Текст книги "Короли преступного мира"

12

Роберт тогда не имел клички Пантера – она пришла к нему позже, после того как в мафиозном мире он занял надлежащее место.

А вообще когда-то, в молодые годы, Роберт Богуславский был вертким, темпераментным мальчишкой с симпатичными глазами и открытым лицом. Учителя его в школе баловали, а одноклассники и бесчисленные друзья втайне завидовали его умению легко устраиваться в этой жизни.

Отец Роберта работал в Министерстве иностранных дел. Высокий почтенный мужчина в очках с золотой оправой. Он открыто гордился своей высокой должностью и считался мужиком элитным. Обеспеченность, элитность семьи весьма сказывались и на Роберте. Одаренный, с ярким воображением, он не имел других забот, как шляться по ресторанам и, увлекаясь музыкой, балдеть от «Битлз» или «Блэк Саббат».

Но дорога была прямая – в МГИМО. Туда, собственно, он и попал без особого труда – английский знал неплохо, да и общая развитость его не подвела. Конечно, там хорошо знали его отца и, не скрывая удовольствия, принимали на равных. Все шло по накатанной колее…

Это было веселое время: студенты бредили рок-музыкой, и самодеятельные группы множились, как споры. Как-то Роберт в родном клубе запрыгнул на сцену и, смело усевшись за фортепиано, стал ловко подыгрывать музыкантам. Все удивились его музыкальной натасканности. Так он стал репетировать в институтском вокально-инструментальном ансамбле. Но выступать ему так и не пришлось. Еще до концерта они напились, и Роберт, оказавшийся наиболее хамоватым, ни с того ни с сего взялся бросать бутылки в зеркальные стенки. Побитые зеркала за него оплатил папа, но скандальному студенту пришлось идти в армию.

Но армию он как-то и не заметил, ибо часто бывал дома. Однажды в парке познакомился с пятнадцатилетней смазливой девчонкой, которая сказала ему прямо: «Роберт, у тебя есть деньги, а у меня все остальное».

Он, между прочим, жаждал «всего остального» и потому, часто убегая в самоволку, не жалел на нее денег. Она оправдывала надежды. Потом он хвалился солдатам: какая сдобная, вкусная, так всего захватывает, что аж в дрожь бросает! Но «продовольствие», как называл он, было недолгое. В компании, среди старых приятелей из МГИМО, изрядно перепили. Он не помнил даже, как там все было, но вольная девочка в совершенно неприглядном виде почему-то свалилась с балкона девятого этажа…

Сидел в предварительном заключении в Бутырке.

Каменные коридоры, как длинный холодный мешок… и кругом камеры, камеры…

В массивные двери вмонтированы глазки, куда нет-нет, да и заглянет равнодушный контролер. Четыре пожелтевшие, заскорузлые стены, поросшие грибками, наводили на Роберта жуть. Накурено так, что едва угадывались сокамерники. И все это было круто замешано на запахе гнили и отвратительного человеческого пота…

В «старом замке», где страшно угнетала обстановка, он был в состоянии шока. Лежал на железной, вделанной в пол кровати, боясь пошевелиться. К нему почему-то были снисходительны, возможно, кто-то взял его под защиту, возможно, камера не была столь уголовной. Потом он понял, чтобы здесь выжить, надо иметь крепкие нервы. Слава богу, что Бутырка оказалась недлительной. Дело закрыли как «несчастный случай», но в его жизни это случайное заключение не прошло просто так, именно здесь, в предварилке, он многое открыл для себя: в этом чумном мире побеждает сильный. Впервые захотелось быть сильным и властным.

После Бутырки Роберт валял дурака, пока не встретил школьного приятеля, который утащил его в театральную студию. Там ему понравилось. Приятель был на короткой ноге с руководителем, бывшим режиссером, и, конечно, сумел сблизить с ним Роберта. У руководителя засиживались до поздней ночи. За бутылкой шампанского сладко тянулись странные разговоры о творчестве и наставниках, которые делали артистов великими… Вот здесь-то и родилась идея поступать в театральный…

Правда, поговаривали, что мир артистов гомосексуальный, одним словом, богема, но это совершенно не смущало Роберта. На алтарь будущей славы он готов был положить все. И, возможно, положил бы.

