Текст книги "Предсказание"

Полная чаша

Мотор фырчал и гремел, старательно вращая огромные колеса. По стеклам джипа со скрежетом скользили ветки деревьев, растущих вдоль дороги.

Пассажиры с восторгом всматривались в мелькающие снаружи картины природы. Их изрядно растрясло по дороге, но они знали, куда и зачем едут. И ожидания, похоже, оправдывались.

– А долго еще ехать, Михаил-сан? – с надеждой в голосе спросил глава гостей у проводника, который являлся и ведущим проекта, куда было вложено немало средств, а еще больше – надежд.

Проводник усмехнулся, понимая, что сейчас происходит в душе этого раскосого азиата, никогда раньше не видевшего настоящего сибирского леса. Да, возможно, японец и видел иные леса, восхищаясь секвойями и баобабами, но тайга, что сейчас дышала вокруг – другой такой нет нигде.

– Нет, скоро уже прибудем. – Ответил Михаил, и улыбнулся, уловив в глазах гостя тень сожаления.

– Да вы не переживайте, этой радости, – сделал он широкий жест в сторону леса за окном, – Мы еще насмотримся. А сейчас, я прошу вас обратить внимание на южную сторону, это слева от нас. То, что вы видите, и есть наш проект.

Пассажиры рванулись к левому борту, но короткий гортанный окрик босса на корню пресек их движение, словно волнолом набегающую волну.

Машина подъезжала к прореженной небольшими полянками лощине, и на этих полянках возвышались округлые сооружения, похожие друг на друга, как оловянные солдатики. Но они не смотрелись искусственно, нет. Они выглядели, как часть этот мира – теплые, зеленые, кое-где даже покрытые пятнами мха. И выступали прямо из земли.

Джип не успел даже остановиться, как гости высыпали наружу и устремилась к этим шарам, пытаясь, все же, сохранить подобающее моменту достоинство.

Как малые дети, они прикасались к пухлым бокам, бегали вокруг и старались заглянуть под низ, чтобы разглядеть фундамент домов.

Да, на поляне стояли именно дома. И весь проект, на который азиаты сделали свою ставку, являлся проектом строительства. Единственное, что отличало этот проект от других – требование абсолютной экологичности.

Мир изменился за прошедшие после катастрофы десятилетия. Замерший в летаргическом сне Гольфстрим и растаявшие ледники сумели напугать человечество. Оно задумалось о своем доме, в котором им некогда выделили уголок для жилья – да, люди, наконец-то, задумались о планете.

И шаг за шагом двигались к правильному сосуществованию.

Компания «Ин-форрест» первой додумалась до темы абсолютно экологичного жилья. Правда, сама не смогла его создать. Но, найти исполнителей не составило труда, деньги решают все. Так случилось и на этот раз.

Проекты посыпались один за другим – азиатам оставалось лишь выбрать из плевел самое лучшее зерно. И они выбрали. А теперь оно проросло. Да еще как!

Квантуччи-сан гладил стену дома, чьи округлые стены уходили высоко вверх, к смыкающимся где-то там кронам деревьев. Под ладонью упруго вибрировало нечто, похожее и на плоть, и на шелковую ткань, и на пористую резину. И эта вибрация проникала глубоко внутрь, перекликаясь с тем, что жило внутри человека. Так общаются живые существа, уж он-то знал это, отдав большую часть жизни постижению тайн Голубого Лотоса.

– Сэр. – Подошедший к нему Михаил не ломался в подобострастных поклонах, лишь свел пальцы рук в подобающем жесте. – Как вам?

– Михал-сан. – Квантуччи сотворил ответный жест, глубокого удовлетворения. – Это прекрасно. Я чувствую, как бьется в них жизнь. Но – не понимаю, что это за жизнь, слишком глубока и бездонна чаша, которую она наполняет. И я благодарен вам за это. Но, скажите – как вам удалось это? Что же это такое перед нами?

Михаил улыбнулся скромно, памятуя, как гости не любят излишней откровенности в проявлении чувств.

– Квантуччи-сан, давайте вначале я проведу вас по дому. Ведь дом красен не только внешностью, но и внутренним наполнением. Не так ли?

– О, да. Я согласен, конечно.

