Текст книги "Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему"

Зыбкая почва

Хотя приравнивание этики к религии широко распространено, оно неправильно по крайней мере по двум причинам. Из него следует ложное предположение, что люди без религиозной веры испытывают недостаток в понимании моральных прав и заблуждений и что люди религиозные более добродетельны, чем атеисты и агностики. Как показывают исследования моральных суждений в широком диапазоне культур, атеисты и агностики равно и в полном объеме способны к различению нравственно допустимых и запрещенных действий[35]35
  Хаузер М. Д. Мораль и разум. М.: Дрофа, 2008.


[Закрыть].

Марк Хаузер

Пытаясь определить «отличительные» черты человека, мы ступаем на зыбкую почву, где на каждый аргумент найдется достойное возражение.

Разнообразные попытки найти единственную «уникальную» характеристику человека наталкиваются на встречные возражения, в результате чего диспут усложняется вокруг все более тонких понятий. Можно привести массу «исключительно человеческих» характеристик: труд, юмор, самоирония, объем кратковременной рабочей памяти, коэффициент энцефализации… Рассмотреть их все физически невозможно по причине не только сложности, но и постоянного появления новых теорий и версий. Это непрекращающийся процесс, и точку в нем поставят нескоро.

Анализируя способности животных, легко впасть в противоположную крайность, которой нередко грешат добросердечные, но малообразованные люди, и решить, что другие животные не уступают человеку. Достаточно сложно пройти между этими крайними точками зрения – антропоморфизмом, с одной стороны, и верой в исключительность человека – с другой.

Старания свести определение «человека» к окончательному набору характеристик напоминают анекдот из жизни Платона, который определил человека следующим образом: «Человек – существо двуногое без перьев». На следующий день Диоген принес ему живую ощипанную курицу и сказал: «Вот, Платон, твой человек». Пытаясь собрать набор «характеристик» человека, мы рано или поздно окажемся в той же ситуации, что и Платон перед ощипанной курицей.

Мораль – последний оплот защитников исключительности человека. Если аргументы об интеллектуальности животных кажутся раздражающими для нашего самомнения, то предположение, что нравственность имеет животное происхождение, вызывает удивление, недоверие и негодование порой даже у образованных и интеллигентных людей. Честная попытка разобраться в основах морали приводит нас в замешательство, потому что на этом пути человеку придется узнать множество неприятных фактов о том, что его лучшие качества на поверку оказываются не так уж альтруистичны и «человечны».

Из всех упоминавшихся выше «уникальных» черт именно мораль притягивает особенное внимание. Фактически она создает наш личностный «профиль»: правила, которым мы будем следовать, укоры совести, впечатление, которое стараемся произвести, внутренний образ, которому пытаемся соответствовать… В качестве условий она требует наличия всех остальных «признаков человека» (мы можем представить человека с интеллектом, речью, культурой и без нравственности, но не наоборот).

Кстати, спор двух философов не закончился демонстрацией ощипанной курицы. Платон подумал и добавил: «И с плоскими ногтями».

Собирая разрозненные аргументы, чтобы доказать уникальность человека – интеллект, культура, речь, – мы, подобно Платону, в ответ на возражения добавляем: «И с ногтями»… простите, «с моралью».

Окончательная версия человека по Платону все-таки выглядит более сложной: человек – обладатель бессмертной души и, кроме того, «существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями[36]36
  То, что в последней версии присутствует это «с ногтями», дает повод полагать, что данный анекдот действительно мог быть основан на реальных событиях.


[Закрыть], восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях». Аристотель, ученик Платона, полагал, что человек – это политическое (общественное) животное, обладающее речью и нравственностью. Как можно увидеть, за два тысячелетия мы недалеко продвинулись – у древних присутствует практически весь перечень: знание (культура), рассуждения (интеллект), общественность, речь и нравственность.

Что ж, давайте попробуем разобраться в этом щекотливом вопросе: что такое нравственность, откуда она взялась и действительно ли может быть определяющей чертой человека.

Мораль и «защитники»

Конечно, все крупнейшие религии с их акцентом на любви, сострадании, терпении и прощении могут способствовать укреплению внутренних ценностей и несут людям проповедь нравственности. Но современные реалии таковы, что этика, основанная на религии, более не отвечает сложившемуся положению вещей. Вот почему я полагаю, что настало время научиться смотреть на духовность и этику как на нечто большее, чем религия[37]37
  Далай-лама. Больше чем религия. М.: Фонд «Сохраним Тибет», 2016.


[Закрыть].

