Текст книги "Миланская роза"

– Нам еще рано идти, – сказала Роза, стараясь ускользнуть от Пьера Луиджи.

– Я сказал, тебе пора в школу, – сердито оборвал ее брат.

Пьеру Луиджи исполнилось двенадцать. Он с отличными оценками окончил шестой класс и со всей ответственностью относился к материнским поручениям.

– А вот и не пора! – заупрямилась Роза.

Ивецио попытался переубедить сестренку, боясь, что ее накажут.

А Пьер Луиджи непререкаемым тоном приказал:

– А ну бегом в школу!

Роза и Ивецио учиться не любили и ходили на уроки только потому, что их заставляли. Пьер Луиджи, напротив, учился прекрасно, а теперь еще ходил по воскресеньям на курсы технического черчения.

Укрывшись под большим зонтом с деревянной ручкой, близнецы побрели вдоль дороги. Похоже, они опаздывали, но все можно было свалить на дождь, барабанивший по зеленому зонту и превративший каждую рытвину на дороге в лужу. С полей доносился сильный, резкий аромат. По небу, подгоняемые ветром на запад, лениво ползли серые тучи.

– А я знала, что Анджело уехал, – произнесла Роза.

– Ты всегда все знаешь, – сказал Ивецио.

Ему просто не хотелось спорить с сестрой.

– Он мне сам сказал, вчера вечером, – уточнила девочка.

– Ага, во сне, наверное, – усмехнулся Ивецио.

– Нет, когда я пришла к нему в комнату, – многозначительно сказала Роза.

– А может, он тебе сообщил, куда уехал? – иронически заметил мальчик.

– Конечно, – уверенно ответила Роза. – Он уехал на край света.

– А где край света? – полюбопытствовал Ивецио. – В сторону Бергамо или в сторону Милана?

Других городов Ивецио не знал.

– Не знаю, но очень далеко.

Роза вспомнила, что и она спрашивала то же самое у Анджело.

– А что он будет делать на краю света?

– Поплывет по океану за упавшей звездой, – с важным видом объяснила девочка. – Звезду привезет мне.

– А-а… – протянул Ивецио, не поняв ни слова.

Однако он не хотел признаваться в том, что ничего не понял, и спросил:

– А когда он вернется?

– Когда я научусь писать и напишу ему письмецо, – ответила сестренка.

– Вот и нет! Думаю, он вообще не вернется. Он с мамой тоже поссорился.

– Со мной он не ссорился, – возразила Роза. – Поэтому я уверена: Анджело вернется.

– Слушай, а куда это он вчера вечером ходил? – спросил Ивецио.

– В веселый дом. Папа сказал, Анджело был в веселом доме.

– Непонятно. Ну и что, если он где-то веселился?

– Не знаю, – вздохнула Роза.

– Иногда за это ругают. Вот я болтаю с другом на уроке, и мне весело. А тут как раз учитель меня спрашивает, ну а я ворон ловлю. Он тогда ругается…

– Наверное, так оно и есть…

– Но почему мама из-за такой ерунды призывала на него кары Господни? – удивился Ивецио.

– Ну знаешь, мама всегда так… – объяснила Роза. – Она думает, Богу делать нечего, как только насылать на всех кары.

– Но иногда мама права, – возразил Ивецио, которому хотелось задеть Анджело.

Малыш был доволен неожиданным отъездом старшего брата. Он чувствовал себя свободным, Роза снова принадлежала только ему.

– А вот мы из-за мамы сегодня голодными останемся! – коварно заявила Роза.

– Ой, Христе Боже мой! – воскликнул мальчик и тут же прикрыл рот ладошкой, убоявшись вырвавшихся у него слов.

Про себя Ивецио тут же попросил у Бога прощения. Если бы Роза донесла матери, что Ивецио всуе поминает имя Божье, ему бы досталось, и досталось бы, конечно, побольше, чем Анджело. Тот всего лишь где-то веселился. Но Роза никогда не предавала брата-близнеца.

– Мама забыла дать нам второй завтрак в школу, – напомнила Роза.

Ивецио попытался найти оправдание для матери:

– Мы сами забыли попросить.

