Текст книги "Во славу Отечества! – 3. В годину славы и печали"

Напрасно генеральский шофер пытался развернуть свой автомобиль и съехать в кювет от налетающей на него грохочущей смерти. Выпущенная с аэроплана очередь легко пробила тонкую крышу, безжалостно кроша находивших в автомобиле пассажиров.

Одна из русских пуль угодила Гофману в живот. Потеряв много крови, в бессознательном состоянии генерал был доставлен в ближайший госпиталь, где ему была сделана срочная операция. Командование над восточно-прусской группировкой было передано престарелому фельдмаршалу Леопольду Баварскому, который стал руководить войсками, сидя в Грауденце, за сотню километров от линии фронта.

Лишившись командования жесткого и упрямого Гофмана, немцы сразу утратили способность к сопротивлению, что самым пагубным образом сказалось на общем положении Восточного фронта. Пока новый командующий вникал в суть происходящего, русские нанесли новый удар в направлении Алейнштейна, и германский фронт в Пруссии окончательно рухнул.

Развивая наметившийся оперативный успех, 14 октября генералы Миллер и Кутепов продолжили движение навстречу друг другу, несмотря на немецкую угрозу своим тылам в районе Летцена. Бросив в прорыв под Коршеном кавалерию барона Унгера, генерал Кутепов сумел полностью сломить сопротивление врага и пятнадцатого октября части 1-й и 2-й русских армий соединились южнее Алейнштейна, замкнув кольцо окружения вокруг двух немецких дивизий.

Однако то, что последовало за этим, было из ряда вон выходящим. Едва только русские клещи сомкнулись, как немецкие солдаты стали массово сдаваться в плен. Они выходили в расположение противника по 200–300 человек, нацепив на штыки винтовок грязно-белые платки или обрывки бинтов. После сдачи оружия солдаты дружно становились в походную колонну и двигались в тыл в сопровождении редких пеших конвоиров или казаков. Самое потрясающее заключалось в том, что это были элитные части рейхсвера, на которые делал свою главную ставку Людендорф.

15 октября стало воистину «черным днем» для частей Восточного фронта, сражающихся в Восточной Пруссии. Кроме окружения в районе Мазурских озер, началось наступление 3-й армии генерала Маркова, которого так опасался Людендорф. При поддержке конной армии генерала Крымова немецкий фронт под Новогеоргиевском был полностью прорван за сутки ожесточенных боев, после чего кавалеристы устремились в рейд на Плоцк. Основной целью этого наступления было полное окружение немецких войск в Восточной Пруссии, с выходом к Балтийскому морю в районе устья Вислы.

Новый командующий прусской группировки Леопольд Баварский, не обладавший энергией и мобильностью Макса Гофмана, посчитал лучшим решением отвод германских войск за Вислу, под прикрытие крепостей Торгау, Кульм, Грауденц и Данциг. Едва приказ был получен в войсках, как началось беспорядочное отступление, переросшее в паническое бегство.

Бежали все, как военные, так и гражданские лица. Для последних приход русских казаков, съедавших на завтрак жареного немецкого младенца, был смерти подобен. Одурманенные пропагандой доктора Фриче немецкие бюргеры основательно загрузили домашним скарбом свои повозки и устремились на запад, бросив дома и имения.

Кенигсберг, на силу и мощь которого Людендорф возлагал большие надежды, стал торопливо готовиться к обороне. Личным приказом кайзера город был объявлен особой крепостью, которую надлежало защищать до последнего германского солдата.

Когда в столице Пруссии стал известен приказ главнокомандующего, в тот же час городской вокзал заполнился толпами горожан, желающих как можно скорее покинуть родной город. Поезда, отходящие на Берлин, брались чуть ли не с боем. Полиция с большим трудом смогла навести относительный порядок на перроне и вокзале, вытеснив дубинками людей за их пределы.