Далай-лама XIV

Идея о том, что нравственность[38]38
  Здесь и далее «мораль» и «нравственность» будут применяться как частичные синонимы. Под «моралью» будут пониматься выработанные обществом представления о добре и зле, а под «нравственностью» – то, как эти представления усвоены (реализованы) конкретным человеком.


[Закрыть] возникает из животной природы, порой вызывает ярость и слепое отрицание. Согласитесь, мысль, что животные обладают чертами, благодаря которым появилась человеческая мораль, вызывает большее возмущение, чем та, что животные обладают развитым интеллектом. Второе кажется скорее забавным и интересным. Но первое… Если это правда, то нам придется задуматься над очень многим! Над тем, что, являясь животными (даже в самых возвышенных проявлениях), мы тем не менее возводим себя на пьедестал избранности, который на деле оказывается лишь зыбкой подставкой, слегка приподнимающей нас над остальными животными. Нам придется открыть глаза на то, что мы отказываем в сострадании существам, способным к альтруизму; на то, сколько страданий мы приносим животным, отказав им в способности к сочувствованию.

Если вытащить эту проблему на свет, то она потянет за собой ворох последствий глобального масштаба. Это связано не только с завышенной самооценкой человечества и тем, что мы творим с другими существами, не только с тщеславием и аморальностью целых отраслей промышленности, но и с чем-то более глубоким, со «святая святых» – с религией.

Долгие тысячелетия человечество существовало с пониманием, что оно обладает исключительностью – душой, божьей искрой… Мы срослись со стереотипами, выстроившими мораль и совесть вокруг чего-то небесного, спущенного свыше, пожалованного. В массовом сознании на уровне архетипов прописана угроза высшей кары: надо вести себя правильно, как учит церковь, иначе «Бог накажет», нельзя нарушать моральные предписания, иначе «после смерти попадешь в ад».

Религии узурпировали вопросы совести и претендуют на исключительное право определять общественную мораль. Церковь, мечеть или синагога одной рукой давали возможность покаяться, отпускали грехи, успокаивали и умиротворяли, сдерживали агрессию, а другой рукой… объявляли священные войны, продавали индульгенции, уничтожали инакомыслящих, загоняли в подвал науку.

Даже будучи атеистами или агностиками, мы зачастую следуем религиозной морали. У нас не было выбора, другие источники были недоступны. Если мы всмотримся в глубоко встроенные моральные барьеры, то, задавшись вопросом, почему определенные поступки кажутся правильными, обнаружим алогичные объяснения, впитанные с молоком матери и бабушкиными пирожками. Даже отказавшись от церкви, мы, не замечая того, живем по религиозным определениям того, что хорошо, а что постыдно.

В течение тысячелетий религия делала благое дело, защищая нас от нас же самих. Поддерживать правила общественной морали было одной из ее функций. Однако почему мы до сих пор считаем, что до религии не было морали? Что если это «одна из функций» древней, чем сама религия, которая ее якобы породила? Что, если не религия, породило мораль – а необходимость морали породила религию? Что если нравственность первична? Что если нам не нужна религия в качестве указателя нравственных норм? Что если заповеди существуют независимо от Церкви и всевозможных скрижалей?

Итак, погружаясь в размышление о природе нравственности, мы рискуем столкнуться с неожиданными последствиями.

Во-первых, нам придется признать, что мы ведем себя безнравственно по отношению к другим высокоразвитым существам, обладающим интеллектом, альтруизмом и эмоциями. Со всеми вытекающими выводами.

Во-вторых, мы будем вынуждены пересмотреть привычное отношение к религиозным догмам и «духовной власти» церквей в вопросах совести.

Оба эти вопроса имеют как личное, так и общественное измерение. И если на личном уровне кто-то сделает смелые выводы и найдет опору нравственности во внутренней природе, а не в поводырях и догматических костылях, то это окажется радикальным изменением его внутреннего мира. Которое, однако, никак не отразится на обществе.

Но попробуем на минуточку представить, что произойдет с обществом, если оно попробует реализовать новый подход и изменит моральные нормы, систему образования, социальные службы, этику бизнеса и экономику, политику… Даже в рамках небольшой страны это вызовет политический и экономический кризис, образовательно-информационный коллапс, гражданские беспорядки, волны встречной агрессии…

Подход новый, заблуждения старые

Современный мир нуждается в таком подходе к этике, который не заставлял бы нас обращаться к религии и был в равной мере приемлемым для людей как верующих, так и неверующих – в светской этике.

