Текст книги "Корни ненависти"

17. Новый собор
Унаи

Октябрь 2019 года

К двенадцати часам похороны Ньевес подошли к концу. Не буду вдаваться в подробности. Хочу оставить при себе горе Альбы, свидетелем которого стал. Эстибалис тоже была очень расстроена: мне пришлось незаметно от Альбы помешать ей отвесить пинка заброшенной могиле, оказавшейся у нее на пути. Альба прочла стихотворение Майи Энджелу: «И все же, как пыль… я снова поднимаюсь». Затем она уехала с Дебой в Лагуардию. Я же направился в Виторию, к ступеням Нового собора, с конкретной целью: найти юного скейтбордиста.

Я насчитал их сразу девять, целую банду. В кепках, капюшонах, с пирсингом.

Ни следа Матусалема.

Мату был моим неофициальным компьютерным консультантом. Я обращался к нему только – подчеркиваю: только – в случае крайней необходимости. Например, когда Милан заходила в тупик, как в текущем расследовании.

Я питал неподдельное уважение к этому колючему, нелюдимому сквернослову. Не только из-за его не по годам развитого интеллекта, но и потому, что Мату смотрел на вещи яснее, чем большинство взрослых. Он сумел вовремя свернуть с преступной дорожки, которая в восемнадцать лет привела его в тюрьму из-за мошенничества с кредитными картами. Тасио Ортис де Сарате, осужденный двадцать лет назад за двойное убийство в дольмене, взял парня под свое крыло, благодаря чему его никто и пальцем не тронул за весь срок пребывания за решеткой. С тех пор Мату был предан ему до гроба.

А вот мне он оказывал услуги неохотно. Однако ни к кому больше я обратиться не мог: Голден Герл, другой мой контакт из хакерской среды, исчезла с радаров вместе со своими фальшивыми личностями после «Дела о водных ритуалах».

Я наблюдал за группкой ребят, сидя на скамейке в парке Флорида возле большого тиса, будившего мрачные воспоминания. И уже собирался уйти, когда заметил Мату у ступеней храма. В свои двадцать он по-прежнему выглядел как ребенок: такой же маленький, худой и безбородый, как и два года назад. Типичный персонаж из манги: огромные оленьи глаза и крашеные синие волосы под вечным белым капюшоном. Я узнал его по доске с изображением библейского патриарха Мафусаила. Парень имел художественный талант и состоял в группе уличных художников, украшавших городские стены муралами.

Будучи параноиком в силу своей профессиональной деятельности, Матусалем почувствовал мое присутствие за двадцать метров и жестом велел не подходить ближе.

Я безропотно остался на скамейке, наблюдая за голубями, и вскоре услышал за спиной юношеский голос:

– Жди в саду Секрето-дель-Агуа.

Я повиновался, как ягненок. В тот день на меня снизошла покорность: я только что похоронил тещу и был не в настроении спорить.

Я неторопливо пересек парк. Мимо проезжали велосипедисты, пенсионеры тянули тележки с покупками, собаки вели хозяев сквозь лабиринт гигантских деревьев. Словом, жизнь текла своим чередом, безразличная к той пустоте, которая образовалась в жизни самых дорогих мне людей после смерти Ньевес.

Я шагнул через металлическую калитку в сад Секрето-дель-Агуа, укромный уголок с сотнями высаженных квадратами растений.

Вскоре появился Матусалем в белой куртке с капюшоном.

– Сколько раз тебе говорить: я не хочу, чтобы меня видели в компании легавого! – прошипел он, оглядываясь через плечо.

– Знаю, Мату. Прости. Мне нужно пробить одно имя. У тебя на это уйдет пять минут, а у моей команды – целая вечность.

– Я не хочу снова тебе помогать. Каждый раз, когда ты меня впутываешь, я делаю то, чего не должен, – пробормотал он.

– Речь идет о девочках…

– Какие девочки? Те, которых похитили?