Гости вошли в дом, и Михаил провел их по широким коридорам и комнатам. И ощущающееся снаружи чувство жизни, внутри усилилось еще больше. Теперь оно стало похожим на то обволакивающее тепло, что младенец ощущает в утробе матери. Казалось даже, что где-то звучит пульсирующий ритм сердцебиения.

Квантуччи-сан даже прислушался, пытаясь уловить звук. Но дом молчал. Жизнь переполняла его, но была очень далека. Что ж, познание жизни – и есть смысл существования. Гость довольно улыбнулся – ставка оказалась верной.

– Михаил-сан. Я доволен. Ваш проект – действительно воплощает наши концепции. Но, все-таки, скажите – как вы строите ваши дома?

Михаил не удержался, и улыбнулся уже широченной улыбкой. А потом развел руки и ответил:

– А мы их не строим. Мы их…

***

Всю дорогу назад и домой Квантуччи-сан глядел в окно и улыбался. Пару раз он даже тихо рассмеялся. В руках у него покоился небольшой туб с будущим его строительной империи.

Нет, положительно – такое могли придумать только русские с их сказками. Заставить грибы-дождевики расти по заданной программе, а потом замирать в вечном стазисе – нет, такое рациональный разум не мог породить.

Зернышко, выбранное из массы плевел, проросло. И еще как – в буквальном смысле!

Флюгер

Это случилось давным-давно. Он только-только пришел в этот мир и сиял, как умеет сиять только новая вещь. Краски его отблескивали яркими невесомыми вспышками, возвещая о приходе нового существа, пусть и неживого по общим человеческим понятиям. Всего лишь игрушка, услаждающая человеческий взор. Но что ему люди, он и не ведал о них.

Его установили заполночь, такая вот необычная причуда: именно ночью, в час, когда звезды настолько низки над землею, что полнят светом своим весь мир.

И он впитал в себя свет звезд, в тот миг, когда его установили на коньке крыши, на длинной металлической спице, посадив выше всех, ну или почти выше всех, ведь где-то далеко возвышались ратуша и другие дома. Но они стояли где-то далеко, а здешняя крыша вознеслась выше других. И он смотрел. Дальше и больше других.

Он видел. Он думал.

Думал, что видел. И радовался этому.

– Э-ге-геееей, – раздавалась над крышами домов каждый день-деньской… – Я лучше всех! Я вижу вас, и я говорю вам – летите. Летите, говорю я вам. Я – ваш повелитель, так летите же.

И они летели, все-все: мягкие пассаты и могучие северные вихри, легкие дуновения знойного полдня, тайные вздохи полночного мира – устремлялись в сторону, которую он указывал серебряным жезлом.

А он смеялся. От переполнявшей его силы. От радости творения. Ведь он стал творцом – творцом Пути. В который отправлялись ветра после встречи с ним.

Он видел далеко, и мало кто избегал пытливого взгляда. Самый могучий и высокий в этом уголке мира, что состоял из черепицы и металла, а также из провалов, зияющих между ними.

А вдалеке к небу уходила огромная синяя полоса чего-то невероятного – зыбкого, но спокойного. Море манило взор, и он наблюдал за ним.

Да, он наблюдал за ним, потому что мечтал. Ведь мечта есть у каждого, чем же он хуже?

Маленькая мечта, для кого-то пустячок – увидеть восход. Тот краткий миг, когда над синей полосой появляется маленькая искорка изнанки мира. Появляется и растекается по тонкой линии горизонта, а затем разливается золотым сиянием. Заревом восходящего Солнца, предлагающего миру теплые объятия, так похожие на объятия матери, чего, увы, он был лишен. Ведь он был всего лишь вещью.

Каждую ночь он готовился и ждал. Ждал. Но, каждый раз от него требовалось участие в делах мира. Ведь он указывал путь ветрам.

И он со вздохом отворачивал взор от заветной полосы между небом и водой и указывал им путь, путь в бесконечность. Он не завидовал ветрам, их беспечной свободе бесконечного полета, нет, ведь это он говорил им, куда лететь.

Каждое утро, день за днем, неделя за неделей… и уже начали меркнуть краски на теле, и глаза стали заплывать пылью. Но кое-что не менялось – он находился выше всех. И видел больше и дальше.

Он видел там своих дальних собратьев, что занимались тем же, что и он – крутили ветрами. От повелительных криков родичей стоял неумолчный гомон, а он смеялся – над их тщетными попытками возвеличивания. За его счет! Потому что знал – это он Повелитель Ветров. Он и никто больше. И они не умели мечтать, не имели великой маленькой Мечты. Мечты о восходе. О миге пробуждения жизни.