– А какая разница. Так и так голодными останемся, – реалистично заключила сестренка.

– Дождь кончился! – обрадовался мальчик.

Роза протянула ручку и заметила:

– Действительно, кончился.

Из окошка меж облаками блеснуло солнце. Малыши закрыли зонтик и кинулись бегом, перепрыгивая через лужи, позабыв и об исчезновении Анджело, и о материнских наставлениях, и об отцовском гневе, и о втором завтраке, и о крае света.

Глава 5

Сильная рука матери сжала плечо поставленной на колени девочки.

Роза не всхлипнула, а лишь бесстрашно заглянула Алине в глаза и произнесла:

– Ты делаешь мне больно.

– Знаю, – безжалостно ответила мать.

– Отпусти! – твердо сказала дочь.

– Раскайся! – приказала Алина.

Роза только тряхнула головой.

– Повторяй за мной! – велела Алина, притворяясь спокойной.

– Что повторять? – спросила девочка.

Роза не могла больше выносить те муки и унижения, которым подвергала ее Алина.

– Повторяй: Господи, помоги мне обрести мое призвание и стать монахиней!

– Не буду!

Роза говорила как человек, уверенный в собственной правоте.

– Я это столько раз повторяла, а теперь больше не хочу.

Лицо у девочки горело от унижения, а колени ныли. Спальня родителей казалась Розе отвратительной темницей. А из окна, где остался закрытый для Розы мир, доносилось благоухание летних полей, звенели голоса детей, слышались разговоры взрослых.

Все началось июльским утром, с появлением бродячего торговца. Он появлялся каждый месяц, если погода благоприятствовала, и делал остановку в «Фаворите». Его могучий нормандский жеребец в нарядной упряжи тащил за собой целый магазин на колесах. Там было все для дома. Он продавал посуду и голландское полотно, шелк из Комо и костяные гребни, ленты и французские духи, слабительные соли и микстуры, настойки для улучшения пищеварения и пилюли от изжоги, специи и мази для людей и для скота.

Алина, перетряся весь товар, купила два пузатых керамических ночных горшка в подарок работнику, что собирался жениться. Роза любовалась безделушками, выставленными на лотке около гумна. Торговец был мужчина высокий и толстый, с открытым лицом, живым внимательным взглядом и хорошо подвешенным языком. Он умел моментально оценить намерения и возможности в общем-то немногочисленных покупательниц, готовых ради какой-нибудь ненужной мелочи, да и просто из интереса, сторговаться о тайном свидании где-то в поле.

Продавец любил детишек и к тому же хотел отблагодарить Алину Дуньяни, свою лучшую клиентку. Поэтому он подарил Розе крохотный флакончик духов с пробочкой, сиявшей, как золото. К горлышку голубой шелковой ленточкой была привязана этикетка с изящной надписью «Одеколон «Аткинсон».

Пока мать выбирала новые тарелки вместо тех, что разбились, и сверяла покупки со списком, составленным заранее, Роза, сжимая в руке свое сокровище, забежала за угол и уселась на каменной скамье у стены дома.

Тут и нашла ее мать. Девочка с наслаждением вдыхала запах одеколона, брызнув несколько капель себе в ладошку.

– Это еще что такое? – грозно спросила Алина, сдвинув брови.

– Духи!

И девочка с улыбкой протянула флакончик матери.

– Стыд какой! – крикнула Алина, вырвав у дочери из рук подарок.

– Мне торговец подарил, – объяснила Роза, испугавшись, что сейчас потеряет свою благоуханную мечту. – Стыд какой! – с отвращением повторила мать.

Розе было бы легче, если бы Алина влепила ей пощечину, но мать схватила дочь за руку и втащила в дом.

Она приволокла ее в спальню и перед ликом Христовым, увенчанным терновым венцом, велела:

– На колени!

Роза из послушания опустилась на колени, но не поняла, зачем это нужно. Правда, мать всегда твердила, что преклонить колени лишний раз никогда не мешает.

– А зачем? – спросила девочка.

– Проси прощения у Господа! – приказала мать.

– А почему? – недоумевала Роза.

Она растерялась, потому что вины за собой не чувствовала.