Далай-лама XIV

Книга Чарльза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» задала очередную точку отсчета в определении «человекости». Несмотря на яростное сопротивление, прогрессивная публика постепенно привыкала к мысли, что мы появились в результате эволюции. Однако мощь стереотипов религиозной морали тормозила даже тех, кто был открыт новым взглядам. По большому счету только сейчас, спустя полтора века и благодаря успехам биологии последних десятилетий, массовое сознание начало по-настоящему перестраиваться.

К тому времени, когда эволюционное происхождение человека стало общепринятой истиной, образованная элита продолжала воспроизводить заблуждения об избранности человека. За прогрессивной частью общества, формально отрекшейся от примитивных догм, парадоксальным образом продолжает тянуться «хвост» предрассудков.

Для того чтобы продемонстрировать, насколько глубоко въелись эти предрассудки, задайте себе вопрос: «Считаю ли я, что все лучшее во мне от человека, а все худшее от зверя?» Не спешите отвечать. Возьмите паузу, чтобы ответить честно.

Если вы утвердительно ответили на поставленный вопрос и действительно считаете, что ваши негативные качества от животного начала, а человеческие качества имеют совершенно другую природу, то вас ждет множество неожиданных открытий.

Большинство из нас выросли с убеждением, что эгоизм, агрессия, похоть, соперничество, лень, жадность – это «низменное», животное; а по мере развития мы обуздываем свое животное начало и порождаем высокие «истинно человеческие» качества – терпимость, альтруизм, спокойствие, трудолюбие, аскетизм…

Долгие тысячелетия человек был убежден, что все хорошее в нас от Бога, доброго начала, духа, света, а плохое – от Сатаны, злого начала, материи, тьмы. И эта точка зрения придумана не христианством или иудаизмом, она гораздо старше, христианство лишь приодело ее.

Мы, в свою очередь, поменяли бирки и покорно воспроизвели привычную дихотомию в новых декорациях. Теперь это звучит так: все хорошее в нас от человека, а плохое – от животного. Если мы порождаем в себе человеческое и боремся с животным, то развиваемся, а если потакаем животному, то деградируем. К этому заблуждению пришито убеждение, что животные черты в нашей природе – эти негативные качества проявляются спонтанно, они примитивны и естественны, а человеческие качества сложные и «искусные» – мы должны проявить внутреннюю силу, развить самодисциплину, совершить духовную работу, чтобы они появились.

В настоящее время наука привела нас к возможности избавиться от подобных тяжких стереотипов. Почему тяжких? Потому что нелегко воспринимать себя как изначально «низкое» существо. Потому что слишком много сил тратится на непринятие своей «животной», «низменной» составляющей. Мы привыкли считать, что каждый «возвышающий» акт зависит от волевого усилия. Если вместо этой мрачной уверенности мы выясним, что все качества естественны, от эгоизма до альтруизма, жизнь обретет другой смысл, созвучный тому, который мы ищем в буддийской идее о глубокой естественности сострадания. В наше скептичное время отнюдь не лишними будут дополнительные подтверждения того, что сострадание и альтруизм являются частью природы человека.

Новости от Дарвина

Джон Боулби, один из наиболее проницательных биографов Дарвина, полагал, что Дарвин страдал от «ноющего самонеуважения» и «сверхактивной совести». Боулби написал: «Многое в нем восхищало: его сильные моральные принципы были вне претензий, и это стало неотъемлемой частью характера Дарвина. Родственники, друзья и коллеги любили его за эти моральные качества, но они, к сожалению, были развиты в чрезмерной степени»[39]39
  Райт Р. Моральное животное. www. ethology.ru. 2007.


[Закрыть].

Роберт Райт

История сыграла с создателем эволюционного учения злую шутку. Дарвин был образцом скромности и добродушия. Дарвинизм лег в основу современной биологии и отразился на всех общественных науках, но… одновременно подвергся извращению и в такой перевранной форме использовался маргинальными течениями, реакционерами и циниками всех мастей. Расисты и националисты манипулируют вырванным из контекста понятием наследственной изменчивости, бесчестные теоретики капитализма «умствованием» о борьбе за существование прикрывают эксплуатацию, циники оправдывают свою подлость тем, что говорят: «Выживает сильнейший – это естественный отбор» – власть предержащие насаждают идею о том, что если животное начало в нас естественно, то основной общественный принцип – побеждает сильнейший. Подобная логика, воспроизводимая всевозможными «трактователями» дарвинизма, еще древнее, чем сам дарвинизм. Им просто по вкусу пришлось новое звучание их старых как мир мотиваций. Дарвинизм оказался жертвой всевозможных манипуляций и вывертов, призванных оправдать предосудительные теории.

