Текст книги "«Штурмфогель» без свастики"

2

Если бы Мессершмитт знал, о чем несколько часов назад говорил расторопный адъютант Удета его летчику-испытателю Вайдеману, он вряд ли бы предложил ему выгодное дело.

Но разговор проходил с глазу на глаз, притом в машине Пихта.

– Как у тебя идут дела, Альберт? – спросил Пихт, едва машина двинулась с места.

– Кажется, я неплохо устроился, но скука…

– Ты можешь развеяться хотя бы в Аугсбурге.

– Но я не сынок Круппа и не родственник президента Рейхсбанка!

– Деньги можно делать всюду, где имеют о них представление.

– Мне платят за голову, которая пока цела.

– В лучшем случае, – проговорил Пихт, глядя на дорогу.

– Что ты этим хочешь сказать, Пауль?

– Хуже, если ты останешься инвалидом и тебя отправят в дом призрения, где собираются неудачники и старые перечницы…

Пихт знал, чем уязвить Вайдемана. Альберт всегда жил гораздо шире своих возможностей и частенько оставался без денег.

– В конце концов каждый старается где-то что-то ухватить, – продолжал Пихт. – Разница лишь в измерениях, в нулях, словом.

– Как же ты, к примеру, ухватываешь? – Вайдеман заглянул в лицо Пихта.

– Очень просто, – с готовностью ответил Пихт. – Я работаю на Мессершмитта.

– Я тоже работаю на Мессершмитта, но что-то он не платит мне больше тысячи марок.

– Еще тысячу ты можешь получать от Хейнкеля.

– Каким же образом?

– Положись на меня. Это я устрою тебе по старой дружбе.

– Как я буду окупать эти деньги?

– Ты будешь передавать ему все сведения о «Штурмфогеле».

– Ах ты каналья, Пауль! Я же нарушу в таком случае один весьма существенный пункт контракта…

– Пустое. Он не стоит тысячи марок. Ведь и ты и я работаем для рейха. А если шефы грызутся, то это не наше дело. Пусть грызутся, лишь бы скорее кто-то из них сделал хороший самолет.

Вайдеман сдвинул фуражку на затылок и поскреб лоб.

«А что, если Пихт подложит мне свинью? Да меня Мессершмитт заживо съест. Хорошо – Мессершмитт, а Зейц, а гестапо? Но ведь Пихт старый товарищ. К тому же он сам ляпнул о своей дружбе с Мессершмиттом, и, узнай об этом Удет, ему не сносить головы за разглашение служебной тайны. И опять же тысяча марок… Это очень неплохие деньги за какие-то фигли-мигли “Штурмфогеля”, который еще неизвестно когда обрастет перьями…»

– Хорошо, Пауль. Я буду работать на этого старичка Хейнкеля, если он и вправду соберется платить мне по тысяче марок. Только кому и как я должен передавать эти сведения?

– Наверное, пока мне, а я – ему. – Пихт достал блокнот и авторучку. – Пиши расписку и получай аванс.

«Оппель» затормозил. Дорога была пустынна. За вспаханным полем виднелась лишь маленькая деревушка.

– Может, без расписки… – проговорил, упав духом, Вайдеман.

– Расписку я потом уничтожу. Но надо же мне отчитаться! Аванс солидный – тысяча пятьсот марок. – Пихт достал запечатанную пачку и положил на колени Вайдеману.

3

Накануне первого мая на заводах Мессершмитта поднялся переполох. В Аугсбург со всех аэродромов и вспомогательных цехов, разбросанных по Баварии, съезжались рабочие, инженеры, служащие. На митинге должен был выступать второй фюрер рейха Рудольф Гесс.

Механик «Штурмфогеля» Карл Гехорсман едва не опоздал на служебный автобус из-за бутербродов, которые наготовила ему в дорогу жена. Теперь он сидел, обхватив большими, в рыжих конопушках руками многочисленные кульки, и не знал, как рассовать их по карманам. Сквозь бумагу протекал жир и капал на новые суконные брюки. С каждой каплей в сердце Карла накипала злость. «Нет никого глупее моей жены! – ругался он про себя. – На кой черт мне эти бутерброды, когда у меня есть пять марок на пиво и сосиски!»

