Текст книги "Стихотворения. Поэмы. Проза"

Комментарии

В предлагаемый читателю сборник вошли стихотворения, поэмы и повесть «Перстень» Е.А. Баратынского.

Стихотворения и поэмы размещены в хронологическом порядке, кроме сборника «Сумерки», представляющего собой отдельный стихотворный цикл, композиция которого определена самим поэтом. Под каждым стихотворением стоит дата его написания. Если точное время создания стихотворения неизвестно, то под стихотворением поставлена дата его первой публикации, заключенная в угловые скобки. Предположительные даты сопровождаются знаком вопроса. Поскольку в конце издания помещен Словарь мифологических имен и названий, в комментариях мифологические имена и названия не поясняются.

Тексты стихотворений и поэм печатаются по изданию: Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: Новая библиотека поэта. СПб., 2000 – с устранением замеченных опечаток и исправлением отдельных текстов по последним публикациям. Текст повести «Перстень» печатается по изданию: Боратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М.: ГИХЛ, 1951.

Стихотворения

«Взгляните: свежестью младой…» – В журнальной публикации названо «Мадригал пожилой женщине, и все еще прекрасной». В издании первого сборника стихотворений 1827 г. опубликовано под заглавием «Женщине пожилой, но все еще прекрасной». В соответствии с общей установкой сборника 1835 г. заглавие снято, как и большинство названий других стихотворений. Посвящено Марии Андреевне Панчулидзевой (1781–1845), любимой тетке поэта.

Летун седой – Кронос, бог времени; изображался стариком с крыльями.

Портрет В… – Адресовано кузине (двоюродной сестре) Варваре Николаевне Кучиной. Впоследствии, в иной редакции, вписано в альбом Анны Васильевны Лутковской (ок. 1804–1879), племянницы командира Нейшлотского полка, в котором служил Баратынский[1]1
  Фамилия Боратынский обычно употребляется при обращении к обстоятельствам жизни сочинителя. Начертание «Баратынский» относится к творчеству и выступает своего рода псевдонимом поэта. В настоящем издании для удобства читателей всюду употребляется «Баратынский».


[Закрыть] в Финляндии (см.: «Лутковскому»).

Новая редакция, связанная с переадресовкой стихотворения, относится к 1823–1824 гг.

 
Тебя ль изобразить и ты ль изобразима?
Вчера задумчива, я помню, ты была,
Сегодня ветрена, забавна, весела,
Понятна сердцу ты, уму непостижима.
Не все ль противности в характере твоем?
В тебе чувствительность с холодностью совместна,
Непостоянна ты во всем,
И постоянно ты прелестна.
 

К Креницыну. – Посвящено товарищу по Пажескому корпусу поэту Александру Николаевичу Креницыну (1801–1865), с которым Баратынский встретился в Петербурге осенью 1818 г. Креницын был близок со многими декабристами и, отличаясь «вольнодумством», принял в 1820 г. участие в корпусном бунте, за что его исключили из корпуса и разжаловали в рядовые.

Дельвигу («Так, любезный мой Гораций…»). – Адресовано близкому другу Баратынского поэту Антону Антоновичу Дельвигу (1798–1831), знакомство с которым состоялось в конце 1818 г. в Петербурге. В 1819 г. оба поэта поселились в одной квартире, о чем рассказывается в совместном стихотворении «Так, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком…». Дельвиг ответил Баратынскому посланием «К Евгению». Он содействовал продвижению в печать первых стихотворений Баратынского. Особенно значительна роль Дельвига в побуждении Баратынского к творчеству в печальный и критический момент его биографии. О громадном значении Дельвига в своей жизни Баратынский никогда не забывал. См. стихотворение «Дельвигу» («Дай руку мне, товарищ добрый мой…»).

Гораций Флакк Квинт (65—8 г. до н. э.) – крупнейший римский поэт; здесь: символ истинного поэта.

Вахтпарад – торжественная смена военного караула.

Развод – здесь: смена военного караула.

«Тебе на память в книге сей…» – По указанию племянника поэта С.А. Рачинского, адресовано смоленскому знакомому Баратынского Я. Шляхтинскому.

«Итак, мой милый, не шутя…» – Первоначальное заглавие «Брату при отъезде в армию». Посвящено брату поэта Ираклию Абрамовичу Боратынскому (1802–1859), служившему адъютантом И.Ф. Паскевича, а позднее – военным губернатором Казани в чине генерал-лейтенанта.

