Текст книги "Тысяча девятьсот восемьдесят пятый"

Нет, преобразованием Лапласа уравнение также не решалось.

«… А каким лицемером надо быть, чтобы назвать свое министерство войны Министерством Мира! Только океанские империалисты способны на такое! И при этом считают себя поборниками социализма!…» – даже выражение горького сарказма в голосе Погосян приобретало сексуальный оттенок.

«Ненавижу ее!» – прошипела Лялька.

«… Да и восточноазиатские ревизионисты ничем не лучше океанских империалистов. Руководствуясь прогнившими догматами Мао Цзе-Дуна, они …»

«Ну и глупо.» – прошептал Эрик в розовое лялькино ухо (вьющиеся волосы ее приятно пощекотали ему нос).

«… Стонут японские трудящиеся под гнетом китайского ига. Плачут таиландские женщины, завербованные насильно в публичные дома для восточноазиатской солдатни!…»

«Знаю, что глупо, а все равно ненавижу. – опять зашипела Лялька. – Как ты только с ней в одной комнате сидишь!»

«… А во что они превратили солнечную Австралию?!…»

«С Погосян у меня меньше всего проблем.» – усмехнулся Эрик. Лялька посмотрела на него с явным неудовольствием.

«… клянемся торжественной клятвой ученых-ленинцев, что на священную землю нашей Родины вражеская нога не ступит ни-ког-да!» – закончила Марина, облизнув ярко-красные губы кончиком языка.

«Отлично раскрыла тему! – восхитился Костоглодов, – И поэтика – на пять с плюсом!» Погосян вышла из-за кафедры и поплыла на место – комсомольский секретарь проводил ее неотрывным восторженным взглядом. «Ты на Костоглодова посмотри – какие слюни на нее пускает!» – не унималась Лялька. «Ты его просто ревнуешь.» – прошептал Эрик, и Лялька саданула ему локтем в бок.

«Таперича третий доклад. – Костоглодов стряхнул с себя сексуальное оцепенение, – Джузеппе Карлуччи из техникческого сехтору сообщит на тему … э-э … 'Зачем нам нужны Советы, ежели у нас есть Партия? '» Расхристанный и косматый Карлуччи вскочил с места и затопал по направлению к кафедре.

Эрик опустил глаза на листок с формулами.

«Зачием нам нужены Совиетты, есели у нас иесть Пьяртия? – докладчик выговаривал слова с преувеличенной тщательностью, стараясь свести к минимуму итальянский акцент, – И зачием Пьяртии нужено Политбюуро, есели у ние иесть Гриугорий Василиевитч?…»

Оставалось последнее средство: ввести вязкость в точные уравнения, а потом проследить, во что она переходит в асимптотике.

«Вспомнил!!! – реагируя на три восклицательных знака в возгласе Костоглодова, Эрик поднял глаза, – Вспомнил, что в-третьих было: нет у Рябиновича галстука! – Сидевший в первом ряду Рябинович опустил голову и закрыл лицо руками, – Нешто не мог по случаю доклада одеть?…» Чувствовавший себя в сравнительной безопасности Карлуччи вдруг выпучил глаза, схватился за расстегнутый ворот своей рубашки и сразу же отдернул руку. Но поздно – заметив его движение, Костоглодов сделал пометку в лежавшем перед ним блокноте. Воцарилось гробовое молчание; на несчастного Карлуччи страшно было посмотреть. «Продолжай.» – холодно сказал Костоглодов, и Карлуччи, заикаясь, продолжил.

Эрик стал думать о своем.

