохладно, тебе не кажется?

– Да, конечно. Извини, надеюсь, ты не сочтешь меня невоспитанным… Поднимемся в мою квартиру.

Мы вошли через другую дверь, на этот раз справа от прихожей, и зашагали по каменным ступеням на третий этаж. На каждой площадке валялись разномастные археологические объекты: обшарпанные известняковые балки, сломанные колонны и даже огромная купель, опрокинутая на бок и перекрывающая путь.

– Последний ремонт, – пробормотал Альвар извиняющимся тоном. – Не представляю, куда пристроить все эти излишки.

– Не волнуйся; многие убить готовы, чтобы жить в таком музее.

Он повернулся и выдавил смущенную улыбку.

– Мне здесь тоже очень нравится. Обожаю прошлое. Я отдаю себе отчет в том, что эта башня – кусочек живой истории, и делаю все возможное, чтобы стать достойным наследником своих предков.

Альвар казался болезненно застенчивым, и я посмотрел на него почти с нежностью. Почти.

Он провел меня через лабиринт коридоров башни. Некоторые я узнал, другие вели в помещения, которых накануне мы не видели. Комнаты с изразцами, детские, заброшенные несколько столетий назад, обеденные залы с накрытыми столами…

Когда мы поднялись на третий этаж, Альвар решительно направился в конец коридора – вероятно, в другой кабинет. Проходя мимо вчерашней комнаты с гобеленами, я улучил момент и вошел без приглашения.

– Моя книга! Надеюсь, она тебе понравилась. Однако это подарок моей жены, который мне очень дорог. Вообще-то за ним я сюда и пришел. – Не дожидаясь, пока меня остановят, я пересек комнату и взял свой экземпляр «Повелителей времени».

– А-а… так она твоя. Разумеется, – пробормотал он, наблюдая за тем, как я засовываю книгу во внутренний карман куртки, словно краду у него яйцо Фаберже. – Спасибо, что дал почитать. Правда, я только начал… Обязательно куплю себе экземпляр. Но скажи, что на самом деле тебя привело?

– Может, уйдем из этого коридора и поговорим в более теплом месте, Альвар?

– Рамиро. Рамиро Альвар. Прошу в мою библиотеку. Обогреть всю башню очень сложно, а я, как видишь, не выношу холод. Но ни за что на свете не переехал бы отсюда.

Я последовал за ним в его берлогу. Ничего общего с тем, что он показал нам накануне. Темно-красные и серые оттенки. Стиль более современный, чем вчера, но гостеприимный, свойственный человеку с хорошим вкусом. Объемное кресло располагало к приятным часам чтения в этом уединенном уголке. На огромном письменном столе лежали книги. Я заметил «Комментарии к „Семичастию“[35]35
  Свод законов, созданный при короле Альфонсо X (1252–1284). В качестве официального закона принят в 1348 г. и применялся в Испании и колониях до 1889 г.


[Закрыть] Альфонсо X» и «Размышления» Марка Аврелия. Стены были заставлены книжными полками, доходившими до потолка. Имелось и несколько древних пергаментов в рамках.

Я подошел к одному из них.

– Это документ о привилегиях, дарованных сеньорам Нограро в тысяча триста шестом году. За подписью Фердинанда Четвертого, – объяснил Альвар. – Видишь тяжелую металлическую печать? Это королевская печать: разделенный на четыре части щит, украшенный замками и могучими львами. На реверсе, хотя его и не видно, изображена рельефная фигура короля верхом на коне. Подобные древние документы чрезвычайно ценны. У меня всего лишь копия; оригинал хранится в Историческом архиве Алавы, в Витории.

Я попробовал расшифровать написанное, однако быстро сдался.

– Это испанский? Не могу разобрать ни слова.

Альвар застенчиво улыбнулся.

– Здесь нужна практика. В этом отрывке говорится: «Да не ступит он в тюрьму и не будет осужден, дабы в роду его не переводились достойные люди». Это наша частная семейная библиотека. Здесь я храню завещания, брачные договоры, сведения о приданом, назначения, доказательства дворянства, судебные иски и дела. Но позволь наконец узнать причину твоего визита.

– Мне сообщили, что ты сотрудничал с издательством «Малатрама». В связи с какой-то выставкой в ратуше.

– Верно, им требовалось разрешение на фотоматериалы, и я помог. У Прудена большой опыт работы с подобными публикациями. У него проблемы? Ты поэтому здесь?

– Нет-нет, у него все хорошо. Дело в другом, Альвар. Буду честен: этот роман попал к нему под псевдонимом. И он думает, что автор – ты, учитывая твои обширные знания о Средневековье. Что скажешь?

