Текст книги "Корни ненависти"

Я заработал локтями, пробираясь через толпу. Некоторые из присутствующих воззрились на меня так, будто увидели призрака. Я заметил в их глазах испуг. Многие перекрестились. Но я уже целиком был занят другим: попыткой угадать, что происходит под пологом.

А там мой брат Нагорно, не обращая внимания на зрителей, с кем-то совокуплялся. Святая Римская Церковь осуждала плотские сношения, во время которых мужчина находился не сверху, а также запрещала наготу в постели. Однако Нагорно снял рубашку, выставив напоказ блестящую темную спину с множеством шрамов, полученных им на поле боя. По бокам от него белели женские бедра. Она все еще была в ночной сорочке, но выражение лица и стоны не оставляли сомнений в том, что действия моего брата дарят ей наслаждение.

Два года я не видел эти дорогие мне черты, эти золотистые глаза, бледные губы и такие же черные, как у меня, волосы. Оннека наслаждалась обескураженными взглядами зрителей, привыкших к ужасу и страданию на лице новобрачной.

«Ради бога, Оннека! Если тебя заставили делать это при свидетелях, то хотя бы притворяйся девственницей», – подумал я.

Она совокуплялась с моим братом, и тем не менее я беспокоился за нее.

Ни один из двоих не сдерживал криков удовольствия. Когда наконец наступила развязка, Нагорно откатился в сторону, беззастенчиво демонстрируя гостям свое обнаженное мускулистое тело. Дюжина любопытных голов склонилась ближе, дабы засвидетельствовать результат баталии. Три избранные матроны отодвинули занавеску и осмотрели постель. И вот оно: пятно крови, на которое так надеялся ее отец.

Я вздохнул с облегчением, вспомнив об изобретательности Оннеки. Она никогда не оставила бы на волю случая что-то столь важное.

Мы оба знали, как сымитировать утраченную девственность. Обычно в интимном месте невесты прятали куриную кровь. Несколько лет назад, планируя нашу помолвку, мы с Оннекой смеялись над этим в моей постели, понимая, что отец потребует доказательство ее невинности.

Не думаю, что в то мгновение она меня узнала. Ее куда больше заботило то, как сохранить достойный вид, будучи в одной сорочке, и не открыть слишком многого нашим не в меру любопытным вассалам. Зато брат меня точно заметил. Мы встретились глазами лишь на секунду; он сжал губы и удовлетворенно улыбнулся.

Моя рука, движимая яростью, невольно метнулась к спрятанному под плащом кинжалу. Но другая рука, поменьше, не позволила мне обнажить оружие.

– Здесь граф де Маэсту, сир, – предупредила Аликс.

Фуртадо де Маэсту по-прежнему выглядел внушительно, хотя заметно сдал с нашей последней встречи: некогда блестящая шевелюра поседела, черты лица исказила гримаса напряжения. И все же он остался верен привычке всегда одеваться так, словно каждый день выдавал дочь замуж. Недаром своим состоянием он был обязан торговле сукном, пользующимся большим спросом у жителей Кастилии. Благодаря Маэсту гильдия ткачей стала крупнейшей в Новой Виктории, бывшем предместье Сан-Мигель. Десятью годами ранее король Санчо Мудрый подписал нашу хартию, фуэро[15]15
  В Испании Средних веков – закон, устанавливающий привилегии, а также права и обязанности жителей городской или сельской общины.


[Закрыть], присоединив Новую Викторию к Вилье-де-Сусо. На бумаге два района образовывали один окруженный стеной город, Викторию, расположенный на границе королевства. Однако стены с воротами разделяли нечто большее, чем улицы и кварталы.

– Возможно ли это, мой дорогой Дьяго? Вы живы! – прошептал граф, тревожно озираясь по сторонам.

– Как и всегда, – с досадой ответил я. – Извольте мне кое-что объяснить, дорогой друг. Мы попрощались с условием о помолвке. Вы обещали стать моим любимым тестем. А кто я теперь? Брат мужа вашей дочери, моей нареченной?