Очнулся он, когда оплеванный и измочаленный Карлуччи брел на свое место. Радуясь, что пропустил экзекуцию, Эрик свернул листок с вычислениями в трубку и приготовился встать. Политсеминар подходил к концу: Костоглодов напомнил следующим по списку докладчикам их темы и дал последние наставления по части теории и практики политического доклада. Потом порылся на своем столе и извлек какую-то бумажку: «Чуть не забыл. – с подозрительным выражением на лице сказал он, – На подшефную овощную базу один человек требуется завтра с 8 утра до 9 вечера.» В комнате мгновенно наступила тишина – идти на овощную базу в субботу не хотелось никому. «Предложения?» – поинтересовался Костоглодов, водя тяжелым взглядом по аудитории. Ответом было молчание. «Я думаю, Иванова пошлем, а то он ужо цельный год не ездил … поди забыл, на что морковка-то и похожа!» По комнате пронесся вздох облегчения, смешанный с жидкими смешками. «Ты меня по комсомольской линии посылаешь? – негромко спросил Эрик, – Или через совет молодых ученых?» Смешки стихли. «Как же тебя по комсомольской линии пошлешь, ежели ты по возрасту выбыл?» – снисходительно объяснил Костоглодов. «Тогда только по согласию завлаба. – без выражения произнес Эрик, – Приказ No 395 от 11-го апреля 1985-го года.» Лялька взяла его за руку. «No 395, говоришь? – на лице Костоглодова вспыхнули красные пятна. – Опасно играешь, Иванов, не просчитаться бы!» Эрик не отвечал. «Ладно. – с угрозой сказал секретарь, – Ежели Иванов без согласия завлаба идти не хочет, а завлаб его, как все мы знаем, в Ленинград на симфозиум уехал, то пойти придется … – он снова стал водить гипнотическим взглядом по молодым ученым, – … Сергееву.»

Костоглодов собрал со стола свои бумажки и вышел.

Головы ученых синхронно повернулись в сторону сидевших на отшибе Эрика и Ляльки. Сергеев встал и простер в их направлении обвиняющий перст: «Из-за таких, как ты, Иванов, – голубые глаза его фанатически сверкали, тускло-русые волосы слиплись неопрятными космами, – в народе крепчает антиголландизм!» «Точно!» – подтвердил сергеевский аспирант Карапузов, молодой человек без примет. Лялька сжала эрикову руку, но он этого не заметил. «А из-за таких, как ты, Сергеев, в народе крепчает нидерландизм.» Крамольное слово рухнуло на пол, как бетонная плита, и все, кроме Ляльки, Эрика и Сергеева, опустили глаза. Несколько мгновений двое последних жгли друг друга взорами, потом Лялька потянула Эрика за руку и вывела из комнаты. «Ну, нельзя же так, Эричка … – сказала она, – В КПГ ведь заберут!» Кровь била Эрику в виски семипудовыми кувалдами. «А если даже и не заберут, то все равно себе дороже – от стресса в сорок лет инфаркт получишь. – она остановилась и погладила его по плечу, а потом взъерошила волосы, – У тебя ведь каждый день, как последняя битва!… Уж лучше б ты самбо своим заниматься продолжал – там пары бы и спускал!» – лялькины прикосновения оказывали на Эрика успокаивающее действие. Он с благодарностью посмотрел на нее: «Можно, я у тебя посижу, пока эти свалят? – (до конца рабочего дня оставалось минут десять), – Или тебе работать надо?» Пульс Эрика постепенно замедлялся. «Конечно, посиди … у меня как раз в комнате никого: Кузьмина больна, а Георгий Сергеич со своей группой в командировке.»

Они прошли по коридору – Лялька отперла дверь с табличкой 232а, за которой открылась большая комната, загроможденная до потолка приборами. «Твои соседи – они как, ничего?» – спросил Эрик, пока они пробирались в Лялькин закут; «Нормальные. – ответила Лялька, – Как говорится, общий враг сплачивает. – она имела в виду членкора Муддинова. – А как получилось, что ты с этими в одной комнате сидишь? Они ж из другой лаборатории.» «Черт его знает … Макаров давно обещал к своим пересадить, да все как-то не получается.» Лялькин стол стоял за ширмой в дальнем углу комнаты. Эрик сел на стул, расположенный сбоку от стола, и положил измятый лист с вычислениями на колени. «Кофе хочешь?» – «Кофе или желудин?» – «Кофе.» – «Хочу.» Лялька вытащила из-под стола допотопную электрическую плитку и воткнула в розетку, потом достала из ящика стола коробку с кофе. «Откуда у тебя?» – «Любовник на прощальное свидание подарил.» Эрик заглянул в коробку – кофе еле-еле покрывал дно. «Проверяешь, давно ли у меня был любовник? – догадалась Лялька, высыпая в джезву остаток кофе, – А, может, это не последний подарил, а предпоследний?» – она вышла за ширму, чтобы набрать воды. «Если бы предпоследний – то кофе бы уже кончился.» – «А, может, я любовников меняю, как перчатки?» Вернувшись, Лялька поставила джезву на плитку, села на стул и улыбнулась. «Как кофейные коробки.» – поправил Эрик, и они рассмеялись.

