Текст книги "Флэшбэк-2, или Ограбленный мир"

Евгений ДЕМБСКИЙ
ФЛЭШБЭК-2,
или Ограбленный мир

* * *

Я открыл глаза, не вполне уверенный в том, что именно послужило причиной моего пробуждения – эрекция или телефонный звонок? Сигнал телефона был намного слабее сигнала, посылаемого спинным мозгом, но, выбираясь из постели, я заметил мигающую на аппарате желтую лампочку, означавшую вторую степень срочности. Послушный комп предлагал всем звонящим ночью выслушать короткую историю о том, что мистер Йитс очень устал и просит несколько раз подумать, действительно ли дело настолько не терпит отлагательства, чтобы нарушать его ночной покой. Лишь в том случае, если звонивший проявлял настойчивость, которую современные компы пока не в состоянии нейтрализовать, телефон начинал осторожно будить хозяина. Прежде чем я успел протянуть руку к аппарату, звонок стал еще громче. Я бросил взгляд на Пиму и приложил трубку к уху:

– Да?

Послышался голос Дуга Саркисяна:

– Оуэн, я хочу задать тебе наиглупейший вопрос.

– Уже отвечаю: я не сплю.

– Так же как и я.

– Угу. Я почувствовал по голосу.

– А не спросишь, почему?

– Почему?

– Это долгая история. Я приготовил большую кружку отличного кофе. Сам выпить не сумею…

– Так можно было говорить в те времена, когда кофе поставлялся контрабандой, впрочем, не знаю, были ли вообще такие времена. В данный момент у меня и у самого немалый запас.

– Ладно. Но я должен кое-что тебе сказать…

– Господи… ты беременный?

– Долго будешь дурака валять? Разбудить Пиму.

– Ее может разбудить только землетрясение или слишком тихое дыхание Фила. – Я встал и сбросил пижамные брюки. – Через три минуты спускаюсь к машине.

– Тебя уже ждет мой парнишка.

– Как и большинство граждан, я считаю, что на раздутые нужды ЦБР уходит слишком много денег. Ночные ставки у вас достаточно высокие, не так ли?

Саркисян молча повесил трубку. Я пошел в ванную. Три минуты спустя я жестом и грубым ворчанием отогнал Фебу от двери и вышел из дома. Меня окутал мокрый и туманный ночной воздух. Словно нехотя, светила луна. Я несколько раз глубоко вздохнул, давая легким привыкнуть к избытку влажности, и пошел по дорожке.

Вопреки стандартным представлениям о работе организации типа ЦБР, меня ждал не темный таинственный лимузин, но маленький желтый кабриолет. Я сел и кивнул водителю. Он с серьезным видом кивнул в ответ и тронулся с места. Лишь теперь я посмотрел на часы – было три двадцать семь. Улицы были пусты, словно Сахара перед тем, как ее захлестнул потоп цивилизации. Светофоры при виде приближающегося автомобиля услужливо зажигали зеленый свет. Дело было вовсе не в установленной в машине приставке – у меня у самого есть такая в «бастааде» – просто вокруг было относительно пусто: только мы и необычно много полицейских патрулей. К нам никто не цеплялся. Полицейские лишь провожали нас сонными безразличными взглядами, из чего следовало, что наш маленький передатчик посылает закодированный опознавательный сигнал.

– Как часто меняется сигнал в идентификаторах? – спросил я.

К моему удивлению, водитель вовсе не возмутился.

– Кажется, каждые сорок минут, – ответил он. – Точно не знаю, но когда-то я хотел поставить такую штуку в своей личной машине… – он ловко вписался в поворот, – мне сказали, что ничего не получится, поскольку мне понадобился бы также сканер частот и кодов, а тогда меня обнаружили бы через несколько десятков секунд.

– Согласен.

Я тоже когда-то хотел поставить нечто подобное в своем автомобиле. Даже не потому, что мне это было для чего-то нужно – если уж говорить о подобных вещах, то я вел себя словно сорока, которая тащит к себе в гнездо все, что блестит. Я считал, что любая техническая штучка, даже если она лишь раз в жизни выполнит свое предназначение – в конце концов, от этого могла зависеть моя жизнь, – стоит вложенных в нее денег.