Выбросить бутерброды Карл не мог – он хорошо знал цену хлеба и масла. У Карла было семеро детей. Последний, в отличие от старших двойняшек, появился на свет в трогательном одиночестве. Карл получал от рейха добавочное пособие как многосемейный рабочий. Но его, разумеется, не хватало.

Теперь дети уже разбрелись по свету. Старшие работали в Гессене на металлургическом заводе, строили автостраду и завод авиадвигателей. Двух последних, самых любимых, после трудового фронта забрал вермахт, и в Лехфельде он жил с женой, которая за жизнь ничему так и не научилась.

Когда автобус подъезжал к окраинам Аугсбурга, брюки были уже безнадежно испачканы. Карл положил свертки на колени и начал уничтожать бутерброды, хотя есть не хотел. Его распирало от ярости.

Перед главным сборочным цехом во дворе был сооружен помост, обитый красным сатином. С двух сторон на углах висели флаги с нацистской свастикой, а в центре, там, где должен выступать оратор, стоял микрофон в паутине проволочных держателей. По правую сторону трибуны блестел начищенными трубами оркестр. По левую стояли ведущие инженеры и служащие фирмы – все в цилиндрах и черных фраках с красными розами в петлицах.

Глядя на их ухоженные, самодовольные физиономии, Карл подумал: «Ишь, буржуи тоже поалели. Праздник-то ведь наш, рабочий…»

Карл Гехорсман никогда не вмешивался в политику, но на рабочие демонстрации ходил и, случалось, кулаками крошил зубы штурмовикам. А потом пошли дети, Карл «одомашнился», и вовремя – иначе давно бы упекли его в концлагерь. Хорошо, что еще попал в Испанию.

Солнце поднялось довольно высоко над стеклянными крышами корпусов. Стало жарко. Начинала мучить жажда. «Надо бы пива», – с тоской подумал Карл и стал понемногу расстегивать тяжелый двубортный пиджак и жилет.

Вдруг грянул оркестр. Как по команде, цилиндры левой стороны трибуны слетели с голов и легли на согнутые в локтях руки. Толпа вытянулась. От кучки самых больших начальников, среди которых Карл узнал лишь верзилу Мессершмитта, отделился узкогрудый молодой человек с зачесанными назад волосами и темными провалами глаз, прикрытых клочкастыми бровями. Оркестр наддал еще оглушительней, а последнюю ноту гимна рявкнул на пределе всех возможностей.

– Я приветствую рабочий класс Германии! – выкрикнул Гесс. Его тонкие губы сжались еще плотней.

– Зиг хайль! – откликнулась толпа.

– Я приветствую его солидарность с идеалами и жизнью народного вождя Адольфа Гитлера!

– Зиг хайль!

От крика у Карла заломило в ушах и зажгло в желудке.

– Я приветствую истинных граждан нашего рейха!

Снова грянул оркестр и смолк.

– Германия выполняет сейчас великую историческую миссию. Годы позора и унижений, навязанных нам извне, прошли. Мы, национал-социалисты, уяснили теперь свою правую роль в истории мира. Наши враги навязали нам договор под дулом пистолета, который приставили к виску немецкого народа. Этот документ они провозгласили святым, растоптав нашу гордость. Теперь мы объявили им святую немецкую войну…

Гехорсман непроизвольно икнул. На него сердито скосили глаза соседи. Карл глотнул слюну, но рот пересох. Он попытался сдержать проклятую икоту, но снова икнул, на этот раз громче.

– …Фюрер, чья жизнь протекает в непрерывном труде и отдана немецкому народу, ждет от вас вдохновенной, упорной, целеустремленней, творческой, дисциплинированной работы. Война на земле неотрывна от войны в небе. Самолеты, сделанные на ваших заводах, вашими руками, ведут смертельную схватку с врагом. Они побеждают всюду. Они положили на лопатки Францию, Голландию и Бельгию. Они воевали на Крите и в Греции. Они бомбят Англию. Вы – кузнецы победы. И первый кузнец среди присутствующих здесь – ваш единомышленник Вилли Мессершмитт! – Гесс легко взмахнул рукой и остановил ее на широкой груди стоящего рядом конструктора. – На таких хозяевах и патриотах держится могущество нашего государства. Их энергия, их ум, деловая смекалка, талант устраняют все препятствия, которые возникают на нашем пути. Они доказывают колоссальное расовое превосходство арийцев над другими народами своей кипучей жизнью и преданностью фюреру!