Он догадывался – они завидуют ему. Завидуют его высочайшему положению, в котором они всего лишь тени его величия.

И лишь старый Кот, приходящий греться на крышу оставался вне его власти. Он часто приходил, этот щурящийся от солнечного тепла комок шерсти, клыков и кривых когтей. Давным-давно забывший молодость. Родившийся в какой-то темной нише на краю сточной канавы. Но он помнил язык матери, дарящий тепло. Помнил её соски, дарующие еду. Помнил зубы, прихватывающие загривок сына в миг опасности. Помнил перестук ее когтей, когда она танцевала с тенями в лунном свете.

Кот помнил времена, когда таился в тенях промеж домов, не рискуя выйти к Солнцу. Что ж, это было… но давно. А потом он стал Котом.

Кот стал Котом, и грелся там, где хотел, когда хотел, сколько хотел. Он любил приходить на эту высшую точку местного мироздания и нежиться в горячих лучах Солнца, не жалеющего сил на черепицу крыш, даруя ровное тепло, столь полезное кошачьим костям. А еще Кот любил молча глумиться над этим созданием, что мнило себя властелином ветров. Всем своим видом кошак выказывал невероятную глубину заблуждений гордеца с жезлом, не утруждая себя высказыванием сентенций на эту тему. А просто лежал рядом, и тихонько млел от сознания собственного превосходства.

И так, наверное, могло продолжаться до бесконечности

Но однажды все изменилось. День начинался как всегда – ветра разлетались под чутким руководством властителя Пути, не смея ослушаться приказов. И тут он увидел, вдалеке и – что самое главное! – намного ниже, старого собрата. Тот молчал и не кричал ветрам ничего, а застыл в незримо ощутимом порыве прерванного движения к точке восхода. Движения, которое бывает лишь при встрече, в тот самый миг, когда руки и вся сущность в целом, тянутся принять даруемое.

– Он увидел! – закричал он. – Он увидел восход, но как? Как он смог, этот презренный кусок грязи. Это моя мечта, моя! Мо-я-я-я-я! Как он смог… как?

И тогда он совсем по-другому посмотрел на мир. И увидел еще несколько братьев, неподвижно устремленных в одну и ту же точку, не обращающих внимания на окружающее. И глаза их наполнял свет, не полуденный – нет. Свет восходящего светила навеки поселился там. Они презрели этот мир и ушли к свету. Исполнили свою мечту, ведь она у них одна на всех, как бы ни таили они друг от друга сокровенное.

И тогда он поклялся, что завтра исполнится и его мечта. И совершится обретение истинного отсверка во взоре.

Назавтра ему пришлось вознести клятвы безмолвному небу еще раз – когда горизонт уже должен был взорваться разгорающейся искрой небесного огня, его позвали дела, столько ветров неожиданно оказалось без Пути. Он не мог бросить подопечных. Ведь только он мог указать им, куда лететь.

А послезавтра все повторилось.

– Завтра! Завтра!! Завтрааааа…

День за днем, неделя за неделей, клятва оставалась, как и мечта – неисполненной…

И он начал угасать. Нет – он все так же указывал ветрам путь, не пропуская ни одного, помня о предназначении.

Но куда-то потихоньку уходило веселье, жезл потихоньку угасал, а в глазах уже почти ничего не отражалось. В них поселилась пустота, и лишь где-то в глубине тлела искра… Искра неисполненного желания.

И Кот не выдержал.

– Глупец! – возопил он. – Глупе-е-ец, мррмяуу! Ты идиотская, возомнившая невесть что, железяка! Гордец, возмечтавший о несбыточном!

В пустых глазах вращающегося флюгера вдруг вспыхнуло что-то, давно уже не посещавшее их.

– Почему? Почему я глупец? – проскрипел он. – Почему несбыточно?

– Потому что ты игрушка! Игрушка!! Игрушка-а-а-а-а!!! Для ветров, для людей, для меня… ты игрушка для всех! И, прежде всего, для ветров – и они никогда не дадут исполниться твоему желанию! За твою гордость и высокомерие… за все!

– Но… но ведь меня таким сделали. Почему же они молчали тогда? Почему?!

