Текст книги "Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему"

Бессмертный ген

Не забывайте, что единицей естественного отбора является не отдельный организм или группа, как ошибочно пишут некоторые популяризаторы науки. Такая единица – ген (точнее, аллели, то есть множество форм одного и того же гена)[44]44
  Уилсон Э. Смысл существования человека. М.: АНФ, 2015.


[Закрыть].

Эдвард Уилсон

Сам по себе факт существования «одноклеточного альтруизма» кажется мистическим свидетельством некоего божественного морального принципа. В подобной мистификации есть часть правды – это действительно некий универсальный принцип. Однако по мере того, как наука изучала логику его работы, он переставал быть мистическим, божественным и тем более моральным.

Яркое объяснение дал современный биолог Ричард Докинз в теории «эгоистичного гена». Эта теория живо показывает отличие современной эволюционной биологии от того упрощенного образца, который преподается в школе и который раздражает разномастных мракобесов и ханжей.

Мы уже много знаем о парадоксах альтруизма, но вопросов не становится меньше. Напротив, они становятся все более замысловатыми. Следующий вопрос – зачем конкретной амебе быть альтруистом? Зачем отдельно взятому организму жертвовать собой и умирать ради того, чтобы другие выжили? Особенно учитывая, что многие из них – эгоисты!

Сделаем небольшое отступление для тех, кто подзабыл школьный курс биологии. Биологи говорят, что единицей наследственной информации является ген. Имеется в виду, что в ядрах клеток в особых длинных молекулах (хромосомах) хранится информация о врожденных характеристиках нашего тела. Хромосомы можно условно разбить на участки, отвечающие за конкретные признаки, такие участки называются генами. Например, есть отдельные гены, отвечающие за цвет глаз, высоту скул, группу крови, толщину стенок сосудов и так далее. Например, в шестнадцатой хромосоме человека находятся гены, отвечающие за цвет волос. У одного человека в этом месте находится ген, отвечающий за светлый цвет, а у другого – за темный, русый, рыжий[45]45
  На самом деле все сложнее – за цвет волос отвечает несколько генов, и цвет определяется их комбинациями.


[Закрыть]. Гены, отвечающие за один признак (цвет волос), но с разным качеством (светлый, темный), называются аллелями. То есть аллели – разные варианты гена, отвечающего за одно качество.

Мы можем рассматривать гены с разных углов. С точки зрения зоологии организм использует гены для того, чтобы строить и поддерживать себя. То есть организм считывает с генов ту информацию, которая ему нужна на разных этапах жизни. Грубо говоря, для организма ген выступает пассивным звеном – организм использует ген в своих целях, как мы используем свою долговременную память, винчестер компьютера или энциклопедический справочник. Для организма ген – используемое хранилище данных. Когда умирает организм, гены, содержащиеся в нем, тоже умирают. Это все верно, но только для организма!

Для гена это верно только отчасти. Во всяком случае, только если не учитывать момента размножения. Благодаря размножению ген может стать бессмертным.

Когда мы говорим о генах, то имеем в виду не организм, а сложное органическое вещество. Поэтому нужно избегать какого бы ни было намека на то, что у химического вещества может быть «цель». Тут скорее речь идет о функции – ген способен реплицироваться, но у него нет цели. Когда мы анализируем последствия функционирования гена, то по человеческой привычке называем этот результат «целью». Поэтому любое определение типа «эгоистичный», «цель», «успех», «стремление» и так далее подразумевает лишь наше описание живой материи, но не наличие у нее какой-то самодостаточной, внутренне присущей цели.

Для того чтобы понять «бессмертие» гена, его лучше оценивать с точки зрения биохимии. Основная функция гена – хранение информации. Это то, что он умеет. Гены не могут считать с себя информацию и построить организм – это могут клеточные структуры организма[46]46
  И для этого нужны не отдельные гены, а комплексы генов с множественными эффектами, которые взаимодействуют с другими комплексами генов.