– Зиг хайль! – заревела толпа.

Гесс продолжал еще что-то говорить, но Карл так сильно стал икать, что почти не слышал слов. Под шушуканье и толчки он выбрался из толпы и увидел Вайдемана, прижавшегося спиной к кирпичной стене цеха. Рядом стояли Пихт и Коссовски. Коссовски посмотрел на Гехорсмана и улыбнулся.

«Ик, ик, ик…» – икота разобрала окончательно, выворачивая внутренности. Согнувшись, как побитая дворняга, Карл прошмыгнул мимо. Он хотел найти уборную, где надеялся напиться из крана.

4

Беспечно размахивая хозяйственной сумкой, Ютта шла в ресторанчик «Хазе», где покупала обеды. Она думала о том, что в тот вечер, когда должна была произойти встреча, к ней никто другой, кроме Зейца, так и не подошел с паролем «Рюбецаль». Неужели долгожданный Март – это Зейц? Вот уж никогда бы не подумала.

Но Зейц не решился тогда раскрыться до конца. Может быть, он благоразумно хотел воздержаться, опасаясь нового пилота Вайдемана, или этого столичного вертопраха Пихта, или того, кто пришел в самый последний момент. Кажется, он отрекомендовался капитаном Коссовски.

Ютта припомнила лицо гостя. Оно было серьезное, умное. Глаза – ласково-проницательные. Несколько раз Коссовски глядел на Ютту, что-то собирался сказать, но так и не сказал. Ютта почувствовала даже какое-то доверие к этому пожилому человеку, который, очевидно, привык бывать в свете, держался просто и в то же время с достоинством, улыбался, но легко переходил на серьезный тон. Наверное, такие люди, избрав в жизни идеал, никогда от него не отступают…

Думая об этом, Ютта вдруг столкнулась с седоволосым фельдфебелем. В его руках были небольшой саквояж и трость.

– Простите, – проговорил военный, – я очень давно поджидаю вас, так как не мог зайти в дом Зандлера. – Он внимательно посмотрел на Ютту, потом тихо спросил: – Ютта?

– Откуда вы знаете мое имя? – удивилась девушка.

– Я узнал вас по этой фотографии. – Военный показал снимок.

Действительно, это была она, только на три года моложе. Такой видел ее Перро.

– Не понимаю, как очутился у вас мой снимок?

– Я же дядюшка Клаус, – рассмеялся военный. – Ты же помнишь, я рассказывал тебе сказки. А особенно ты любила слушать о…

– …Рюбецале, – докончила Ютта и, понизив голос, спросила: – Вы Март?

– Всего лишь связной Марта. – Помолчав, военный сказал: – Зови меня Эрихом. Я твой старший брат. Твой Эрих Хайдте, о судьбе которого ты давно ничего не знала.

– Значит, я ношу вашу фамилию?

– Да. Но это не имеет значения. Документы у меня подлинные.

– А где Март? В письме Перро сообщал о Марте…

– О нем знать тебе не следует. Всю работу будешь вести через меня. – Эрих полуобнял девушку: – Теперь скажи что-нибудь и назови меня на «ты».

– Очень трудно так сразу, – смущенно улыбнулась Ютта.

– Тебе ли говорить об этом, старый товарищ?.. Ну, давай смелей, сестренка!

– Эрих… Надо же так встретиться! – только и смогла произнести Ютта.

– Я ехал к тебе, – проговорил Эрих, поддерживая игру.

– Ты ранен?

– Пустяки! Какой-то сумасшедший обстрелял наш «дорнье». Зато теперь на фронт не возьмут. Списан под чистую. Навсегда.

– Так идем же ко мне!

– Нужно сначала попасть на вокзал. Там я оставил вещи.

По дороге Эрих рассказал, что в Лехфельде придется остаться ему надолго. Он займется каким-нибудь делом и будет жить с ней.