– А им так нравится, – усмехнулся Кот. – Ты уж прости меня, старого, что я молчал. Надо было тебе давно сказать, коли ты такой непробиваемый.

– Да, я железный. – В ответе флюгера вдруг прорезался тот молодой повелитель ветров. – Я железный! Но и я хочу чего-то… столь малого, столь огромного…

– Ммммрмрм-дааа… – промурлыкал Кот. – Ты силен, ты могуч. А они, там внизу – слабаки. Но они смогли. Задумайся над этим. – И Кот, потершись на прощание о спицу флюгера, отправился на прогулку по крышам. Ведь он мог ходить везде, где хотел и когда хотел.

– Постой… постой… объясни мне!!! – неслось ему вслед. – Над чем я должен подумать, в чем секрет?

Но над крышами уже разливалась темнота, и звезды высыпали на небо. Звезды, провозвестницы появления флюгера на этой крыше, свидетельницы его возвеличивания над этим мелким кусочком бытия.

Звезды помнили. И он тоже помнил их – первых, кого смог увидеть, будучи еще абсолютно беспомощным в руках человека, вбивающего спицу крепления в конек крыши. И в голове его вдруг родилось понимание: сила не всегда в величии, она может таиться и в беспомощности.

Флюгер понял, что должен сделать. Восход ждал его.

И он увидел. Тот самый миг. Мгновение рассвета, когда золотое сияние смешалось с ультрамарином безбрежного моря и мир вновь посетило Солнце. И сияние это поселилось и в его глазах, теперь уже навсегда.

Говорят, в тот миг все ветра в округе взбесились. Они бились о флюгер, грозя сорвать его с крыши. Изломать, превратить в лом, недостойный нахождения на вершине мира и общения с ними. Напоминая, что он всего лишь игрушка и не смеет мечтать.

А он спокойно принимал удары. Лишь слезы продолжали мерно стекать из наливающихся светом глаз… Слезы сковали спицу флюгера в ее родном гнезде, обратили гладкий металл в изъеденный мертвый камень рыжей ржавчины, навеки соединив их в объятиях энтропии.

Флюгер смирился со своим бессилием, найдя в нем величие и обратив в силу. Он сумел.

И Солнце каждый день приветствует его.

Жар души и рук тепло

Декабрь в этом году выдался необычайно холодным. Промороженный воздух оседал туманом, вырисовывая повсюду ледяные узоры. Лишь степенно ползущие по дорогам троллейбусы свидетельствовали о том, что мир за окном еще не замерз окончательно. Но город все равно готовился к празднику, украшая свои улицы елями и цветными гирляндами.

Виталий молча стоял у кухонного окна и любовался узорами, растекшимися по стеклу. Обладая тонкой художественной натурой, он любил присматриваться к естественным проявлениям совершенства. Кривой сучок на дереве, покосившийся клен, алый росчерк заката над рекой, а зимой – ледяные узоры и причудливые наросты снега. Красота жила везде. И он, порой, замирал на ходу, уловив боковым зрением что-то необычное, благодаря богов за тонкое ощущение сопричастности к красоте, щедро разбросанной природой. Разбросанной для всех и повсюду, но видимой немногими.

Созерцательность момента была нарушена телефонной трелью. Бросив еще один взгляд на улицу, Виталий обреченно потопал в спальную комнату, откуда несся призыв. Звонок в воскресение с утра – ничего радужного это не предвещало. Проверено опытом. Хотя, увидев имя вызывающего, он несколько расслабился. И щелкнул кнопку приема, поднося телефон к уху.

– Алло, Виталь. Тебя где там носит? Замерз? Полчаса уже долблюсь.

– Сань, привет. Не болтай про полчаса. Здесь я, никуда не делся. Почто с утра тревожишь?

– Дело у меня… вернее – у нас, – в голосе Сашки, старого друга и сокурсника, прорезалось еле сдерживаемое торжество. – Халтурку предлагают. Работа фуфел, а платят – мама дорогая.

– Кто платит-то?

– Да город платит, тетка звонила только что, она же в мэрии у меня, помнишь?

Виталий хорошо помнил Санину тетку – невысокую, пышущую весельем женщину, немного старше его матери. Мария Ивановна опекала племянника постоянно, подкидывая порой работу: не пыльную, но доходную. Вот и сейчас нашлось что-то, что могло пополнить их карманы перед самым Новым годом. Замечательно. Только, что она им предложила?