«Как протекает великая война с Иваном Ильичом?» – спросила Лялька. «Сегодня утром он хотел проверить у меня карманы, – отвечал Эрик, – а я ему сказал, что только в присутствии замдиректора по режиму.» «А он что?» – «А он ничего … ты что, не знаешь, что Волгин раньше одиннадцати не появляется?» Лялька осуждающе поджала губы: «Зря ты, Эрька, на рожон лезешь … разозлишь Волгина – худо тебе придется!» «Они меня не поймают. – спокойно отвечал Эрик, – И потом Иван Ильич только через день работает, а его сменщица – нормальная тетка.» «Нормальных вахтеров не бывает!» – по голосу Ляльки было слышно, что она осталась при своем мнении.

«Ты сейчас чем в смысле науки занимаешься?» – сменил тему Эрик. «Чем всегда – муддевиной. – кисло сказала Лялька, рефлекторно посмотрев на видеотон на своем столе, – Проверяю численно последнее муддиновское озарение.» «Ты ж говорила, Зачепин просил что-то посчитать.» – «Просил.» – «И что?» – «Пока ничего.» Лялька не любила говорить о незаконченной работе. «Зачепин – человек толковый, с ним можно иметь дело.» – заметил Эрик; «Ты это членмуду объясни – он же ревнивый, как вожак павианьего стада!» «Нет в жизни счастья.» – согласился Эрик, и они сокрушенно покачали головами.

«Хочешь задачку? – оживилась Лялька, – Докажи, что …» – она вытащила лист бумаги и начала писать.

«А пси удовлетворяет …»

«Ты откуда это неравенство взяла? – подозрительно спросил Эрик, – Опять членмудов сын кандидатскую одолеть не может?»; «Да нет, из зачепинской деятельности вылезло.» Эрик задумался. «Попробуй свести к вариационной задаче.» – «Это как?» – «А вот так.» Он придвинул к себе лист и приписал под лялькиным неравенством четыре строчки. «И что?» Он добавил еще строчку. «А ты сечешь … – восхитилась Лялька, – Спасибо.» «Кофе шипит.» – сказал Эрик, и она сняла закипавшую джезву с плитки: «Считай, что отработал ты свой кофе.» Они рассмеялись.

Лялька достала чашки.

«А почему ты бабошинскую Тоню Варварой называешь?» – вдруг вспомнил Эрик. «Как почему? – удивилась Лялька, – Ты что, 'Айболита' не читал?» «Нет.» – сухо ответил Эрик. «Ой, извини! – спохватилась Лялька, – Опять я, дура, забыла!» – она повернулась к Эрику спиной, чтобы скрыть смущение и налить кофе. «У нас в детдоме почти никаких книг не было, кроме сочинений товарищей Романовых. – сказал Эрик, – Я только в 9-ом классе начал читать, когда в математическую школу перешел.» Лялька пододвинула к нему чашку с кофе. «Это сказка Чуковского про звериного доктора. – объяснила она, – А еще у него злая сестра была, по имени Варвара.» «У Чуковского?» – удивился Эрик; «У Айболита. – хмыкнула Лялька и вдруг, заглянув ему в глаза, добавила, – Прости меня, Эрька, а?» «Я на тебя не сержусь. – он коснулся ее руки, – Никогда не сержусь.» «Ты вычисления свои на стол положи, а то закапаешь.» – заботливо сказала Лялька.

Некоторое время они с удовольствием пили кофе.

«Эрька, а ты своего отца помнишь?» – вдруг спросила Лялька. Эрик бросил на нее удивленный взгляд: «Нет. – он помолчал. – Мне о нем немного рассказывал мой тренер … они вместе за сборную России выступали.» «Что именно рассказывал?» Эрик подсунул пальцы под очки и устало помассировал веки. «Да, больше, ерунду всякую: какой мол отец был замечательный самбист и несгибаемый человек, да какую утрату понес спорт, когда его в Афганистан послали.» Лялька негромко рассмеялась: «Твои родители, наверно, были интересной парой: голландка-учительница и спортсмен по фамилии Иванов.» Эрик хмыкнул, но ничего не сказал.

Некоторое время они с удовольствием пили кофе.