– О каких еще девочках стал бы тебе рассказывать инспектор уголовного розыска?

– Что с ними случилось? В газетах нет подробностей, только то, что Стефанию нашли мертвой, а младшая сестра умерла вчера. Я поверхностно знал Фани, моя подруга иногда тусовалась с ее компанией. В последние дни только об этом и говорят.

– Да, здесь все друг друга знают… И отвечая на твой вопрос: какой-то ублюдок замуровал их заживо. В Старом городе, на Кучи. Пока мы с тобой развлекались, попивая карахильо[45]45
  Испанский кофейный напиток, смесь кофе и бренди или рома.


[Закрыть], в нескольких метрах над нашими головами две девушки звали на помощь. Никто их не услышал. Ни ты, ни я, ни соседи. И уж точно не друзья Стефании, которые, вероятно, ходили мимо парадной двери, под окнами этой самой квартиры. Сестры погибли от голода и жажды. Ойана видела, как умерла Стефания. А затем ей пришлось несколько дней находиться с трупом на шести квадратных метрах. Когда мы ее нашли, девочка была в тяжелом состоянии и ничего не могла сказать. А вот ты можешь пролить свет на это преступление.

Суровая правда подействовала: несмотря на показное мальчишеское безразличие, Матусалем пару раз тяжело сглотнул, его гладкий подбородок задрожал.

– Думаешь, я мог бы найти этого урода?

«Мог бы», в сослагательном наклонении. Подобная возможность уже посетила его мысли. Я решил закрутить гайки еще туже.

– Одним нажатием клавиш. Ты согласен использовать свои сверхспособности, чтобы помочь Ойане и Фани хотя бы посмертно?

Мату засунул руки в карманы и начал нервно пинать камешки.

– О чем речь? – наконец спросил он.

– Письмо, развязавшее этот Дантов ад, было отправлено из определенного места. Мне нужно узнать все об отправителе. Я хочу его остановить. Чтобы больше не видеть белых гробов.

– Ты опять меня во что-то впутываешь, Кракен. Я хотел держаться подальше от всего этого – так ведь не получается… Ты приходишь, подлизываешься, используешь меня, а потом исчезаешь. Дело благое, не спорю, но это ты решил стать полицейским, а не я.

– Что ты хочешь взамен?

– Похоже, ты не врубаешься. Я не набиваю себе цену, не строю из себя крутого и не торгуюсь. Я говорю тебе «нет». Я не хочу в этом участвовать.

– Как и я. Мне тоже не хочется. Однако порой людей убивают, и если мы все предпочтем держаться в стороне, то развяжем руки психопатам, которые переходят черту. А я терпеть не могу безнаказанность.

Мату встал, наступил на конец своей доски и с презрением посмотрел на меня, как на дилера, пытающегося толкнуть ему плохой товар.

– Нет, Кракен, и больше не проси. Ты живешь в чертовски мрачном мире, но это твой выбор, а не мой. Пока.

– Пока, – процедил я.

Отлично. Юный гений дает мне жизненные уроки, которые, вероятно, я сам не усвоил бы и за сто лет.

Разочарованный, я вышел из сада и поехал на трамвае в офис. Меня ждала важная встреча.

* * *

Через полчаса мы заперлись в конференц-зале вместе с Милан, Пеньей, Мугурусой из криминалистического отдела и доктором Геварой, судмедэкспертом. Эстибалис, похоже, пришла в себя после похорон Ньевес. Она взглядом предложила мне сесть, а затем приступила к делу.

– Как вам известно, заместитель комиссара Сальватьерра взяла отпуск на несколько дней и поручила мне вести два текущих расследования. Я созвала вас для того, чтобы обсудить дело Андони Ласаги и операцию «Холодное сердце», которая завершилась наихудшим образом. Начнем с Ласаги. Помощник инспектора Пенья, что у нас есть?

