Текст книги "Короли преступного мира"

20

– Вот уверен, что женщина не знает, какова цена мужчины, пока не расстанется. – Зыбуля крутил озорными глазами, и чернявый податливый Альберт был с ним согласен. Как-то так уж пошло, что Зыбуля запросто сошелся с Альбертом. Было у них что-то общее, несмотря на разницу в возрасте – Зыбуля был старше и умудреннее в этой жизни. Это была правда, что он имел успех у пожилых женщин, снимал их с ходу, а с одной киноартисткой, годившейся ему в бабушки, жил целый год, пока не пустил ее по миру. Собственно, а куда ему было деваться, когда пришел из колонии – освободить-то освободили (срок отбарабанил тютелька в тютельку), а что толку? Как был зеком, так им и остался – ни жилья, ни прописки. А тут, как манна с неба, такая подвернулась элегантная, что дух захватило, к тому же за первую ночь предложила хорошие «бабки». Думать не стал – сложен крепко, кряжисто, азарт страшный. Целых полгода, а то и больше Зыбуля кочевал по бабьим квартирам – житуха вдоволь: и удовольствие, и продовольствие. Приоделся ненароком: джинсы, куртка фирмовая. Стал на человека похож: мордашка расцвела, что черемуха по весне.

Да и как тут не расцвести, если отбоя не было? Одна бабенка в страсти даже сказанула:

– А ты, Леонид, великий Альфонс! Прибор у тебя ладный, а темперамент похлеще, наверное, чем у Гришки Распутина.

– Что еще за Альфонс? – удивился Зыбуля.

– Поверь мне, бабе, что быть Альфонсом куда лучше, чем бомжем или нищим.

Но пришло время, и Зыбуля пресытился бабьим удовольствием – потянуло на волю. Тогда его и нашел Хозяин.

Зыбуля почему-то сразу, как увидел Альберта, примазался к нему. Мазоня не препятствовал их отношениям, и как-то, оставшись наедине с Зыбулей, горделиво спросил:

– Неплохой пацан у меня растет?

Зыбуля внутренне съежился, помедлил с ответом.

– Что молчишь, аль не нравится? – засмеялся Мазоня.

– Что надо, – твердо выпалил Зыбуля. – Алик, что надо. Это я по-совести.

Мазоня подобрел.

– Вот что скажу. Кругом таких пацанов уйма. К ним надо присматриваться. Ты бывал в «конторах»?

– Сам прошел «контору» – дом родной.

– Вот то-то! – усмехнулся Мазоня. – Сам прошел…

Мазоня еще в тюрьме приглядывался к местам, где, словно муравьиные кучи, росли подростковые преступные группировки. Теперь, оказавшись на Волге, он удивлялся близорукости Хозяина. Если еще вчера шли улица на улицу, стенка на стенку, то сегодня с заклятыми врагами заключались договора, и современная молодежная «коза-ностра» стала заметно отличаться от прежней.

Уголовный мир, «урла», внес свою лепту в подростковое движение. Примитивность и жестокость бандитских «контор» властно соблазняла мальчишек многих волжских городов: был в этом криминальном шествии период романтический. Пацаны шли за «правильной» жизнью. Это была их справедливость, которую не замечали взрослые, и она железно выражалась в единении, кучности, когда вся «куча» своя и когда били чужаков, чтобы знали наших, и когда били фарцовщиков, мажоров и длинноволосых.

На фоне «правильной» жизни и родились авторитетные борцы – «авторы». «Авторы» оказались наиболее подвержены зонной психологии; и когда клали дань на «чушпанов», и когда копили деньги «на тюрьму», и когда собирали друг другу на похороны.

Шли годы, поколения менялись. Пацаны вырастали из широченных и узких штанов, модных в свое время, взрослели и становились обыкновенными людьми. Но были и другие, кто занялся «настоящим делом», пополнив ряды мафии.

А подростковые «конторы» продолжали жить и вербовать в свою систему пацанов.