Мы затормозили перед воротами каких-то складов. Когда ворота ушли под землю, мы въехали на площадь и сразу же затем – в открытую пасть какого-то ангара. Водитель погасил фары, и мы в кромешной темноте опустились куда-то вниз. Лифт перенес нас вместе с автомобилем на несколько десятков метров ниже и остановился.

– Дверь в конце коридора, – сказал парень. – До свидания, – добавил он, поклонившись, словно метрдотель в фильме – фильме, честно говоря, довольно посредственном. Настоящие метрдотели в настоящих заведениях не кланяются в пояс даже арабским шейхам.

Я буркнул: «Пока» – и вышел. Над моей головой вспыхнула зеленоватым светом прямая тонкая линия-Указатель. Я шел под ней, почти касаясь ее макушкой. В какой-то момент метрах в трех от меня линия молниеносным движением очертила дверь в стене, а та ее часть, что была надо мной, погасла.

«Вот уж точно, куча денег уходит на ерунду», – подумал я и решил именно такой фразой приветствовать Саркисяна, но тут же отказался от своих намерений, стоило мне войти и бросить на него взгляд. Я подождал, пока за мной закроется дверь, и осмотрелся по сторонам. Мы были одни. Дуг сидел за огромным экраном-столом, опустив голову на руки. Воплощение полного отчаяния. Он посмотрел на меня, не меняя позы, затем поднял голову и показал мне на кресло. Я достал из кармана сигареты и, используя в качестве пепельницы пустую коробку от дисков, сидел и ждал, пока Дуг начнет говорить.

– Есть дело, – сказал он.

В обычных обстоятельствах я бы воспользовался паузой для нескольких шутливых комментариев, но, судя по его виду, обычные обстоятельства закончились пятнадцать минут и четыре километра назад, когда я спал в своей постели. Я затянулся и выпустил дым. Дуг молчал.

– Даже не знаю, с чего начать… – Он снова замолк.

Мой собственный язык так и рвался дать огорченному Саркисяну несколько советов. Мне едва удалось его укротить, но я чувствовал, что долго не выдержу.

– Скажи, в чем дело, а то меня так и подмывает высказать все, что я по этому поводу думаю.

– Лучше и не пытайся…

– Я и не пытаюсь, но слишком уж тяжело сдерживаться. Скажи наконец хоть что-нибудь…

– Совершено крупнейшее ограбление в истории мира. Крупнее не будет, поскольку быть не может…

– Вырезали из скалы и вывезли Форт-Нокс?

– Мы… как государство… скомпрометированы на веки веков, – говорил он, не обращая внимания на мой вопрос. – Полное банкротство! Штаты станут всеобщим посмешищем…

– Хватит сокрушаться над судьбой Штатов! Ты что, разбудил меня, чтобы поплакаться мне в жилетку?

Саркисян встал, как мне показалось, лишь затем, чтобы сильнее ударить рукой по столу.

– Мать твою! – выдавил он. – Я раздавлен…

Я ему поверил. Саркисян, невнятно что-то бормочущий, Саркисян, неуклюже ругающийся, Саркисян, не могущий собраться с мыслями…

– Я буду молчать, а ты говори, – предложил я. – Хочешь сигарету?

– Нет. Ты слышал о Всемирной Выставке?

Вопрос был чисто формальным, но в ситуации, когда меня разбудили посреди ночи, я воспринял его как основополагающую информацию.

– Если бы не то, что выставка открывается через шесть недель, а экспонаты прилетят на неделю раньше, я бы подумал, что ты говоришь о краже этих картин… – осторожно сказал я, чувствуя, как холодеет у меня внутри.

– Это была ложная информация, для публики. – Дуг сел, потом вскочил и начал расхаживать вдоль стола-экрана. – В действительности картины прилетели к нам четыре дня назад и сразу же после отправились в дальнейший путь.

– И никто не заметил, что Джоконда не висит на своем месте?

– Большинство самых выдающихся полотен заменили копиями, некоторые музеи закрыли на ремонт, другие – под предлогом смены экспозиции. Казалось, что никто ни о чем не догадывается. Даже руководство музеев, из которых мы позаимствовали картины, не знало, что и в какой срок будет доставлено в Линкольн. Считая, что перевозка отдельными партиями увеличит риск, мы решили перевезти все сразу, и как оказалось, таким образом облегчили кому-то задачу.