– Судья разрешила вести наблюдение за всеми пятью детьми Ласаги и отслеживать их мобильные телефоны, чтобы установить передвижения и звонки в дни до и после смерти отца. Никаких свидетельств их возможной причастности не найдено. Особое внимание мы уделили действиям Андони, старшего сына, который выдвинул обвинения против своей сестры Ирен. За ним не числится проблем с наркотиками или противоправных связей. Обычный мажор, живет на широкую ногу и погряз в долгах. Алиби Ирен тоже подтверждается: она действительно весь день находилась в офисе. Мы опросили пятнадцать ближайших друзей ее отца из списка и не заметили ничего подозрительного. Ласага был целиком погружен в свою работу и повседневные дела.

– Агент Мартинес, – обратился я к Милан, – вы проверили, нет ли каких-либо имущественных споров по недвижимости в Вальдеговии?

– Проверили. Ничего нет, ни на его имя, ни на имя компании. Дети Ласаги это подтверждают.

– А что насчет второй фамилии? – спросил я.

– Его дочь предоставила нам полное генеалогическое древо. Они не принадлежат ни к одному из знатных родов Алавы. Совпадений с фамилиями из романа тоже не выявлено, если вы об этом, инспектор. Однако обнаружилось кое-что интересное. Я побывала в башне доньи Очанды и поговорила с директором Музея естествознания. Женщина была очень встревожена и рассказала, что у них не только украли двести жесткокрылых, но и повредили другие витрины. В настоящее время сотрудники проводят инвентаризацию на предмет пропажи других экземпляров. Она дала мне накладную на украденную партию насекомых. Вот копия.

Милан положила на стол документ в пластиковом конверте. На нем был наклеен оранжевый стикер с большой стрелкой и надписью «См. здесь».

– «Lytta vesicatoria», – прочитала Эстибалис. – Жук-нарывник. Итак, пару недель назад кто-то похитил сырье для изготовления необычного яда, которым был отравлен Андони Ласага. Вот и зацепка. Хотя не знаю, примет ли ее судья. Тот факт, что насекомых украли в Витории, не означает, что вор является нашим убийцей. Кроме того, в ходе расследования подозреваемые не установлены. При осмотре места преступления криминалисты сверили найденные отпечатки пальцев с базой данных, однако совпадений не обнаружили. Все верно, Мугуруса?

Начальник криминалистического отдела кивнул.

– В общем, дело остается открытым. Мы не продвинулись ни на йоту.

– Возможно, у меня есть еще одна зацепка, – вмешался Пенья, неуверенно подняв палец.

– Выкладывай, – разрешила Эстибалис.

– За пару часов до презентации романа во дворце Вилья-Сусо состоялось другое мероприятие – встреча представителей местных компаний. Помощник Ласаги подтвердил, что его начальник тоже там присутствовал, однако я жду, пока организаторы пришлют мне список всех приглашенных. Самое интересное, что был еще и фуршет.

– Действительно, это совпадает по времени с тем промежутком, когда Ласага проглотил кантариду. А непереваренное содержимое его желудка вполне соответствует ингредиентам канапе: лосось, икра, белые грибы… – зачитала доктор Гевара из своего отчета.

– То есть не исключено, что кто-то подсыпал яд в одно из канапе, – подытожила Эстибалис.

– Например, в грибной соус, – кивнула Гевара. – Жертва могла проглотить его, не придав значения неприятному привкусу.

– Неужели такое возможно? – вмешалась Милан, сморщив нос. – Интересно, какова шпанская мушка на вкус?

– В специальной литературе не слишком много информации. Поскольку в прошлом этот афродизиак был весьма распространен, я откопала один фрагмент, в котором упоминается Жермена де Фуа, вторая жена Фердинанда Католика. Если верить хроникам, она была очень страстной восемнадцатилетней девушкой или же просто хотела, чтобы старый король перед смертью подарил ей наследника, несмотря на трудности с эрекцией. Жермена упоминает о «тошнотворных коричневых порошках, которые король пьет вместе со своими зельями». Отсюда можно предположить, что вкус у них был не из приятных, но вполне терпимый.