[Закрыть]. В момент размножения ген копируется, и его точная копия (фактически он сам) передается в череду потомков. То есть с «точки зрения» генов организмы – всего лишь контейнеры, предназначенные для его переноски (в виде многочисленных копий).

Но почему? Как произошло, что ген вдруг появился и вдруг стал самокопироваться? Ответ на этот вопрос аналогичен объяснению того, как возникла жизнь. На сегодня самая правдоподобная гипотеза выглядит следующим образом: сложные органические молекулы способны под влиянием катализирующих условий усложнять свое строение – присоединять и отдавать атомы и мелкие молекулы. В какой-то момент далекого прошлого сложились условия, когда такая сложная молекула смогла скопировать себя. Для этого ей нужны были запасные части (питание) и энергия[47]47
  Как это может происходить, сравнительно недавно было показано открытием прионов и вироидов. Это молекулы разной структуры: вироиды состоят из РНК, прионы из белка. Общего у них то, что в подходящей среде (в клетке эукариот) они начинают самокопироваться.


[Закрыть]. Как только такой процесс произошел в первый раз, он уже не мог остановиться. Такие молекулы неограниченно самовоспроизводились, пока в окружающей среде было достаточно запчастей, но, как только наметился дефицит, началась эволюция. Это была эволюция сложных органических молекул: те, которые могли самокопироваться быстрее и с меньшими затратами, распространялись и вытесняли менее успешные. Поскольку условия в бесконечных уголках планеты различались, то и способы копирования и подстройки под окружающую среду совершенствовались. У них было время – речь идет о миллиардах лет.

Итак, в какой-то момент химическое вещество приобрело возможность к самокопированию. Но когда же началась жизнь? Сложные молекулы обрастали новыми частями, объединялись в структуры, состоящие уже из нескольких молекул с разными функциями, включали в себя ферменты-катализаторы… В какой-то момент некоторые из таких сложных комплексов обзавелись верхним слоем, защищающим внутренние молекулы.

Стоп! Мы УЖЕ говорим о вирусах. Простой вирус состоит из оболочки и минимального количества генетического материала. Попадая внутрь клетки хозяина, он теряет оболочку и оказывается небольшой молекулой, которая самокопируется, используя ресурсы хозяина. Вирус способен размножаться, конкурировать, передавать наследственную информацию и эволюционировать под влиянием отбора. Но это не жизнь – это комплекс сложных молекул. Способ функционирования вируса – ступенчатая химическая реакция, приводящая к самокопированию.

Между геном и вирусом много общего. Собственно, можно сказать, что это разные проявления одного типа химических реакций – это сложные молекулы, которые могут реплицироваться и которые ради облегчения самокопирования постепенно обросли функциями (белками-ферментами), изменяющими окружающую среду. В случае гена – он объединяется с другими генами в геном и изменяет ближайшую окружающую среду, используя находящиеся в ней же запчасти и энергию. Фактически часть окружающей среды, переделанная геномом «под себя», постепенно превратилась в «клетку». Отличие в том, что ген (объединяясь с другими генами) сам ее производит, а вирус использует продукт, произведенный другими.

Эгоистичный ген

Происходящие время от времени ошибки копирования (мутации) генов приводят к появлению в генофонде различных версий одного и того же гена – аллелей, о которых можно сказать, что они соревнуются друг с другом. Соревнуются за что? За особый, предназначенный для данного гена (набора аллелей) участок хромосомы или локус. Как идет соревнование? Молекулы не вступают в прямое единоборство, оно проявляется опосредованно. Посредниками являются «фенотипические признаки» – скажем, длина ног или цвет шерсти: проявления гена в анатомии, физиологии, биохимии или поведении. Как правило, судьба гена зависит от тех организмов, в которых он последовательно обитает. Способствуя успеху этих организмов, ген повышает собственные шансы на выживание в генофонде. Увеличение или уменьшение частоты встречаемости гена в генофонде, происходящее в череде поколений, зависит от успеха посредника – фенотипа[48]48
  Докинз Р. Бог как иллюзия. СПб.: Азбука-Аттикус, 2013.