– Скажи коротко: ограбили транспорт с этими картинами?

– Коротко не скажешь, Оуэн. Прадо, Лувр, Эрмитаж… – он вытянул в мою сторону три пальца, – разорены! Такие города, как Дрезден, Дуйсбург, Гей-дельберг, Амстердам, Осло, Барселона, не говоря уже о Ватикане… разорены. Оуэн… Речь шла о Выставке с большой буквы, но лишь полтора десятка человек знали, что там будет на самом деле! То, что знаешь ты, то, что мы сообщили для прессы, – одна двадцатая правды. Выставка должна была называться «Двадцать веков живописи», и это еще было самое скромное название, какое только можно было придумать!

– Мне всегда казалось, что наша мания величия больше всех в мире. – Я бросил окурок в коробку и закурил следующую сигарету. Нужно было что-то сказать, чтобы дать Саркисяну возможность вытереть пот со лба.

– Знаешь, кто там был? – спросил он, бросая мокрый платок. – Перечислю лишь часть. Слушай! Рубенс, Рублев, оба Ван Эйка, Боттичелли, да Винчи, Микеланджело, Рафаэль, Тициан, Тинторетто, Брейгель, Дюрер, Хольбайн, Ватто, Эль Греко, Веласкес, Гойя, Ван Дейк, Рембрандт, Гейнсборо, Жерико, Делакруа, Репин, Ренуар, Мане, Моне, Дега, Сезанн, Ван Гог, Врубель, Пикассо, Дали, Джотто, Снайдерс, Писарро, Сислей, Гоген, Кокошка, Кандинский, Клее, Тулуз-Лотрек… – Он глубоко вздохнул и тряхнул головой. – Я перечислил только тех, кого запомнил. Легче было бы назвать тех, кого в списке нет. Понимаешь? – Я кивнул. – Вся мировая живопись. Не знаю, осталось ли вообще что-либо ценное на своем месте. Разве что в частных коллекциях. Кошмар…

– Согласен. – Я открыл рот, чтобы попросить отрезвляющие таблетки или два глотка бурбона, но понял, что сегодняшняя ночь не самая лучшая для подобных прихотей. – Ну что ж, я знаю, что украдено, догадываюсь также, что результаты у тебя минимальные или вообще никаких. По городу катается несколько больше патрулей, чем обычно, так же, видимо, и по всей стране. Патрулируют, не зная, что именно искать, так? – Дуг кивнул. – Именно… Вот только не знаю, чего ты ждешь от меня. Даже мой гений не может сравниться с ЦБР и всей полицией страны. В чем, в таком случае, дело?

– В идее. У нас нет идей. Дай нам идею, и мы погонимся за ней, словно гепарды! Ибо в данный момент мы лишь перебираем ногами на месте.

– Идею!.. – фыркнул я, но тотчас же посерьезнел. – С удовольствием, только не знаю, есть ли она у меня. Если вы…

– Мы! – воскликнул он. В его устах это местоимение впервые прозвучало подобно оскорблению. – Я предупреждал, убеждал… Я боялся этого предприятия. Но стратегическое руководство было уверено в себе, как никто и никогда.

– Теперь у вас будет новое стратегическое руководство, – буркнул я.

– Если ЦБР вообще еще будет существовать…

– Ну, раз уж ты так заговорил – тогда лучше расскажи, как это случилось…

– Отодвинься, и увидишь все на экране.

Я послушно передвинул свое кресло и коробку-пепельницу к стене. Дуг рывком поставил крышку стола вертикально. Экран радовал глаз монотонно-серой поверхностью.

– Начну с того, что каждая из картин была упакована в вакуумный контейнер из стали Райзендорфера, практически неуничтожимый, и вместе с тем его достаточно легко открыть. Лучше, если вор вскроет кассету, чем изуродует и ее, и ее содержимое. Итак, все полотна находились в заранее подготовленных футлярах. – Он коснулся одной из ряда кнопок на краю экрана. – Нападение произошло между Канзас-Сити и Линкольном, сразу же после пересечения границы штата. Машина, внешне выглядевшая как грузовик для перевозки цитрусовых, ехала по дороге… – на экране появился вид шоссе с птичьего полета, – номер AS 342. За четыре дня до этого дорога была проверена и закрыта для движения под предлогом ремонтных работ.