Поперек дороги встал отец. Он не верил в талант сына. Посадив его перед собою, он вынул из письменного стола книгу Отто Вейнингера «Пол и характер» и без всякой подготовки прочитал Роберту страницы, где однозначно говорилось о том, что все творческие женщины, в том числе, как заметил отец, и артистки, гомосексуальны или бисексуальны… Отец называл великие имена от Екатерины II до королевы шведской Христины и закончил свой список известной француженкой Жорж Санд…

Папаша победно оглядел сына, считая, что сумел повергнуть его в шоковое состояние. К сожалению, Роберт смотрел на отца наивно-удивленными глазами, говорящими о том, что отец далек от жизни.

– Батя, – сказал ухмыляясь Роберт, – сразу видно, что ты не сидел в Бутырке. Там тебя просветили бы лучше. Ну какое дело мне до женщин, тем более бисексуалок?..

– Значит, ты глупый и ничего не понял, – вспылил отец. Он обидчиво и нервно ходил по кабинету, засунув руки в карманы широкой коричнево-полосатой пижамы. Совладав с собой, отец заявил категорично:

– Робик, в конце концов, пора делать карьеру!

В конце концов, Роберт и сам понимал, что необходимо круто менять жизнь, в минуты безделья он нередко мечтал о своей собственной вилле и шикарном «мерседесе». Потому слова отца о карьере нашли в нем отклик… Они договорились, что Роберт поступит в экономический.

Год он зубрил, как зубрят все, – и отец, пожалуй, был доволен. Хотя театром интересовался по-прежнему и дружил с режиссером, но понимал, что это все же не то – нужно что-то более близкое его заводному характеру. Он снова поступил в институтский ансамбль и теперь частенько по вечерам пропадал на репетициях. Там и схватил себе девчонку, звали Вера. Простая, чистенькая и незамысловатая. Схватил на танцах, курса на два моложе. Семейный бухгалтер, как потом прозвал ее Роберт. Его отец и мать, люди чопорные, были явно недовольны. И не только ее простоватостью – они считали, что парню, не сделавшему карьеры, даже в двадцать четыре – двадцать пять жениться рано. Упрямый Роберт женился: надоело бегать по потаскушкам. Тем более, не в пример другим телкам, Вера сексуально удовлетворяла его по всем статьям…

С разницей в год родились двое. Старшая Эльмира, младший – Павел. Отец купил им кооперативную квартиру и тут Роберт понял, что надо крутиться. Где только не таскался: во Внешторге по продаже сельхозмашин, в кооперативах, еще в какой-то надежной организации занимался поездками за границу. От всего этого было тоскливо и нудно – взяток не брал, хотя деньги были: выручал, как всегда, отец.

Однажды с приятелем сидели в ресторане, и тот, вспомнив о режиссере, вдруг убежденно сказал:

– Хватит, как студент, жить на отцовские подачки…

Он предложил заняться шоу-бизнесом. Время хоть и смутное, перестроечное, но здесь «в мутной водичке можно и золотую рыбку поймать». Сам приятель не робел: он уже слетал в Сибирь и в каком-то городе, не то в Чите, не то в Иркутске, пустив пыль в глаза начальству своей весьма недурной наружностью и представившись выпускником ГИТИСА, отхватил жирный кусок, организовав театрально-концертное объединение «Сибирь». И хотя это, пожалуй, немного попахивало авантюрой, и Роберт не все одобрял в его действиях, предложение приятеля было заманчиво: чем черт не шутит!

Приятель заехал за ним на машине.

– Поехали.

– Куда?

– Как куда – становиться продюсером!

Роберт не поверил сам себе. Приятель отвез его за город, где в небольшом затрапезном клубе трезвонила малоизвестная рок-группа – «Машина любви».

– Я тебе скажу, ребята тут сговорчивые. Правда, их отовсюду гонят, в газетах иногда чушь о них несут несусветную – но ты-то на что!

Приятель напутственно похлопал Роберта по плечу и глухим шепотом сказал:

– Это теперь твое дело. Ты можешь сделать его прибыльным. – И он повернулся с загадочным лицом к сцене. – Главное, Роберт, иметь в этом деле хорошего поводыря. Наш режиссер в этом мастак. Но в него тоже надо вложить. Знать ноу-хау! Чем больше вложишь в наставника, тем больше здесь заработаешь…

Вот так и остался Роберт в клубе с ребятами рок-группы. Для «Машины любви» клуб не годился. Искал другую крышу и нашел ее в той же надежной организации. Год-два мотался, как чумной: гастроли, гастроли и афиши, афиши… Сумел пробить рок-группу в хит-парад. Сами собой появились нужные знакомства, и он поехал в Одессу. Там-то и подвернулся Роберту красавчик – вроде как из местной киностудии. Он легко уговорил утомленного гастролями Роберта заняться подпольным бизнесом.