Получив отпор, толпа успокоилась, но ненадолго. Вскоре распространился слух, что прорвавшиеся в немецкий тыл кавалеристы барона Унгера могут в любую минуту перерезать железнодорожное сообщение с рейхом. Это известие было подобно спичке, упавшей на сухую солому. Толпа мгновенно вспыхнула и в едином порыве, сметя полицейский кордон, заполонила вокзал. Начался хаос.

Только прибытие на вокзал по требованию бургомистра частей гарнизона смогло восстановить нормальную работу железной дороги. Выставив вперед стальную щетину штыков и дав залп поверх голов, солдаты смогли вновь очистить вокзал от людей.

Напуганные и озлобленные, с многочисленными синяками и ссадинами, полученными в результате возникшей давки, горожане стояли на привокзальной площади и кричали:

– Позор, позор!!! Немцы воюют против немцев! Вот до чего довел нас кайзер Вильгельм!

Схожая картина творилась и в порту Кенигсберга, чьи причалы в один момент были заполнены беглецами. Подобно крысам, бегущим с гибнущего корабля, они торопливо грузились на многочисленные суда и лодки, уходившие сначала в Пиллау, а затем в Данциг. Стоит ли говорить, что цены на билеты выросли в несколько раз.

Первые конные разъезды кавалерии барона Унгера появились вблизи города 20 октября и были отогнаны выстрелами с полевых укреплений. Основные силы 1-й армии генерала Кутепова подошли к фортам Кенигсберга на следующий день, полностью блокировав город с суши.

В этот же день на водах Балтики произошло сражение, ставшее черным пятном в истории кайзерлих-марине. Из-за быстрого приближения к морскому побережью русских войск Шеер отдал приказ об эвакуации из Данцига стоявшего в ремонте линкора «Байер». Для этого в качестве прикрытия был выслан недавно вступивший в строй линейный крейсер «Макензен» и отряд миноносцев капитана цур зее Брауде.

Благодаря знанию германских морских кодов, об этом переходе стало известно русским, которые решили отправить на перехват вражеских кораблей линкор «Петропавловск», линейный крейсер «Бородино» вместе с гидротранспортом «Республика» и отрядом эсминцев во главе с «Новиком». Это были все силы, которыми мог оперировать Балтфлот на данный момент.

По поводу проведения данной операции между Беренсом и Щастным возникли серьезные трения. Командующий флотом резонно опасался рисковать своими последними линейными козырями, тогда как Беренс настаивал на проведении операции, делая главную ставку на торпедоносцы.

Никто из адмиралов не хотел уступать другому, и страсти между ними накалились до предела. Последнюю точку в этом споре поставил Корнилов, к которому через голову Щастного обратился Беренс. Лавру Георгиевичу пришлась по душе тактика Беренса, стремившегося при любой возможности обескровить грозные силы врага, и как ни убеждал его в разумной осторожности Духонин, добро на проведение операции было дано, и отряд кораблей вышел в море.

Русские перехватили ордер противника точно там, где и собирались это сделать, на траверсе острова Борнхольм. «Байер» шел головным, вслед за ним двигался «Макензен», с обеих сторон прикрываемые четырьмя миноносцами. «Новик» с эсминцами немедленно атаковал их, тогда как «Петропавловск» и «Бородино» стали проводить пристрелочный огонь по кораблям противника.

На борту линейного крейсера «Макензен» были собраны самые лучшие молодые кадры из морских училищ Кенигсберга и Данцига. Воспитанные в лучших традициях флота, они рвались в бой, и многие из матросов и офицеров крейсера даже обрадовались появлению врага. Ведомые опытным командиром капитаном цур зее Берстайном, моряки были уверены в своей победе над врагом. Как только враг был замечен, «Макензен» моментально ощетинился всем своим корабельным арсеналом, и комендоры орудийных башен стали азартно наводить свои пушки на «Бородино», получая данные с дальномеров.