– За твое тщеславие, – прошипела Алина. – Ты надушилась. Только дурные женщины поливаются духами. Тебе всего семь лет, а ты уже испорченная девчонка. Моли Господа, чтобы очистил твою душу.

Тут Роза разразилась рыданиями. Судя по поведению матери, она совершила грех, но не понимала какой. Почему все, что нравилось Розе, Алина осуждала и Христос тоже? Грешно ездить верхом, грешно носить ожерелье, грешно нюхать духи. Девочка, впрочем, готова была попросить у Бога прощения за те грехи, что она, того не подозревая, совершила.

– А теперь повторяй за мной, – велела Алина. – Господи, обрати на меня свою милость и помоги обрести призвание и стать монахиней.

Роза уже давно повторяла эти слова. Каждый вечер, после семейной молитвы, ее заставляли молиться на коленях, на голом полу, перед ликом Христа, увенчанным терновым венцом, и просить, чтобы Господь милостью своей привел ее в монастырь.

Но дни шли, и девочка чувствовала, как в душе ее рождается непобедимое отвращение к жестокому обряду и жгучая неприязнь к увенчанному терниями Христу, который позволял матери так обращаться с дочерью.

К тому же Розе совсем не хотелось становиться монахиней, а монастыри она терпеть не могла. У нее перед глазами был пример монахини Деодаты, сестры отца. Каждый год Деодата приезжала в «Фавориту» на Рождество и проводила несколько дней в семье брата. Роза смотрела на лик Христов, а видела перед собой длинное, печальное лицо хромой тетки. От монахини пахло ладаном и безлюдной ризницей, а нос у нее был тонкий, загнутый книзу, словно клюв индюшки. Девочка однажды подсмотрела, как сестра Деодата плачет, горько упрекая бабушку в углу, у очага.

– Ах, мама, будь у вас побольше соображения, вы никогда не отдали бы меня в монастырь. Вы сделали свою дочь на всю жизнь несчастной.

– Да я-то думала, что правильно делаю, – призналась смущенная бабушка. – Ты же хромоножка, кто тебя замуж взял бы? А в доме брата, с такой невесткой, житье не сладкое. Прости меня, доченька.

– Знаю, знаю, мама. Знаю, в миру тяжело, но вы не представляете, как страдают в монастыре.

Как ни прославляла монастырскую жизнь Алина, мир не снисходил в измученную душу девочки.

И в этот летний вечер, стоя на коленях перед образом в родительской спальне, Роза отказалась повторять слова матери.

– Не буду, не буду повторять, – упрямо твердила девочка. – И, клянусь, никогда не стану монахиней.

Ошеломленная Алина вгляделась в решительное лицо дочери.

– Грех порождает грех, – произнесла женщина скорее для себя, чем для девочки.

Если бы Алина зачала дочь в богобоязненном страхе, а не в безумии наслаждения, Роза бы не выросла такой. Алину охватило бешенство. Кровь пульсировала у нее в висках, и болезненная тьма замутила разум.

– Не буду монахиней! – твердо заявила Роза.

Алина попыталась сменить тон:

– Ты делаешь больно Христу!

– Пусть лучше ему будет больно, а не мне, – возразила дочь.

– Богохульствуешь! – взорвалась Алина.

– Я говорю то, что думаю!

Роза выдержала тяжелый взгляд матери.

– Господь накажет тебя, – пригрозила Алина.

– Я и так наказана.

Роза вспомнила об Анджело, сбежавшем из дому в тринадцать лет. Но ей сейчас только семь. И куда она пойдет? Ее удерживали в семье вовсе не страх перед неизвестностью или детская слабость. Нет, она останется в «Фаворите», как бы ее ни унижали. Ей надо дождаться письма от Анджело. Роза теперь научилась писать, значит, скоро ее старший брат, единственный, кто давал ей любовь и защиту, появится на дороге к дому. Она бросится навстречу к Анджело, а он раскинет руки, и в его объятиях она наконец обретет покой.

– Вон отсюда! – крикнула мать и жестом ангела отмщения указала дочери на дверь.