Роберт мечтал о размахе. Для этого нужны были большие деньги. По стране тем временем по-вольному набирали силу торговые кооперативы, множилось видеопиратство и прокат, фиолетовое мерцание «видаков» затопило подвалы городов. Уже шла порнография под видом крутой эротики. Не бросив рок-группу, хотя и остыв к ней, Роберт с головой окунулся в новое дело: профессиональные переводчики с прищепками на носу озвучивали западную эротику, а одесситы выручали в полном смысле русской порнухой, которая снималась ими же на самодеятельной студии.

Была четко налажена клиентура и продажа. Роберт поражался тому, как быстро и просто пошло дело и потекли деньги…

Вскоре красавчик из Одессы сам приехал в Москву. Он зондировал почву… А нельзя ли запустить фильмы – для Запада, конечно, где был бы детский секс? На Западе шел шквал удовольствий с детьми: с девочками и мальчиками.

Роберт согласился: среди туристов уже нашлись клиенты, и товар пошел ходко…

Нужна была новая «крыша». Надежная «крыша». И Роберт вскоре ее нашел в фирме «Олимпия», которая организовывала конкурсы на лучшую фотомодель.

О Московском «спруте» заговорили в годы горбачевской перестройки. Шумные уголовные процессы над торговой мафией поражали воображение. Директор Елисеевского гастронома Соколов, начальник Московского управления торговли Трегубов, директор Дзержинской районной плодоовощной базы Амбарцумян – тузы московской торговли – были спешно расстреляны, словно для того, чтобы как можно скорее унесли в могилу свои и чужие тайны.

По Москве с удивлением и любопытством повторяли не всем по-настоящему знакомое слово «мафия».

Раньше даже среди образованных людей считалось, что мафия – это где-то там, за бугром, в Америке… В крайнем случае в Италии, но уж никак не здесь, в самой Москве!

Конечно, истинное, хотя и смутное, понятие о мафии в страну пришло потом, вместе с итальянскими фильмами, шедшими по телевизору. И хотя целый век мафия являлась излюбленной темой прессы, мало кто из русских воспринимал ее для себя серьезно.

Мафия, возможно, происходит от «мафаль» – собрание, встреча многих людей, или от «мафиас» – охрана, защита… Но все сходятся на том, что мафия – это дочь Сицилии, контробщество, которое противопоставляет себя официальной власти. Преступная организация, как чума, расползлась по свету, властно обосновавшись поначалу в Америке, а затем уж…

О мафиозной организованности в стране не говорили. Она складывалась медленно, исподволь, порой вызывая недоумение у властей. Затяжной инкубационный период болезни шел скрыто, почти не выявляя себя. Хотя уже сама жизнь сигналила…

В Москве, как говорят, она обозначилась где-то в 1965 году, в послехрущевский год, когда милиция была сориентирована на мелких спекулянтов и «несунов». Своеобразный нейтралитет правоохранительных органов к высокопоставленным должностным лицам сразу сказался на общественных отношениях. Уже к началу семидесятых предприимчивые дельцы обзавелись своими людьми во многих вышестоящих государственных учреждениях Москвы.

В ход как никогда пошли «связи». Они, конечно, обеспечивались натурой. Подарки, угощения, услуга, приобретение заморских вещей.

К восьмидесятым годам эта система работала уже вовсю. Вся хозяйственная деятельность практически строилась на личных и глубоких взаимоотношениях. Между Москвой и периферией стали курсировать особые гонцы – перевозчики взяток. В гостиницах, ресторанах, загородных дачах и финских банях шли бесконечные любвеобильные кутежи.

Деньги или «проигрывались» в карты, или преподносились в сберкнижках на предъявителя… И, конечно, презент, презент…

Но «производство денег» было отделено от могущественных покровителей. Те тщательно укрывались и выказывали себя полностью лишь через телефонное право.