Мазоня не первым из уголовной элиты, кто раскусил суть этого движения. Они, мазони, еще находясь в тюрьмах, через своих посланцев – будущих «авторов», формировали сознание подростков. Теперь, когда время поменялось и прошлое изжило себя, «конторы» пацанов выбирали с криминальным уклоном. Грабежи, кражи, вымогательства давно уже не носили романтический характер: властвовали деньги… И группировки переходили в новое качество. Взрослый рэкет уголовников дополнялся рэкетом тинейджеров.

Мазоня искал подросткового вожака и нашел его в лице Зыбули. Леонид Зыбин был тот самый человек, который нравился подростку: он сексуален и смел, свой в доску и верен правильной воровской жизни.

Зыбуля быстро сколотил «контору». Пацаны рослые, нахальные, под стать самому Зыбуле. Нашли подходящий спортзал, где качали мышцы, отрабатывали элементы каратэ. Зыбуля, грудастый, широкой кости в плечах, оказывается, хорошо работал ногами и на глазах изумленной публики в прыжке ловко разбил тарелку, которую держал на высоте длинный пацан.

Когда было скучно, в спортзал приводили смазливых девочек: вольными их делала сама жизнь, да и пацаны, по хитрому научению, выбирали красивеньких; без труда их обрабатывали, так как в большинстве у многих дома были беспросветные пьянки и бедность, к тому же здесь они чувствовали «свою» атмосферу и защищенность. А если «мокрощелки не шли», использовали силу, подлость «подружек», шантаж…

Где-то в середине вечера, устав от каратэ, пацаны садились в кружок, а наиболее смелые девочки показывали стриптиз. Широко раскрыв дикие глаза, пацаны балдели. В любовь никто давно не верил, тем более что любовь на собственных глазах превращалась в секс.

Иногда были показные сеансы игры в «ромашку»… И девочки, однажды попробовав нескольких, сами балдели и задавали тон, что пацанам страшно нравилось. Главное разбудить в девке «зверя». Зыбуля с опытом профессионального альфонса это здорово умел и вчерашние несмышленыши, возбудив до страсти нервную систему, чертовски зверели на глазах подружек и пацанов.

Здесь поклонялись и таким молчаливым суперменам, как Сильвестр Сталлоне. Много болтали о мамаше Сталлоне, теперь она сама выбирала сыну невесту и, организовав в Москве конкурс-шоу, сама решила объявить «мисс» Сталлоне…

Эти девочки не прочь стать «мисс» Сталлоне. По ночам в постели им чудилось его сильное накачанное тело, но Сталлоне был где-то там, далеко, а Зыбуля и его «качки» здесь, и девочки довольствовались реальностью…

Тем временем пацаны у Зыбули не дремали: если надо, они по звонку прикатят в магазин и назло ощетинившейся очереди скупят весь дефицит; они уже уверенно охраняли нужные грузы «теневых» бизнесменов и широко использовались Мазоней как боевики.

Девочки частенько играли в любовь с пожилыми мужчинами. Иногда невзначай вспоминали о том, что они «несовершеннолетние». И тогда держись, «дядя». Конечно, мужики неглупые, понимали, что с них причитается. Расплачивались заблудшие всем: деньгами, машинами, услугами и своим положением.

Это называлось «пустить торпеду».

Таких девочек особо выделяли и не скупились на обхаживание: дарили тряпки, таскали в кабаки и видеосалоны…

У Зыбули правой рукой был Альберт. Слаженности их можно было позавидовать. С одного взгляда понимали друг друга, на что Зыбуля однажды съязвил:

– Можно подумать, что мы от одной мамы.

– Насчет мамы не знаю, – сощурив простодушно-красивые глаза, заметил Альберт, – а вот насчет папы – это точно.

Мазоня наградил деятельность Зыбули еще большим своим расположением, и когда вернулся из Дагомыса пресытившийся отдыхом Хорек, Мазоня не замедлил намекнуть ему, что хоть он и любит бесшабашную храбрость, но толковость Зыбули ценит больше…

На последнем сходняке Зыбуля уже на равных восседал с Мишкой Кошелем и Якубом. Мазоня, обняв Альберта, был в душевном ударе и совершенно не пил, разве для снятия сухости в горле бокал шампанского.