Однако обстановка на «Байере» была куда менее радужной, чем у его боевого товарища. Большую часть экипаж линкора составляли моряки, пришедшие на борт ремонтирующегося судна из казарм Данцига, где безвылазно находились долгое время. Назначенный на время ремонта командиром корабля фрегаттен-капитан Цейслер был очень недоволен своими матросами, критично оценивая их боевые качества как удовлетворительные с большой натяжкой. Если бы не внезапный приказ о срочном переходе кораблей в Росток, Цейслер никогда бы не вышел в море с подобной командой.

Скверные опасения командира подтвердились сразу, едва только на горизонте показались корабли русской эскадры. Среди матросов моментально возникли волнения, за которыми четко просматривался страх перед врагом и неуверенность в собственных силах. Офицерам и кондукторам приходилось с помощью грозных окриков и тычков заставлять нерадивых подчиненных шевелиться, получая в ответ глухое ворчание и косые взгляды.

Подобный настрой команды сразу сказался на боеспособности линкора, который с непозволительной задержкой открыл ответный огонь по врагу. К тому моменту, когда орудийные башни «Байера» дали первый залп, комендоры «Макензена» уже трижды потревожили противника своими выстрелами.

Белые столбы недолетов и перелетов еще только-только начали подбираться к бортам противоборствующих кораблей, когда в сражение вступила третья сила в лице русских самолетов. Добившись серьезных успехов в борьбе с грозными германскими линкорами в водах Финского залива, Беренс решил не останавливаться на достигнутом успехе и торопился вывести торпедоносцы на просторы Балтики.

Отправляясь на перехват вражеских кораблей, адмирал приказал вооружить переделанные под гидропланы «Ильи Муромцы» небольшими кумулятивными торпедами. Это были новые образцы вооружения, изготовленные в специальных лабораториях в малом количестве. Полигонные испытания показали высокую эффективность нового оружия в борьбе с корабельной броней, но никто не мог сказать, как они проявят себя в бою. Беренс безоговорочно верил в гидропланы и новые торпеды, а потому не побоялся пойти на конфликт с командующим Балтфлота, смело ставя на кон свою карьеру и репутацию.

Зная из перехваченных сообщений немцев о низкой боеспособности «Байера», адмирал определил главную цель атаки торпедоносцев «Макензен». Этот новенький линейный крейсер мог существенно усилить огневую мощь группировки германских линкоров в любом сражении, с любым противником.

На крейсере имелось несколько зенитных пулеметов, способных отбить воздушную атаку русских самолетов, но за ними находились молодые моряки, полностью лишенные какого-либо боевого опыта. Именно на это, а также на высокое мастерство своих торпедоносцев и делал ставку Беренс в этом бою.

Проплывая почти над самой кромкой моря, русские гидропланы быстро приближались к «Макензену» со стороны его правого борта. Первым в атаку на врага шел опытный ас морской авиации штабс-капитан Роговцев. Его «Илья Муромец» отвлек на себя внимание почти всех пулеметных установок корабля, разом открывших огонь, едва только гидроплан начал сближение с крейсером. Не обращая внимания на тянущиеся к нему смертельные нити пулеметных трасс, Роговцев упрямо вел свой самолет к цели и, выйдя в точку атаки, сбросил два маленьких гостинца.

Освободившись от оков держателя, тупоносые хищницы резво метнулись к своей добыче, игриво вспенивая белые барашки на темно-зеленых просторах моря. Подвергнувшись атаке русского торпедоносца, германский крейсер не смог уклониться от столкновения, и вскоре два глухих взрыва с интервалом в несколько секунд погремели в его носовой части. «Макензен» заметно качнуло, но он продолжил плавание как ни в чем не бывало.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что результаты попадания торпед не очень страшны кораблю. Он только чуть сбавил ход, но это был вид со стороны. Внутри крейсера, в районе пороховых арсеналов носовых башен, бушевали два сильных пожара, вызванные кумулятивными взрывами русских торпед. Моряки мужественно сражались с огнем, но темп распространения огня был очень высоким, и вчерашним курсантам приходилось прикладывать все свои усилия и умения, чтобы сдержать пожар.