«Он близок, близок день свиданья…» – Первоначальное заглавие – «Элегия». В издании 1827 г. – «Ропот». По указанию С.А. Рачинского, обращено к В.Н. Кучиной.

И не к лицу веселье мне… – В одном из писем Е.А. Баратынский писал: «На Руси много смешного; но я не расположен смеяться, во мне веселость – усилие гордого ума, а не дитя сердца» Л.Г. Фризман привел следующую зарисовку известного журналиста и писателя О.И. Сенковского, знакомого Баратынского по Вольному обществу любителей российской словесности: «Мы помним Баратынского с 1821 г., когда изредка являлся он среди дружеского круга, гнетомый своим несчастьем, мрачный и грустный, с бледным лицом, где ранняя скорбь провела уже глубокие следы испытанного им. Казалось, среди самой веселой дружеской беседы, увлекаемый примером других, Баратынский говорил сам себе, как говорил в стихах своих: Мне мнится, счастлив я ошибкой, и не к лицу веселье мне…» (Е.А. Баратынский. Стихотворения. Поэмы. М., 1981. С. 586).

«Поэт Писцов в стихах тяжеловат…» – В сборнике стихотворений 1827 г. напечатано с измененным первым стихом («Поэт Графов в стихах тяжеловат…»), ясно, намекающим на поэта графа Дмитрия Ивановича Хвостова (1757–1835). В поэме «Наука стихотворная» Хвостов вывел бездарного стихотворца Графова, чье имя было впоследствии переадресовано Пушкиным и другими поэтами самому автору. Ирония усилена каламбуром (граф – графоман).

«Расстались мы; на миг очарованьем…» – Печаталось под заглавиями «Элегия» и «Разлука». Обращено, по свидетельству С.А. Рачинского, к В.Н. Кучиной.

К Кюхельбекеру. – Написано перед отъездом или, по предложению А.М. Пескова, в день отъезда из Петербурга в Финляндию, куда Баратынский был переведен унтер-офицером в Нейшлотский пехотный полк. Обращено к поэту В.К. Кюхельбекеру (1797–1846), с которым Баратынский познакомился и сблизился в Петербурге в конце 1818 – начале 1819 г. Кюхельбекер ответил на послание двумя стихотворениями 1820 г. – «К Евгению» и «Поэты».

«Где ты, беспечный друг? где ты, о Дельвиг мой…» – Печаталось под заглавиями «Послание к б<арону> Дельвигу» и «К Делию. Ода (с латинского)». Ответное послание А.А. Дельвига – «К Евгению» (1820).

К<рыло>ву («Любви веселый проповедник…»). – Адресовано поэту Александру Абрамовичу Крылову (1793–1829), автору нескольких любовных элегий, привлекших к себе внимание публики.

Назон – Публий Овидий Назон (43 г. до н. э. – ок. 18 г. н. э.) – знаменитый римский поэт, автор «Науки любви» и «Любовных элегий».

«Незнаю? Милая Незнаю!» – Дважды напечатано под заглавием «К девушке, которая на вопрос, как ее зовут, отвечала: «Не знаю»».

Финляндия. – Стихотворение снискало его автору громкую славу: Баратынского стали называть «певцом Финляндии». «Этот край, – писал впоследствии Баратынский Н.В. Путяте, – был пестуном моей поэзии». Следуя поэтической традиции, Баратынский смешивает финскую мифологию со скандинавской. Финская природа воспринята в оссиановских тонах, и это сближает стихотворение Баратынского с элегией Батюшкова «На развалинах замка в Швеции».

Отечество Одиновых детей – здесь: Финляндия (см. Словарь).

Скальд – древнескандинавский певец-поэт.

Воспламененный дуб угас. – По скандинавским ритуальным обычаям во время празднества зажигались дубы.

Дольный – здесь: земной.

«Твой детский вызов мне приятен…» – Первоначально печаталось под заглавием «Диде». По свидетельству С.А. Рачинского, обращено к финляндской знакомой поэта Елизавете Куприяновой.

«Живи смелей, товарищ мой…» – Печаталось под разными заглавиями: «К<онши>ну» и «Добрый совет К<онши>ну». Обращено к командиру роты Нейшлотского полка, близкому другу Баратынского, поэту Николаю Михайловичу Коншину (1794–1865). Ответное послание Н.М. Коншина – «Е.А. Баратынскому» («Поэт, твой дружественный глас…»). Н.М. Коншин оставил также воспоминания о Баратынском.