– В школе есть умненькие пацаны. Их полезно взять на прицел. – Мазоня раздумчиво вертел в руках пустой бокал. – Умело потрафливать им. Кому-то следует помочь поступить в институт. А кого-то потом устроить на блатное место да и обеспечить карьеру… За карьеру – и дружба, и верность. К чему это я? Да к тому, братва, что необходимо думать нам о будущем. Надвигается рынок, каким бы он ни был, но рынок… Тем паче недурно, иметь своего в доску юриста или начальника милиции. Вот это смак, скажу! Прожить без своих номенклатурных кадров будет невозможно. Все в их руках. Они господа – уголовники! Так что без связи с верхним эшелоном правителей толковый бизнес не сделаешь. Не подумаем об этом мы, подумают другие. А мы сами с усами, не хуже других. Так, Зыбуля, толкую? Чего нос повесил?

Зыбуля после крутого коньячка сбычил грубую шею, размяк, разъехался в улыбке, понимающе тараща сузившиеся тараканьи глазенки.

Мазоня удовлетворенно подтянул к себе Альберта, весело подмигнул компании.

– Хватит тебе кровать давить. Пора по-нашему настоящим делом заняться. Придумал я его, дело-то! Хоть и ночь эту плохо спал. Как, на юриста осилишь?

От неожиданности Альберт чуть не поперхнулся. С восьми классами… да в юристы!

Усмехнулся Мазоня, уловив недоумение на лице своего любимого подопечного. Глаза стали зеленые, насмешливые.

– Значит, не осилишь? – цыкнул слюной сквозь зубы. – А ты у меня один. Значит, и разговор короткий. Как там в армии: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Такая милая мордашка, как твоя, под стать только мордастому юристу.

Мазоня совсем разнежился. Расцеловав смущенного и не знавшего как себя вести Альберта, он оставил верховодить на сходняке Мишку Кошеля и Якуба, а сам с Альбертом и Зыбулей спустился вниз сквозь строй охраняющих боевиков к машине. Садясь за руль, он негромко включил западную музыку и, как бы между прочим, простецки заметил:

– Будешь учиться на юриста – ради бога, хошь «мерседес», хошь «тойоту»…

21

Ее прозвали Анкой-пулеметчицей. Ей это нравилось, потому что она с самого детства была мальчишницей. Она умела лазить по деревьям, играть в футбол, а еще красиво кататься на коньках. Тренер по фигурному катанию прочил ее в чемпионки. Он шутливо говорил, что это видно каждому по ее пацанскому сложению. Шестиклассница тоже верила в свое чемпионство, тем более напарник по катанию, высокий и сильный юноша, был уже перворазрядником.

Она настолько была мальчишницей и настолько в их компании своей, что однажды, забыв, что она девчонка, они при ней занимались онанизмом, что страшно ее удивило и обидело. Она в глазах пацанов увидела свою неполноценность. Старшие ребята хитро посмеивались и стали предлагать свои услуги. Одному она ловко исцарапала физиономию, и пацаны притихли. Но тем временем перворазрядник, будущий напарник по чемпионству, поставил условие: или… или он бросит с ней кататься. Она тайком плакала. А он продолжал настаивать. И она, боясь потерять его, согласилась. Он сказал, что не ожидал, что она такая вкусная девчонка. Ей шел тринадцатый год. К тому времени компания дворовых пацанов подросла. И родилась «контора». Анка-пулеметчица оказалась отчаянной заводилой. Теперь ее трахали по-свойски, и она стала средством «прописки» – общей девочкой.

Зыбуля сразу выделил ее возможности. И не ошибся. «Гусь», который попался на ее удочку, был солидный по всем статьям. Перед Зыбулей он извивался, как уж на сковородке.

– Ей четырнадцать лет всего-то, – ехидно улыбаясь, дразнил Зыбуля. – Нехорошо как-то. Уверен, ваша дочка старше ее. Но это ваша дочка, и вы ее не посмели бы…

– Черт попутал, – только и мог выговорить совсем оглупевший мужчина.

– Все уладим, – серьезно заметил Зыбуля, – но…

Они договорились о сумме. К тому же мужчина обещал взять в кооператив человека… на должность зама.