Жестом призвав меня хранить молчание, он сделал знак в сторону лестницы, ведущей на третий этаж. Я взглядом приказал Аликс де Сальседо подождать в спальне вместе с остальными. Явно не испытывая восторга по этому поводу, она все же подчинилась.

– Вы не попрощались, сеньор, – выпалил граф, когда мы остались наедине. – Вы просто исчезли.

– У меня были на то причины. Я не обязан отчитываться.

– Разумеется. Моя убитая горем дочь ждала вас, и я держал обещание обручить ее с вами, поверьте. Но затем пришло известие о вашей смерти. – Он вытер рукавом губы, смахнув оставшиеся после трапезы крошки, извлек из обитого бархатом сундука письмо и протянул мне.

Ознакомившись с содержанием, я спросил:

– Кто его доставил?

– Посыльный, полагаю.

– И вы поверили?

– Как же было не поверить? Здесь масса подробностей о том, как ваш корабль потерпел крушение у берегов Сицилии.

Человек, написавший письмо, обладал сведениями, известными лишь немногим: что я пересек Альпы по пути в Сицилию и шторм отделил нас от других кораблей. О чем еще он знал?

– Все так, я путешествовал морем и попал в шторм. Корабль действительно сбился с пути, и нас отнесло к Сицилии. Однако судно не затонуло, и никто не погиб. Даже я, как видите. Значит, из-за письма, доставленного неизвестным посланником, вы отдали обещанную мне невесту моему брату? – спросил я, повышая голос.

– Ш-ш-ш! Ведите себя прилично. Вы в моем доме, и большинство гостей вас не видели; нам еще предстоит это уладить. Отвечая на ваш вопрос: да, я поверил письму, потому что на нем стояла королевская печать. Я не счел нужным сохранить конверт, поэтому не могу вам его показать. Но вот символ короля – тамплиерский крест.

Глянув в конец послания, я невольно хмыкнул.

– Знак Санчо Мудрого…

– Нашего нынешнего монарха. Или вы знаете другого правителя в землях Наварры?

«Не может быть. Он не стал бы так жестоко разрушать мое будущее после всего, что я для него сделал», – подумал я.

– Ступайте, поспите немного, сир. Уже поздно. Видно, что вы устали с дороги; у вас в волосах кровь. Вам нельзя здесь оставаться – будет скандал. Позвольте старому другу достойно отпраздновать свадьбу дочери, а завтра посмотрим, как можно уладить это недоразумение. Боюсь, вы столкнетесь с более серьезными проблемами, чем тот факт, что брат украл у вас невесту. Нагорно, новый граф дон Вела, подчинил себе дворян, недавно поселившихся в Новой Виктории, и, по мнению старожилов Вильи-де-Сусо, слишком к ним благоволит. Если мой никчемный сын продолжит развлекаться крестовыми походами и не заведет наследников, согласно подписанному сегодня брачному договору потомки Оннеки станут графами де Маэсту. Таким образом, этот брак объединит мое состояние с тем, которое когда-то принадлежало вам. Нагорно и Оннека будут владеть всем, что находится в этих стенах.

3. Крыши Сан-Мигеля
Унаи

Сентябрь 2019 года

Я поспешил наверх по узкой лестнице в главный зал, где Альба ожидала новостей.

– Нужно вызвать подкрепление. И побыстрее! – сказал я, возможно, слишком громко. – Необходимо перекрыть все выходы. У нас покойник; похоже, его отравили.

Достав телефон, Альба начала звонить. Двери в зал Мартина де Салинаса были закрыты. Все, кто пришел на презентацию книги, находились внутри, не подозревая о том, что происходит в считаных метрах от них.

В это мгновение я уловил тень на лестнице, ведущей наверх.

– Оставайся здесь, – прошептал я Альбе. – Мне кажется, я только что увидел… монахиню?

Миновав огромное окно, выходящее на задний фасад церкви Сан-Мигель, я поднялся на третий этаж, стараясь не производить шума.