В тот самый момент, когда Роговцев сбросил торпеды, одна из пулеметных очередей противника повредила правый мотор гидроплана. Возник пожар, и струйка черного дыма вырывалась из поврежденного двигателя под радостные крики немецких пулеметчиков. С удвоенной силой и энергией принялись они строчить из пулеметов вслед уходящему бомбардировщику, стремясь во что бы то ни стало добить поврежденный аэроплан русских.

Вражеские пули нещадно кромсали тело воздушного исполина, медленно уходящего прочь от атакованного крейсера. От их попадания трещал хвост, фюзеляж, крылья, но гидроплан держался. Выжимая все силы из неповрежденных моторов, удерживая самолет от ежеминутного сваливания, Роговцев сумел дотянуть до «Республики» и благополучно сесть на воду.

Воспользовавшись тем, что главное внимание неприятеля было приковано к бомбардировщику штабс-капитана, второй русский бомбардировщик под управлением поручика Каратаева смог приблизиться к «Макензену» без особых усилий. Преодолев слабый заградительный огонь крейсера, русский летчик прорвался к его корме и атаковал корабль.

Выходя на угол атаки, молодой летчик заметно волновался и потому допустил определенную погрешность. В результате этого одна из сброшенных торпед угодила прямо под винты крейсера и была отброшена в сторону могучей волной. Однако второй смертоносный гостинец русского пилота с лихвой окупил этот досадный промах. Ударившись о бронированный борт корабля, кумулятивная торпеда прожгла его насквозь и вызвала пожар вблизи топливных цистерн крейсера.

На беду немецких моряков, в месте попадания торпеды почти никого не было, и потому огонь беспрепятственно распространялся внутри корабля. Смертельный отсчет времени для немецкого крейсера начался.

Между тем ничего не подозревавший о нависшей угрозе «Макензен» уверенно вел бой с «Бородино». Комендоры орудийных башен уже пристрелялись к русскому крейсеру и вскоре добились прямого попадания. В районе передней трубы вспыхнула яркая вспышка огня, сразу сменившаяся на черный столб дыма от вспыхнувшего на борту русского корабля пожара.

Сразу же за этим последовали падения германских снарядов вблизи носа «Бородино» и его левого борта. Следящие за кораблем противника немецкие дальномерщики с замиранием сердца ожидали нового попадания по вражескому кораблю, однако их надеждам не суждено было сбыться. В самый разгар сражения неожиданно рванул сам «Макензен». Это огонь добрался до топливных цистерн крейсера.

Огромный столб рыжего огня, вырвавшийся из могучего тела корабля, играючи разорвал его стальные бока на две неровные части. Словно сделанная из картона, массивная корма крейсера была безжалостно оторвана и отброшена в сторону. Несколько невыносимо долгих секунд обезображенный взрывом красавец «Макензен» еще держался на плаву, а затем стремительно затонул.

Столь неожиданная и быстрая гибель огромного корабля, смело сражавшегося с врагом, самым пагубным образом подействовала на экипаж «Байера». Моментально в сердцах и душах людей страх за свою жизнь, придавленный до этого момента офицерами и кондукторами, вспыхнул с новой силой. Необходимо отметить, что во флотских казармах Данцига давно работала подпольная ячейка социал-демократического «Союза Спартака», главной деятельностью которой была революционная агитация матросов и солдат гарнизона. Таким образом, Германская империя пожинала горькие плоды деятельности господина Парвуса.

Среди матросов и унтер-офицеров, находившихся на борту «Байера», было немало тайных членов «Спартака» и им сочувствующих. Они давно обсуждали идею поднятия восстания на одном из кораблей флота, но, как правило, дальше разговоров дело не шло. Возможно, что этот выход в море также не подвиг бы спартаковцев на активные действия, если бы не стечение ряда обстоятельств.