Анка-пулеметчица училась драться в команде Зыбули наравне со всеми; пацаны восхищались ее смелостью и сноровкой.

Но однажды Анка со слезами на глазах сказала: «Я влюбилась». Альберт густо покраснел, ибо две ночи подряд спал с Анкой. Впрочем, к этому отнеслись равнодушно. Для «конторы» это ничего не значило, так как Анка по-прежнему оставалась «конторской». А вскоре Анка-пулеметчица получила от Зыбули задание: сманить одного парня.

Анка все выполнила по достоинству. Парень по уши влюбился и вскоре через Анку «прописался» в «конторе». Парень был смуглый, напористый, с чистыми голубыми глазами. Он невероятно нравился Зыбуле, который метил его в «авторы».

Но не сбылась задумка Зыбули. Как-то в спортзале в спокойную, размеренную тренировку ворвался тревожный клич:

– Палатки грабят!..

Быстро организовав ребят, Зыбуля ринулся на улицу. Комиссионные палатки, росшие, как опята в теплый день, были на соседних улицах и принадлежали, конечно, Мазоне. Теплая компания погромщиков приехала на загородном автобусе. Молодцы в кожаных куртках и малиновых спортивных штанах громили и сбрасывали палатки, заодно избивая продавцов…

Зыбуля сразу понял, кто это восстал против Мазони – шакалы… И он-то знал, что это за компания. Железные блатари. С ними не поспоришь – свою марку они держали.

Шакалы – уголовники из пригорода. Потому и прилипла к ним эта кличка, что нередко они «шакалили»… Неожиданно врывались в город на грузовиках и автобусах – и пошел гулять залихватский угарный ветер – держись, комиссионки, держись, толкучки и барахолки. Шакалы без добытого не смывались… Но милиция к ним относилась со снисходительностью…

Почему они так озлобились на Мазоню? Дорогу перешел… Конкуренция?

Впрочем, раздумывать здесь не приходилось. Тут же завязалась драка. Правда, шакалы не привыкли к подобным испытаниям – обычно ведь главенствовали они. А тут в драке оказались смышленые пацаны. И дрались остервенело, со вкусом. К тому же осмелели проспавшие шакалов боевики. Началась настоящая бойня. В ход шло все: от железных прутьев до ножей…

Шакалам пришлось убраться. Но одного они все же подрезали. И был это будущий «автор».

Зыбуля и несколько ребят отнесли его в ближайшую больницу. Но к утру он, потеряв много крови, умер…

Это сильно подействовало на микрорайон. Бушевали страсти на соседнем заводе. Правоохранительные органы, естественно, поволновались и в день похорон пацана оцепили весь район. Похороны были пышные, поскольку «контора» денег не жалела. Процессию сопровождала сотня мотоциклистов, и их душераздирающий вой поднял город.

И когда кладбище опустело, не ушли только двое. Анка-пулеметчица на корточках сидела перед свежей могилой и навзрыд рыдала, перебирая тонкими пальцами венок, на ленте которого было написано: «Мы отомстим».

В сторонке стоял мрачный Альберт. Он ждал Анку. Кто-то позвал его, но он лишь отмахнулся головой.

Тихий, ласковый ветерок стелился над кладбищем. Медленно уходили сумерки…

Мазоня понимал шакалов. Конечно, наступил им на пятки.

Он долго лежал на диване в зашторенной комнате и сквозь занавеску смотрел в окно. Он думал о том, что шакалы, видимо, пострашнее бачков – простотой и голыми руками эту братву не возьмешь.

Зыбулю он похвалил и тут же выругал, запретив Альберту участвовать в драках. С этого дня Зыбуля отвечал за него головой.

22

Мазоня был настроен воинственно. Он неожиданно потребовал, чтобы Альберт перестал курить. Собственно, Альберт по-настоящему и не курил, несмотря на то что прошел «столь глубокую школу детдома и колонии»; курево для него было лишь этикетом, атрибутикой той среды, в которой он рос, потому Альберт, не очень-то понимая Мазоню, тем не менее легко согласился с его доводами. Ну что же, если Мазоне это надо, он готов бросить курить… Тем более большого удовольствия от этого никогда не получал: пацаны курят, а он чем хуже.