Деньги шли наверх, а «верха» оберегали складывающуюся систему. Знаменитый директор Елисеевского магазина расстрелян. Но после его смерти стало известно, что в закрытом кабинете днем и ночью был накрыт стол для его величества всесильного первого заместителя министра МВД…

Отечественная мафия зарождалась иными путями, чем на Западе. У нее свои дороги… Взрыв мафиозной преступности произошел в горбачевские времена, после «кооперативной» свободы. Перестройка открыла шлюзы – еще вчера «рэкет» и «мафия» были лишь экзотическими словами, сегодня они наводят ужас.

Организованная преступность становится политической силой. Но ко всему привыкают. И к тому, что избирательные комиссии обнаруживали среди депутатов рецидивистов, и к тому, что «воры в законе» командовали жизнью…

Роберт относился к разговорам о мафии снисходительно: ну что же, все хотят жить. Сам он брал пример с Остапа Бендера – в теперешней предпринимательской деятельности выживают акулы, и даже под звон бокалов, в настроении Роберт нередко говорил о своей мечте поставить великому комбинатору памятник в Москве.

Своего театрального приятеля он тоже считал Остапом Бендером, но без головы. Распродав билеты на «Интер-шоу», тот жил в фирме «Сибирь» припеваючи: ему нравился круг красивых артистических мальчиков и рестораны, телохранители и машины последних японских моделей… Прокутив около четырехсот тысяч за пять месяцев (надо было еще умудриться!), он слал из предварительного заключения плаксивые телеграммы режиссеру.

– Новое поколение выбирает деньги, – резюмировал Роберт, пряча в глазах усмешку. – Деньги и зрелища…

У самого Роберта дела разворачивались более удачно. Фирма «Олимпия» стала надежной крышей. Россия, вчера еще крайне целомудренная, сегодня словно забыла об нравственности: ансамбль Советской армии сопровождал маршевой музыкой настоящий стриптиз! Девочки от пятнадцати и женщины до сорока пяти оспаривали различные титулы – «Мисс бюст», «Мисс ноги»…

Отбирались наиболее очаровательные и, может быть, бесстыжие. Даже Роберт, уже привыкший к обнаженной женской натуре, не сдерживал улыбки, когда кое-кто из фотонатурщиц едва прикрывал самое интимное место каким-нибудь клочком красной бумаги, вырезанным ножницами в виде сердечка или солнышка… Фотографии обнаженных претенденток на «корону» отправляли за рубеж, не брезгуя и публичными домами… Собственно, публичные дома были предпочтительнее.

Девушки не отказывались. Только бы попасть за границу.

Обычно, отбирая новеньких, Роберт как главный художественный руководитель не стеснялся и многозначительно спрашивал:

– Какая страна вас привлекает?

Девушки расцветали, словно подхлестнутые скрытым доселе чувством.

– Не отказалась бы от Франции… Согласна на Германию… Мне все равно, за марки или доллары.

«Товар» был удачливый, и фирма набирала обороты. Правда, иногда фирма занималась операциями, ей не свойственными…

Сам Роберт с особо доверенным Костей Греком ездил в Дрогобыч, небольшой городок в Прикарпатье. В стране на компьютеры голод… Польский караван контрабандистов обычно встречался на лесных дорогах Карпат с кишиневскими или дрогобычевскими машинами. И поляки, и перекупщики всегда точно знали место встречи. Компьютеры ночью быстро перегружались из кузова в кузов… Покупали у поляков недорого, за каких-нибудь 30–40 тысяч. Ну еще комиссионные дрогобычевским… Все равно окупалось с лихвой.

Одно лето Роберт отдыхал в Кишиневе. Почти в центре города, в живописной окрестности городского парка, на зеленом холме возвышался коттедж с остроконечной черепичной крышей, мансардой и резными балконами. Хозяину дома крупно повезло: гостиные, спальни, зимний сад, кабинет, бильярдная. Видеотехника – исключительно «панасоник». Мебель – финская: и серванты, и стенки, и спальные гарнитуры… Здесь было все, что можно было увидеть только на выставке. Роберт восхищался искренне: раньше за такое давали пять-шесть номиналов, а сейчас…

Другое лето Роберт провел в Дрогобыче. Заодно попил трускавецкую водичку. Но здесь было победнее. Правда, здесь и размах другой.