Роза встала, пошатываясь, так у нее болели колени и затекли ноги. Неуверенным шагом она двинулась к двери.

Алина не произнесла ни слова. Она смотрела, как дочь переступила через порог, словно Роза входила в геенну огненную, навеки заклейменная грехом. Ужас, ужас за себя и за дочь объял Алину. Оставшись одна, женщина рухнула на колени.

– Мария, Пресвятая Дева, – взмолилась она. – Ты сама мать, просвети меня! Как мне изгнать дьявола из души дочери? Алине пришло в голову привязать девочку к миртовому кусту перед статуей Мадонны, на шее которой блестело серебряное ожерелье. Мать думала, что действует по велению Пресвятой Девы, на самом же деле Алина была одержима собственными навязчивыми идеями.

– Будешь оставаться привязанной весь день, – заявила она дочери. – С рассвета до заката, всю неделю. До тех пор, пока не покаешься в грехах. До тех пор, пока не попросишь Мадонну, чтобы она смилостивилась и позволила тебе стать монахиней.

Иньяцио Дуньяни не стал вмешиваться: для девочки урок скромности не помешает, хотя, конечно, обошлась мать с Розой жестоко. Да и то сказать, характер у девчонки просто невыносимый, наказать ее стоило. Кроме того, Иньяцио не хотелось ссориться с женой. Ивецио и Клементе восприняли наказание Розы как новое развлечение. Они играли с Алиной, как кошки с мышкой. Стоило матери отвернуться, как мальчики тут же мчались развлекать Розу.

Малышка оставалась одна только в послеполуденные часы, когда все в доме предавались сну, а Клементе было запрещено приближаться к хозяйскому жилью. На третий день, как раз во время дневного отдыха, Роза задремала в тени миртового куста. Но спала она чутко, и ее разбудили какие-то звуки: легкий звон, чуть слышный шорох, так непохожий на неумолчное стрекотание цикад, наполнявшее раскаленный воздух.

Роза открыла глаза, притаилась под кустом и увидела молоденькую цыганку в разноцветных лохмотьях. Цыганочка осторожно выдавила стекло, прикрывавшее статую Мадонны, и сняла серебряное ожерелье. Сквозь заостренные, как меч, листья ирисов девочка смотрела, как цыганка прячет в кармане украшение, на мгновение сверкнувшее в солнечных лучах. Потом похитительница быстро преклонила колени, осенила себя крестом и бесшумно, словно она не шла, а летела по воздуху, понеслась по тропинке прочь.

Роза вполне могла позвать на помощь или просто выглянуть из-под кустов и спугнуть воровку. Но она не сделала ничего, чтобы остановить святотатственную кражу, причем девочка и сама не понимала, почему так поступила. Однако она успела разглядеть цыганку, и детская память Розы навеки запечатлела резко очерченный профиль, волосы цвета старого золота, личико с высокими скулами, светлые и прозрачные, как родниковая вода, глаза, порывистую грацию дикого животного.

Роза разглядела вдалеке, в золотистом свете солнца, цыганский табор, двигавшийся по дороге и исчезнувший за поворотом. За раскрашенной бело-голубой кибиткой шагали две женщины с детьми на руках. Их нагнала цыганочка-воровка. Роза сразу решила, что дети – краденые. Ведь прекрасно известно – цыгане крадут и детей.

– Святотатство! – взвизгнула Алина, бросившись на колени и в молитвенном жесте воздев к небу руки.

Роза глядела на мать бесстрастно, не испытывая ни малейшего волнения. В душе у девочки воцарилось безграничное спокойствие. Цыганка, казалось, расплатилась с матерью за ту обиду, что лишила Розу радостей, принадлежавших девочке по праву.

Тут как раз подъехал на тележке Иньяцио. Он осторожно натянул поводья и остановился у решетки сада.

– Что случилось? – спросил он, обращаясь к жене, преклонившей колени на дорожке.

– Воры, – спокойно объяснила Роза, высунувшись из-за миртового куста.

– Что украли? – встревожился отец.

– Украли серебряное ожерелье, – ответила девочка.

Ни за что в жизни она бы не призналась, что видела воровку.

– Твое ожерелье? – изумился Иньяцио.