– Рамиро, Рамиро Альвар, – вновь поправил он. – И могу тебя заверить, что никакой роман в издательство я не отправлял. Клянусь именем своей семьи, что впервые вижу эту книгу. Не отрицаю: кое-что я сегодня прочел. Сюжет мне знаком, как и некоторые персонажи. Однако я ее не писал. Есть сотни других авторов и историков. Почему издатель подозревает именно меня?

– Не люблю лгать, – перебил я, – поэтому скажу прямо: Пруден получил рукопись по электронной почте, и наши технические специалисты определили, что письмо отправлено отсюда, из этой башни.

– Что?

Я увидел на его лице недоумение, растерянность и почти первобытный ужас.

– Рукопись отправил ты?

– Конечно же, нет! Я не писал этот роман и тем более не просил его опубликовать. Мне…

– Да-да, знаю, деньги тебе не нужны, это очевидно, – вмешался я.

– Дело не в деньгах. Я хотел сказать другое… – Он отчаянно вздохнул. – Просто я никогда не опубликовал бы именно эту историю, понимаешь?

Альвар плотнее закутался в одеяло. Мне хотелось обрушить на него тысячу вопросов. «Неужели ты не помнишь, как вчера вечером ходил по барам с инспектором полиции? Где твоя сутана? Почему ты вдруг стал мерзнуть? Сколько раз ты солгал и что тебя останавливает, мучает и разрывает на части?»

Однако я решил оставить Альвара наедине с его страхами, чтобы он сам вывел меня из этого лабиринта. Я хотел посмотреть, какие вопросы он мне задаст.

– Инспектор Унаи…

– Просто Унаи.

– Зачем ко мне приходит инспектор и спрашивает, не я ли автор этой книги? Кто-нибудь подал жалобу? Или возникла проблема с авторскими правами?

– Очевидно, ты не понял. Я из уголовного розыска. Специалист по профайлингу.

– Профайлинг… Ты психолог?

– Хотя у меня есть диплом психолога-криминалиста, я не психолог в обычном понимании.

– Я изучал психиатрию. Дистанционно. У меня есть университетские степени в области истории, юриспруденции, экономики… В том, что я считал полезным для управления семейными делами. Я по мере сил распоряжаюсь имуществом и финансами. И весьма удовлетворительно… Однако вернемся к цели твоего визита: расследованию преступления. Что произошло?

– Несколько дней назад погиб бизнесмен. Причина его смерти весьма необычна: отравление шпанской мушкой, средневековым афродизиаком. Вчера мы нашли двух девочек-сестер замурованными в квартире в Старом городе. Старшая умерла от истощения. Младшая чудом выжила и сейчас в больнице.

Альвар согнулся пополам и схватился за живот.

– Две девочки? Не понимаю. Зачем кому-то убивать детей? – прошептал он. – Прости, я с трудом переношу мысли о смерти. Дай мне немного времени…

– Конечно.

Я терпеливо ждал. На несколько секунд он погрузился в горе. Я бы отдал двадцать два плюшевых медведя своей дочери, лишь бы узнать, что в этот момент происходит у него в голове. Я хотел сфотографировать Альвара, запечатлеть выражение его лица, но не нашел предлога, чтобы вытащить телефон.

– Значит, кто-то убивает людей средневековыми методами, – пробормотал он наконец.

– Это одно из направлений расследования, – признал я.

– Могу только сказать, что я не публиковал роман, не связывался с издателем и тем более никого не убивал. Полагаю, ты попросишь предоставить алиби, что, конечно, будет не так просто. В основном я работаю один. Не знаю, когда произошли убийства, но Клаудия может подтвердить, что я постоянно здесь. Ко мне время от времени приезжают родственники; возможно, они чем-то помогут. А еще мэр, члены совета, жители Угарте… Я не знаю, что нужно для расследования.

– Ладно. На сегодня хватит. Я вернусь через несколько дней, и мы всё проясним.

Альвар с облегчением кивнул, и мы молча спустились вниз. Казалось, вся тяжесть мира легла на его гранатово-красное одеяло.

Когда мы прощались на крыльце, он схватил меня за локоть, как утопающий.

– Унаи… Мне правда жаль, ужасно жаль погибших. Я желаю тебе удачи в расследовании.

Этот Рамиро Альвар не имел почти ничего общего с самоуверенным священником, которого Эстибалис водила по барам. Он сжал губы, словно человек, который скрывает слишком много тайн и боится ненароком что-то сболтнуть.