Во-первых, это была ужасная гибель «Макензена», нового, хорошо вооруженного корабля кайзерлих-марине. Во-вторых, из старого экипажа «Байера» на борту линкора на данный момент находилось всего три человека. Все остальные члены экипажа были новенькими, еще не успевшими познакомиться друг с другом людьми. Большинство офицеров корабля были призваны из запаса и придерживались старой методы, по которой каждое неповиновение матросов строго наказывалось. Именно это послужило той искрой, которая привела к огромному взрыву.

Командир носовой башни, обер-лейтенант Книс, был очень недоволен действиями своих комендоров, а в особенности наводчика Фитхе, чьи действия очень плохо влияли на стрельбу по линкору «Петропавловск». Снаряды, выпущенные из орудия носовой башни, летели в сторону противника с большим отклонением, что очень нервировало Книса. Вначале он ограничивался руганью и чувствительными ударами в спину нерадивых подчиненных, а затем стал назначать им наказания в виде дисциплинарных взысканий. При этом офицер требовал, чтобы провинившиеся матросы отвечали ему согласно уставу: называя себя и вид взысканий, наложенных на них Книсом.

С каждым неудачным выстрелом обстановка в башне только накалялась все больше и больше. К несчастью для офицера, среди орудийного расчета было двое спартаковцев, что в конце концов и сыграло свою трагическую роль. Когда матросы услышали известие о гибели «Макензена», они сильно встревожились, чем вызвали сильный гнев обер-лейтенанта. Схватив свою кожаную плетку, он стал бить ею Фитхе, чей испуг был слишком виден на его искаженном страхом лице.

Несчастный матрос взвизгнул от боли и, прикрывая голову руками, присел на пол башни. Вошедший в раж офицер принялся лупцевать несчастного матроса, рассекая плеткой до крови кожу его рук и головы. Конец экзекуции положил другой спартаковец матрос Битнер, чей сильный удар молотком по затылку офицера навсегда успокоил его буйный нрав.

Книс рухнул на пол как подкошенный, и вокруг его головы моментально растеклась темная лужа крови. Битнер еще вертел в руках окровавленный молоток, а довольный Фитхе с радостным криком бросился благодарить своего товарища за избавление от притеснения сатрапа. Кондуктор Хайнц пытался протестовать против столь дикого поведения, но разгоряченный своим геройством Битнер не раздумывая взмахнул молотком, и поборник империализма сполз по стенке башни с разбитой головой.

Больше никто из находившихся в башне матросов не решился протестовать против убийственного аргумента в руке спартаковца, и отныне они оказались связаны кровью убитого офицера. Далее все развивалось стихийно: Фитхе завладел оружием Книса, и они вместе с Битнером и еще одним комендором устремились внутрь корабля.

Теперь бунтарям было нечего терять, поскольку за убийство офицера им полагалась смертная казнь. У них оставался только один выход, немедленный захват корабля и сдача его в плен. Выполняя ранее намеченный план, они спустились в камеру подачи зарядов в носовые башни, команда которой состояла из одних спартаковцев. Желая отрезать своим товарищам все пути назад, Фитхе застрелил унтер-офицера и в краткой, но очень выразительной речи обрисовал сложившееся положение. Страх перед военно-полевым судом быстро устранил все душевные колебания матросов, и они всей гурьбой ринулись в главный пост на корабле, командирскую рубку. По дороге к цели матросы разоружили часового возле малого арсенала и для храбрости вооружились карабинами.

Появление в рубке толпы возбужденных матросов для Цоссера стало огромным сюрпризом. Фрегаттен-капитан едва успел удивиться, как пуля, выпущенная из офицерского «вальтера», моментально снесла ему половину черепа, густо обрызгав стоящих рядом офицеров.

– На пол! Лечь на пол! – приказал Фитхе, потрясая перед лицами изумленных офицеров дулом пистолета.