Дома у Роберта, впрочем, было не хуже, чем у других «деловых людей» его ранга. Две шикарные квартиры в Москве, одна – в Питере. Имел он жилплощадь и под Москвой, на всякий случай, – там жили нужные друзья и любовницы. Со счета фирмы были переведены деньги в четыре московских ресторана, потому семья могла там завтракать, обедать и ужинать. Если хотелось чего-то домашнего, покупали на рынке и за валюту.

Роберт любил чувствовать, как приятно его женщинам ходить по рынку с хорошим кошельком.

Еще был каменный дом под Сочи, даже два, куда Роберт ездил редко, зато дети с друзьями любили бывать там. Сам старался больше в Швецию или в Италию, хотя считал, что с деньгами в совдепе можно жить куда шире и небрежней: здесь за деньги продадут и себя, и маму родную, чего не увидишь на Западе. Развелось такое холуйство, что Роберт, кривя губы, иногда ужасался этой продажности: даже из близкого окружения он мог положиться на считанных людей.

Беспокоила Роберта дочка. Эльмира пошла не в мать. Эльмире, как и отцу, нужно раздолье. Глупая, конечно. Не знает, что почем. А зачем знать? Все же она его дочь! Если он занимался музыкой, рок-группами и даже теннисом, она – фарцовкой и сексом. Да и какая баба не живет сексом, если создана для этого природой? Фарцовка – так, баловство, зараза всего ее поколения… И все же надо держать в руках, «дашь волю – принесет в подоле». Он лазил по ее шкафам и не раз натыкался на презервативы. Молодежь пошла ученая…

Роберт в узком кругу любил шутить:

– Надо будет – затоплю всю Москву «левой» водкой.

И топил… Как ни странно, наказать по нынешним законам нельзя. Можно так ловко провернуть продажу и взять сверху два-три миллиона и больше, но по закону нельзя изъять незаконные миллионы. Старый криминал. Здесь уже не подходил, так как практически не осталось товаров, чья розничная цена регулировалась бы государством.

А купить какого-нибудь «неприступного» чиновника – раз плюнуть. У Роберта это называлось «связью с общественностью», и на этом поприще у него работала специальная группа: он знал прекрасно, что делается в милиции и чем дышит на этот день прокуратура. Недаром же до двух третей своих доходов он отдавал на взятки коррумпированным аппаратчикам…

Доном Робертом Роберт Архипович стал не сразу. Все эти годы шла борьба за выживание, в которой он нашел свое место. Здесь нравы были жестокие. Здесь нужен был не просто мозговитый босс, но и ловкий вожак, способный постоять за себя на рынке. Московские мафиозные кланы – торговые, уголовные или номенклатурные – были построены по разным чертежам, но принципы для всех были одни: начисто лишенная бюрократических связок четкая структура, необходимая для сохранения сферы влияния. Надо было «держать форму». Как только клан «заедался», он терял мобильность и погибал в конкурентной борьбе.

Роберт Архипович сумел подавить соперников: кого-то заставил подчиниться своей силе, кого-то – войти в долю. Так он стал доном Робертом. И не просто доном Робертом, а Пантерой. Он был гибким и хищным. Мягко, кошачьей поступью он мог долго идти по следу и, притаившись, неожиданно в прыжке достать добычу… Пантера-Роберт не упускал удачного случая, и те, кому надо было, хорошо понимали его силу: с доном Робертом не шутят.

13

Жена дона Роберта была спокойной женщиной. Ее уравновешенность помогала в доме сдерживать страсти. Характеры отца и детей были явно разные; часто, не уступая друг другу, они создавали в семье напряжение.

Вера Георгиевна в таких случаях сокрушенно говаривала:

– Когда в доме малые дети – это базар. А когда в доме взрослые дети, да еще и отец-ребенок – это уже дикий рынок… Одним словом, в нашем доме рыночные отношения.

Дон Роберт, действительно, дома часто бывал капризным, сварливым и каким-то по-детски беспомощным. Трудно было даже поверить, что в других обстоятельствах этот «ребенок» был воротилой и сильной личностью, о которой в иных кругах говорили с трепетом.

Но дети перед отцом не трепетали. Они были так же капризны и настойчивы в своих желаниях, стараясь при первой возможности его провести и обмануть, что, когда открывалось, сильно обижало Роберта.