[Закрыть].

Ричард Докинз

Не правда ли, в подобном ракурсе термин «эгоистичный» выглядит несколько преждевременным? В каком таком смысле он «эгоистичный»? Всего лишь в том, что умеет только самокопироваться. В этом он и конкурирует. Но только с генами, которые кодируют ту же характеристику (то есть с аллелями). Потому что остальные гены, отвечающие за другие характеристики, – это синергики, мутуалисты, в общем – «друзья». Например, ген, отвечающий за выработку определенного белка, необходимого для копирования генома, оказывается прямым антагонистом вируса, который попал в клетку и которому нужно произвести такой же белок, но для того, чтобы реплицировать себя. Тогда ген будет заинтересован объединиться с другим – тем, который вырабатывает защитный фермент, не допускающий в клетку вирусы. Естественно, при этом будут выживать те клетки (и их гены), которые содержат более качественный защитный ген. Вот и появилась эволюция защиты «альтруистов» и ответная эволюция паразитов и «эгоистов».

На уровне клетки сложность подобных химически процессов становится невообразимой и переходит на другой уровень. Собственно, это и есть жизнь. Здесь все гораздо сложнее. И «запчасти» будут называться питанием, а «самокопирование» – размножением. Тонкости процессов жизни уже невозможно объяснить только эволюцией сложных химических реакций. Почему? Потому что процесс перестает быть линейным. Ген, отвечающий за устойчивость к паразитам и эгоистам, может попасть в клетку, которая несет сонм бесполезных и даже вредных качеств. Однако именно в данный момент такая клетка выживет, потому что вокруг было полно вирусов. И понесет в будущее непредсказуемые последствия своей генной информации. Это уже эволюция взаимоотношений клеток и групп клеток – популяций. Все непросто…

Что ж, теперь становится понятным «эгоизм» и «альтруизм» одноклеточных. Это два разных типа взаимодействия с окружающим миром, продиктованные программами одинаково «эгоистичных» генов, которые следуют одной «эгоистичной» цели – самовоспроизводству. Но в одном случае они «надеются» только на собственные возможности, а в другом учатся использовать ресурсы других клеток.

Для того чтобы лучше понять это, представьте: есть ли цель у компьютерного вируса? Его функция – самокопироваться (размножаться) и распространяться на другие файлы, жесткие диски, компьютеры. Вирус это делает, но у него нет цели. Так же и у «эгоистичного» гена нет цели, а есть биохимическая функция.

Но вернемся к одноклеточным «альтруистам». По мере эволюции противостояние двух способов взаимодействия с соседями становится поистине драматическим. Давайте еще раз проясним ситуацию и связанные термины. Мы говорим о простейших способах взаимодействия одноклеточных организмов, продиктованных генной информацией. Гены, отвечающие за один признак, называются аллелями. Аллели между собой конкурируют, и это приводит к тому, что в группе увеличивается количество клеток с ситуативно успешным аллелем. На уровне гена ни о каком, даже условном, «альтруизме» речи идти не может. В этом смысле все гены «эгоистичны», все они стремятся растиражироваться в возможно большем количестве (по сравнению с противниками из той же аллели).

На уровне одноклеточных противоборство генов, отвечающих за взаимодействие с клетками своего вида, проявляется в разных вариантах. Одни будут самодостаточными – эти клетки используют только продукты окружающей среды. Вторые развивают зависимость – эти одноклеточные в той или иной степени используют организмы своего вида. Они будут развивать методы «эксплуатирования» и паразитизма – мы их называем «эгоистами». Третьи сотрудничают – склонны развиваться в сторону кооперации, и мы условно называем их «альтруистами» и «кооператорами».