Действительно, эволюционная биология, выросшая из дарвинизма, утверждает, что все плохие качества есть проявления нашей животной природы. Но! И все хорошие тоже! Более того, в нас нет качеств неживотной природы! Нет никаких особых «человеческих» качеств, которые не явились бы следствием животной основы. В человеке естественно проявляется глубоко вшитая склонность как к негативным, так и к положительным поступкам. Мы одинаково легко проявляем как эгоизм, так и альтруизм. У эгоизма нет «приоритета», альтруизм не нужно «специально» зарождать. В разных ситуациях мы спонтанно проявляем как первое, так и второе. Основа для эгоизма и альтруизма уже есть в нашей природе. Все, что мы можем как люди, – сознательно выбрать, какой из этих путей предпочтительнее.

Прелюдия

Именно ген в форме заключенной в нем информации либо выживает в череде поколений, либо нет. В отличие от гена (и, хочется сказать, мема) организм, группа организмов и вид не могут быть вышеописанной единицей, потому что они не производят свои точные копии и не конкурируют в пуле аналогичных самокопирующихся объектов. Гены же все названное делают, и на основе этого логически правильного вывода ген можно назвать эгоистичной единицей в особом, эволюционном, смысле слова «эгоизм»[40]40
  Докинз Р. Бог как иллюзия. СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2013.


[Закрыть].

Ричард Докинз

До того как исследовать возникновение альтруизма в этическом смысле, нам нужно разобраться с тем, что он собой представляет в биологическом. Эти два понятия различаются. В этике альтруизм – действие, направленное на благо окружающих. В биологии альтруизм – любое действие организма, направленное не на получение собственной пользы, а на совершаемое ради размножения других организмов популяции. Сначала рассмотрим биологический вариант. Именно он был прародителем. Нас интересует, почему этот вариант вообще появился, как развивался и как привел к тому, что теперь заботит человека, – к этике.

Начнем с начала: возраст Земли – 4,5 миллиарда лет. Первая жизнь на планете появилась 3,5 миллиарда лет назад (по некоторым предположениям, даже раньше – 3,8–4 миллиарда). Странное начало для исследования истоков альтруизма, не так ли? Однако не спешите с выводами. Время появления первого многоклеточного организма неизвестно, сейчас по этому поводу ведутся споры вокруг отметки в два миллиарда лет. Для нас важно, что одноклеточная жизнь в течение этого времени эволюционировала и оттачивала разные формы взаимодействия.

Например, гетеротрофные бактерии и одноклеточные грибы живут, питаясь органическими веществами окружающей среды. Переваривая, они выделяют наружу ферменты, которые облегчают последующее усваивание пищи, то есть частично изменяют окружающую среду в сторону «удобоваримости». Большинство бактерий честно выполняют свою работу, но неизбежно находятся те, кто не выделяет ничего, но пользуется плодами труда соседей.

Наиболее известный благодаря любви к булочкам и пиву пример – дрожжи. Это одноклеточные грибы, питающиеся углеводами. Дрожжи предпочитают глюкозу – ее проще всего переварить, но в природе есть множество других углеводов, например часто встречается сахароза, состоящая из глюкозы и фруктозы. Оказавшись в среде, где много сахарозы, дрожжи начинают ее переваривать и параллельно выделяют в окружающую среду фермент инвертазу, которая расщепляет сахарозу на отдельные молекулы глюкозы и фруктозы. На втором этапе пиршество – вокруг полно глюкозы. И всегда находятся «эгоисты», которые, не производя инвертазы, едят глюкозу, произведенную соседями.

Еще более удивительный пример – бактерии группы миксококк[41]41
  Чаще для иллюстрации сложного взаимодействия одноклеточных приводят более сложные организмы – миксомицеты (относящиеся к амебозоям). Но нам интересно понять, на какой стадии эволюции проявляется сотрудничество. Примечательно то, что оно есть уже у бактерий, то есть на раннем этапе развития жизненных форм.