– Но ведь я им ничего плохого не желаю!

Вот и сегодня, оставшись наедине с женой, Роберт жаловался на Павла, считая, что он подвел отца.

– Он же бездельник. На носу – экзамены, а он… Верунчик, удивляюсь твоему равнодушию! Он же не поступит на юрфак. Да-да, не поступит… Там ведь таких дураков уйма – а если уйма, то ему не пройти. Он думает, что у меня в Университет есть входная карточка…

Роберт горячо, взволнованно крутился по кухне.

– Нет, мой сын поступит без блата. Это говорю я, его отец.

Вера Георгиевна спокойно, улыбчиво выслушала монолог мужа.

– Тебе кофе? – Налив в маленькие чашечки кофе со сливками, любимое Робертом, она так же спокойно подвинула ему табурет.

– Садись и успокойся. Он все же мальчишка неплохой. Но ты сам ведешь себя по отношению к нему неправильно.

– Верунчик! Ты меня обижаешь…

– Вчера ты ему запретил выходить из дому. Он и не выходил, даже занимался иностранным. Но он попросил у тебя деньги – и ты их ему дал. Его и сдуло как ветром.

– Верунчик, это же мои дети. Я их люблю. Конечно, балую. Тут виноват, поступаю часто глупо… Но как отвяжешься, когда они так просят!

– Что ты делаешь, когда просят твои клиенты?

– Ну, то клиенты…

– Нет, Роберт, ты неисправим. Ты мне испортил девчонку, теперь взялся за сына.

Роберт обидчиво хмыкнул, потупив глаза.

– Вот так всегда, когда надо решить дело… Но и ты тоже мать! Надо заниматься не только посиделками, но и сыном. Тем более он у тебя один.

Еще раз хмыкнув, Роберт встал из-за стола обиженный.

– Ладно, поговорим потом. Я сейчас тороплюсь в офис.

Роберт соврал жене: он ехал на встречу с правой рукой «Горбатого» – Игорем Александровичем Столыпиным. С тем самым Столыпиным, от которого звонил Ахмет Борисович, адвокат фирмы.

Встречу назначили в ресторане «Золотой дракон» на Большой Марьинской. Это был второй ресторан из серии трех уютных «Драконов» китайской кухни, которые открылись в Москве. И хотя кухня в них одинаковая, равно как и «космические» цены, но дону Роберту здесь импонировала публика: сюда часто заглядывали разные популярные личности: журналисты, музыканты, артисты.

Дон Роберт чувствовал себя на высоте, к ним причастным, когда видел рядом за столиками Андрея Макаревича или Сашу Любимова с телевидения. Обожал он подобную публику с телячьей страстью, и в этом обожании проглядывала его собственная тоска по творчеству: а ведь мог бы…

Конечно, в «Драконе» изумительно кормили – утка по-пекински, например, готовилась более суток… Повара здесь «полиглоты технологий» – жарили при разных температурах, употребляя точное, только им известное количество жира и масла. Вкуснота невероятная – рай для гурманов.

Для встречи со Столыпиным адвокат Ахмет Борисович заказал блюдо под названием «Борьба дракона с тигром». Готовилось оно из трех видов ядовитых змей, дикой кошки и более двадцати видов пряностей. А гарниром служили листья лимонного дерева и лепестки хризантемы.

Дон Роберт посмеивался – такая дрянь, что без коньячка и в рот не пойдет, но для такого гостя… разумеется, шарм!

Столыпин – плечистый мужчина внушительной наружности с крупными запоминающимися чертами; глаза большие, серые, от коньяка легко теплились.

– Роберт Архипович, мы ведь заочно великолепно знаем друг друга и душевно расположены. – Кашлянул, повел серыми цепкими глазами по залу. – Мой хозяин славный человек, но сейчас в некоторой растерянности. Дрянно, конечно, получилось, но что поделаешь – жизнь! Думаю, Ахмет Борисович ввел вас в курс дела. Что мы будем прощупывать друг друга? Сразу на откровенность – это и есть гарантия добрым отношениям…

Дон Роберт, конечно, о делах «Горбатого» знал многое: недавно в лефортовскую тюрьму попала самая влиятельная дама из торговли. Она была напрямую связана с замминистра Сомовым. Хотя Сомов внешне особенно не переживал, но все же: была некоторая неприятность…