– Маскировка?

– Полная. Две бригады действительно работали там над находившимся и в самом деле не в лучшем состоянии покрытием. Никаких подозрений быть не могло. Не хотел бы навязывать тебе свою точку зрения, но ограбление не могло быть случайным.

– Утечка?.. —Я махнул рукой. —Нет, валяй дальше.

– Так вот, едет грузовик… – На экране появился вид машины сверху, в нижнем правом углу можно было увидеть ее со всех сторон. – Перед ним… Ага! Перед самой операцией «ремонт» был закончен, мы убрали знаки, ограничивавшие движение, но патрули должны были останавливать каждую машину. То же и с другой стороны. Во главе конвоя едут четыре автомобиля с охраной, шесть его замыкают. В кабине грузовика водитель и четверо охранников. В пятнадцать четырнадцать происходит нападение. Смотри… – Изображение дороги покрылось мелкими оспинами. – Кто-то нашпиговал шоссе на участке длиной в восемьсот метров двадцатью тысячами микрозарядов. Дистанционно приведенные в действие, они за полсекунды вывели из строя всю охрану. Под самим же грузовиком взорвались две маленьких ракеты, видимо, специально изготовленные для этого случая. Они пробили броню, разрушили кабину и покалечили людей. Комп привел в действие тормоза. Что еще… Ну да! Над конвоем постоянно висел флаер. Их было два, они менялись по мере расходования топлива. Один в это время как раз заправился и летел в сторону конвоя, когда второй начал терять высоту. Каким-то образом ему удалось сесть… Естественно, его сбили. Когда первый оказался над местом нападения, все было уже кончено.

На экране вновь появилось изображение пятнадцатисекундной давности – грузовик с разбитой кабиной, десять неподвижных автомобилей. Семь из них горели.

– Сверху? – спросил я. – Со спутников?

– Как раз тогда начались какие-то странные атмосферные помехи. Наши спецы утверждают, что кто-то распылил в воздухе соль не то йода, не то хлора или какое-то другое подобное вещество, кристаллы которого исказили картину.

– Из твоих слов следует, что они могли либо уйти в направлении Линкольна, где попали бы в поле зрения второго флаера, либо вернуться в Канзас, где их бы горячо встретили мчащиеся в их сторону отряды полиции. Они что, испарились?

– Да. За несколько секунд взломали двери фургона, забрали футляры с картинами и исчезли. Мы искали на земле и в воздухе, исключили флаеры, вертолеты и все, что только было можно. Мы исключили все, способное двигаться по земле. И под землей. И все то, что плавает…

– А то, что растворяется?.. – пробормотал я себе под нос.

– Что?

– Нет, ничего… Так, слегка ругаюсь. Еще что-нибудь?

– Да. Через семь часов мы кое-что обнаружили. Неподалеку от места преступления, на идеальной равнине, есть геологическая аномалия: небольшой овраг, что-то вроде углубления, оставленного вывернутым из земли камнем. Над этим оврагом кто-то трудолюбиво соорудил крышу и замаскировал ее землей… Для наблюдения этого хватило. Мы ничего там не нашли. Никаких следов…

– Никаких следов?! Тогда откуда ты знаешь…

– Весь овраг кто-то залил строительным раствором.

– Ага… – Я кивнул. – И таким образом затер все следы.

– Да. В том числе и поэтому мы считаем, что там была их база.

– Ну, и сам факт существования укрытия… – пробормотал я.

– Естественно. И еще одно. При открытии футляров включается импульсный передатчик, но пока что никто ни одного из них не открыл.

– Их могли отвезти в какое-нибудь убежище, шахту или пещеру. Если они узнали о столь секретном транспорте, это означает, что они знали все.