Насчет вечерней школы вопрос тоже был решен.

– Ты парень с умом. Это, честное слово, я понял сразу, как только тебя увидел. А ум – это часть таланта. А Богом данный талант и должен растрачиваться по-божьему. С умыслом и целью, – внушительно заметил Мазоня. – Я хочу, чтобы ты стал хорошим юристом. Тогда я буду спокоен. За тебя и за себя.

Альберта и в колонии выделяли как способного ученика. Учительница, которая вела у них литературу, как-то с горечью и обидой сказала:

– Как жаль, что такие ребята, к сожалению, оказываются в колонии. Это, конечно, минус нашему обществу.

– И плюс уголовному миру, – авторитетно заявил сосед по парте, по кличке Слон.

Альберту были приятны слова пожилой учительницы, от которой всегда почему-то исходил сладковатый запах. И когда она однажды, поймав его на невыученном уроке, грустновато спросила: «Как живешь-то? Плохо?» – он страшно смутился и торопливо ответил с иронией: «Да нет, если и живу, то по собственной глупости».

И вот с первого сентября Альберт шел в вечернюю школу. Он сам купил необходимые учебники, сам выбрал себе броский рюкзак… По крайней мере, можно подумать, что Альберт о школе соскучился.

Мазоня в этот день уже с утра был в хорошем, бодром настроении. Он поминутно подковыривал Альберта, а тот, как и подобало ему, огрызался и отвечал тем же. Потом пришел Зыбуля, сонный и помятый, словно после бурной ночи. Это, между прочим, рассердило Мазоню.

– А еще качок! Ты слышал что-нибудь о саморегуляции?

– А как же!

– А как же! – передразнил его Мазоня. – Залупи на своем благородном челе, что нет хуже, чем глупые попойки.

– Залупил, – простодушно, но с обидой согласился Зыбуля и закусил губу.

Зыбуля вместе с Альбертом шел в школу – нет, конечно, не учиться. А так, на всякий случай, телохранителем. Таково уж было распоряжение Мазони.

В вечерней школе в коридорах не менее шумно и озорно, чем в дневной. Только ученики разношерстные: от великовозрастных дубоватых парней до разбитных, вертлявых мальчишек, за что-то в свое время выгнанных из дневной школы. Жизнь обещала быть веселой, и все с душевно-глуповатой расположенностью липли друг к другу. Альберт сошелся с классом, сразу отметив наиболее интересных ребят и чувственных девиц. Девицы, думал он, учиться навряд ли будут, это атрибутика вечерней школы, они уже сейчас, как пчелки, выманивают ребят, чтобы потом их больно жалить… Но среди ребят были стоящие и Альберт, отметив это, невольно подумал: «Мужики созданы природой как движущая сила, чтобы править… А бабы лишь для размножения мужиков».

На первом уроке все сидели тихо, даже в меру сосредоточенно. Но уже на втором поплыли по классу записки, нестройный шумок разговоров, нервируя учителя, заставляя его повышать голос. Альберту это не понравилось, и он грубовато осадил соседа. Лоснящийся парень в джинсовой обнове удивленно вскинул лохматые брови.

– Тоже мне, школяр.

Альберт усмехнулся и молча уткнулся в тетрадь. Джинсовый сосед нет-нет, да и бросал в его сторону сверкающие молнии.

На перемене во дворе школы Альберт неожиданно увидел Анку-пулеметчицу. Модно одетая, в шикарных кроссовках и расфуфыренная, она была с тонкой, изящной подружкой и, видимо, дожидалась его.

Альберт пошел им навстречу. Анка, увидев, расцвела ясной, жаждущей улыбкой. Он дерзко схватил ее за ухо.

– Ага, попалась…

Она кротко засмеялась.

– Отстань, глупыш. Пошли гулять?

– Видишь, я теперь ударился в школьную науку. Меня уже один обозвал школяром.

– Ах, как надоела эта школа! Пошли гулять?

– С тобой или с этой девочкой? – засмеялся играючи Альберт. – Она смазлива. Познакомь.