Это и в самом деле была монахиня в белом одеянии и черной головной накидке.

– Стоять! Ни с места! – закричал я.

Проигнорировав мой приказ, женщина кинулась к аварийному выходу из здания. Не ожидая такой прыти, я на пару секунд замешкался, а затем побежал следом за ней на террасу, несколько ступеней которой примыкали к крыше церкви. Монахиня перепрыгивала с крыши на крышу, удаляясь от меня.

– Стоять! – повторил я, понимая, что не смогу ее догнать. Поэтому сменил тактику, решив действовать на опережение.

Монахиня тем временем достигла дальнего конца крыши, и ей не оставалось ничего другого, как спрыгнуть на землю, в один из узких проходов между церковью и дворцом. Выхода оттуда не было: окаймленные кустами лаванды проходы упирались в отреставрированную средневековую стену. Я прыгнул в один из них и притаился за углом в тени перекидного мостика.

Монахиня тоже спрыгнула с высоты нескольких метров и перекатилась по земле.

«Вот вы и в ловушке, сестра», – подумал я.

Однако не успел подбежать к ней, как она вскочила на ноги и понеслась прочь. Я погнался следом, но, когда свернул за угол… она уже исчезла. Испарилась.

Спрятаться здесь было негде. Кусты лаванды росли невысоко, а проход заканчивался у стены.

– Стоять! – крикнул я в третий раз.

Увы, мои крики были напрасны, как и поиски. Дважды обойдя проходы и обшарив кусты, я набрал номер Альбы.

– Скажи охраннику, что я застрял между дворцом и церковью Сан-Мигель, под отреставрированной стеной.

– Я пытаюсь координировать весь этот бардак. Что ты там делаешь?

– Собери показания у всех во дворце, – сказал я. – Узнай, не заметил ли кто-нибудь что-то необычное. Также необходимо оцепить площадь Мачете и опросить людей, работающих на средневековой ярмарке.

– Что мы ищем?

– Монахиню. Только никаких наводящих вопросов. Не упоминай ее, если этого не сделает свидетель. Я не хочу, чтобы кто-то начал выдумывать.

4. Южные ворота
Дьяго Вела

Зима, 1192 год от Рождества Христова

Бессонную ночь разорвал женский крик. Заря уже позолотила верхушки зубцов на крепостной стене, а я все еще беспокойно ворочался в своей старой постели, пустой и заиндевелой. Огонь в спальне погас до рассвета, и ночная сырость не давала мне уснуть. По крайней мере, я не видел во сне кораблекрушений.

Голос доносился со стороны Руа-де-лас-Тендериас.

– Графа нашли! Графа нашли!

Открыв некогда принадлежавший мне сундук, я выбрал самую приличную одежду: ни к чему, чтобы меня снова приняли за бродягу. Потом умылся водой из таза и побежал вниз.

Мне не пришлось спрашивать, где обнаружили графа. Достаточно было следовать за потоком испуганных людей.

Вскоре я оказался у Южных ворот. За городом, поверх стены, возвышался шпиль церкви Сан-Мигель, равнодушный к трагедии.

Над покойником склонились несколько голов. К тому времени как я протолкался ближе, тело уже остыло.

Передо мной лежал человек, которому суждено было стать моим тестем, – граф Фуртадо де Маэсту…

Когда мы прощались накануне вечером, он пребывал не в лучшем состоянии, выглядел обеспокоенным и изможденным. От одного рукава пахло рвотой – очевидно, граф вытирал им рот. Я списал это на переедание и обилие вина.

Мне уже приходилось видеть подобные преступления, однако необходимо было удостовериться. Только вот как подтвердить свои догадки, когда вокруг толпятся люди?

Я наклонился ближе. Хотя темная материя хорошо скрывала пятно, я разглядел, что умерший обмочился кровью.

В то же мгновение я заметил Аликс де Сальседо, но уже без злополучной белой совы. Волосы девушка спрятала под токой с тремя вершинами – весьма необычная деталь. Впрочем, я приберег свое любопытство на потом и взглядом попросил ее подойти.