– А что за халтурка? – спросил он, выдержав паузу и позволив другу сполна насладиться моментом. – Что нужно сделать?

– В том и дело, что работенка в самый раз по нам. Мало того, что заработаем, так еще и факультатив Виссариону можно будет пропихнуть.

Вот это уже звучало серьезно. Виссарион, легенда кафедры, ведущий класс скульптуры, был суровым человеком и относился к своим студентам, как к последним тунеядцам, гоняя порой до полного изнеможения. «Фактуры нет… фигуру завалили… что это у вас за уродство?.. душа, душа где?» – придирки сыпались из желчного старика, как из рога изобилия. А перед праздниками он дал студентам задание сделать что-то, что сможет его поразить. Да, вот так – коротко и безапелляционно. Думай, ломай голову – а он потом лишь усмехнется тонко и снова выдаст что-нибудь о параллельности вселенных…

– Что? Что ты нашел? – голос дрогнул от волнения, неужели все внезапно складывается хорошо?

– Виталь, тетушка говорит, есть заказ на ледяной городок, конкретно – ледяные скульптуры нужны. Модно ведь теперь, сам знаешь. Стены и башни работяги склепают, это просто, а вот фигуры – у них нынче некому. «Прикормленный» в аварию влетел с этим морозом, на льду занесло и … Короче, ногу мужик сломал, и теперь висяк у них с этим делом. Тетка предлагает нам хватать, пока горячо.

Виталий присвистнул. В сознании все еще висела картина морозного заоконья.

– Ты за окно выглядывал? – сарказм упрятать не получилось. – Там тридцать, с гаком.

– Да хоть с гаком, хоть с браком, Виталь. В Сибири за сорок, и – ничего. Мне ребята прислали ролик, как там жизнь идет. Плевали они на мороз – ваяют, только шум стоит. А мы, чем хуже? Да и платят, говорю же, по-царски, им жадность врожденную приморозило невзначай.

От названной суммы Виталия самого чуть не заморозило. Сумма звучала. По студенческим меркам это было весьма. Плюс Виссарион. Мысли метались, завершая бег на одном и том же. «Калым… зачет…».

– Инструменты их? Если да, то берем, – всё, теперь мыслям уже можно на покой, выбор сделан. – Проект есть? Тематика там, чего и сколько…

– Да. Пожелания у них есть. А так – нам на откуп. Сделать краткое описание – они просмотрят. Подпись – и вперед. В-общем, я все устаканиваю, а ты пока придумай, что там можно изваять. Ты же у нас скульптор прирожденный, не я. Все, давай…

Виталий захлопнул слайдер. Что ж, проект сделать недолго, скульптурные группы он любил. Виссарион изредка даже похваливал эту черту – видеть нечто, что позволяло придавать изваяниям видимость жизни.

Раскрыв ноутбук, он ушел в работу с головой…

Рокот генератора и визг бензопил наполняли воздух. Виталя, Саня и пара сокурсников, соблазнившихся заработком, несмотря на мороз, воевали со льдом. Виталин проект прошел на ура: пузан из отдела благоустройства, пробежав глазами по страницам и задав пару неожиданно заковыристых вопросов, хлопнул по папке с бумагами и изрек:

– Работаем!

И они заработали. Быстро расчертив план на укатанной площадке с красавицей елью в центре, друзья отправились за заготовками для скульптур. Отбирал, конечно же, Виталий. На отборочной площадке стояло много огромных столбов из мутного льда – заготовки для всего города. И он бродил между ними, прислушиваясь к себе и своим ощущениям. Даже отдавая себе отчет, что скульптуры будут стоять лишь до первой серьезной оттепели, он не мог изменить будущим творениям. Да и Виссарион, вредный старикан, найдет все изъяны. И тогда отбиться от справедливых попреков будет невозможно.

Чем был обусловлен выбор, он и сам не знал, просто – «нужные» колонны словно высвечивались для него ярким светом, вот и все. Погрузив отобранное, они вернулись на площадку. Пока их не было, рабочие соорудили основания для всех башен, которые будут сложены из ледяных кирпичей, что привезли сразу утром. Между башнями вырастут и стены.