– Не мое, ожерелье Мадонны, – возразила Роза.

– Святотатство! – завопила Алина и, поднявшись с колен, бросилась к мужу.

– Хватит комедий! – оборвал ее Иньяцио.

– Святотатственная кража для тебя комедия? – возмутилась Алина.

– Не кража, а твои вопли – комедия, – уточнил муж.

Он отдал поводья работнику и двинулся вместе с Алиной к дому.

– А тебе не пришло в голову, что воры могли напасть на Розу? – с упреком спросил он жену.

Нет, об этом мать не подумала, вся охваченная праведным гневом.

– Ничего с ней не случилось, – холодно заметила Алина.

– Хватит спектаклей, – решительно заявил Иньяцио. – Немедленно освободи малышку. Слышишь, немедленно! С этой минуты я буду заниматься дочерью. А украденное ожерелье пусть послужит тебе уроком.

Иньяцио неожиданно повернулся и пошел по дорожке обратно.

– Ты куда? – спросила Алина.

– Заберу Розу, – сухо ответил он, бросив на жену раздраженный взгляд.

– И ты против меня, – обиделась Алина. – Все против…

– Я не против тебя. Должна же быть хоть какая-то справедливость…

Он отвязал Розу, а жена бросилась в спальню излить обиду и отчаяние перед ликом Христовым.

– Испугалась? – спросил у девочки отец.

– Нет, папа, – ответила Роза, обнимая Иньяцио.

– Хочешь красивое ожерелье? Оно будет только твое, и ты сможешь надевать его когда угодно.

– Нет, папа, спасибо вам, но мне ничего не надо, – произнесла счастливая Роза.

Она уже получила то, что хотела. А теперь, чтобы счастье ее было полным, не хватало только одного: не хватало Анджело, которому она могла бы рассказать правду о краже ожерелья.

Глава 6

Анджело вернулся лишь через несколько лет, вернулся неожиданно, так же, как и уехал. Розе исполнилось двенадцать: она вытянулась, похорошела, и все ее существо дышало ароматом ранней весны. Она никогда не забывала далекого старшего брата. Его письма, залепленные странными марками и непонятными для Розы печатями, хотя она теперь умела читать и писать, поддерживали память о нем.

Но жизнь ее шла от одного открытия к другому, от чуда к чуду, и дни казались ей бесконечной чередой новых и разнообразных событий. Кража ожерелья у Мадонны ушла в далекое прошлое; о ней иногда вспоминали летом в годовщину той истории. Алина смирилась с отказом дочери, которой монастырская жизнь вовсе не казалась единственным призванием молодости. Иньяцио занимался девочкой больше, чем раньше.

Анджело отпустил усы, стал выше и шире в плечах. Лицо у него было обожжено солнцем, взгляд решительный, выражение мужественное. О нем ходили невероятные слухи. До «Фавориты» дошло известие о кораблекрушении в Яванском море. Двое спасенных якобы были миланцами, и один из них, вероятно, Анджело.

Роза не сразу узнала брата. Он беседовал с отцом, а родственники и работники почтительно прислушивались к разговору. Но стоило Анджело раскрыть объятия, как девочка, смеясь и рыдая, бросилась ему на шею.

– Вернулся, наконец-то ты вернулся! – шептала она, пока он гладил ее волосы.

– Я вернулся, чтобы увидеть тебя, – прошептал Анджело на ухо сестренке.

Роза подняла на брата влажные от слез глаза.

– Правда? – спросила она, не осмеливаясь верить собственному счастью.

– Разве можно шутить, когда речь идет о таких важных вещах?

Алина также расцеловала сына со слезами на глазах, забыв прошлое.

Возвращение Анджело стало памятным событием, в нем было что-то от чуда или от волшебной сказки, что-то глубоко взволновавшее всю семью – такое не забудется никогда.

Наконец, после стольких лет ожидания, Роза в тишине своей комнаты смогла рассказать брату правду о краже ожерелья. Он смеялся до слез, наблюдая, как двенадцатилетняя девочка изображала отчаяние и проклятие Алины, потрясенной святотатством.

– Мадонна совершила чудо, – заявил Анджело.