Молдаванка – здесь: молдавская женская куртка.

Анахорет – отшельник.

«Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам..» – Адресовано поэту Николаю Михайловичу Коншину. Свидетельства Коншина в «Воспоминаниях» и рукописи «Для немногих» – почти единственный источник сведений о финляндской жизни Баратынского, в котором запечатлен его тогдашний духовный облик: «Тут небо послало мне товарища, доброго Баратынского. Первый раз в жизни я встретился с человеком, который характером и сердцем столько походил на меня. Я не хочу говорить много о его несчастии – потомство рассудило Овидия и Августа, но не Римлян; скажу только, что я не видал человека менее убитого своим положением; оно сделало его опытным, много выше его лет, а благодарная свобода, примета души возвышенной и гения – сама поставила его далеко выше толпы, его окружающей. Он был всеми любим, но казалось, и не замечал этого; равно как и своего несчастия. <…> Мы не столько любили один другого, сколько были нужны друг для друга. Мы проводили вместе дни, недели, месяцы и, наконец, целые четыре года».

«Пора покинуть, милый друг…» – Печаталось сначала под заглавием «К. Н. М.», а затем в составе раздела «Элегии» под заглавием «К…ну». Адресовано Н.М. Коншину. На стихотворение откликнулся А.С. Пушкин в послании Алексееву и процитировал, переставив, две строки из Баратынского:

 
Как мой задумчивый проказник,
Как Баратынский я твержу:
«Нельзя ль найти подруги нежной?
Нельзя ль найти любви надежной?»
 

«Рассеивает грусть веселый шум пиров…» – Дважды печаталось под заглавием «Уныние».

«Шуми, шуми с крутой вершины…» – Первоначально печаталось под заглавием «Водопад». К.В. Пигарев предложил, что речь идет о водопаде Хэгфорс близ Кюмени, места службы Баратынского в Финляндии. Однако норвежский исследователь Гейр Хетсо связал стихотворение с переводом Нейшлотского полка в лагерь Вильманстранд, чем воспользовался Н.М. Коншин, показав Баратынскому известный водопад Иматру. В своих воспоминаниях Н.М. Коншин писал: «В Финляндии есть чудо: это водопад Иматра, река Вокса, суженная гранитными берегами, с оторванным дном, летит в бездну. После лагеря мы поехали посмотреть этого водопада. Долго стоял поэт над оглушающей пропастью, скрестя руки на груди. Кто не прочитал с наслаждением стихов, выразивших чувство, владевшее им на скалах Иматры: “Зачем с безумным ожиданием…” и след.». В главе «Поездка на Иматру» из воспоминаний А.П. Керн засвидетельствовано пребывание Баратынского на Иматре: «На некоторых береговых камнях написаны были разные имена, и одно из них было милое и нам всем знакомое Евгения Абрамовича Баратынского». В стихотворении отразилось, по мнению исследователей творчества поэта, влияние элегии К.Н. Батюшкова «На развалинах замка в Швеции» и его же прозаического «Отрывка из писем Русского Офицера в Финляндии».

«Чувствительны мне дружеские пени…» – Печаталось под заглавиями «К***» и «Эпилог» (в качестве заключительного стихотворения раздела «Элегии» в издании 1827 г.).

Пени – жалобы.

«Прощай, отчизна непогоды…» – Печаталось под заглавием «Отъезд» и входило в состав раздела «Элегий». Написано в связи с отпуском. Уезжая в Петербург, Баратынский, по словам Н.М. Коншина, был убежден, что не воротится в Финляндию, но его надежды не сбылись (ему удалось выйти в отставку лишь в 1825 г.).

«Я возвращуся к вам, поля моих отцов…» – Печаталось под заглавиями «Сельская элегия» и «Родина». По свидетельству жены поэта Н.Л. Боратынской, в элегии упоминается сельцо Подвойское Смоленской губернии (имение дяди поэта, Богдана Андреевича Боратынского). Однако К.В. Пигарев отнес описание к принадлежавшей отцу поэта, А.А. Боратынскому, усадьбе Мара Тамбовской губернии, родине Е.А. Баратынского (см.: «О дом отеческий!»).

Оратай – пахарь.