– Вряд ли. – Саркисян на мгновение скрылся за экраном. Крышка начала опускаться. Дуг вернулся, таща за собой кресло, и сел напротив меня. – Об этих передатчиках знали вместе со мной четверо. Естественно, все известные глубокие ямы находятся под особым наблюдением. Спутники ждут сигнала. Ничего. Я почти уверен, что они еще не открыли ни одного футляра.

– В чем ты еще уверен? – Я покопался в пачке сигарет и оставил ее в покое. У меня страшено жгло в горле.

– Они не могли скрыться. Это исключено.

– Перестань… В землю они зарылись, что ли? И при чем тут я? Я не волшебник и не люблю копаться в земле. Это видно по моему саду.

– Не знаю…

Несколько минут мы молчали. В голове у меня царила абсолютная пустота, вернее, была одна мысль, но настолько банальная, что мне даже не хотелось о ней говорить. Я встал и еще раз просмотрел записанную сцену ограбления. Меня удивило то, что сами грабители на экране ни разу не появились. Я повернулся к Саркисяну и повторил свое предположение:

– Должна была быть утечка…

Он со всей силы ударил кулаком по колену:

– Не было. Это исключено. Но наверняка все станут думать именно так. Наша любимая родина будет скомпрометирована во всем мире, а ЦБР – в стране. Это конец.

– Не переживай уж так. – Я вернулся в кресло и все же закурил. – Чтобы существовало понятие справедливости, должна существовать несправедливость. Они неразрывно связаны друг с другом, одного без другого не бывает. До сих пор считалось, что, если исчезнут преступления, исчезнут и органы правопорядка. Может, сделать наоборот: начать с полиции, а преступность сама сдохнет?

– Утечка исключена, – повторил Дуг, не обращая внимания на мою блестящую мысль. Я решил поделиться ею когда-нибудь потом или с кем-нибудь другим. – Даже если бы она и была, никто, кроме нескольких человек, не знал всего плана. А не зная о нем, не удалось бы столь тщательно подготовить ограбление. У нас было предусмотрено пять маршрутов, лишь в последний момент комп случайным образом выбрал именно этот. Не-ет…

– Ну хорошо. Давай по-другому. Кем может быть преступник? Он должен отдавать себе отчет в том, что из-за масштабов кражи она становится, по сути, бессмысленным предприятием. Когда крадут одну или несколько картин, то это заботит главным образом пострадавшего, остальной мир – едва ли. Но здесь ограблен весь мир! И кому же он продаст добычу? Нет такого богача, который был бы в состоянии купить эти произведения искусства, нет страны, которая позволила бы себе приобрести хотя бы одно из них. Добыча есть, но радости от нее никакой. Примерно так, как если бы я похитил проститутку с сифилисом. Разве что… – вдруг возникла у меня мысль.

– Разве что какой-то коллекционер пополнил свое собрание.

– Об этом я как раз подумал, но, пожалуй, нет… Ведь рано или поздно кто-то увидит эти картины. Подобное невозможно скрыть… Сколько там было полотен?

– Две тысячи семьсот сорок два.

– «Зашибись!» – как говорит Фил… – Я откинулся на спинку кресла. – Дуг, можешь орать на меня сколько хочешь, но налей мне хоть капельку чего-нибудь покрепче. Сжалься…

Он посмотрел на меня невидящим взглядом, словно не понимая, что я сказал, или словно я совершил некое святотатство. В конце концов он встал и махнул рукой. Может быть, мне это только показалось, но его взгляд будто несколько оживился.

– Пока ты не начал писать, я даже представить не мог, что ты так много пьешь, – сказал он, открывая какую-то дверцу в стене. – Уже на четвертой странице ты должен лежать неподвижно, словно монорельс.

– Мне это уже говорили. Но, знаешь, когда некому дать в морду или нет рядом хорошенькой девочки…

– Вот именно… – Он протянул мне стакан. – Как Пима относится к твоим сексуальным похождениям на страницах книг?

– Так же, как и в жизни. – Я с удовольствием сделал глоток. – Она в них не верит.

– И правильно делает.

– И правильно делает.

– И ты много куришь…

– Да. Когда-нибудь брошу…

– Ну, тогда твои повести будут состоять из одних непристойных слов и драк.