У него на лице отросла щетина, хотя накануне он был гладко выбрит. И голос… Этот тихий голос извинялся за то, что существует, за то, что занимает пространство. Я мог бы поклясться, что уловил в его глазах безмолвный крик, нечто вроде: «Не оставляй меня здесь одного!»

Я до сих пор не уверен, что было в этих светлых испуганных глазах: мольба о помощи или предупреждение держаться подальше. До сих пор себя спрашиваю.

По пути к машине меня не покидало ощущение, что обитатель башни наблюдает за мной из своего укрытия. Сев за руль, я набрал номер напарницы.

– Эсти, ты уже пришла в себя?

– По-твоему, я первый раз напиваюсь? Я в больнице с Ньевес и твоим дедушкой. Ей лучше. Она спрашивала о тебе.

– Скоро приеду. Можешь выйти из палаты? Есть рабочий разговор.

Я услышал звук закрывающейся двери и учащенное, как всегда, дыхание Эстибалис, пока она шла по коридору.

– Ладно, теперь я одна… Где тебя носит весь день? Ты не отвечаешь на мои звонки. Нашел что-нибудь интересное?

– Вроде того. Я был с Альваром в его башне. Но сначала расскажи, что ты узнала вчера вечером. Он принимал какие-либо наркотики?

– Насколько мне известно, нет. Я ни на секунду не выпускала его из виду, за исключением тех раз, когда он ходил в туалет. И знакомых у него в Витории, похоже, нет, он не привык гулять по городу ночью.

– Он пил?

– Пару бокалов вина. Больше ради моего удовольствия, чем по привычке.

– Всего пару?

– Всего пару, – заверила Эсти.

– Как по-твоему, он любит выпить?

– Я бы сказала, что нет. Он выпил много воды и несколько раз ходил отлить. Думаю, он стремился все контролировать, хотя и не отказывался, когда я предлагала купить ему выпивку. Но я не видела его пьяным, он был в трезвом уме. Постоянно начеку, ничего не упускал из виду.

– Просто чтобы внести ясность: мы по-прежнему говорим о работе? Ты выманила его из зоны комфорта, чтобы узнать, не замешан ли он в убийстве? Или это твоя личная жизнь, и я не должен вмешиваться?

– А ты разве не этим занят?

– Играть роль старшего брата? Ни за что. Ты в состоянии о себе позаботиться, и я не собираюсь подвергать сомнению твои вкусы. Я понимаю, что он…

– Харизматичный?

– Он король харизмы, но дело не только в этом. Он красивый, обаятельный…

– Может, забронировать вам двоим номер в отеле? – перебила Эсти.

– Не глупи. Я имею в виду, что понял бы, если б ты на него запала.

– Я этого не говорила.

– Да, не говорила.

– Ты расскажешь Альбе? – спросила она.

– Как подруга, она тебя поняла бы; как начальник… боюсь, Альба сочтет это непрофессионализмом с твоей стороны. Мы ведем расследование. К тому же я не хочу обременять Альбу новыми заботами. Происшествие с Ньевес выбило ее из колеи, не говоря уже о всей этой истории.

– Значит, ты пока сохранишь мою тайну?

– Даже если придется соврать шефу, жене и матери моего ребенка?

– Да, – решительно сказала Эсти, хотя в ее голосе я уловил нотку вины. Знакомое чувство.

– Ты знаешь ответ: разумеется. Только ради тебя. Ради всех остальных я не стал бы лгать Альбе, мне от этого не по себе. Так что не бери в привычку.

– Ты до сих пор не сказал, зачем ездил в башню.

– Чтобы закончить начатое и еще разок взглянуть на Альвара в его среде обитания после того, как ты его оттуда вытащила. И знаешь что? Сегодня он ничего не помнит. До такой степени, что даже меня не узнал.

– То есть как? – не поверила Эсти.

– Он был не в сутане. Выглядел помятым. Темные круги под глазами, вчерашняя щетина, усталый вид. Готов поклясться, он думал, что провел бессонную ночь в башне. И похоже, существование романа его озадачило. Он не помнил, что я вчера оставил книгу. Однако не хотел с ней расставаться, смотрел на нее, как на реликвию. Мне даже стало немного его жаль. Когда я сообщил ему о погибших, он очень расстроился. Но вот что любопытно: даже не поинтересовался именами жертв. Я бы сказал, что больше всего его потрясло известие о девочках. И кстати, мы имеем дело с гением. У Альвара есть ученые степени в области права, истории, экономики и… психиатрии. По его словам, он изучал все это на благо семейного наследия.

– Погоди, Кракен, давай помедленнее, я сегодня плохо соображаю. Хочешь сказать, у нашего подозреваемого амнезия?

– Понятия не имею, Эсти. Понятия не имею.