А ты, мой старый друг… – Имеется в виду воспитатель Баратынского итальянец Джачинто Богрезе (см. стихотворение «Дядьке итальянцу»), который в первой редакции стихотворения назван на русский лад именем Яков («Прилежный Яков мой!»).

Богиня пажитей признательней Фортуны! – По мысли Баратынского, богиня плодородия Церера (см. Словарь) более справедливо воздает людям за их труды, чем непостоянная богиня судьбы, случая и удачи Фортуна (см. Словарь).

У брега насажу лесок уединенный… – Мечта Баратынского исполнилась много лет спустя (см. стихотворение «На посев леса»).

«Напрасно мы, Дельвиг, мечтаем найти…» – Печаталось под заглавиями «Делию. Ода (с латинского)» и «Дельвигу». Стихотворение было высоко оценено В.Г. Белинским и отмечено Л.Н. Толстым, который писал А.А. Фету: «Баратынский настоящий, хотя мало красоты, изящества, но есть прекрасные вещи. Один стих: “Любить и лелеять недуг бытия” стоит всех драм Толстого (А.К. Толстого. – В. К.)».

В альбом («Вы слишком многими любимы…»). – Первоначально посвящено Софье Дмитриевне Пономаревой (урожд. Позняк; 1794–1824), с которой Баратынский познакомился в 1820 г. и с 1821 г. стал посетителем ее салона. Позднее стихотворение переадресовано А.В. Лутковской и вписано в ее альбом.

Адрес-календарь – здесь: список поклонников; ежегодный справочник учреждений и чиновников.

«Приманкой ласковых речей…» – Печаталось под заглавиями «Хлеб», «Климене», «К К…о». Возможно, адресовано С.Д. Пономаревой.

Больной. – Лила – условно-поэтическое имя.

«Когда б вы менее прекрасной…» – При жизни Баратынского не печаталось. Обращено к С.Д. Пономаревой.

Цитерский бог – Эрот (см. Словарь: Цитера, Эрот).

«Один, и пасмурный душою…» – Печаталось под заглавиями «Бдение», «Тоска» и снова «Бдение».

Петел – петух.

Песня («Страшно воет, завывает…»). – Печаталось под заглавием «Русская песня».

«Нет, не бывать тому, что было прежде!..» – Печаталось вместе со стихотворением «Разуверение» под общим заглавием «Элегии».

Разуверение. – Входило в состав раздела «Элегии». По свидетельству С.А. Рачинского, обращено к В.Н. Кучиной. В.Г. Белинский назвал стихотворение в числе «особенно достойных памяти и внимания». На слова Баратынского написан знаменитый романс М.И. Глинки. Великая русская певица Н.А. Обухова, внучка Баратынского, писала в своей автобиографии: «А как хороши элегии Баратынского! Как они поэтичны, музыкальны! Не мудрено, что Глинке захотелось написать свой чудесный романс на слова деда “Не искушай меня без нужды”. Эта элегия Баратынского прекрасно сочетается с музыкой Глинки. Я всегда с особым чувством пою этот романс и предпочитаю вариант, написанный для сольного пения. Мне кажется, что, когда исполняешь этот романс одна, больше выявляется смысл и глубина элегии».

В душе моей одно волненье, А не любовь пробудишь ты. – Эти строки – перевод из романа Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (см. Коровин В.И. «Две заметки о стихах Баратынского». Новые безделки: Сб. статей к 60-летию В.Э. Вацуро. М., 1996. С. 434).

«Чтоб очаровывать сердца…» – Печаталось под заглавиями «К***» и «К-ву. Ответ». Адресовано, как выяснил В.Э. Вацуро, А.А. Крылову. (В.Э. Вацуро. Из истории литературных полемик 1820-х годов. В кн.: Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1972, с. 161–174.) В мае 1821 г., осуждая гедонистическую лирику, Крылов выступил в Вольном обществе любителей словесности, наук и художеств с резким стихотворным памфлетом «Вакхические поэты», направленным против своих бывших друзей – Дельвига и Баратынского. Этим выпадом и вызван иронический ответ Баратынского. В стихотворении Крылова острие критики нацелено на «низкую» тему вина и пиров, недостойную, по его мнению, истинной поэзии:

 
И поглотит река забвенья
Венец, обрызганный вином!
 