– Понятно, – сказала Ютта. – Я сделаю все для тебя, Эрих.

Дома она познакомила Эриха с дочерью профессора. Эрика приняла живейшее участие в судьбе Юттиного «брата».

– Может быть, я скажу папе и он порекомендует Эриха на аэродром? Ведь Эрих – авиатор. У него, разумеется, надежные документы?

– Признаться, фрейлейн, мне порядком надоели самолеты, да и боюсь я с такой-то ногой…

– Но у вас нет другой специальности.

– Будет. Ведь я немного фотограф.

– Прекрасно! – воскликнула Эрика. – У нас с вами одно и то же увлечение!

– Где ты собираешься жить? – спросила Ютта.

– Помоги мне снять квартиру.

– Кажется, в особняке фрау Минцель, где живет Зейц, пустует первый этаж? – спросила Эрика, глядя на Ютту.

– Меня бы это устроило. На первом этаже удобней соорудить ателье.

– Я поговорю с Зейцем, – пообещала Ютта.

5

Вальтер Зейц растерянно прошелся по кабинету и снова в недоумении остановился перед радиоприемником. Секунду назад он услышал сообщение английского агентства Рейтер о том, что Рудольф Гесс – первый заместитель фюрера по партии, второе по положению лицо в государстве – 10 мая приземлился на шотландском побережье.

Сообщение было туманным. Наверное, те, кто сочинял его, сами были удивлены сногсшибательным, беспрецедентным в дипломатической истории поступком Гесса. Второй фюрер Германии – и вдруг перелетел в страну врагов. Один! На «Ме-109»!

Зейц вспомнил, что Рудольф Гесс провел у Мессершмитта несколько дней. На аэродроме он тренировался в полетах, изучал навигацию и погодные сводки, интересовался людьми, которые жили в Англии и могли бы стать полезными Германии.

Но ведь с Британией давно уже шла война, а из Греции англичане спешно эвакуировали свои войска в Африку и Гибралтар!

Зейц сначала заподозрил «второго коричневого фюрера» в измене, но потом подумал, что есть какой-то таинственный смысл в этом темном деле. Он, правда, мало верил в то, что Гитлер лично мог разрешить подобный полет, однако, зная Гесса как фанатичного вождя германского национал-социализма, остановился на том, что поступок Гесса, по-видимому, был продиктован особыми интересами рейха.

Утвердившись в этой мысли, Зейц стал размышлять дальше. Сами англичане не раз намекали, что британские интересы в Восточной и Юго-Восточной Европе номинальны, а решение колониального вопроса не представит серьезных затруднений, если германские требования ограничатся прежними немецкими колониями. «Значит, Гитлер решил договориться о мире с Британией и воевать на единственном фронте – на русском, – подумал Зейц. – После Польши, Норвегии, Бельгии, Голландии, Франции, Дании, Югославии, Греции подошла очередь России».

Зейц сжал кулаки и ударил по массивному рабочему столу:

– Вот зачем и прилетел Гесс в Англию!

В это время в передней он услышал робкий звонок. В дверях стояла Ютта, скромно опустив свои лукавые глаза.

– Извините, не ожидал! – сказал Зейц, смущенно застегивая рубашку. – Прошу…

Ютта присела на старое кожаное кресло и пристально посмотрела в глаза Зейца.

– Чем могу служить, Ютта?

– Видите ли, когда мой дядюшка Клаус…

– А-а, Рюбецаль… Бедный горный дух?

– Да что вы знаете о Рюбецале? – невольно вырвалось у Ютты, но тут же девушка замолчала, ругнув себя за несдержанность. – Так вот когда дядюшка Клаус умер, – продолжала она, – у тетушки остались я и мой старший брат Эрих Хайдте. Мы вынуждены были сами искать себе занятие. Эрих окончил техническую школу и стал бортмехаником. Он воевал еще в Испании, потом в Польше получил медаль за варшавскую кампанию, но был ранен в небе над Англией. Сейчас он приехал ко мне и хочет остаться в Лехфельде, заняться здесь делом.

– Каким, если не секрет?

– Хочет открыть фотоателье. Но ему надо снять помещение. Нижний этаж у вас пустует. Не могли бы вы порекомендовать тетушке Миндель моего брата?