Выше уже упоминались бактерии Pseudomonas fluorescens. Обычно они не сотрудничают, но если их становится слишком много, то в нижних слоях не хватает кислорода. Любая популяция одноклеточных содержит массу генетических изменений. Обычные одиночные Pseudomonas fluorescens плавают в толще воды. В условиях недостатка кислорода появляются «альтруисты-кооператоры», вырабатывающие клей, который после деления удерживает дочерние клетки вместе. Постепенно клоны такой клетки образуют группу, которая всплывает к поверхности и получает доступ к кислороду – в этом случае группа организмов с генами, отвечающими за выработку клея, будет успешно размножаться, в то время как остальная часть популяции вымирает. Одновременно будут процветать организмы, которые в той же аллели содержат гены, позволяющие паразитировать, – эти клетки появляются в группе с клеем, но при этом не производят его. Постепенно паразиты перегружают кооператоров, альтруисты вымирают вместе с оседлавшими их эгоистами, и преимущество опять получают организмы с аллелями самодостаточности.

Это чистый пример мутации и естественного отбора. Если бы альтруисты не появлялись, популяция могла бы исчезнуть. Если бы не появлялись паразиты, альтруисты постепенно заместили бы предшественников и популяция, состоящая из одних альтруистов, плавающих на поверхности, резко уменьшилась бы в количестве. Но наличие трех разных аллелей поддерживает баланс и выживание. Ограничение кислорода останавливает рост самодостаточных бактерий, мутация паразитизма тормозит рост кооператоров, нормальное количество кислорода ограничивает паразитов – это саморегулирующаяся равновесная система, в которой кооперация и паразитизм не развиваются в более сложные формы.

Теперь можно присмотреться к более сложным формам этого соревнования. Мы уже говорили о том, что некоторые одноклеточные (миксококки, слизевики) кооперируются для того, чтобы построить плодовое тело. И также мы говорили, что часть «альтруистов» приносят себя в жертву – они образуют ножку плодового тела. Всегда находятся умники, которые не умеют строить, но научились занимать «лучшие места» в середине плодового тела. Получается, что честные амебы жертвуют собой, чтобы аферисты выжили и размножились.

В любой популяции, в которой заводятся эгоисты, их доля растет, поскольку их потомство гарантированно выживает. В какой-то момент их становится слишком много, альтруисты уже не справляются с общественной работой (в данном случае – строительством плодового тела), и сообщество начинает деградировать. Вопрос: почему же разгул эгоистов не приводит к гибели популяции? Ответ прост: в какой-то момент среди альтруистов проявляется мутация, которая позволяет не пускать эгоистов в плодовое тело. Клетки с такой «умной» мутацией выживают, а обычные альтруисты – нет[49]49
  Марков А. Эволюция человека. М.: Астрель, 2011.


[Закрыть].

Но тогда возникает следующий вопрос: а почему же тогда эгоисты не исчезают полностью? Ведь способы борьбы с ними совершенствуются, а сами эгоисты без альтруистов не выживут. Почему естественный отбор не отсеял всех эгоистов – хотя бы среди амеб? Существование подобных особей выглядит совершенно нелогичным – кооператоры приносят популяции только пользу, а паразиты – только вред. Зачем природе нужны одноклеточные «эгоисты»?! Как оказалось, мир гораздо разнообразнее наших ограниченных теорий.

Микробиологи Оксфордского университета разработали эксперимент, подтвердивший, что некоторое количество обманщиков иногда идет на пользу популяции. Чтобы выяснить причины подобного парадокса, ученые разработали математическую модель из 13 дифференциальных уравнений, которая воспроизводила все известные условия опыта. Анализ модели помог объяснить парадокс эгоистов[50]50
  Марков А. Эволюция человека. М.: Астрель, 2011.


[Закрыть]. Действительно, при стандартных условиях колонии альтруистов будут всегда выигрывать у смешанных. Но в природе не бывает ровных неизменных условий.