Баратынский в духе романтических представлений, разделяемых всем пушкинским кругом, отвергает идущее от классицизма неравенство «низких» и «высоких» лирических предметов, считая, что не тема сама по себе обусловливает достоинство художественного произведения, а проявленный в нем талант, что темы и жанры поэзии равноправны и любовно-элегическая лирика столь же достойна внимания поэта, как и героико-патетическая («вражда царей») и батальная («стук мечей»). В качестве доказательства Баратынский называет имена поэтов, которые «повстречали славу в Цитере», т. е. обессмертили себя в жанре любовной лирики.

Анакреон (ок. 570–478 гг. до н. э.) – древнегреческий лирик, в поэзии которого старческие мотивы сочетались с воспеванием жизненных удовольствий и радостей.

Амфора – в Древней Греции сосуд, предназначавшийся для хранения вин.

Эллада – Древняя Греция.

Фофанов – здесь: нарицательное имя бездарного поэта (от слова «фофан» – простофиля, глупец).

Парни Эварист Дезире де Форж (1753–1814) – французский поэт, родоначальник «легкой», эпикурейской и любовной (эротической) поэзии нового времени.

Хлоя, Дафна – условно-поэтические имена.

Тибуллова цевница – здесь в переносном значении: поэзия римского поэта-элегика Альбия Тибулла (ок. 50–19 гг. до н. э.), воспевавшего сельскую жизнь.

Омир – Гомер.

«Приятель строгий, ты не прав…» – Печаталось под заглавиями «Булгарину» и «К…». Стихотворение обращено к Фаддею Бенедиктовичу Булгарину (1777–1859) и вызвано его нападками на молодых поэтов пушкинского круга, в том числе на Баратынского, которых он порицал за «легкий», эпикурейский дух поэзии, связывал его с вольнолюбием и нарушением «общественной нравственности». Стихотворение Баратынского написано еще в ту пору, когда отношения с Булгариным были вполне приятельскими. Переход Булгарина в стан противника Пушкина не укрылся от Баратынского, и с 1826 г. Булгарин стал объектом его эпиграмм. Эту перемену отметил и Булгарин. В рецензии на издание 1827 г. он писал, имея в виду и комментируемое стихотворение: «Из посланий лучшие к Н.И. Гнедичу, к Дельвигу и ко мне. Послание ко мне было напечатано в “Сыне Отечества” и перепечатано в “Образцовых сочинениях” с моим именем: “К Булгарину”; имя мое было даже в стихе. По переселении поэта в Москву он стал писать ко мне послания другого рода, а в прежнем имя мое заменено точками в заглавии, а в стихе с пожалован в Менторы. Пользуясь этим почетным званием, советую поэту более следовать внушению своего гения, нежели внушениям журнальных сыщиков. Это будет лучше и для него и для публики». В издании 1835 г. Баратынский, возможно, учел замечание Булгарина и вместо дружеского («Нет, нет, Булгарин! ты не прав») и явно критического («Нет, нет, мой ментор! ты не прав») дал нейтральное («Приятель строгий, ты не прав»), более соответствующее тому времени, когда было написано стихотворение.

Цветок. – Возможно, навеяно сентиментальными и романтическими балладами.

Людмила, Услад – условно-поэтические имена, обычно встречаемые в балладах.

«Ты был ли, гордый Рим, земли самовластитель…» – Печаталось под заглавием «Рим». Рим с детства интересовал Баратынского, воспитанного дядькой-итальянцем. «Судьба Рима как символ изменчивости исторической судьбы», по словам Л.Г. Фризмана, привлекала поэтов от Дю Белле до Байрона и была популярна как в вольнолюбивой, так и в медитативной лирике. (Е.А. Баратынский. Стихотворения. Поэмы. М., 1982. С. 579.)

Позорище – здесь: зрелище, вид.

Семь холмов – Капитолий, Палатин, Эсквилин, Авентин, Виминал, Целий, Квиринал; на них расположен Рим.

«Когда неопытен я был..» – Дважды выходило в печати под заглавием «Л<утковск>ой». Однако первоначальная редакция была посвящена С.Д. Пономаревой и вписана в ее альбом. Лишь затем стихотворение было переадресовано А.В. Лутковской.

«В своих стихах он скукой дышит…» – Печаталось под заглавием «Эпиграмма». Направлено против поэта Дмитрия Ивановича Хвостова (1757–1835), имевшего привычку надоедать окружающим своими вслух читаемыми стихами.

«Неизвинительной ошибкой…» – Печаталось под заглавием «К жестокой». Обращено, по-видимому, к С.Д. Пономаревой.