– Ты действительно думаешь, что произошло чудо? – спросила Роза.

– Конечно. Мадонна дала понять нашей матери, что иногда украшения лучше носить такой красивой девочке, как ты, – заключил Анджело, поцеловав сестру в волосы.

Они сидели на кровати, и Анджело положил на одеяло какой-то пакет, завернутый в грубую ткань. У Розы были все основания предполагать, что в пакете скрывался подарок для нее. Ей так хотелось раскрыть тайну, но она молчала из страха, что чудесный сон может развеяться в мгновение ока.

– Я получила твое письмо из Африки. Ты там разбогател? – спросила девочка.

Она знала из вечерних бесед взрослых, что там, в Африке, наши солдаты воюют за золотые жилы, многокилометровые и глубокие.

– На войне никто не богатеет, – помрачнев, ответил Анджело. – Я таких не знаю.

– Ты с турками дрался?

Роза расспрашивала, чтобы утолить любопытство, а также чтобы заставить себя забыть о таинственном пакете.

– Ни с кем я не дрался, – сказал брат.

Девочка почувствовала разочарование.

– Да я просто так спросила, – смутилась она.

Роза знала: брат – человек сильный и мужественный. Почему же он так равнодушно говорит о сражениях? Все вокруг одобряли войну, которая должна была принести славу и богатство Италии, все, кроме ее брата да молодого социалиста по имени Бенито Муссолини. Говорили, что Муссолини убедил демонстрантов лечь на рельсы, чтобы задержать воинский эшелон.

Анджело взял пакет и протянул сестренке.

– Я привез то, что обещал, – наконец произнес он.

Услышав эти слова, Роза почувствовала себя на седьмом небе от счастья.

– Открой сам, – попросила она.

Анджело с нарочитой медлительностью начал его развязывать, а сердечко Розы билось так, что она едва не потеряла сознание. Она прекрасно помнила обещание Анджело.

– Я привез тебе упавшую звезду.

И Роза увидела, как из пакета появилась отливавшая серебром раковина размером с большой кочан капусты.

– Упавшая звезда! – воскликнула девочка и протянула к раковине руки, но коснуться подарка не осмелилась.

Ее черные глаза стали огромными.

– Где ты ее нашел?

– В океане. Я же тебе говорил: падающие звезды уходят на дно океана. Я нашел ее недалеко от острова, который называется Суматра.

– А далеко этот остров?

Роза не отрывала потрясенного взгляда от подарка, который словно вспыхивал в руках Анджело, сияя блеском настоящей звезды.

– Очень далеко, – улыбнулся брат. – У звезды есть имя. Ее зовут Наутилус. Если приложишь ухо, услышишь шум моря и шелест падающих звезд. Попробуй!

Роза приложила ухо к перламутровой чаше раковины, и из пустоты до нее донесся шум волн и шелест звезд, умирающих в небе.

– Как это получается? – спросила девочка. – Почему море и звезды разговаривают в этой раковине?

– Есть легенда. Наутилус – это звезда, которая падает с неба, когда кто-то умирает. Она прячется в темных глубинах океана, маленькая, как камешек. Потом постепенно растет, растет и выходит на поверхность. Она извергает из себя воду, что была внутри, и, подняв парус, плывет далеко-далеко. Она приплывает туда, где вздымаются огромные сердитые волны, кипит пена и воздух, смешавшись с водой, водоворотом поднимается к небу, за облака. И Наутилус поднимается в небосвод, чтобы снова стать звездой.

– Это просто сказка, но сказка чудесная, – произнесла Роза, и лицо ее озарилось улыбкой.

Так Наутилус стал для нее символом и магическим ключом, чтобы понять и объяснить то, что кипело в ее душе. А взрослые, кроме Анджело, не хотели и не умели понять Розу.

Когда Розе было трудно, она брала в руки свою раковину. Она смотрела – и ей становилось легче, касалась – и чувствовала себя уверенней, не такой одинокой, а подносила к уху – слышала шум волн и шелест падающих звезд.

– Как падающая звезда, – твердила она про себя.

И ей казалось – перламутровые нити раковины увлекают ее в прекрасное далёко.