«Хорошо с тобой, – вздохнул Эрик, отставляя пустую чашку, – однако идти мне пора … эти, поди, уже отвалили.» «Спасибо за задачку.» – сказала Лялька. «Спасибо за кофе.» – сказал Эрик. «Ты сейчас куда? К Светке?»; «К Светке. – он встал, – Так что сегодня нам в разные стороны.» «Тогда пока. – Лялька начала собирать свою сумку, – В понедельник увидимся.» Эрик взял со стола лист с вычислениями и вышел.

68 ступенек по лестнице вверх, 26 шагов по коридору направо. (Плакат «Повысим качество и количество исследований на 22.5 и 2.5 % соответственно!» немигающе уставился со стены.) Эрик отпер дверь 452-ой комнаты и зажег свет – за окном было уже темно. Он сложил черновики с вычислениями аккуратной стопкой в центре стола, а карандаш и резинку сдвинул на правый угол. Потом повесил сумку на плечо, взял авоську с продуктами из холодильника, погасил свет и вышел. В коридорах и на лестнице не было ни души – рабочий день кончился двадцать минут назад. Спустившись на первый этаж, Эрик подошел к проходной и сунул в окошко пропуск. «Стой! – раздался недреманный голос Ивана Ильича, – А ну, покажь сумку!» Тело вахтера, выдвигавшееся из окошка проходной, наводило на мысль о половом члене кобеля. Эрик опустил продукты на пол и раскрыл сумку. «Подождите секундочку, товарищ Иванов.» – неестественно вежливо прошипел вахтер и втянулся обратно в окошко. Стало слышно, как он звонит по телефону, а спустя девять секунд из коридора, ведущего на административную половину, выкатился замдиректора по режиму Волгин. «Позвольте проверить ваши карманы, товарищ Иванов.» – мягким, но твердым, голосом сказал замдиректора. Не вступая в пререкания, Эрик вывернул боковые караманы пиджака (носовой платок), карманы брюк (ничего) и внутренние карманы пиджака (бумажник). «Что это?» – подозрительно спросил Волгин, указывая на бумажник; «Бумажник.» – объяснил Эрик. «Под рубашку засунул … или в брюки! – кусал губы Иван Ильич, высунувшись из будки по самые бедра, – Обыскать бы паршивца надо, Сергей Федорович!» «Прикажете снять штаны?» – без выражения спросил Эрик. Наступила кульминация этого эпизода жизни: Эрик ждал, замдиректора думал – атмосферное электричество над их головами сгустилось до критической точки. Было слышно, как Иван Ильич старается не пукнуть от почти невыносимого напряжения чувств. «Спасибо, не надо.» – Волгин повернулся и пошел обратно в свой кабинет. Дернувшись, как марионетка, вахтер втянулся в будку. Окошко со стуком захлопнулось.

Эрик одел шубу, надвинул на лицо респиратор и вышел на улицу. Ветер стих, нежно-зеленые хлопья снега медленно планировали сквозь неподвижный воздух. По пустынному тротуару ездили снегоуборочные машины. Эрик торопливо зашел в цветочный магазин и купил букет гвоздик (минус два подарочных талона). У расположенного по соседству винного стояла толпа – мужики хаотично толкались и обильно выражались нецензурными словами. Пронзительно визжали несколько затесавшихся в очередь растрепанных женщин. Свет от редко разбросанных фонарей придавал пейзажу импрессионистический оттенок. Башня Лефортовской тюрьмы царила над городом черным зловещим столбом.

Эрик спустился в метро и, оберегая цветы растопыренными локтями, втиснулся в поезд в сторону Беляево. Обязательная Вечерняя Программа уже закончилась, телевизоры под потолком вагона смотрели на пассажиров мутными серыми экранами. Эрик достал из кармана «Коммунистический Спорт» и, удерживая букет зубами, развернул газету в поисках репортажа с турнира по мини-футболу в Киеве. Слева от него женщина в белой шубе читала последнюю страницу «Утренней Правды», справа от него мужчина в черной шубе читал первую страницу «Вечерней Правды.»

Новые Черемушки.

Как и следовало ожидать, Пиренеймаш обыграл СКА Брюссель.

Беляево.