– Граф был достойным человеком. Я думала, он умрет от старости, – сказала она вполголоса, не отрывая глаз от окоченевшего трупа.

– Не могли бы вы раздобыть мне кролика? – прошептал я.

– Живого или мертвого?

– Главное – со шкуркой.

– Вряд ли сейчас кого-то выпустят из города… Правда, сын мясника держит кроликов у себя во дворе. Мне купить или украсть?

Я сунул пару монет в ее смуглую ладонь. У нее были мозолистые руки человека, привыкшего обращаться с оружием – или кувалдой.

– Куда его принести?

– В особняк графа, там и встретимся.

Не успел я отвернуться, как она исчезла.

– Ступайте по своим делам! – крикнул я. – Пусть кто-нибудь пригонит телегу и мула. Нужно отвезти доброго графа в его дом.

– Это вы, господин дон Дьяго Вела? – спросил арбалетчик.

– Верно, Парисио. Вам сообщили о моей смерти, но я вернулся. Скажите всем, что я здесь и готов выслушать жалобы, как всегда. Однако, прежде чем я наведу порядок в Виктории, надо разрешить эту чрезвычайную ситуацию.

– Теперь жалобами занимается ваш брат, граф Нагорно. К кому из вас нам обращаться?

Я улыбнулся, изобразив спокойствие.

– Ко мне, разумеется. Он примет на себя дела, только когда я и вправду околею.

Все с облегчением рассмеялись.

Тело де Маэсту перенесли в дом, подняли по старой лестнице на господский этаж и положили на кровать, где всего несколькими часами ранее его дочь консумировала брак с моим вероломным братом.

– Ковщица здесь? – спросил я, раздевая покойника.

В этот момент появилась Аликс де Сальседо с белым кроликом.

– Всем выйти, – приказал я.

Ремиро, пожилой слуга графа, и двое горожан, сопровождавшие меня в особняк, спустились по лестнице, которая скрипела и стонала под тяжестью их шагов.

Аликс, однако, не повиновалась. Выражение ее лица говорило: «Я ни за что отсюда не уйду».

– Как хотите. Вы умеете обращаться с бритвой?

– Раньше я брила отца и братьев. У меня твердая рука.

– На сей раз предстоит побрить кролика.

– Простите, сир?

– Или это сделаю я, а вы вскроете тело. Нужно торопиться, пока кто-нибудь не вернулся и не помешал нам.

Без лишних вопросов Аликс достала кинжал и отошла к окну, где было больше света. Я поднял тунику графа, чтобы разрезать живот и вынуть внутренности. Затем осторожно, стараясь их не касаться, захватил органы куском ткани и положил в умывальник.

– Принесите мне кроличью шкурку, Аликс. Надо потереть ее о внутренности.

– Что вы хотите узнать?

На шкурке выступили волдыри, часть кожи как будто обгорела.

– А вот что. Несколько лет назад один врач из Памплоны показал мне этот способ. Перед вами результат действия нарывника, если применить его в большем количестве, чем следует.

– Вы про тот бурый порошок, который солдаты используют в борделях, когда их подводит мужество?

Я улыбнулся.

– Для послушницы вы прекрасно осведомлены. От своих братьев, полагаю? – спросил я, пока не касаясь тайны ее трехвершинного головного убора.

– Да, от братьев, сир. Могу ли я по крайней мере перед вами не притворяться, что краснею от подобных речей? Быть хорошей христианкой так утомительно…

– Не притворяйтесь, меня трудно шокировать. Старый граф жил с женщиной?

– Говорят, после смерти жены он проливал слезы на ее могиле и предпочитал молиться у холодного алтаря, а не делить с кем-то теплую постель.

– Значит, он не нуждался в порошках.

– Если честно, мне трудно представить человека, более чуждого плотским желаниям.