– Для вас, Ютта, я сделаю это, – проговорил Зейц, полуобняв девушку за плечи. – Ведь вы даже не подозреваете, какие мы друзья. Ну, что вы так смотрите на меня? Мы будем помогать друг другу. Хорошо? Пусть Эрих придет ко мне. Я должен с ним познакомиться поближе.

– Он будет сегодня же.

Глава шестая. Март выходит на связь

Итак, после захвата Крита до начала войны с Советским Союзом оставалось 20 длинных июньских дней. Уже стягивались к восточным границам войска, грохотали составы по железным дорогам, на аэродромы Румынии, Венгрии, Чехословакии и Польши приземлялись самолеты, подходили танковые армии и рассредоточивались в приграничных лесах, а фашисты, опьяненные ошеломляющими успехами в Европе, задумали осуществить еще один план – напасть на Россию со стороны Ирака и Турции.

Как раз в это время в Ираке вспыхнул мятеж. Прогитлеровски настроенный премьер-министр Рашид Али Гайлани выступил против режима британского протектората и призвал на помощь германские войска. Разумеется, мятежники обещали передать все аэродромы в распоряжение люфтваффе и обязывались снабжать самолеты горючим. Специально перекрашенные в оранжевый цвет пустыни бомбардировщики эскадры «Генерал Вевер» и тяжелые истребители отрядов «Летающих акул» направились в Ирак.

Но англичане, позволившие фашистской Германии проглотить одну за другой балканские страны, вдруг проявили неожиданное упорство. Когда встал вопрос о судьбе одной из жемчужин британской короны – Ирака с его богатейшими нефтяными месторождениями, – тут у Сити не могло быть двух мнений. В Ирак были стянуты необходимые силы. Завязались бои. А время шло. Приближалось роковое 22 июня. Оранжевым самолетам пришлось перебираться в Румынию. Уже вступал в действие план «Барбаросса».

На рассвете воскресного июньского дня 190 дивизий – пять миллионов солдат и офицеров, три тысячи танков, около пяти тысяч самолетов – ринулись на русскую землю.

«Я уничтожу Советы за три – шесть недель», – заявил Гитлер фельдмаршалу Боку.

Ну а потом?

Гаулейтер для особых поручений фон Корсвант разработал план, согласно которому Германии должны были отойти огромные территории в Африке, Азии, на Арабском Востоке. Конечно, все европейские страны, Англия с Канадой, а также традиционно нейтральные государства Швеция и Швейцария.

Для захвата Соединенных Штатов существовал особый план – проект «Урзель». Он предусматривал оккупацию Азорских островов, бомбардировку городов Америки с воздуха и торпедирование с подводных лодок. Последние снабжались ракетами Вернера фон Брауна[13]13
  Теперь фон Браун – «ракетный король» Соединенных Штатов.


[Закрыть], главного конструктора в Пеенемюнде. Эрнст Хейнкель даже построил тяжелый бомбардировщик «Хе-116», который совершил беспосадочный полет дальностью 10 тысяч километров. А фирма «Юнкерс» выпустила самолет «Ю-390», покрывший без посадки расстояние от Берлина до Токио.

Разумеется, все эти планы могли бы стать реальностью после выполнения первоочередной задачи – уничтожения России.

1

«Наши доблестные войска овладели вчера городами Витебск, Молодечно, Фастов. Красная Армия беспорядочно отступает… Наша авиация безраздельно господствует в воздухе…» Металлический голос Геббельса, казалось, завладел всем Тиргартеном. Он рвался из репродукторов, установленных на каждом перекрестке парка.

С того места, где стоял Март, хорошо просматривалась вся аллея. Пятая слева. В этот предвечерний час она пустовала. Занята была лишь одна скамья. Но человек, сидевший на ней, не мог быть тем, которого он ждал. Это был Эвальд Регенбах, начальник отдела в контрразведке люфтваффе – «Форшунгсамт». Его появление здесь было невероятным, противоестественным.

«Ловушка? Очевидно, ловушка. Значит, Перро, кто бы он ни был, уже схвачен. И все сказал. Так? Нет, не так».

Это второе допущение было еще более невероятным.