– По-прежнему остается открытым вопрос, предназначалась ли шпанская мушка Андони Ласаге или для целей отравителя сгодился бы любой из гостей, – вставил я. – На данном этапе у нас есть три убийства, совершенные необычным образом, и сходство с преступлениями, описанными в книге, слишком очевидно, чтобы игнорировать его в ходе расследования.

– Что, если убийца выбрал случайного бизнесмена – главное, чтобы тот умер в определенное время и в определенном месте?

– Хорошо, Пенья, – ободряюще сказал я. – Но с какой целью?

– Очевидно, чтобы связать убийство с романом.

– Кто мог подсыпать яд в канапе? – спросил я у всех.

– Любой сотрудник кейтеринговой компании или персонал кухни, – предположила Эстибалис.

– Один из уборщиков Вильи-Сусо или охранник, – добавила Милан.

– А как насчет переодетой монахини? – спросил Пенья.

– Зачем кому-то переодеваться монахиней? – уточнил я.

– Чтобы его не узнали. А средневековая ярмарка – отличное прикрытие, учитывая разнообразие костюмов, – ответил он.

– Давайте не будем забывать, что подсыпать яд в канапе мог любой из гостей. Нам нужен список, Пенья.

– Кстати, вы же ездили в башню Нограро, чтобы прояснить вопрос с монашеским облачением? – вмешалась Милан.

– Да, действительно, однако наряд, о котором идет речь, был частью временной экспозиции и больше не выставляется, – сказала Эстибалис. – В любом случае я планирую вернуться туда и расспросить хозяина. Предвосхищая ваши вопросы: мы с инспектором Айялой уже несколько раз беседовали с ним, поскольку письмо издателю было отправлено из башни, однако владелец отрицает этот факт, а также свою причастность к роману.

– Агент Мартинес, вы узнали, зарегистрирован ли на имя Рамиро Альвара Нограро номер мобильного телефона? – спросил я.

– Я обзвонила всех операторов, и оказалось, что он, похоже, единственный человек на планете, у которого нет мобильника.

– А как насчет фирмы ООО «Диего Вейлас»? – обратился я к Пенье.

– Здесь еще любопытней. Издатель подписал договор, не сверившись с Торговым реестром. Такой компании не существует. Чья-то шутка. Налоговый номер поддельный.

– То есть автор опубликовал роман не с намерением заработать, он просто хотел донести написанное до читателей, – резюмировал я. – Инспектор Руис де Гауна, когда в следующий раз будете говорить с владельцем башни, поинтересуйтесь, не входит ли он в число меценатов Музея естествознания.

– Конечно, спрошу, – кивнула она. – Мы продолжим разрабатывать эту линию, однако нужно сосредоточиться и на других направлениях расследования, чтобы судья видела, что мы не стоим на месте. А теперь давайте перейдем к операции «Холодное сердце».

– Я хотела кое-что добавить, – сказала Милан. – Владелец «Малатрамы» дал мне список из двадцати восьми художников, с которыми он обычно сотрудничает. Я проверила анкетные данные и в настоящее время допрашиваю всех по очереди на предмет алиби в день презентации книги. Пока ничего не нашла.

– Спасибо, агент Мартинес. Отличная работа, – похвалила Эстибалис. Милан покраснела, и мы постарались сдержать улыбки. – Доктор Гевара, давайте перейдем к результатам вскрытия сестер Найера.

– Мы не нашли следов сексуального насилия. Старшая погибла через шесть дней, ее труп не перемещали. Она умерла там, где ее нашли. У младшей на руке был порез, нанесенный ножом или другим острым предметом, не найденным на месте преступления. Вероятно, кровь, обнаруженная в доме, натекла из этой раны.