Эрик вышел из вагона – лестница, подземный переход, лестница. Оказавшись на поверхности, он обошел людское море, колыхавшееся вокруг автобусных остановок, и поплелся по пешеходной тропинке сквозь примыкавший к метро микрорайон. Светкин дом ничем не отличался от своих соседей, кроме своего номера: белая коробка 6 подъездов на 15 этажей. Эрик вошел в четвертый подъезд, поднялся на девятый этаж и позвонил – дверь немедленно распахнулась. «Заходи.» – одетая в шелковый пеньюар Светка высокомерно отступила в сторону, оставляя между створкой двери и своим бюстом достаточно пространства, чтобы протиснуться боком. «Как ты провел день?» – она подставила щеку для поцелуя; «Хорошо. – поцеловал Эрик, – На.» «Ах, это очень мило с твоей стороны.» Светка величаво приняла гвоздики и посторонилась – Эрик протиснулся мимо бюста к вешалке. Он снял шубу и заменил уличные ботинки домашними тапочками. Светка встала в дверях кухни и сделала королевский жест рукой: «Продукты положи в холодильник.» Окутанный изысканным ароматом духов, Эрик протиснулся на кухню. «Шампанское – на стол.» Эрик послушно протиснулся в гостиную.

Стол был уже накрыт: фарфор, хрусталь, серебро, белизна салфеток. «Раскупорь шампанское, дорогой. – приказала Светка, – Я уже подаю жюльен.» «Слушаюсь.» – ответил Эрик. Хлопнула пробка, он наполнил бокалы. Разложив еду по тарелкам, Светка села на стул напротив него. «Салфетка.» – напомнила она, и Эрик расстелил накрахмаленную до картонной жесткости салфетку у себя на коленях. «За нас.» – Светка интимно подалась вперед (следя, однако, чтобы бюст не опрокинул посуду на столе) и подняла свой бокал; «За нас.» – согласился Эрик. Он выпил шампанское до дна и зачерпнул серебряной ложечкой из серебряного стаканчика дымящийся жюльен. «Попробуй рыбный салат. – с нехарактерной материнской интонацией вырвалось у Светки, но она тут же спохватилась, – Я надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо.» «Хорошо. – подтвердил Эрик. – А как ты?» «Спасибо, я тоже хорошо.» – сдержанно кивнула Светка.

Сдавливаемый стальными обручами этикета, ужин шел своим чередом.

После второго бокала шампанского светкины щеки раскраснелись, а глаза заблестели. Бюст вздымался и опадал под шелковым пеньюаром. Она расставила чашки и подала чай с конфетами. «Остался ли ты удовлетворен, милый?» – спросила она про ужин, но намекая на что-то еще. «Не вполне, любимая. – галантно отвечал Эрик, – И, потому, с нетерпением жду десерт.» «Ха-ха-ха. – засмеялась Светка низким грудным голосом, – Я пойду, включу телевизор.» Она вышла из гостиной, и через секунду до Эрика донесся честный баритон заслуженного артиста Арнольда Выменева в роли замполита Правдюка. Эрик глянул на часы: до начала информационной програмы «Пространство» оставалось две минуты – он допил большими глотками чай, поставил чашку на стол и пошел в спальню. Светка лежала на двуспальной кровати напротив телевизора – пеньюар был уже расстегнут, но еще не распахнут. Эрик присел на кружевное покрывало. По экрану проплыли последние титры очередной серии телефильма «Девушка с улицы Рипербан», и возникла заставка телестудии «Останкино»: часы с секундной стрелкой, подползающей к числу 12. Три, два, один … зазвучала проникновенная музыка на фоне доброго лица Романова-старшего. «Здравствуйте товарищи. – сказала лощеная дикторша с деревянными, как у Буратино, волосами, – Мы начинаем передачу репортажем из реанимационного оделения Кремлевской больни…» «Иди ко мне!» – хрипло вскричала Светка, распахивая пеньюар, и с нечеловеческой силой дернула Эрика за руку. «… А теперь – новости из геронтологического отделения Кремле… Любимый мой, можно я тебя поцелую?… А теперь – краткий обзор почечной недостаточности Второ… Я хочу тебя, любимый, возьми меня скорей … А теперь наш спецкор в Киеве Якив Дилдо … глубже, глубже, ГЛУБЖЕ!… Передаю слово нашему спортивному коммента… А-А-А!!!…»

«И, в заключение, погода на завтра. Кислотность снега 0.4%, диоксин в Москве-реке – 2 условные единицы. Нервно-паралитическая компонента воздуха варьируется от 0.02% внутри Садового Кольца до 0.01% – в районе Измайловского Парка. Аммиак – 1%. Концентрация летучих цианидов в воздухе северо-западных районов уменьшилась до безопасного уровня. В окрестностях Бульварного Кольца замечены мутантные крысы: жителям рекомендуется одевать по вечерам крысозащитную обувь и иметь при себе сыворотку. – дикторша испустила прощальную улыбку, – Желаю вам хорошо отдохнуть, дорогие товарищи.»