– На пол! – взвизгнул матрос и, видя, что стоявшие перед ним моряки не собираются исполнять его приказ, выстрелил в старшего помощника капитана корветтен-капитана Вагнера.

Выпущенная бунтарем пуля попала в грудь офицеру, и сейчас китель рухнувшего на пол Вагнера густо окрасился кровью. Потрясенные столь стремительным развитием событий, все находившиеся в рубке моряки дружно исполнили требование бунтарей, включая рулевого.

– Малый ход! – приказал Фитхе, и Битнер бросился к машинному телеграфу, продублировал его приказ.

Повинуясь полученным указаниям сверху, механики стали убирать обороты машин, и «Байер» стал замедлять движение.

– Стоп машины! – вновь приказал Фитхе, и Битнер перевел рычаги телеграфа в нужное положение.

Занимаясь управлением захваченного корабля, мятежники совсем позабыли о раненом Вагнере, который деревенеющими пальцами смог вытащить револьвер. Зная, что обречен, офицер стрелял торопливо, желая прихватить с собой в дальнюю дорогу как можно больше спутников.

Первые две пули прошили спину стоявшего рядом Фитхе и отбросили его куда-то в сторону. Затем настал черед Битнера. Услышав выстрелы, он проворно отскочил вбок от машинного телеграфа, судорожно выхватывая заткнутый за пояс пистолет.

Ослабевший от боли и потери крови Вагнер плохо прицелился и своим выстрелом только ранил рыжего верзилу в грудь, тогда как Битнер ответным выстрелом прострелил обидчику голову. Примеру Вагнера рискнул последовать штурман Майер; пока шла перестрелка, он перекатился на спину и смог достать из кобуры свое оружие. Вороненый ствол «вальтера» уперся в голову зажавшего рану рукой Битнера, но выстрела не последовало, в спешке Майер забыл снять оружие с предохранителя. Эти секунды оказались роковыми для всех обитателей рубки. Опомнившись от испуга, в дело вступили матросы, пришедшие с Фитхе, открыв пальбу из своих карабинов по Майеру, а заодно по всем тем, кто находился на полу.

Так мятежники уничтожили всех офицеров линкора, за исключением командиров кормовых башен «Байера» и инженеров машинных отсеков. На устранение этих помех ушло чуть более пятнадцати минут. Раненный в перестрелке Битнер принял командование бунтом на себя и отправил десять человек на захват камер подачи снарядов в кормовые башни и одновременно обратился по переговорному устройству к механикам, приказывая своим товарищам по союзу арестовать офицеров. Вслед за этим на палубу был послан матрос, торопливо спустивший флаг Второго рейха, и спустя некоторое время поднял на флагшток белое полотнище.

Подобного случая, когда поврежденный, но вполне боеспособный линкор империи капитулировал перед врагом, еще не было за всю историю имперского флота. Русские корабли некоторое время не спешили приближаться к «Байеру», подозревая в выброшенном белом флаге хитрую ловушку врага, но затем приблизились и отправили на сдавшийся корабль смотровые шлюпки. Они беспрепятственно поднялись на линкор и взяли его под полный контроль. Немецкие моряки не оказывали какого-либо серьезного сопротивления. Все четко и охотно выполняли приказы победителей, совершенно не помышляя о сопротивлении.

Очень дорожа своим трофеем, Беренс перегнал захваченный «Байер» сначала в Либаву, а затем ночью отправил в Ревель, полностью заменив корабельную команду. Такого триумфального возвращения адмирала из похода никто не ожидал. Пресса немедленно провозгласила Беренса «русским Нельсоном», что отнюдь не улучшило его отношения с командующим Балтфлотом. За столь удачный рейд Корнилов наградил Беренса орденом Владимира I степени и предложил вице-адмиралу начать создание специального отряда морских торпедоносцев.