Парадокс работает при наличии определенных условий. Первое – количество питания должно колебаться. Например, в условиях избыточного питания альтруисты будут производить слишком много продукта (как в случае дрожжей, выделяющих инвертазу). В этом случае популяция без потерь может позволить себе некоторое количество эгоистов – это даже желательно, поскольку в этом случае популяция растет быстрее и избыточный продукт не портится, а достается эгоистам. Получается, что у такой популяции больший КПД роста биомассы.

Второе условие требует, чтобы в популяциях было разное соотношение кооператоров и эгоистов. Области с увеличенным количеством кооператоров привлекают эгоистов. А там, где эгоистов слишком много, постепенно увеличивается рост кооператоров. Этот процесс не останавливается, потому что соотношение зависит не только от размножения одной фракции, но и от многочисленных условий, в том числе наличия питания. Если популяции перемешать, получив одинаковое соотношение кооператоров-эгоистов и концентрацию питательной среды, то в выигрыше опять окажутся компании альтруистов. То есть для парадокса необходимо неравномерное распределение как питания, так и различных стратегий.

Третье условие оказалось уж совсем неожиданным – выяснилось, что одноклеточные кооператоры не всегда реагируют на изменившиеся условия и продолжают работать «ради общего блага», даже когда вокруг все нормально и разумнее остановиться. Выходит, что они себя истощают больше, чем необходимо. Получается, что чисто кооперативные стратегии не отличаются гибкостью.

Оказывается, эгоисты нужны не популяции, а скорее виду – они залог того, что вид будет развиваться. Эгоисты полезны. Как минимум в микромире. Позже нам предстоит разобраться в том, нужны ли они в обществе.

Все названные условия и парадоксы всего лишь примитивное объяснение сложнейших процессов. Действительность полна еще более впечатляющих парадоксов.

Итак, мы ответили на вопрос, почему не вымерли эгоисты. Они существуют по причине того, что в окружающей среде практически невозможно найти идентичные условия. Но тогда возникает следующий вопрос – почему не вымерли альтруисты? Почему они продолжают существовать? Только в силу защитных механизмов? Или на альтруизм работает еще что-то? Ответ носит название «парадокс Симпсона».

Представьте: в некотором пространстве обитает несколько популяций с разным количеством альтруистов. В одной популяции четверть альтруистов, в другой – половина, в третьей – три четверти (рис. 5). Суммарное количество альтруистов – 50 %. Все три популяции растут, но доля альтруистов в каждой медленно уменьшается. Внимание, парадокс (!) – притом что в каждой популяции доля эгоистов немного увеличилась, суммарная доля их уменьшилась. Теперь их не половина, а, скажем, 45 %.

Оказывается, что популяция, в которой альтруистов три четверти, росла столь опережающими темпами, что даже небольшое увеличение в ней эгоистов не повлияло на то, что альтруистов, произведенных этой популяцией, хватило с лихвой, чтобы перекрыть эгоистов всех популяций. Доля альтруистов этой группы немного уменьшилась, а их общее количество выросло.

Рис. 5

Живая природа состоит из неравномерных групп. При расселении в тяжелых или в новых условиях группы альтруистов растут быстрее и заселяют больше пространства. Потом эгоисты забирают свое. Или случается очередной прорыв, и альтруисты опять выходят вперед. В истории каждого вида множество раз происходили кризисы, в которых выживали популяции, где преобладали альтруисты. Очевидно, что это были кризисы экстремально неблагоприятных условий, в которых окружающая среда для всех популяций была одинаково плохой. Можно сказать, что группы, в которых количество альтруистов случайно оказывается предельно высоким, являются последним козырем вида перед угрозой вымирания.