«Эринька, миленький, ну почему ты на мне не женишься?»

По телевизору начиналась передача о доярках из афинской области. Светкин пеньюар, кружевное покрывало с кровати и эрикова одежда были разбросаны по полу спальни. Опустив руку на пол, Эрик нашел пульт дистанционного управления и выключил телевизор.

«Эринька, ну чем я тебе не хороша?… Может, тебе не нравится, как я готовлю?» – «Нравится.» Они лежали нагишом на измятой постели, Светкина голова покоилась у Эрика на плече. «И как я в постели люблю, тебе тоже нравится … я же чувствую!» – «Нравится.» Вдоль левой стены спальни шли выровненные в линию книжные полки с выровненными в линейку книгами. У правой стены высился платяной шкаф с зеркалом в полный рост на одной из дверец. «И порядок у меня в квартире – ни пылинки не найдешь … что, не правда?» – «Правда.» «А сама квартира – двухкомнатная, в хорошем микрорайоне. Весной после дождя без респиратора гулять можно.» Эрик осторожно высвободил руку из-под светкиной головы и перевернулся на живот. «И работа у меня престижная … не говоря уж о том, что зарабатываю хорошо. – Светка привстала на локте и склонилась над ним, придавив бюстом. – Ты говорил, что только из-за моих статей Литературку выписываешь!» «Говорил. – согласился Эрик и сел на кровати. – Пойду-ка я приму душ.»

Когда он вернулся, Светка лежала на спине, закрыв лицо ладонями, что означало безутешное отчаяние. Эрик подобрал с пола пульт дистанционного управления и включил телевизор; потом присел на край кровати и коснулся кончиками пальцев ее живота. Вздрогнув, как от удара электрического тока, Светка отняла ладони от лица: «Если ты думаешь, что я буду обижать твоего Кота, то я не буду.» Эрик молча потянул ее за руку – не сопротивляясь, она встала с постели. «Если мы поженимся, то я разрешу тебе ночевать на твоей квартире одну ночь в неделю.» Он подвел и поставил ее перед зеркалом (телевизор вещал об успехах молочного дела в колхозе «Красная Эллада»). «Две ночи, если хочешь! – Светка торопилась, понимая, что через несколько секунд уже не сможет сказать того, что хочет сейчас. – Три ночи!… Что ты со мной делаешь?! Эрька!… Эринька … Любимый …»

«… хочу представить вам мать семерых детей, победительницу соцсоревнования, члена партии с 1985-го года … А! А! А! А!… члена ЦК КПЕС, доярку-рекордсменку Афродиту Константиновну Панагакис … А-А-А-А-А!!!…»

"И, в заключение нашей передачи, Краснознаменный Хор Бактериологических Войск исполнит любимую песню Афродиты Константиновны 'Серая шинель'.

Ты с любовью сшитая, пулями пробитая,

С гордостью носимая в бурю и в метель.

С пожелтевшим воротом, сколько стоишь? Дорого!

Гордая! Солдатская! Серая! Шинель!"

«Ты уже уходишь, дорогой?» – Светка подобрала с пола пеньюар. «Да. – Эрик сидел на краю кровати, одевая брюки, – А то скоро закроется метро.» Усеянные бараньими спинами, на экране телевизора мелькали широкие панорамы греческих гор. Оптимистическая, но с грустинкой, музыка подчеркивала любовь греков к своей Малой Родине. «Ты можешь остаться ночевать.» – безо всякой надежды предложила Светка. «Кота нужно покормить.» Эрик прошел на кухню и достал из холодильника авоську с продуктами: «Тебе сыр, колбаса или кальмары нужны?» – «Нет, дорогой.» «Спинка минтая?» – Светка слабо улыбнулась, показывая, что оценила шутку. Эрик одел шубу, зашнуровал ботинки и аккуратно поставил тапочки во встроенный шкаф. «До свиданья, дорогой.» «Ты помнишь, что мы завтра идем в театр? – Светка печально кивнула. – Я позвоню в шесть.» – Эрик поцеловав ее в щеку, взял авоську с продуктами, надвинул на лицо респиратор и вышел.