Сдача в плен одного из лучших линкоров имперского флота в Германии была расценена как национальная трагедия. Стремясь сохранить лицо, подручные доктора Фриче всячески замалчивали факты мятежа на борту линкора, заменяя его историями героического, но, увы, трагического боя, в результате которого израненный корабль был захвачен высадившимися на его беззащитный борт русскими. Однако эта ложь была немедленно опровергнута русскими, опубликовавшими фото захваченного линкора с соответствующими комментариями.

В это время в Ставке Верховного решался вопрос о судьбе Кенигсберга. Вызванный к прямому проводу генерал Кутепов не горел особым желанием брать его штурмом, ссылаясь на большие потери среди личного состава армии и его усталость. Подобная позиция командующего Северным фронтом получила резкий отпор со стороны Духонина. По мнению начштаба Ставки, Кенигсберг необходимо было брать как можно быстрее, дабы бросить все освободившиеся силы 1-й и 2-й армий на берлинское направление.

Итогом этих переговоров стала отставка Кутепова с поста комфронта и назначение командармом 2-й армии, чьи силы вышли к дельте Вислы. Вместе с этим Ставка упразднила Северный фронт, выделив для штурма Кенигсберга особую оперативную группу под командованием генерал-лейтенанта Евгения Миллера. Ему для взятия столицы Пруссии были отданы 1-я и 12-я армии, с передачей из резерва Ставки осадного артдивизион тяжелых орудий.

Действуя столь энергичными мерами, Духонин наглядно демонстрировал генералам, что не потерпит никакого тихого саботажа или простого несогласия с генеральными идеями Ставки. Обиженный этим решением Кутепов сдал свой пост Миллеру 23 октября и отправился к своему новому месту службы.

Обрадованный поддержкой со стороны Ставки, Миллер рьяно приступил к решению вопроса. Не дожидаясь прибытия осадных орудий, генерал начал формировать в частях специальные штурмовые группы, на плечи которых должна была лечь вся тяжесть первого удара по кенигсбергским укреплениям. Весь личный состав этих групп предполагалось оснастить автоматами Федорова, гранатами, ручными пулеметами, а также ранцевыми огнеметами. Согласно замыслу генерала, они должны были взломать немецкую оборону и ворваться в город впереди наступающих частей.

Воплощая в жизнь прежний опыт взятия вражеских позиций, Миллер приказал проводить ежедневную авиаразведку укреплений Кенигсберга, и все полученные данные тщательно наносились на специальный планшет в штабе командующего. Столицу Пруссии окружало три линии обороны. Внутренняя линия обороны, состоящая из самих крепостных стен и башен, средняя линия фортов и линия внешнего полевого обвода. Последняя линия обороны представляла собой систему траншей и окопов, которую немецкие саперы успели возвести перед самым приходом русских и спешно достраиваили ее каждый день.

Стремясь не допустить усиления вражеской обороны, русские проводили ежедневный обстрел позиций противника из полевых орудий, тем самым всячески мешая фортификационным работам немцев. Одновременно охотники часто беспокоили неприятеля своими ночными вылазками на его передние траншеи.

К назначенному Миллером сроку 7 ноября все штурмовые приготовления завершились, но из-за разности ширины железнодорожного полотна и малого количества трофейных паровозов русские никак не успевали подвезти к городу осадные орудия больших калибров. Осенняя распутица полностью исключила подвоз их по земле, внося свои коррективы в наступательные планы генерала Миллера.

Впрочем, Евгений Карлович не исключал подобное развитие событий и держал про запас один гадкий, но довольно сильный козырь. Переговорив 6 ноября по телеграфу с Духониным и получив добро, Миллер связался с начальником тыла фронта полковником Рябушинским, и уже к вечеру 8 ноября под Кенигсберг было доставлено трофейное оружие, захваченное русскими войсками во время летнего наступления.