– Боже, а я разве не познакомила?! Любаша, моя подружка.

– А что я ее раньше не видел?

Анка скривила губы.

– Дурак, она еще целочка.

– Повелась с тобою. Значит, не будет.

Звонок звал на урок, и Альберт нагловато обнял Анку.

– Видишь звонок! Школа!

Лицо Анки капризно вспыхнуло:

– Алик, на что тебе сдалась эта тугомунь! – гнусаво напирала Анка. – Пошли, пока хочется. А то ведь пожалеешь! – И она кокетливо скосила глаза на девочку.

– Так кто же там вместо меня, Хорек или Зыбуля? – наморщил лоб Альберт. – Нет, ты этого не позволишь… Потом, мадам, за развращение малолеток… по последнему закону наказывают даже несовершеннолетних содержательниц притонов.

– Дурак, а не лечишься.

– Короче. Если любишь – жди, если хочешь – жди меня. И я вернусь.

После занятий Альберт торопливо запихивал книги в рюкзак и не заметил, как к нему подошел пухлый здоровяк в джинсовке.

– Советую на будущее голосовые связки не напрягать, – сказал он с ухмылкой. – Не вовремя оборвутся.

Альберт хитрым взглядом пробежал по рыхловатому парню, как бы его оценивая.

– Да я давно забыл. Стоит ли обижаться.

– Разберемся…

Но Альберт уже бежал по лестнице вниз. Во дворе школы маячили две фигуры. Это были терпеливая Анка с подругой.

В вечерней школе, как и всюду среди молодежи, процветала фарцовка. Альберту это было непонятно и странно, но совершенно не странно для великовозрастных пацанов. Фарцевали всем – от кроссовок до порнографических журналов…

Раза два настойчиво предлагали Альберту «Плейбой»: ты посмотри, какие сексапильные красотки! Груди, бедра…

– Зачем они мне бумажные? Я люблю в свежей натуре, и не таких тощих кляч…

Торговец «порнухой», лоснящийся джинсовый здоровяк, оказался заядлым фарцовщиком. Он натащил в класс кучу импортных тряпок и орал истошным голосом, что, дай бог ему время, может завалить школу тряпками всей Европы…

Альберт был равнодушен. Но фарцовщик не был равнодушен к нему. Он без конца задирался и навязывался на драку. Альберт как мог избегал ссоры, да и приятели просили не связываться: не трожь его, пока не пахнет…

Но конфликт разрешился быстро. Джинсового здоровяка вытащили прямо из зала кинотеатра, где он был с девчонкой. Он страшно испугался, беспомощно лепеча какие-то оправдания. Зыбуля, битый хлопец, свое дело знал крепко. Парня раздели перед девчонкой до длинных семейных трусов, из которых торчали волосатые жирные ноги. Он трясся от страха и стучал, как в лихорадке, зубами. Тогда ему цинично приказали снять сатиновые трусы и показали девочке его неказистое, покрытое угрями тело со сморщенным прибором удовольствия.

Зыбуля злорадствовал:

– Пусть красотка взглянет, каков у нее голенький пупсик!

Насладившийся униженным парнем, Зыбуля радушно приказал:

– А теперь смывайся вместе с красоткой. Нет, вернись! Возьми ее под руку, если не хочешь иметь под лопаткой ножик.

Парень подобострастно исполнил команду Зыбули, взяв дрожащую девицу под руку.

У него ничего не забрали. Вернули все, вплоть до часов, и разрешили одеться.

Разве на прощанье Зыбуля весело подмигнул:

– Ты, пупсик, все понял. Так вот, смотри на него в школе ласково… А зыкнешь, мама плакать будет на могиле сыночка. И чтобы ни одной тряпки в школе. Это ведь учебное заведение – храм науки, пупсик! А будешь раздражать – пойдешь голым по главной улице.

Джинсовый «пупсик» отлично все понял. В школе он стал удивительным тихоней и лишь изредка затравленно посматривал на Альберта; и стоило Альберту только взглянуть в его сторону, как он тут же съеживался и покрывался потом, краснея заискивающим лицом.