– Буду писать экспериментальные романы. Ангажированные и артистичные литературные упражнения, скучные и нечитаемые, но имеющие своих ценителей.

– Но пока что желаю тебе написать очередную кровавую повесть о том, как ты разгадал тайну кражи тысячелетия.

– Ладно. Послушай…

Однако, вместо того чтобы начать говорить, я задумался. Какая-то мысль так и просилась на язык. Наконец мне удалось ее сформулировать.

– Дуг, у меня вопрос…

– Слушаю.

– Нет, у меня вопрос, ответ на который будет решением загадки.

– Надеюсь, это не «Кто это сделал?» или «Как это сделали?»

– Нет. Послушай, это прекрасный вопрос. Я им горжусь. Со мной это редко бывает, но…

– Давай вопрос! – рассерженно заорал он.

– Каким образом грабитель обеспечил себе безнаказанность?

– Каким образом грабитель обеспечил себе безнаказанность?.. – медленно повторил он.

– Да!

– Каким образом грабитель обеспечил себе безнаказанность…

– Именно. Иначе говоря: «Кто не боится всего мира?» Теоретически можно пофантазировать, что есть такая страна, которая живет в изоляции, не боится нас и далее нас не любит…

– Но Восток тоже ограбили…

– Ага… Ну, тогда по-другому: в какой-то изолированной стране, может в Албании, может в Хайдре или Ягоне, живет некий богач…

– Там нет богачей! – прервал он меня.

– Святая правда. Ну, значит, круг подозреваемых сузился.

– До нуля…

– До нуля… – Теперь уже я повторил его слова, не задумываясь над их смыслом. – Наверное, все же нет… – слабо возразил я.

– Оуэн, – Саркисян наклонился и своим любимым жестом ткнул в мое колено указательным пальцем, – я не предполагаю, что, выйдя отсюда, ты сразу же поедешь по некоему известному тебе адресу на своем любимом «бастааде», вооружившись семнадцатью разными стволами, от «элефанта» и «биффакса» до двух иглометов и так далее. Я не предполагаю, что завтра ты свалишь мне на стол несколько стальных кассет и ткнешь пальцем в сторону остальных во дворе. Но прошу тебя, брось все и подумай. У меня есть предчувствие, что рутина ничего не даст. Ты должен мне помочь…

Голос его не дрожал, но я чувствовал, что Дуг никогда и никого еще столь усиленно ни о чем не просил. Может быть, это была самая большая просьба в его жизни. И тем не менее меня слегка испугала ответственность, которую он взваливал на мои плечи.

– Если обещаешь мне дюжину бутылок «Хаус-баркера», я раскрою для тебя это дело, – небрежным тоном бросил я и вдруг почувствовал, что именно так и будет. Я поклялся, что посвящу этому всю оставшуюся жизнь, но найду вора.

Я пожал Дугу руку и вышел. Тот лее водитель отвез меня домой. Было шесть сорок. Поскольку дышу я несколько иначе, чем Фил, Пима не проснулась, когда я вошел в спальню. Я начал расстегивать рубашку, но понял, что заснуть все равно не смогу. Внизу зашипела дверь, выпуская собаку в сад. Сбежав по лестнице, я вышел из дома. Феба развлекалась, кусая за пятки мисс Купер, которая высаживала в землю усыпанный ягодами кустик клубники. Увидев меня, она улыбнулась. Я взглянул через плечо на окно комнаты Фила.

– Он так забавно удивляется каждый раз, когда находит клубнику у себя в саду… – сказала мисс Купер.

– Вот только не наберется ли он чрезмерной уверенности в собственных силах? Ведь если ему удается вырастить на грунте осеннюю клубнику, то он может прийти к выводу, что ему удастся все…

– О-о, вы не знаете собственного сына!

– Может быть… До свидания. Феба!..