Борьба идет на всех уровнях – между генами, генными комплексами, аллельными линиями, организмами, фенотипичными группами, популяциями, видами… Но первичная единица эволюции – ген. Если говорить о гене как информационной величине, то совершенно неважно, в каком количестве он представлен сейчас – возможно, он единичен. Но если тот признак, который ген несет, окажется ситуативно полезен, его количество будет нарастать лавинообразно вплоть до подавляющего преобладания (вспомните склеивающихся бактерий). Итак, с точки зрения гена все его носители – это он сам. Чем выше шанс выживания – тем лучше. Если ген способен размножиться, пожертвовав частью носителей, – значит, так и будет. Успешность стратегии гена можно оценить только задним числом: альтруисты размножились десятикратно, но принеся в жертву половину первичной популяции, – отлично! Они лидеры. В соседней популяции эгоисты выжили все и размножились двукратно – они аутсайдеры!

Тупик?

Учитывая, что гены суть реплицирующаяся валюта естественного отбора, можно с уверенностью утверждать: те из них, которые вызывают поведение, повышающее вероятность их выживания, неизбежно должны процветать за счет тех, которые такое поведение не вызывают. Это простое следствие самого факта репликации[51]51
  Ридли М. Происхождение альтруизма и добродетели. М.: Эксмо, 2013.


[Закрыть].

Мэтт Ридли

Гонка вооружений между кооператорами и паразитами длится вот уже несколько миллиардов лет. Когда-то вся жизнь на планете представляла собой участки битвы одноклеточных. Эгоисты изобрели маскировку. Кооператоры научились создавать колонии. Они совершенствовали способы защиты и взаимовыручки.

Для колоний микроорганизмов, как и для многих других биосоциальных систем, характерно формирование функциональных органов надорганизменного уровня, принадлежащих целой системе и коллективно используемых всеми ее элементами (индивидами). <…>

Таким образом, структура колоний микроорганизмов служит зримым отражением ее сложной многоуровневой социальной организации, включающей коллективные, охватывающие всю колонию формы поведения, когда «воля индивида» (клетки) подчиняется «воле коллектива». Поистине «бактерии, хотя и представляют собой одноклеточные организмы, являются социальными существами, которые формируют многоклеточные ассоциации»[52]52
  Олескин А. В., Ботвинко И. В., Цавкелова Е. А. Колониальная организация и межклеточная коммуникация у микроорганизмов. М.: Биологический ф-т Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, 1999.


[Закрыть].

Развитие колониальной жизни можно обнаружить в самых неожиданных местах. Возможно, вы видели медленно ползущий слизевик? Это не организм. Точнее, это не один организм. Это колония амеб, объединившихся для путешествия в поисках лучшей жизни.

Иногда в прудах вода зеленеет – это происходит из-за размножения водоросли вольвокс, эти организмы способны объединяться в шарообразную колонию и передвигаться в нужном направлении, синхронизируя движения жгутиков.

В тропических океанах часто встречается удивительно красивое создание, которое называют португальский кораблик, физалия (рис. 6). Физалия похожа на медузу, и ее часто так называют, однако это колония, образованная гидрами. Строение кораблика ничем не проще сложных многоклеточных организмов. Часть гидр, объединившись, образует красивый 20–30-сантиметровый пузырь, наполненный газом и напоминающий парус. Это обеспечивает плавучесть кораблика – если обстоятельства требуют, они могут сдуть парус, и колония уйдет под воду. К парусу крепятся несколько щупалец, состоящих из других членов колонии. Щупальца состоят из ловчих гидр – они убивают мелких животных с помощью яда, там же находятся переваривающие особи – они разлагают добычу на питательные вещества – и особи, отвечающие за размножение, – эти везунчики передадут свои гены в дочерние колонии. Глядя на слаженно работающие органы кораблика, невозможно предположить, что это не один организм.

Рис. 6

В подобных колониях часть клеток приспособилась выполнять определенные функции – то есть перед нами прообраз многоклеточного организма. Однако этот путь вел в никуда. Точнее по проторенной тупиковой дорожке. Колония несла на себе проклятие одноклеточной жизни – как бы хорошо ни защищались альтруисты-кооператоры, эгоисты тоже не дремали, совершенствовали методы обмана и проникали даже в самые современные бастионы.

Для того чтобы выбраться из тупика, альтруистам необходимо было неординарное решение. И оно появилось – многоклеточность.