Это были баллоны с хлором, огромное количество которых немцы хранили в Бресте для возможного применения их против русских войск. Все они были обнаружены на одном из армейских сладов, которые противник не успел вывезти из-за поспешного бегства. Миллер знал об их существовании и теперь хотел применить это грязное оружие против самих создателей.

Сутки ушли на подготовку штурма, и в ночь с 9 на 10 ноября кенигсбергские укрепления были атакованы.

В подготовку штурма входил многочасовой обстрел позиций врага, входящих в юго-восточный сектор обороны города. Полевые гаубицы сносили все, что было выявлено разведкой, и все то, что казалось подозрительным воздушным наблюдателям. Желая уменьшить потери от губительного огня осадных батарей, немцы отводили солдат на запасные позиции, оставляя на переднем крае только одних часовых наблюдателей и возвращая их сразу после прекращения огня.

Желая полностью удостовериться в наличии немецких солдат в передовых окопах, ночью была выслана группа охотников, которые развеяли опасения Миллера. Только после этого был отдан приказ о выдвижении баллонов с хлором на передовую. Специально выделенные люди внимательно следили за направлением ветра, готовые в любой момент дать команду отбой в случае перемены его движения, но погода не подвела русских. Все время ветер упорно дул в сторону моря.

Команда «Газы!!!» прозвучала в самое предрассветное время, когда измученный за день человек спит особенно сладко. Из выброшенных за бруствер русских окопов раструбов больших резиновых шлангов с шипением вырвалось огромное желтое облако хлора и медленно поползло в сторону неприятеля. Подгоняемое ветром, оно неторопливо поглотило сначала передний край немецкой обороны, а затем двинулось дальше в ее глубь.

Поручик Семин, командовавший этим страшным оружием, стоял возле стальных баллонов, внимательно следя за тем, как светящаяся секундная стрелка обегала циферблат. Когда истекло заранее высчитанное время, за которое ядовитый газ должен был достичь передней линии немецких окопов, поручик достал из сумки сигнальную ракетницу, и ночная мгла озарилась белой ракетой.

Весь передний край русских войск моментально откликнулся на ее появление огнем из всех орудий. Разбуженные артиллерийской канонадой, проснувшиеся немецкие солдаты устремились на свои боевые места и, выскочив из блиндажей, попадали в объятия смертельного облака.

Расчет Миллера был очень прост и вместе с тем убийственно верен. Немцы одновременно гибли как от ядовитого газа, так и от сильного артиллерийского огня противника. Очень много солдат отравилось, прежде чем смогли надеть маски противогазов.

Пока на германских позициях царили неразбериха и паника, вслед за ядовитым облаком уже выдвигались русские штурмовые группы, полностью одетые в противогазы. Небольшими группами, с белыми опознавательными повязками на рукаве, они смогли скрытно приблизиться к немецкому переднему краю, а затем атаковали окопы противника.

Семин был в числе этих групп и, перебравшись через окопные брустверы, осторожно пополз вперед. Проснувшиеся немецкие канониры открыли с линии фортов заградительный огонь, определив все происходившее на передовой как начавшийся штурм. Лежа на земле, поручик сквозь запотевшие стекла маски внимательно смотрел за действиями своих товарищей, сумевших миновать заградительную линию огня и затаившихся перед немецкими окопами для решительного броска.

Поручик уже достал новую ракету, чтобы перенести огонь русских батарей на позиции фортов, как рядом с ним разорвался шальной снаряд. Взрывная волна разорвавшегося рядом снаряда сильно ударила Семина в живот и отшвырнула в сторону. Когда офицер открыл глаза, впереди уже шел бой, а русская артиллерия продолжала бить по старым целям. Превозмогая сильную боль в развороченном животе, стараясь не глядеть на свою рану, Семин из последних сил достал из сумки запасную ракетницу и непослушными пальцами нажал на курок. Последнее, что он видел, перед тем как потерять сознание, это стремительно уходящая вверх красная змейка, извещавшая о переносе огня в глубь вражеских позиций.