[Закрыть]. Эти микроорганизмы способны согласованно строить «башню» при наступлении тяжелых времен (рис. 4). Если жизни колонии что-то угрожает, бактерии собираются в сгусток. Те бактерии, которые были в нижней части, трансформируются в ножку, удерживающую верхнюю часть. Верхние бактерии образуют головку – наружную оболочку и внутреннее содержимое. Каждая из этих внутренних бактерий покрывается особо прочной оболочкой и замирает – переходит в состояние споры. В таком виде они могут провести долгое время и переждать неприятности, чтобы потом, раскрывшись, дать начало новой популяции. Безусловно, что та часть «бактерий-альтруистов», которая образует ножку, гибнет ради тех, кто продолжит жизнь, спрятавшись в «башне». Находятся и «эгоисты» – такие, которые не умеют сотрудничать для постройки плодового тела, но умеют занимать в нем правильное место – в верхней части.

Рис. 4

В толстой кишке каждого из нас живут кишечные палочки (Escherichia coli) – эти бактерии помогают человеку синтезировать витамины групп В и К. При недостатке питания популяция демонстрирует чудеса самопожертвования – она делится на две части, и одна из частей приносит себя в жертву.

«Голодающая популяция E. coli постепенно разделяется на две субпопуляции, одна из которых гибнет и подвергается автолизу, в то время как другая субпопуляция использует продукты автолиза как субстрат и продолжает расти и создавать колониеобразующие единицы»[42]42
  Олескин А. В., Ботвинко И. В., Е. А. Цавкелова. Колониальная организация и межклеточная коммуникация у микроорганизмов. М.: Биологический ф-т Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, 1999.


[Закрыть].

Кишечная палочка готова жертвовать собой не только массово, но и индивидуально – в некоторых лабораторных колониях описываются случаи, когда бактерии умирают, если оказываются заражены вирусом, – ценой своего существования они препятствуют размножению вируса и спасают соседей от заражения.

Кишечная палочка хорошо изучена, и вряд ли стоит сомневаться, что остальные представители микромира не уступают ей в сложности поведения.

В последнее время обнаруживаются совсем уж фантастические вещи: в 1994 году микробиолог Эверетт Гринберг доказал, что бактерии способны «общаться» с помощью химических сигналов. Он назвал это явление чувством кворума. При помощи химических сигналов колония способна «проголосовать» и принять общее решение, например о приостановке деления, совместной «охоте», выработке нужных веществ, передвижении, образовании общей структуры и так далее. Некоторые решения можно назвать «непростыми» – принести часть своих членов в жертву. И мы можем только догадываться, о чем еще они способны «договориться»!

Бактерии Myxococcus xanthus способны коллективно охотиться на другие микроорганизмы – они совместно выделяют в окружающую среду ядовитые вещества и потом переваривают погибшую добычу. Еще один пример: при недостатке кислорода некоторые представители Pseudomonas fluorescens мутируют и обнаруживают способность к сотрудничеству – они вырабатывают клей, с помощью которого соединяются, для того чтобы всплыть целой группой на поверхность и получить кислород[43]43
  Марков А. Рождение сложности. М.: Астрель, 2010.


[Закрыть]. Среди таких сотрудничающих бактерий-мутантов тоже обнаруживаются обманщики, которые выглядят как мутанты, но не выделяют клей, а просто эксплуатируют соседей для того, чтобы добраться до кислорода.

Это только некоторые из «драм» одноклеточного мира, но есть масса других. Наблюдение за микромиром – сложное занятие, поэтому нет сомнений, что за три миллиарда лет одноклеточные выработали гораздо больше стратегий, чем мы можем подсмотреть в окуляр микроскопа.

Мы говорим об одноклеточных «альтруистах» и «эгоистах», конечно, иносказательно. Речь идет о процессах живой материи. Эти действия не могут иметь «смысла» для их участников, и наши предположения о том, что у жизни бактерий может быть смысл, отражают только нашу же необходимость как-то описать то, что мы видим. Живая материя размножается, гибнет, растет, распространяется – это способ ее существования. Она пробует разные формы для самораспространения, и среди них такие, которые мы называем «эгоизмом». Речь идет просто о двух разных способах увеличения биомассы – используя только себя или используя окружающих. Соответственно, многие исследователи сознательно избегают таких ассоциативных определений, как «альтруизм», чаще используются «продуценты и потребители», «кооператоры и паразиты» и так далее.

Нам важно понять, что две стратегии, из которых потом выросли такие сложные черты, как «альтруизм» и «эгоизм», имеют под собой совершенно безличностные, «доморальные» и, более того, досознательные способы биохимических реакций примитивных организмов на окружающую среду.

Возникает масса вопросов – почему одноклеточные альтруисты не вымерли? Ведь, по логике, эгоисты должны были их просто вытеснить. В чем смысл альтруизма для жертвующего организма? Как жизнь на планете вообще смогла перейти к многоклеточности? И так далее…