– Тогда надо найти кого-нибудь, кто разбирается в ядах… – пробормотал я, помещая внутренности обратно в тело и стягивая пояс на тунике. – Не могли бы вы смыть кровь, избавиться от кролика и помалкивать о том, что здесь видели?

Не успел я озвучить просьбу, как Аликс быстро и четко исполнила мои указания. Вместе с тем девушка не производила впечатления покорной овечки. Напротив, она казалась бунтаркой, как и моя неукротимая сестра Лира.

* * *

К слову о ядовитых созданиях… Я разыскал Нагорно в маленькой мастерской, расположенной по соседству с семейной кузницей. Мой брат мог бы стать выдающимся ювелиром, не родись он в привилегированной семье.

При помощи миниатюрного молоточка Нагорно ковал из золота и эмали брошь с изображением орла, отгоняющего змею, которая обвила его шею.

– Мастеришь украшение для своей жены? В последние годы Церковь выступает против показной роскоши, – сказал я.

– Входи без стука, брат, – ответил он, не прерывая занятия. Глухой звук его голоса напоминал тихое шипение. – Для тебя дверь всегда открыта. Папа Целестин Третий[16]16
  Джачинто Бобоне Орсини – Папа Римский с 1191 по 1198 г.


[Закрыть] запретил преуспевающим купцам носить меха, драгоценные камни и пояса с вычурными пряжками. Но поскольку моя жена не из числа этих выскочек, ей не придется скрывать мои дары. Я рад, что ты жив, дорогой Дьяго.

– Однако куда счастливее ты выглядел вчера, когда считал меня мертвым, – заметил я, усаживаясь на столешницу.

Нагорно со вздохом отложил работу над украшением.

– Ты оскорблен, Дьяго? Кто-то должен был спасти нас от анархии, которую ты оставил после себя два года назад. Я сделал это ради нашей семьи.

– Женившись на моей нареченной?

– Ты исчез без объяснений, сказав только: «Я вернусь». Шли месяцы, и твое обещание выглядело все менее правдоподобным. Может, расскажешь, почему ты уехал?

– Не могу, Нагорно. Король Санчо Мудрый, прибегнув к завуалированным угрозам, поручил мне миссию, от которой нельзя было отказаться. Я не предвидел, что путешествие обернется столькими трудностями. Я до сих пор не побывал при дворе в Туделе, опасаясь, как бы король не отправил меня бог знает куда с еще одним рискованным поручением. Возможно, через несколько лет я смогу рассказать тебе, что произошло и во что я ввязался, но не сейчас, – солгал я. Нужно было выяснить, много ли знает Нагорно.

– Договорились, – кивнул он. Мой брат всегда умел вовремя отступить. – Ты в самом деле расстроен, что я женился на Оннеке? Для меня это стало настоящей жертвой. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу брак. Сколько раз я оставался вдовцом?

– Слишком часто, – пробормотал я.

– Будь я уверен, что ты жив, никогда не женился бы на ней. Но Оннека отвергла два предложения руки и сердца, а тебе известно, что по законам Наварры женщина обязана принять третье.

– Кто сделал эти предложения?

– Сеньор де Ибида, Бермудес де Гобео, и Видаль, сын сеньора де Фунеса.

– Выживший из ума старик и несмышленый ребенок… Неудивительно, что граф их отверг.

– Их отвергла Оннека, – поправил Нагорно. – Не стоит ее недооценивать.

– И в мыслях не было. К тому же их земли мало что принесли бы ее отцу. Родственники низшего происхождения, мелкая знать…

– Теперь ты видишь, что я оказал тебе услугу, брат?

– Вчера ты получал от этого удовольствие.

– Всякая жертва заслуживает награды. Не терпится узнать, какова наша дама наедине, без свидетелей… Хотя, может, ты сам мне расскажешь?

– Как ты верно заметил, отныне это меня не касается. – Я изобразил фальшивую улыбку, уже начиная к ней привыкать.