– Значит, можно утверждать, что их замуровали в конце августа, еще до публикации романа, – сказал я. – Следовательно, мы имеем дело не с подражателем, который вдохновился книгой и пошел на убийство. И не с тем, кто похитил девочек, а после случая с Ласагой решил их замуровать, чтобы все выглядело как работа серийного убийцы. Преступник знал содержание романа еще до его публикации. Таким образом, мы можем исключить рядовых читателей из числа подозреваемых.

– У меня интересные новости, – вставил Пенья. – Вчера я разговаривал с отцом Ойаны, после того как ему сообщили о смерти дочери. Он держался лучше, чем в тот день, когда их нашли замурованными. Возможно, потому, что был готов к такой развязке или просто эмоционально выжат. Так вот, он рассказал, что установил на мобильник GPS-приложение для отслеживания членов семьи, поэтому всегда знал, куда ходила старшая дочь. Однако не будем забывать, что телефон обнаружили в ее спальне. Так что либо похититель бросил его там, чтобы избежать слежки, либо девушка добровольно оставила телефон, чтобы отец не узнал, где она. В том и другом случае целью было скрыть ее местонахождение.

– И путь, каким они исчезли из квартиры, – добавил я. – Не забывайте, главная загадка заключается в том, как они выбрались из дома. Их нет на кадрах с видеокамер ближайших магазинов. К тому же этот район не просматривается ни с одной из сорока трех дорожных камер, к которым есть доступ из нашего центра наблюдения. Взгляните на снимок Средневекового квартала, сделанный со спутника. – Я вывел на проектор изображение из «Гугл Эрт». – Место, откуда были похищены девушки, находится в том же квартале, где их обнаружили. Присмотритесь, и вы увидите, что в обоих домах имеется световой люк в крыше. Я начинаю думать, что похититель вытащил девочек через крышу, чтобы не идти по улице. Мне нужно, чтобы вы нашли фирму, которая делала ремонт в этом здании, и запросили список рабочих. Узнайте, выполняют ли они высотные работы и есть ли у них люди, использующие страховочные ремни. Если да, проверьте, числятся ли за ними правонарушения или обвинения в сексуальном насилии. Тот факт, что на телах сестер нет следов насилия, не исключает вероятного сексуального мотива. Возможно, преступник намеревался их изнасиловать, но ситуация вышла из-под контроля. Возможно, они кричали или оказывали сопротивление, ведь их было двое. Возможно, он не собирался убивать, и ремонтные работы случайно натолкнули его на мысль о замуровывании. Не хочу увлекаться сходством этого дела с романом. Нужно сосредоточиться на уликах, например на полиэтиленовых мешках. Мугуруса, есть подробности?

– Могу лишь сказать, что мешки не тащили волоком, хотя девочки определенно были внутри. Мы проверяем другие мешки, найденные на стройке, но, как ни странно, эти два отличаются. Они белые, с красной полосой по нижнему краю. Других опознавательных знаков нет, и мы не знаем ни производителя, ни место, где их купили.

– Милан, Пенья, – сказала Эстибалис. – Я хочу, чтобы вы проверили всех поставщиков строительных и хозяйственных материалов. Все, что найдете, немедленно отправьте криминалистам на экспертизу. Кто-то же произвел и продал эти мешки.

* * *

Два дня спустя я получил неожиданное сообщение:

«Пришли мне всю информацию. Но это последний раз, когда я участвую в твоих делах, клянусь».

Матусалем сдался. Через несколько минут я уже отправил ему все, что он просил. Дело застопорилось, и нам было необходимо продвинуться хоть в каком-то направлении.

Двадцать четыре часа спустя он вновь связался со мной: «Я знаю, кто отправил письмо. Сегодня в 19.00 в крипте Нового собора».

Преисполненный надежды, я пришел точно в указанное время, как жених на первое свидание. Спустившись по безлюдным ступеням готического храма, оглядел отполированные скамьи в поисках своего контакта. Его еще не было.