Снег продолжал падать крупными хлопьями. Царило полное безветрие. Авоська тянула руку к центру Земли. Серые громады домов, сдавливавшие тропинку справа и слева, угрожающе глядели черными окнами. Ботинки утопали в трясине нерасчищенного снега. Далеко впереди светились тусклые огни Профсоюзной улицы.

В подземном переходе гуляли сквозняки. Протащившись по бесконечному коридору, Эрик вошел в метро. Пожилая служительница в грязном форменном респираторе спала в своей будке – седые волосы ее неопрятно свисали на лицо из-под фуражки. На платформе не было ни души.

Пришел поезд.

Эрик вошел в вагон, устало опустился на сиденье, снял респиратор и поставил авоську с продуктами на пол между ног. У него болела голова, от кислого шампанского начиналась изжога. По висевшему под потолком телевизору заканчивалась полуобязательная программа «Для тех, кто не спит». В дальнем конце вагона спал какой-то человек.

Эрик достал из кармана «Коммунистический Спорт» и стал дочитывать репортаж с турнира по мини-футболу.

Новые Черемушки.

Программа «Для тех, кто не спит» закончилась. Телевизоры погасли до утра.

Профсоюзная.

Спящий человек в дальнем конце вагона громко застонал, но не проснулся.

Академическая.

В вагон вошли парень с девушкой. Эрик закончил репортаж с турнира по мини-футболу и перешел к отчету о чемпионате Союза по фигурному катанию.

Ленинский Проспект, Шаболовская.

Парень с девушкой вышли. Спящий человек застонал еще раз. Эрик посмотрел на него внимательней: старик с измученным бледным лицом в черном пальто; на коленях – потертый кожаный портфель.

Октябрьская.

Эрик дочитал отчет о чемпионате по фигурному катанию, сложил газету и положил ее в карман. Старик вдруг открыл глаза, встал и, покачиваясь, подошел к двери.

Новокузнецкая.

Эрик подобрал с пола авоську с продуктами, вышел из вагона и направился к переходу на Горьковско-Замоскворецкую линию. Старик в черном пальто сначала тащился впереди него, потом отстал – однако оказался в том же вагоне, что и Эрик (поезд пришел не сразу). Они сели друг напротив друга. В дальнем конце вагона подгулявшая компания из четырех молодых людей пела хором чудную песню, начинавшуюся словами «За то, что только раз в году бывает май …». Старик откинулся на сиденье и закрыл глаза. Эрик развернул «Коммунистический Спорт». «… Но только не меня, прошу, не меня!» – нестройно выводили молодые люди.

Горьковская.

Подгулявшая компания вышла, в вагоне остались только Эрик и старик в черном пальто. Двери закрылись, поезд тронулся, старик громко застонал. Эрик оторвался от газеты. Старик застонал еще раз и, не раскрывая глаз, схватился за сердце. «Могу ли я вам чем-нибудь помочь?» – громко спросил Эрик, но ответа не получил. Он встал, нерешительно подошел к старику и коснулся его плеча: «Могу ли я вам чем-нибудь помочь?» Старик открыл глаза: «Спасибо, молодой человек.» «Спасибо, да – или спасибо, нет? – не понял Эрик, – Вам на какой станции сходить?» «На Маяковской. – старик тяжело дышал, – Я был бы благодарен, если б вы помогли мне дойти до дома.» «Конечно. – согласился Эрик, – Где именно вы живете?» Поезд тормозил, подъезжая к Маяковской. «Недалеко от метро … не волнуйтесь, это не займет много времени.» «Я волнуюсь не о своем времени, а о ваших силах. – поддерживая старика под локоть, Эрик помог ему встать, – Может быть, вызвать неотложку?» «Может быть … – старик снова схватился за сердце, – Давайте, сначала поднимемся по эскалатору.»