Но дон Роберт сделал вид, что он, собственно, ничего не знает; да и Столыпин особо не распространялся. Он шел издалека, нажимая главным образом на то, что в теперешнем смутном времени нормальный человек потерял себя, стал маленьким… И только бизнес может восстановить его душевную силу. Но какой там уж бизнес, когда рубль «деревянный». Потому-то теперь все смотрят на доллар…

Столыпин считал, что придет время, когда теневая экономика окажет услугу стране. Без нее все пропадет за копейку. Именно эти скрытые деньги дадут стране процветание. Так было повсюду, когда выходили из кризиса. И во вчерашней Америке…

Дон Роберт в какой-то мере был согласен со Столыпиным. Хотя Столыпин – ловкач, ловко брал на крючок политику!

Впрочем, о теневой экономике трезвонили много. С экранов телевизоров бомбили политикой: теневая экономика, мол, имела прямое отношение к погромам в Новом Узене, Фергане и, конечно, к событиям в Нагорном Карабахе…

Однако судебные дела над дельцами коррумпированного мира стали редкостью. Дон Роберт понимал, конечно, что это совсем не от того, что не стало взяток и преступлений в сфере экономики.

Просто пошумели – и хватит… Пропагандистская свистопляска захлебнулась по чьей-то воле. Номенклатура, видимо, что-то поняла или для себя что-то придумала.

Не зря же кое-кто из политических лидеров вдруг заговорил о теневой экономике как о шансе экономической стабилизации. Мол, с отмывкой сомнительных денег нужно примириться. Это объективная реальность времени, из нее к рынку не придешь, нет капитала. И хватит вешать лапшу на уши. Рынок без капитала не бывает, а капитала в стране, кроме партийного, номенклатурного и мафиозного, не бывает. Так что лучше эти отмытые деньги вложить в производство, чем потерять их…

Жизнь менялась на глазах. Правда, милиция, как и прежде, ловила насильников, рэкетиров и наркоманов.

Зато подпольные финансовые воротилы вроде Сомова ощущали почву.

Отпевая маленькими глотками коньяк, дон Роберт вглядывался в моложавое лицо Столыпина. Разве лишь под глазами тонкая сетка аккуратных морщин. Впрочем, они придавали лицу некоторое благородство.

Столыпин неожиданно заговорил о несметных запасах оружия, совершенно теперь не нужных стране. Намекнув на военных друзей Сомова, он дал понять, что на этом можно сделать большой бизнес, если наладить продажу некоторого оружия в арабские и другие конфликтные районы. Сейчас это модно, если даже на Западе пытаются сами распродавать советское оружие бывшей Восточной Германии.

Дон Роберт внимательно слушал, чуть-чуть прищурив глаза.

Сомову нужна надежная «крыша». Но почему понадобился он и его фирма? Разве нет других, более пижонистых… и, может быть, более надежных?

Столыпин словно прочитал его мысли. Он заулыбался, с ласковой миной приблизился к дону Роберту.

– Я хотел развеять некоторые сомнения. Ваш экспорт красоток великолепен. Обожаю хорошенькое дельце. К тому же лучшего прикрытия, чем девочки, в этом мире не найдешь. Как говорят, красота спасет мир. – Он смущенно кашлянул. – Тем более у вас за бугром отлаженные связи. Я понимаю, наш бизнес и сложен, и щекотлив, но ведь мы предложим и нормальную долю.

– Надо подумать, – жестко заметил дон Роберт. – Сами понимаете, надо подумать… Игорь?..

– Игорь Александрович.

– Господин Столыпин, к тому же надо кое-что и взвесить. Дело опасное и для меня новое. Девочки – спокойнее, а тут нет-нет, да и будет мучать бессонница. А я люблю спать спокойно.

– Не волнуйтесь, Роберт Архипович, все будет в ажуре… Мы удачливые люди.

– И все же я люблю спать спокойно.

Дон Роберт был великодушен и проводил Столыпина до машины. Распрощались тепло и дружески.

Оставшись наедине с Ахметом Борисовичем, дон Роберт стоял какое-то время в задумчивости.

– Что скажешь, старик?

Ахмет Борисович пожал плечами. Дон Роберт, зевнув, устало положил руку на его плечо.

– Ты прав, это предложение еще следует хорошенько обмозговать. Есть ли смысл сейчас в это ввязываться…