«Дало две доли Провидение…» – Печаталось под заглавием «Стансы» и «Две доли».

Часть – здесь: участь.

«О своенравная Аглая!» – Обращено к С.Д. Пономаревой и вписано в ее альбом. Печатается по изданию 1835 г.

«Я безрассуден – и не диво!» – Дважды печаталось под заглавием «Д<ельвиг>у». Обращено к А.А. Дельвигу.

Пойду я странником тогда На край земли, туда, туда, Где вечный холод обитает… – пародийное использование романтического порыва «Dachin, dachin…» («Туда, туда…») в знаменитой песне Миньоны («Kennst du das Land…» – «Знаешь ли ты край…») из романа Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера».

«Мне с упоением заметным…» – Печаталось под заглавием «К…». Предположительный адресат – С.Д. Пономарева.

Меж мудрецами был чудак: «Я мыслю, – пишет он, – итак, Я, несомненно, существую». – Речь идет о французском философе Рене Декарте (1596–1650), которому принадлежит афоризм: «Cogito, ergo sum» («Я мыслю, следовательно, существую»).

«Вчера ненастливая ночь…» – Печаталось под заглавием «Случай».

Лилета – условно-поэтическое, иронически противопоставленное обыкновенно-житейскому и обиходно-русскому «Паша».

Элизийские поля. – Печаталось под заглавием «Елисейские поля». Входило в раздел «Элегии». Как указано исследователями (В.Э. Вацуро, В.А. Мильчиной, И.А. Пильщиковым), в стихотворении использованы образы из стихотворения Э. Парни «Le Revenant» («Привидение»), в 1810 г. переведенного К.Н. Батюшковым. (Французская элегия. XVIII–XIX вв. в переводах поэтов пушкинской поры. М., 1989. С. 612., И.А. Пильщиков. Lesjardin de Lila в переводе Воейкова И. Воспоминания. Баратынский В кн.: Латмановский сборник. М., 1995. С. 365–374. Philologika. 1999/2000. М., 2001. Т. 6. № 14/16. С. 386.)

Темира – условно-поэтическое имя.

Закоцитная сторона – царство мертвых (см. Словарь: Коцит).

Катулл Гай Валерий (ок. 87 – ок. 54 гг. до н. э.) – римский поэт-лирик.

«Так, отставного шалуна…» – Печаталось под заглавием «Товарищам».

Дельвигу. – Печаталось под заглавием «К Дельвигу».

Ты помнишь ли, в какой печальный срок… – Знакомство Баратынского с Дельвигом произошло в то время, когда Баратынский решился вступить в военную службу рядовым.

«Любви приметы…» – Дважды печаталось под заглавием «Догадка».

«Сей поцелуй, дарованный тобой…» – Дважды печаталось под заглавием «Поцелуй (Дориде)» и входило в раздел «Элегии».

«На кровы ближнего селенья…» – Дважды печаталось под заглавием «Возвращение» и один раз под заголовком «Подражание Мильвуа». Вольное переложение элегии «Le Retour» («Возвращение») французского поэта Шарля Юбера Мильвуа (1782–1816), автора популярных в начале XIX в. элегий и теоретика поэзии. Античного Амура Баратынский заменил славянским божеством Лелем.

«Зачем, о Делия! сердца младые ты…» – Печаталось под заглавиями «Дориде» и «Делии», входило в раздел «Элегии». Относится, по-видимому, к С.Д. Пономаревой.

Бесчарная Цирцея – лишенная в старости обольстительных любовных чар и потерявшая способность губить мужские сердца (см. Словарь).

Крылатое дитя – Амур (см. Словарь).

Размолвка. – Входило в раздел «Элегии». Связано с разладом отношений с С.Д. Пономаревой.

«На звук цевницы голосистой…» – Дважды печаталось под заглавием «Весна».

Цевница – здесь: свирель; духовой музыкальный инструмент; символ поэзии, поэтического дара.

Климена – условно-поэтическое имя.

Сестре. – Обращено к сестре поэта Софье Абрамовне Боратынской (1801–1844) по поводу ее приезда в Петербург из Мары летом 1822 г. для свидания с братом.

«Младые грации сплели тебе венок…» – При жизни Баратынского не печаталось. Возможно, обращено к А.В. Лутковской, поскольку автограф вписан в ее альбом.