Я в нетерпении ходил между пустым алтарем и букетами увядших цветов. От них пахло смертью. Цветы всегда производили на меня такое впечатление: уж слишком они напоминали венки на кладбищах.

Время шло. Я посмотрел на свой мобильник, который упорно молчал. Наконец он завибрировал, и я ждал услышать извинения или оправдания от Мату, хотя это было не в его стиле. Но звонила Эстибалис. За отсутствием свидетелей я рискнул совершить святотатство и ответить на звонок в храме.

– В чем дело, Эсти?

– Плохие новости, Кракен. Нашли мальчика.

– Мальчика?

– Да, в реке, в районе Гамарры, – сообщила она. – Он в бочке, которую кто-то бросил в воду. Но вот что самое странное: внутри также находились змея, собака, кошка и петух. Что, черт возьми, происходит?

– Проклятье, ты еще не прочитала книгу! Чем ты занята по вечерам? Я же тебе говорил: нужно начать с этого.

– Нет, ты только послушай себя! – крикнула она. – Я говорю, что ребенка утопили в реке, в бочке с четырьмя животными, а ты отправляешь меня читать!

– Да, Эстибалис! Да! Если б ты прочла роман, то знала бы, что мальчик стал жертвой средневековой казни в бочке.

18. Спальня графа
Дьяго Вела

Зима, 1192 год от Рождества Христова

– Лихорадка не спадает, он весь горит. Рана на боку загноилась. Боюсь, жить ему недолго. Видно, таков его удел: говорят, всем графам Вела суждено умереть молодыми, – прошептал пожилой врач женщине со свечой в руке.

Я проснулся в своей постели, перебинтованный и оглушенный. Спину пронзала острая боль.

Дождавшись ухода врача, Оннека присела на кровать, которую мы часто делили в более счастливых обстоятельствах.

Огонь в очаге согревал каменные стены просторной комнаты, но в глазах Оннеки застыл лед.

– Мы были вместе на старой мельнице, и ты скрыл, что моего отца убили. – В ее словах звучали злость и обида.

– Это были всего лишь подозрения. – Я едва мог ворочать языком и боялся, что вот-вот начну бредить. – Я как раз шел в «Ла Роману» навести справки, когда случайно встретил тебя.

– Раньше мы делились всем, даже подозрениями… Особенно подозрениями.

– Раньше мы были помолвлены, и между нами ничто не стояло. Теперь ты моя невестка, и между нами всегда будет Нагорно.

Вскочив на ноги, Оннека ударила кулаком по стене.

– После смерти отца я не получила ни одной весточки от сестер! Я написала им в надежде, что они оставят свое затворничество, но они так и не явились на похороны. Я одна, Дьяго. Без сестер, без тебя. Мне даже поговорить не с кем.

Я как раз собирался с силами, чтобы ответить, когда вошел Нагорно. Трудно сказать, долго ли он подслушивал за дверью. Мой брат обладал способностью передвигаться бесшумно, словно рептилия.

– Вижу, ты полон решимости сделать меня следующим графом Велой, брат, – произнес он вместо приветствия. – Сколько еще раз ты намерен сводить счеты с жизнью?

Я закрыл глаза, не найдя сил дать достойный ответ.

– Оннека, дорогая, тебе здесь не место. Оставь нас вдвоем, – приказал он жене.

Оннека вновь поднялась на ноги. Она была выше моего брата и принадлежала к тем немногим женщинам, которые не подчинялись, когда он повышал голос.

– Напротив, я остаюсь. Твоему брату предстоит многое объяснить. Например, насчет отравления моего отца.

Подойдя ближе, Оннека в упор взглянула на меня.

Я был не в состоянии сесть в постели. Мое тело горело в лихорадке, а голова кружилась так, словно я находился на корабле.