Мы вышли на улицу. Я не собирался говорить мисс Купер, что Фил уже давно, повинуясь какому-то предчувствию, посчитал клубничные кусты у нее в теплице и сказал мне: «Мисс Купер заменяет мою клубнику на свою, с ягодами. Ей это очень нравится». – «Наверное, ты должен сказать ей, что обо всем догадался. А то некрасиво получается – ты ешь ее ягоды». – «Но ей нравится, когда я удивляюсь и ем». В парке мы довольно долго искали подходящую палку. Апортирование – серьезное занятие, если им занимаются существа, отдающие себе в этом отчет. В конце концов Феба нашла нечто приемлемое, мне же удалось вторым броском зашвырнуть палку в ветви густой лиственницы, после чего собака сделала вид, что так и должно было быть, и побежала обнюхать самые свежие собачьи сплетни. Я сел на скамейку, и тут мне пришла в голову мысль, в равной степени абсурдная и навязчивая. Когда мы вернулись домой, я набрал номер Саркисяна и поделился с ним своими соображениями.

– Это идиотизм, – бросил он в трубку и сразу же бросил и ее тоже.

Через час он позвонил, чтобы спросить, настаиваю ли я все так же на гипотезе, которая доведет нас до дома, где экономят на дверных ручках.

В одиннадцать, когда вода в ванне нагрелась уже настолько, что, забравшись в нее, можно было нормально разговаривать, он позвонил снова и потребовал, чтобы я забыл о собственной идее. Я ответил, что мне все равно, но я жду дюжины бутылок пива из пивоварни в Майнце. Он воздержался от комментариев. В час Пима предложила выбраться за город печь картошку – последняя мода, прямо из Европы, и притом, кажется, Восточной. Я сказал, что жду важного звонка. Саркисян позвонил четверть часа спустя.

– Можешь как-нибудь аргументировать? – спросил он. Судя по голосу, в данный момент он ничего не желал мне столь искренне, как неудачи.

– Во-первых, это единственный способ обеспечить себе безнаказанность. Пройдет несколько лет, и молено будет объявить, что случайно обнаружен тайник с тремя тысячами картин. И потребовать четыреста из них за возврат остальных. Думаешь, мир на это не пойдет?

– Это бесплодные рассуждения!

– Но подобное возможно. У меня были доказательства. Ты об этом знаешь…

– Знаю, но если ты прав, то мне конец!

– Думаю…

– Хочешь мне посоветовать, чтобы я спокойно ждал, когда откроют тайник? Несколько лет?

– Может быть, несколько десятков… – уточнил я.

– Я тебя убью… – устало проговорил он.

– Лучше возьмись за дело. Направление я тебе дал.

– А что я должен делать? Что?

Я услышал, как на кухне тесто для пирога, за выпечкой которого приходилось следить лично, так как комп никогда с этим не справлялся, вытекает на раскаленную конфорку.

– Построй машину времени! – заорал я и бросил трубку.

Полчаса спустя, когда оказалось, что конфорку отчистить невозможно, я заказал в магазине новую и, устанавливая ее на место, вдруг со всей ясностью осознал, что брошенная в спешке фраза – единственная мысль, которая может привести к успеху в схватке с грабителями из будущего, и твердо решил воплотить ее в реальность. Вскоре явился Дуг и, после нескольких минут, потраченных впустую на сравнение меня и себя с различными частями человеческого тела, сообщил, что входит. Судя по его физиономии, то, куда он входил, выглядело в его глазах старым, полным до краев канализационным отстойником. Подержав в руке чашку с кофе и не выпив ни глотка, он поморщился и поставил ее на стол.

– Скажи мне еще раз, почему ты так настаиваешь на своей идее, – сказал он, обращаясь к ковру у себя под ногами.

– Если ты исключаешь утечку информации из своей фирмы, если ты уверен, что преступникам не удалось преодолеть полицейские кордоны, то это могли сделать только грабители из будущего. Смотри: кто-то, имея в распоряжении оборудование для перемещения во времени, точно знал, каким образом транспортировали полотна, верно? Об этом он прочитал в старых газетах. Он же мог через несколько минут после кражи погрузить картины в машину и смыться в свое время, так? И в-третьих: мы знаем, что по крайней мере один человек, я имею в виду Хейруда, через двадцать с чем-то лет сконструирует такое устройство. Мы уже столкнулись с тем, как его использовал Гайлорд, но вовсе нельзя исключить, что кто-то другой совершит такое же изобретение или воспользуется плодами труда Хейруда. Я знаю, когда был убит Гайлорд. Может быть, после его смерти кто-то завладел тем «блюболлом» с вмонтированной машиной времени? Не знаю. У меня лишь есть такая гипотеза. Может, она и ложная, но в данный момент в нее вписываются все известные нам факты. Найди что-нибудь, что ее опровергнет, и я откажусь от своего предложения.