Падение листьев. – Печаталось с подзаголовком (в оглавлении) «Подражание Мильвуа», входило в раздел «Элегии». Вольный перевод известной и не раз переведенной русскими поэтами элегии Мильвуа «La chute des feuilles». Баратынский изменил мысль элегии: у Мильвуа с неизбежной кончиной связано и столь же неизбежное забвение, у Баратынского на могилу младого певца не приходит дева, но приходит безутешная мать.

На берегах Стигийских вод – см. Словарь: Стикс.

Лета. – Печаталось под заглавиями «К Лете», «Лета» с подзаголовком в оглавлении «Подражание Мильвуа», входило в раздел «Элегии». Вольный перевод элегии Мильвуа «Le fleuve d’oubli» («Река забвенья»).

Г<неди>чу. – Печаталось под заглавием «Гнедичу, который советовал сочинителю писать сатиры», и входило в раздел «Послания». Обращено к поэту и переводчику «Илиады» Николаю Ивановичу Гнедичу (1784–1833), который на заседании Вольного общества любителей российской словесности выступил 13 июня 1821 г. с программной речью в защиту высокого гражданственного служения искусства, призывая «владеть с честию пером», в защиту сатиры, которая «сражается» с «невежеством наглым, пороком могущим», обличая общественные язвы и тем исправляя людские нравы. Баратынский решительно отклонил программу Гнедича, считая, что искусство не может излечить общество. В первой редакции он подробно изъяснял свою позицию, перечисляя невыгодные для поэта следствия программы Гнедича. В качестве очевидных примеров он привел имена поэтов, которые превращали высокую сатиру в низкое ругательство:

 
Признаться, в день сто раз бываю я готов
Немного постращать Парнасских чудаков,
Сказать хоть на ухо фанатикам журнальным:
Срамите вы себя ругательством нахальным.
Не стыдно ль ум и вкус коверкать на подряд
И травлей авторской смешить гостиный ряд?
Россия в тишине, а с шумом непристойным
Воюет Инвалид с Архивом беспокойным;
Сказать Панаеву: не музами тебе
Позволено свирель напачкать на гербе;
Сказать Измайлову: болтун еженедельный,
Ты сделал свой журнал Парнасской богадельной,
И в нем ты каждого убогого умом
С любовью жалуешь услужливым листком.
И Цертелев блажной, и Яковлев трактирный,
И пошлый Федоров, и Сомов безмундирный,
С тобою заключив торжественный союз,
Несут к тебе плоды своих лакейских муз…
 

Всем названным поэтам (В.И. Панаеву, А.Е. Измайлову, Н.А. Цертелеву, Б.М. Федорову и др.) противопоставлен «мудрец прямой»:

 
Нет, нет! мудрец прямой идет путем иным.
И, сострадательный ко слабостям людским,
На них указывать не станет он лукаво!
О человечестве судить желая здраво,
Он страсти подавил, лишающие нас
Столь нужной верности и разума, и глаз.
В сообщество людей вступивший безусловно,
На их дурачества он смотрит хладнокровно,
Не мысля, чтоб могли кудрявые слова
В них свойства изменить и силу естества.
Из нас, я думаю, не скажет ни единой
Осине: дубом будь, иль дубу: будь осиной;
Зачем же: будь умен он вымолвит глупцу?
Покой, один покой любезен мудрецу.
Не споря без толку с чужим нелепым толком.
Один по-своему он мыслит тихомолком;
Вдали от авторов, злодеев и глупцов.
Мудрец в своем углу не пишет и стихов.
 

Позиция Баратынского, выраженная в опубликованной, хотя и иной, но тоже ранней редакции стихотворения, не удовлетворила Пушкина, отметившего «прекрасные стихи», но недовольного мягкостью («мало перца») выражений на слишком узкие и односторонние требования Гнедича. Впоследствии Баратынский исключил упоминания поэтов и придал стихотворению более обобщающий смысл: оно стало скептическим размышлением о бесполезности сатиры и всякого намерения «переиначить свет», в нем резче обозначилась задача философско-психологического постижения жизни.

..редкий муж, вельможа-гражданин, От века сих вельмож оставшийся один… – Имеется в виду Николай Семенович Мордвинов (1754–1845), либеральный государственный деятель, ценимый просвещенными дворянами и, в частности, декабристами. Адмирал Мордвинов начал свою карьеру во времена Екатерины II (в одном из вариантов – «От дней Фелицыных», по имени Фелицы в оде г. Р. Державина). В последние годы александровского царствования Мордвинов находился в оппозиции к правительственной политике и заслужил репутацию просвещенного и независимого государственного деятеля («гражданина»).