«Надо думать. Если Перро предал, то пришел бы сюда сам. Так надежнее. Им же нет смысла брать меня сразу. Значит?.. Во всяком случае, если это ловушка, за мной уже следят. И то, что я не подойду к нему, будет подозрительно само по себе. Наше знакомство ни для кого не секрет.

А главное – и это действительно главное – Перро не мог предать. Если делать такие допущения, вся моя работа теряет смысл, все эти годы – никому не нужный кошмар. Нельзя не верить в себя, не верить в тех, кто рядом. Я обязан верить. И обязан делать допущения.

Если перестраховаться сейчас, можно спасти себя, уйти от них, но зачем тогда все? Покинуть свой пост, свой окоп. Отступить?»

Ему отступать некуда.

«Я пройду мимо этой скамейки и окликну его. Или подожду, пока он окликнет сам! Нет, он углубился в чтение, ничего не видит, не слышит. Нужно сесть рядом, как условлено, вынуть газету «Франкфуртер цайтунг», расслабиться. А вдруг он наш? Почему это кажется мне невероятным? Наоборот. Именно так все и должно быть. А разве ему будет легче поверить мне?»

Он окликнул его раньше, чем уселся на скамью, и успел поймать мгновенное выражение неприязни в дружелюбно изумленных глазах.

Регенбах незаметно скомкал программу бегов, сунул ее в портфель.

– Вы, наверное, ждете здесь даму? Не хотел бы вам мешать, – сказал Регенбах.

– Почти угадали, но у меня еще уйма времени.

– А мое уже истекает. Я должен идти. – Регенбах, поднялся.

– Подождите минуту. Мне показалось, я видел у вас программу воскресных бегов. Вы знаток?

Каждой нервной клеткой своего тренированного организма Март ощущал невероятное напряжение, владевшее собеседником. Но в эту минуту он никак не мог ему помочь. Разве что абсолютным, невозмутимым спокойствием.

– Когда-то увлекался. Сейчас захожу редко.

– Покажите мне программу.

Регенбах не верил. Не мог, не хотел верить. Но что-то заставило его снова сесть, открыть портфель, достать и протянуть Марту программу. Он был совершенно спокоен, невозмутим, как всегда.

– Так, четвертый заезд. Вы ставите на Арлекина? – спросил Март.

– Хочу рискнуть, – ответил Регенбах.

– А я думаю поставить на Перро. Во всяком случае, мой давний знакомый дядюшка Клаус поступал только так. – Март развернул «Франкфуртер цайтунг».

– Я очень рад, Март, – тихо сказал Регенбах. – Здравствуйте.

Они помолчали, заново привыкая друг к другу.

– Я получил для вас письмо, а также инструкцию относительно вашей работы в дальнейшем. Действовать вы будете по-прежнему самостоятельно. Связываться с Директором – тоже сами. В Лехфельд направлен к вам Эрих Хайдте под видом брата Ютты. Он и Ютта – радисты. Из Лехфельда удобнее вести передачи. Рация находится там же. При первой возможности попытайтесь съездить туда. На меня рассчитывайте лишь в крайних случаях или при дублировании особо важной информации. – Регенбах вынул из портфеля пачку сигарет: – Возьмите. Здесь код, волны, частоты, время сеансов.

– Все?

– Директор просил сообщить, что вам присвоено очередное воинское звание.

Март молча наклонил голову.

– Простите, вы русский? – Регенбах сжал его локоть.

– Да, русский. Москвич.

– Я знаю, вам тяжело. Держитесь, москвич. Я очень верю в Москву. В Москву фашизм не пройдет.

…Вечером Март прочитал письмо Директора. «От Директора Марту. Устанавливаю связь. Предлагаю усилить работу. Интерес представляют: стратегические планы главного верховного командования, в первую очередь направления ударов трех групп войск – фон Лееба, фон Бока, фон Рунштедта, оперативные планы люфтваффе, включая направления основных ударов бомбардировочной авиации, расположение складов бензина и дизельного масла, местонахождение Гитлера и основных штабов, перемещения дивизий, новая техника, потери живой силы и техники, настроение гражданского населения. «Почтовые ящики» прежние. В случае изменения сообщу дополнительно. Директор».

И ни строчки больше…