– Постараюсь…

– Никто тебе не запрещает.

Он схватил чашку с кофе и поднес ко рту, но тут же снова ее поставил, едва лишь тонкая струйка пара и запаха достигла его ноздрей. Несколько секунд он шевелил губами, словно выламывая языком нижние зубы. Потом покачал головой, словно не в силах примириться с представленными ему фактами.

– Если ты прав, то мы должны немедленно убить Хейруда, – сказал он, нисколько не пытаясь смягчить тон, которым это было сказано. – Ведь если кто-то дорвался до его изобретения, то под угрозой находится все – жизнь политиков, банковские сейфы, государственная казна… все. И одновременно воры безнаказанны. Абсолютно безнаказанны.

– Во многом ты прав, но ты забываешь, что в их времени тоже есть полиция и ЦБР.

– После этой аферы ЦБР могут ликвидировать!

– Ну да…

– А мы должны ждать реакции той будущей полиции?

Я кивнул и неожиданно рассмеялся.

– Знаешь что? – фыркнул я, глядя на удивленного и разозленного Дуга. – Ведь там, в будущем, будем и мы тоже. Может, и не о чем беспокоиться?

– Погоди… – Он несколько оживился. – Как там получается? Если кто-то из будущего совершает кражу в прошлом, можно ли найти в старых подшивках газет информацию о краже?

Я задумался.

– Не знаю, черт возьми. Этот вопрос всегда казался мне чересчур запутанным: внук убивает деда, кто-то убивает сам себя, но в будущем. Я застрелил Гайлорда, и вместе с тем всегда могу с ним поговорить, если очень захочу… – Я пожал плечами. – Как мне кажется, в будущем должна быть информация о краже. Неизвестно лишь, из какого будущего прибыли к нам грабители. Я не знаю, отделяет ли нас от них десять, тридцать или сто лет. Это очень важно.

– Ты забыл добавить, что мы к тому же не знаем, как до них добраться… – мрачно сказал Саркисян.

Я молчал. Кофе успел несколько остыть, и его уже молено было пить, не боясь обжечь пищевод. Я сделал пять или шесть глотков горячего ароматного напитка.

– Оуэн… – Саркисян наклонился и стукнул меня пальцем в колено. – Я только что говорил, что мы не знаем, как до них добраться, – с нажимом произнес он. – Что ты молчишь?

– О, не так уж все и плохо, – небрежно бросил я.

– Не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть идея?

– Хочу.

Идея была, можно считать, новорожденной, ей была всего минута или две от роду. Она возникла у меня, вернее, окончательно оформилась, когда я делал второй глоток горячего кофе.

– Ну, так скажи…

– Если в очень общих чертах… Примерно так: нужно найти следы более раннего пребывания этих преступников в нашем времени.

– Думаешь, они здесь были?

– Уверен. Они должны были изучить окрестности, заминировать шоссе, может быть, нанять каких-то людей… Не знаю почему, но я в этом убежден. Они здесь уже были. Раньше. После них должны были остаться какие-то следы, а ты должен их найти. Это главное, без этого нет смысла браться за дело.

– А что дальше? Хейруд?

– Конечно, но нам нужно знать, куда нам предстоит отправиться. Пока не узнаем точное время, у нас нет никаких шансов. Впрочем… – вздохнул я, – я помню, что Гайлорд говорил что-то о проблемах с путешествиями в будущее. Будем молиться, чтобы он ошибался или чтобы Хейруд не раскрыл ему всех карт.

Минуты две или три в гостиной царила тишина. Дуг в третий раз взял чашку и в конце концов выпил кофе.

– Вести такое дело было бы просто здорово, если бы не эти чертовы произведения искусства, – тихо сказал он.

– Без сомнения…

– А не могли это сделать просто какие-нибудь… – Он развел руками, пытаясь подобрать подходящее слово.

– Наши родные, местные грабители? – подсказал я. – Из нашего доброго времени?