Катоном смотрит он… – т. е. неподкупным вольнолюбцем (по имени Катона Младшего, или Утического, римского республиканца, врага Цезаря; 95–46 гг. до н. э.).

«Желанье счастия в меня вдохнули боги…». – Дважды печаталось под заглавием «Безнадежность».

«Притворной нежности не требуй от меня…». – Первоначально напечатано в иной редакции, которая приводится полностью ввиду ее самостоятельного художественного значения.

Признание

 
Притворной нежности не требуй от меня,
Я сердца моего не скрою хлад печальной:
Ты права, в нем уж нет прекрасного огня
Моей любви первоначальной.
Напрасно я себе на память приводил
И милый образ твой, и прежних лет мечтанье, —
Безжизненны мои воспоминанья!
Я клятвы дал, но дал их выше сил.
Спокойна будь: Я не пленен другою;
Душой моей досель владела ты одна;
Но тенью легкою прошла моя весна:
Под бременем забот я изнемог душою,
Утихнуло волнение страстей,
Промчались дни; без пищи сам собою
Огонь любви погас в душе моей.
Верь, беден я один: любви я знаю цену,
Но сердцем жить не буду вновь,
Вновь не забудусь я! Изменой за измену
Мстит оскорбленная любовь.
Предательства верней узнав науку.
Служа приличию, Фортуне иль судьбе,
Подругу некогда я выберу себе
И без любви решусь отдать ей руку.
В сияющий и полный ликов храм,
Обычаю бесчувственно послушный,
Введу ее, и деве простодушной
Я клятву жалкую во мнимой страсти дам…
И весть к тебе придет; но не завидуй нам:
Не насладимся мы взаимностью отрадной,
Сердечной прихоти мы воли не дадим,
Мы не сердца Гимена связью хладной, —
Мы жребии свои соединим.
Прости, забудь меня; мы вместе шли доныне;
Путь новый избрал я; путь новый избери,
Печаль бесплодную рассудком усмири,
Как я, безропотно покорствуя судьбине.
Не властны мы в самих себе
И слишком ветрено в младые наши леты
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть, всевидящей судьбе.
 

Именно по поводу этого текста элегии Пушкин писал: «Баратынский – прелесть и чудо, “Признание” – совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий».

Н.И. Гнедичу. – Входило в раздел «Послания». Адресовано поэту Н.И. Гнедичу. Баратынский познакомился с Гнедичем в 1820 г. и считал его своим наставником в поэзии, хотя и не во всем с ним соглашался. Гнедич принимал участие в судьбе Баратынского. Именно он представил в Вольном обществе любителей российской словесности поэму Баратынского «Пиры».

Аристипп (435–360 гг. до н. э.) – древнегреческий философ; здесь: мудрец, свободный духом.

Русские Афины – здесь: Петербург как центр культуры России.

Фрина (IV в. до н. э.) – знаменитая древнегреческая гетера, возлюбленная мудрого афинского стратега Перикла.

Апелл (Апеллес; IV в. до н. э.) – древнегреческий живописец.

Фидий (V в. до н. э.) – древнегреческий скульптор.

Лутковскому. – Печаталось под заглавиями «К…» и «Л<утковско>му», входило в раздел «Послания». Посвящено командиру Нейшлотского полка, участнику Отечественной войны 1812 г. Егору (Георгию) Алексеевичу Лутковскому (ум. в 1831 г.), давнему знакомому семьи Боратынских и дальнему их родственнику, принявшему живое участие в судьбе поэта.

А Епендорфские трофеи? – Лутковский, вероятно, рассказывал о сражении под селением Эпендорф в Саксонии (1813).

Веселый сын Цитереи – Эрот (см. Словарь).

«О счастии с младенчества тоскуя…» – Печаталось под заглавиями «Истина. Ода» и «Истина», входило в раздел «Элегии». Стихотворение получило признание критики. П.А. Плетнев назвал его «в некотором смысле драмою, где действует сам поэт, его жизнь и наставница их – Истина». В.Г. Белинский, считая стихотворение «одним из замечательных», также отметил его драматизм: проявление «несчастного раздора мысли с чувством, истины с верованием».