– Я узнал признаки, едва увидел труп, и… Мне пришлось его осквернить, прости. Я разрезал тело и потер шкуру кролика о внутренности. Шкурка тут же покрылась волдырями. Твоего отца убили две щепотки нарывника. С ним безжалостно расправились.

Нагорно искоса взглянул на жену. Оннека сжала кулаки и отвернулась, пряча лицо.

– Это по-прежнему можно доказать? – спросила она, не глядя на меня.

– Я сохранил кроличью шкурку в том сундуке. Теперь она уже наполовину разложилась, но все равно сгодится. Если нужно, мы достанем твоего отца из могилы, чтобы подтвердить результаты вскрытия. Учитывая морозы последних дней, тело наверняка хорошо сохранилось.

– Надеюсь, в этом не возникнет необходимости, – пробормотала она.

– На суде понадобятся свидетели, – продолжил я, медленно ворочая языком. – Аликс де Сальседо помогала мне во время эксперимента и с готовностью все подтвердит. Нагорно, сходи в «Ла Роману». Несколько дней назад сын хозяйки продал Руису три щепотки порошка.

– Мальчик захочет говорить?

– Руис плохо обращался с ним и его тетушками, – ответил я. – Кроме того, как только горожане узнают, что порошки действуют, у него не будет отбоя от клиентов, и мальчишке это известно. Он заговорит по доброй воле.

– Ты разглядел нападавших? Сколько их было? – вмешался Нагорно. – Я видел тебя в бою, с одним ты легко справился бы.

– То был не бой. Мы пели серенады в честь Дня святой Агаты. Я ослабил бдительность, не ожидая, что негодяй набросится на меня. Хотя ты прав, он свистнул, и появились еще двое, по одному с каждой стороны. Руис ударил меня ногой по голове, и я увидел только их башмаки и палки.

– Вот ублюдок! – прошипел мой брат. – И я защищал его на заседаниях совета!

– Да, мне говорили, – ответил я, – но хотелось услышать это из твоих уст. Почему ты заступался за него? У их семьи всегда была дурная репутация в городе.

– Он идальго. Дворянин, хоть и мелкий. На одних ремесленниках и торговцах город долго не протянет. Необходимо привлекать дворян из окрестных поселений, чтобы они строили здесь дома, тратили деньги… Иначе наш город-крепость канет в небытие.

– Тебе следует мудрее выбирать союзников, Нагорно! Видишь, к чему привели твои связи? – воскликнул я, позабыв о боли. – Посмотри, что случилось с твоей женой!

– Это случилось с графом де Маэсту, который по глупости встал на сторону ремесленников, как и ты. И вот теперь напали на тебя… Ты должен действовать осмотрительнее.

– Я не намерен с оглядкой ходить по улицам, которые помогал мостить. Лучше поговорим о суде. Что скажешь, дорогая невестка?

Сидя за прялками в гостиной Оннеки, дочери семейств Мендоса и Ирунья открыто обсуждали то, что мужчины не осмеливались произносить вслух. Женщины поливали водой тлеющие угли гнева, пока те не вспыхнули.

– Торговцы требуют вернуть испытание кипятком или раскаленным железом[46]46
  Средневековый способ выявления виновности или невиновности подсудимого (так называемый «Божий суд»).


[Закрыть]. Они хотят, чтобы Господь решил участь Руиса. Обстановка крайне напряженная. До твоего возвращения мой отец был их главным защитником в совете.

– Они просят о невозможном, – сказал я. – Король Санчо объявил Божий суд вне закона еще одиннадцать лет назад.

– Значит, убийцы моего отца и твоего верного друга избегнут правосудия? – воскликнула Оннека.

– Правосудие восторжествует, даю тебе слово, невестка. Однако необходимо следовать букве закона, поскольку на суде, помимо королевского наместника, будет присутствовать коронер из Туделы. Мы не можем пойти на риск и пренебречь волей монарха, иначе ему незамедлительно доложат.

– Мой брат прав, дорогая супруга.