Проклятие подобных колоний в том, что раз за разом в колонию проникают инородные аллели, не страдающие склонностью к сотрудничеству. Да и сама колония, хоть и состоит из близких родственников с большим количеством одной аллели (то есть того самого альтруистичного гена), не идеал – конкурентов предостаточно. Ведь другие альтруисты не дремлют и постоянно пытаются увеличить свою долю в колонии. Все это не добавляло устойчивости подобным образованиям. Какие колонии могли оказаться более устойчивыми? Генетически единые, состоящие из потомков одной-единственной клетки. Такая колония состоит из сотрудничающих копий – без привлечения других вообще.

Если задуматься – логичное событие. Ген себя растиражировал максимально, все клетки в колонии – его. Паразиты отсечены от структуры, все клетки сотрудничают. Генетически идентичные клетки специализируются и выполняют функции, необходимые для дальнейшего размножения, гораздо лучше, чем случайные соседи по колонии. Куда ни взгляни – сплошные выгоды!

Итак, в какой-то момент появились мутации, позволившие одноклеточному организму не образовать две независимые клетки, а сохранить связь между ними. Настоящая многоклеточность была связана не только с сохранением единой колонии генетически однородных клеток, но и с разделением функций между этими клетками. Переход к многоклеточности был непростым и долгим, но в результате этого события появились в том числе и мы.

Казалось бы, бой между кооператорами и обманщиками выигран раз и навсегда. Кооператоры организовали многоклеточные организмы, в которых группы клеток специализировались и выполняли различные функции: одни образовывали покровы, другие обеспечивали опору или движение, третьи – питание… Любой многоклеточный организм представляет собой колонию генетически одинаковых клеток. Даже такое сложное существо, как человек, онтогенетически является колонией высокоспециализированных клеток, развившихся из одной-единственной клетки – зиготы.

Каждый из нас в определенный момент жизни представлял собой одну клетку. Как у любого одноклеточного существа, у ее генов есть только один «интерес» – растиражироваться. Клетка поделилась пополам, потом каждая дочерняя – еще пополам… У каждой из этих клеток тоже свой интерес – такой же, как у материнской!

Зигота делилась, некоторые клетки становились скелетом, другие – мышцами, третьи – нервной системой и так далее. Специализированные клетки становятся печенью, сердцем, мышцами, перестают размножаться (делиться) и в итоге умирают, не дав собственного потомства. Получается, что, образовав такую сложную колонию, как наше тело, эти клетки отступили от эгоистического интереса своих генов? Вовсе нет! Эти клетки реализовали программу одноклеточных альтруистов в максимальной форме – они пожертвовали возможностью размножаться ради других членов колонии – половых клеток. Как вы помните, клетки-альтруисты реализуют программу эгоистичных генов. В сложных многоклеточных организмах идея одноклеточного сотрудничества дошла до своего максимального проявления. Так работает теория эгоистичного гена: с точки зрения генов любой нашей клетки каждая другая клетка – это она же. Они генетически однородны. Поэтому гибель всех специализированных клеток не имеет значения: они обеспечивают размножение половых клеток, которые с точки зрения гена одно целое с остальными клетками.

Казалось, с переходом к многоклеточности клетки альтруисты победили раз и навсегда. Так оно и есть. Но только на уровне клеток. Потому что ситуация повторилась на следующем уровне – на уровне организмов! Организмы, сконструированные эгоистичными генами из клеток-альтруистов, взаимодействуя между собой, становились альтруистами или эгоистами! Многоклеточные организмы воспроизвели противостояние. Потом оно повторилось внутри популяций, на межпопуляционном уровне, на уровне человеческого сознания, на межчеловеческом, на межкультурном… Нам придется свыкнуться с мыслью, что эта борьба будет воспроизводиться на всех следующих уровнях, о которых мы знаем, и, возможно продолжается на тех уровнях, о которых нам ничего не известно.