– Нет, дело в другом. Ты видел, что моя госпожа неравнодушна ко мне, и это тебя гложет. Ты никогда не сомневался в своей доблести, но теперь… Я вижу все оттенки твоего гнева и то, что таится у тебя в душе после увиденного, – сомнение.

Я проигнорировал укол. Нагорно пытался нащупать мое слабое место, словно тупой палаш, бьющий в плечо, бедро, спину, выискивая под доспехами точку, где скрывается открытая рана. Однако бессонная ночь залечила рану от предательства Оннеки. Она больше не кровоточила. Окружающие не должны ничего узнать: нельзя показывать слабость нашим врагам. А враги у меня, без сомнения, были. Вопрос в том, насколько близко.

– Ты знаешь, что тебе придется подарить ей наследника. – Теперь я бередил старые раны.

Лицо Нагорно застыло маской – верный признак того, что я причинил ему куда больше боли, чем смел надеяться.

– Да, конечно, именно этого от меня ждут.

– И как ты думаешь выкрутиться, брат? – не отступал я.

– Всему свое время, брат.

– Хорошо. Я не сомневаюсь в твоей способности обманывать: ты найдешь лазейку. Лучше поговорим о другом. Что тебе известно о письме, которое превратило меня в покойного графа Велу?

– Посыльного никто толком не разглядел. Рассказы дозорных противоречат друг другу. Никто не смог ответить мне на вопрос, как он выглядел. Двое стражников клялись, что видели его в сумерках возле Южных ворот. Я приказал им идти по следу, но они потеряли его за Мельничным протоком.

– Значит, надо было идти самому! – вскричал я. Мое терпение лопнуло.

– Письмо предназначалось графу де Маэсту. Как тебе известно, я хорошо разбираюсь в подделках…

– Не скромничай, ты мастер в этом деле.

Нагорно улыбнулся, признавая свои грехи. Тщеславие никогда не было ему чуждо.

– Я веду к тому, что мне удалось как следует рассмотреть королевскую печать, Дьяго.

– Все можно подделать.

– Да, все можно подделать, – согласился он. – Я сам научил тебя этому. Однако письмо было от короля Санчо Мудрого, а подделка королевского письма является государственной изменой и карается повешением. Вряд ли кто-то пошел бы на подобный риск. Так что же мне оставалось, брат, как не оплакивать тебя и не взять на себя ответственность за благополучие нашей семьи?

Я схватил его за горло, устав от бесконечного притворства и уверток.

– Ни на секунду не поверю, что ты считал меня мертвым. Мы с тобой побывали в разных передрягах и знаем, что нас нелегко свести в могилу. Я должен выяснить, кто отправил послание.

Нагорно наконец сбросил маску, и мы могли поговорить начистоту.

– Значит, по-твоему, не король?

– Не вижу причин, зачем ему так поступать.

– Ты мне не поверишь, но я здесь тоже ни при чем.

«Нет, не поверю, Нагорно. Ты повелитель лжи. Как я могу тебе верить, если знаю тебя с самого рождения?» – подумал я, но ничего не сказал. В этом не было смысла. Лучше сменить тему.

– Есть еще кое-что. Ты позвал сюда нашего дорогого Гуннара.

– Верно.

– Зачем?

– При дворе Туделы высокий спрос на рог единорога.

По мнению многих надежных источников, рог единорога являлся лучшим средством для поддержания эрекции. Однако его невозможно было найти. Из путешествий по северным морям Гуннар привез удобную замену, и никто не обнаружил разницы.

– Бивень нарвала – единственный афродизиак, который пользуется спросом при дворе?

– Он дороже других и, по крайней мере, себя окупает.

Я не стал высказывать подозрений относительно нарывника. Этот жук не водится в Наварре. Он обитает в теплых краях, и кому-то пришлось везти его издалека. Впрочем, в Виктории было много негоциантов. Вопрос в том, имеет ли Нагорно – или Гуннар – какое-либо отношение к этому делу?

Ударил колокол, возвещая о кончине одного из горожан.

– Тебе известно о смерти моего тестя? – спросил Нагорно.