Они вышли из вагона. Старик побледнел до бумажной белизны и тяжело дышал. «Хотите, я понесу ваш портфель?» – предложил Эрик. На платформе не было ни души. Мрамор и металл блистали немыслимой, посреди остальной грязи мира, чистотой. «Зачем?! – вдруг встрепенулся старик, вырывая руку, – Зачем вам мой портфель!?» «Я думал, вам тяжело нести. – Эрик удивленно отступил в сторону, – Но если хотите, несите сами.» «Извините. – старик опомнился и опять схватился за сердце, – Извините, пожалуйста.» «Я не обиделся. – Эрик подхватил его под локоть, – Осторожно …» Они встали на эскалатор, старик сел на ступеньку. «Я вызову неотложку из телефона-автомата наверху.» – «Вызывайте, молодой человек …» Эрик протянул руку, чтобы помочь старику надеть респиратор – в воздухе начинало пахнуть аммиаком. «Подождите! – старик был бледен, как смерть, и тяжело дышал, – Подождите!» – повторил он, раздувая щеки. По мере того, как они поднимались, воздух становился холоднее и душнее. «Надо надеть респиратор.» – настаивал Эрик; «Подождите … – в третий раз попросил старик, – У вас хорошее лицо, молодой человек.» «Извините?» – переспросил Эрик. «Как вас зовут?» – «Эрик.» «У меня к вам просьба, Эрик …» – начал старик и опять умолк. Мотор эскалатора издавал ровное гудение. У Эрика начало жечь в горле. «Вы не можете говорить в респираторе?» – «У меня нет встроенного микрофона.» Жжение в горле быстро усиливалось. «Я не хочу показаться невежливым, – сказал Эрик, – но, пожалуйста, говорите быстрее!» Несколько долгих мгновений старик тяжело дышал, то ли не решаясь, то ли не в силах говорить, потом достал из внутреннего кармана измятый конверт и протянул Эрику. «Что это?» – «Адрес.» – «Зачем?» – «Отнести портфель.» Эрик сунул конверт в карман шубы. «Завтра до полудня. – старик поморгал слезящимися глазами, – Это очень важно!» Эрик надел на него респиратор, потом надвинул на лицо свой.

Эскалатор кончился.

Неся в левой руке авоську с продуктами и портфель, а правой поддерживая старика, Эрик дотащился до телефона-автомата, расположенного на площадке перед турникетами. «Что случилось?» – служительница выскочила из своей будки. «Вызовите неотложку!» – как только Эрик прислонил старика к стене, тот сполз вниз и сел на пол. Служительница схватила трубку телефона и набрала 03. «Не беспокойтесь, неотложка скоро приедет. – громко сказал Эрик, – В такое время суток у них почти нет вызовов.» – микрофон искажал голос, делая его резким и невыразительным. Старик ответил безмолвным взглядом слезящихся глаз. «Неотложка? – закричала в трубку служительница, – Человеку плохо в метро Маяковская! – она несколько секунд молчала, потом снова начала кричать, – Откуда я знаю его имя?! На площадке около турникетов! – она повесила трубку и повернулась к Эрику, – Сейчас приедут.» «Спасибо.» – ответил Эрик. Старик в черном пальто сдавленно застонал, повалился набок и скорчился на грязном полу. Эрик снял свою шапку и подсунул ему под голову. «Я позову милиционера. – сказала служительница, – Здесь неподалеку есть круглосуточный пост.» «Зачем?» – спросил Эрик; «Э-э … не знаю.» – призналась служительница. Старик закрыл глаза, воздух со свистом входил и выходил из фильтра его дешевого респиратора.

Прошло пятнадцать томительных минут. Старик лежал с закрытыми глазами и изредка стонал, служительница суетилась («Хотите, я еще раз позвоню в неотложку?»; «Может, все-таки, позвать милиционера?»; «Вот так и моя покойная мама неотложки не дождалась!»). Наконец, сверху от выхода к Залу Чайковского раздались голоса – Эрик и служительница синхронно подняли головы. По лестнице сбегали два парня с раздвижными носилками и молодая женщина с фонендоскопом на шее – из-под черных тужурок у всех троих высовывались белые халаты. «Это – больной?» – спросила женщина; «Да.» – подтвердила служительница. Санитары расставили носилки и быстро, как бревно, переложили старика – Эрик едва успел выхватить свою шапку. «Скорее.» – приказала женщина, и парни без усилия побежали вверх по лестнице. «Куда вы его? – спросил Эрик, – В какую больницу?» «Где место будет. – отвечала докторша, – А вы кто – знакомый, родственник?»; «Нет.» «Тогда чего беспокоитесь?» – она повернулась и, прыгая через ступеньку, побежала вслед за санитарами. Служительница с сожалением посмотрела ей вслед … приключение года закончилось неинтересно.