– И что же, приговор сведется к простому возмещению ущерба? К уплате штрафа за убийство? – взволнованно спросила Оннека. – Жизнь моего отца стоила больше пятисот сольдо.

– Дело в другом, – вмешался Нагорно. – Согласно фуэро Виктории, всякий, кто обнажит меч внутри города с намерением ранить согражданина, лишается правой руки.

– Насколько я помню, меча никто не обнажал, – сказал я.

– Судя по кровавому пятну на твоем плаще, позволю себе не согласиться.

Я не заметил, что у меня кровоточит бок. Белый плащ из медвежьей шкуры, которую Гуннар привез из Фризии[47]47
  Фризия (Фрисландия) – историческая область на побережье Северного моря.


[Закрыть], пропитался красным. Приподняв его, Нагорно открыл мое израненное обнаженное тело, обмотанное кровавыми повязками.

– Оннека, помоги мне его поднять. Я хочу осмотреть рану на спине.

Мы с Оннекой тревожно переглянулись.

– Здесь нет ничего, что ты еще не видела, дорогая супруга. Сейчас не время играть роль благочестивой дамы. Помоги мне поднять твоего зятя, и давай заглянем под повязку.

Стоило приподняться, как у меня перед глазами все поплыло, и я всей тяжестью навалился на Оннеку. Впрочем, это не помешало мне учуять аппетитный запах тушеного мяса. Появившаяся в дверном проеме Аликс де Сальседо с пирогом в руках поспешила на помощь моему брату и его жене, чтобы я не свалился на пол в чем мать родила.

– Что вы делаете? Я думала, граф при смерти! Кому пришло в голову его поднять? – в недоумении спросила Аликс.

– Вы двое, подержите его под мышки, – не меняясь в лице, приказал Нагорно, – а я пока сниму повязки.

– Кто-нибудь, прикройте его срам! – возмутилась Аликс. – Я слышала, сюда скоро прибудет священник из Санта-Марии для соборования. Если он застанет нас троих с обнаженным графом, то отправит прямиком под суд за распутство.

– Тем больше оснований спешить. И, судя по трем вершинам на вашей токе, мужскую наготу вам видеть не впервой, – возразил мой брат.

Я слишком страдал от боли в голове и боку, чтобы чувствовать смущение перед женщинами, поддерживающими меня с двух сторон: Оннекой справа и Аликс слева.

Нагорно начал снимать повязки, кое-где прилипшие к коже спины. Смочив чистый кусок ткани в умывальнике, он аккуратно протер опухшую плоть.

– Вы говорили, что видите цвета людей, – шепнул я Аликс. – Какой у меня сейчас оттенок?

Сам я, вследствие стараний брата, видел перед глазами звезды.

– Вы все еще синий, только на этот раз мертвенно-синий. Жизнь вас покидает. Съешьте немного пирога из кабана с лавандой, он придаст вам сил, – прошептала Аликс, пока Оннека делала вид, что не слушает.

– У меня нет сил даже на то, чтобы есть.

– Я убила кабана и испекла для вас пирог по настоянию бабушки Лусии. Она сказала, что сама скормит его вам, если откажетесь.

– Вы убили кабана?

– Мой третий муж, кузнец, делал капканы. Их осталось столько, что хватит уничтожить целую армию.

– Ну, если бабушка Лусия настаивает, чтобы я жил, тогда придется себя заставить, – сказал я, выдавив улыбку.

– Вот и доказательство, – хриплым голосом заявил Нагорно. – Длинная прямая рана, непохожая на след от кинжала. Порез нанесен мечом.

– Вооруженные исполнители серенад? У кого достанет безрассудства нарушить запрет обнажать мечи в стенах города? – с тревогой во взгляде спросила Аликс. Пытаясь удержать меня в сидячем положении, она закинула мою руку себе на плечо, ее голова прижималась к моей груди. – Что, если эти двое с самого начала планировали напасть на вас?