– В этом городе ничего невозможно утаить. Как Оннека?

Брат искоса посмотрел на меня.

– Страдает, – с удрученным видом пробормотал он.

Я в замешательстве отвел взгляд. Неужели Оннека что-то для него значит?..

– Похороны графа начнутся в полдень, – ледяным тоном продолжил Нагорно. – Я заплатил за хор плакальщиц. Думаю, весь город придет в особняк графа на традиционный поклон. Хорошо бы нас увидели там вместе…

– Ты нанял плакальщиц?

– И заказал надгробную песнь для моего любимого тестя. Граф заслуживает всех почестей, какие я могу себе позволить. Он был человеком чести. Оннека сейчас в спальне, бдит возле тела отца. Нас всех должны увидеть там вместе. Придут окружной судья, алькальд, пристав, королевский наместник и священник церкви Санта-Мария. Я договорился, чтобы графа похоронили на нашем кладбище. Он теперь член семьи, так пусть найдет успокоение среди рода Вела.

Я кивнул, на этот раз соглашаясь с Нагорно.

Когда мы выходили из маленькой мастерской, от меня не укрылось, что он положил брошь для Оннеки в потайной карман своей роскошной красной туники.

Мы направились в сторону кантона Армерия. Улицы были заполнены рыночными лотками и поросятами, по дороге нам то и дело приходилось огибать водовозов и торговок всякой мелочью. Через несколько домов мы увидели толпу соседей, пришедших засвидетельствовать почтение семье графа. Явились все: из Новой Виктории, из Вильи-де-Сусо и даже из предместья ножовщиков за городской стеной.

Согласно древней традиции, семья умершего собиралась у тела своего близкого и ждала, пока все местные жители поднимутся в комнату, где лежал покойник. Если семья была из бедных, покойника оставляли на обеденном столе – обычно он представлял собой доску, которую устанавливали каждый вечер, когда домочадцы собирались на трапезу. Затем участники церемонии приносили соболезнования родственникам усопшего, а те всякий раз отвечали кивком. Ритуал был долгий и утомительный, но его соблюдали в Виктории уже много веков, и отказаться не представлялось возможным.

– А остальные дети графа будут присутствовать на похоронах?

– Вряд ли. Его никчемный старший отпрыск находится в Эдессе[17]17
  Древний город на Ближнем Востоке.


[Закрыть], где убивает неверных. А двух младших дочерей заточили в темницу.

– Обеих? – удивленно спросил я.

Нагорно не соизволил ответить. Целиком занятый мыслями о похоронной церемонии, которой ему предстояло руководить, он встал у входа в особняк графа, наблюдая за входящими.

Я знал о семейной традиции заточения молодых девушек. Когда рождалось слишком много дочерей, графы де Маэсту отправляли их в какой-нибудь близлежащий приход, где для этих целей возводилась каморка, и девочки посвящали свою жизнь молитве, замурованные в крохотном пространстве. Одни добровольно, другие нет.

Я уже собирался войти в дом, когда Нагорно осторожно взял меня под локоть и прошептал:

– Ты еще не спросил, не я ли покончил с добрым графом. Означает ли это, что у нас перемирие?

– Не спросил. Хотя у тебя есть мотивы, средства и ты никогда не испытывал недостатка в воображении.

– Так это перемирие? – настаивал он.

– Да.

– Почему?

– Потому что ты тоже меня не спрашивал, – ответил я.

Мы молча вошли в особняк. У подножия узкой деревянной лестницы толклись соседи: одни поднимались наверх, другие спускались. Прощание грозило затянуться на все утро.

Я представил Оннеку, в одиночестве сидящую рядом с телом отца – телом, которое я осквернил. Я ощутил укол вины.

Однако в это самое мгновение на наши головы обрушился деревянный ад: древняя лестница провалилась под весом стольких людей. Раздался оглушительный грохот падающих досок, и мы оказались погребены под кучей окровавленных рук и ног, придавленные тяжестью мертвых тел.