А они занялись скульптурами, каждый своей. Точнее – каждому вышло по две. Виталий решил не мудрить и остановился на классической паре Деда Мороза со Снегуркой, правда, дав им свиту из фантазийных фигур. Не хотелось прибегать к набившим оскомину дядькам Черноморам и прочим, кочующим из года в год, фигурам. Работу поделили просто – метнув по кругу шапку, в которой были клочки бумаги с названиями. Ему досталась фигура крылатой воительницы. И, удача или рок – Снегурки. Внучку морозного владыки он решил оставить напоследок, как самую тонкую работу.

Зубья пилы вгрызались в лед весело, сантиметр за сантиметром извлекая из монолита женскую фигурку. А потом и крылья. Мелкие детали и перья он выводил уже резцами, вручную. Рез за резом, скол за колом – и вот она, вырвавшаяся из плена льда дева войны, широко раскинула крылья.

– Молодец, чертяка! Что дано, то дано. Вот, как так? Я такой же пилой орудую и резцами. Но – у меня баба с веслом, а у тебя – дама! – Сашка приплясывал на морозе, перекидывая из руки в руку стаканчик с горячим глинтвейном. Его прислала в термосе сердобольная тетка. Напиток замечательно согревал и оказался очень кстати.

– Да и твоя ничего, «баба»… – хохотнул Виталя, хлопнув друга по плечу. – Краса, а не баба. Ну, да – как скажешь, будем её бабой звать. По мне, так русалка очень даже замечательная вышла. Ну, всё. За работу. Пацанам там подскажи, они притормозили. А я за Снегурку. Сам сделаю. Виссарион удавится, я тебе обещаю.

Предстояла тонкая работа. Та, которую он представит хоть и вредному, но любимому преподавателю. И всему городу. А самое главное – себе. Ведь Снегурку он любил с детства. Рассказанная бабушкой, сказка ошеломила. А щемящее чувство боли в конце сказки запомнилось надолго, засев занозой глубоко внутри. Он отверг такой конец, решив, что Снегурочка просто ушла в другой мир. И Она изредка приходила во снах, напевая легкую песню, похожую на шелест снежинок. Виталий помнил каждый сон.

– Что ж, уберем всё лишнее… – прошептал он, дернув стартер.

И тут накатило. Ушел рев пилы, стук топоров и шарканье резцов – была лишь музыка, льющаяся из ниоткуда. Руки сами делали работу, следуя неведомым линиям. Эйфория в работе на него накатывала редко, но если уж пришла – то была поистине подарком. В этом состоянии творились чудеса, он знал. И постепенно из глыбы льда появилась она – снежная дева, желающая вырваться к солнечному свету. Он передохнул минутку, но работа звала.

Снова накатило. Музыка вдруг стала нашептывать что-то, или это уже была не музыка, а слова неведомо кого, отвлекающие от работы. И вдруг Виталий понял, что это на самом деле слова.

– Не делай, не делай… не давай Ей жизни… – шептал голос, – не давай. Ей не место здесь, нет… Зачем ты это делаешь? Скажи – зачем? Остановись, пока не поздно. Это не её мир, оставь…

Голос затягивал. Усыпляя на ходу, сковывая руки ватными браслетами и надавливая на веки. Виталий остановился, сбросив наваждение. В голове гудело, как от долгого слушания тяжелого рока. По плечу хлопнули, и он несколько пришел в себя.

– Виталь, ты чего? Ау, братишка, ты здесь? – Саня заглядывал прямо в глаза, и был явно испуган.

– Здесь, а что?

– Да тебя унесло куда-то, как зомби работал. Я тебя звал, но шиш с два – режешь себе и режешь. Бензин в пиле уже кончился, так ты резцами начал махать. Да так, что мне жутко стало. И так часов несколько без передыха. Пацаны на обед сбежали, а ты все машешь…

Виталя оглянулся и обмер. Позади него стояла практически законченная фигура Снегурочки. Не полуфабрикат крылатой девы, срубленный с утра, а полноценная скульптура. Выточенная изо льда дева, в которой, как и в валькирии, угадывалось стремление вырваться, но её держало нечто, мешая сделать последний шаг. И вглядевшись в черты лица, Виталий увидел ту, что приходила во снах.

– Че-е-е-рт. Вот это я… – горло перехватило.

В глазах Снегурки ему вдруг почудился отблеск живого взгляда, наполненного мольбой. Словно внутри ледяной девы была живая. Та, которой не давали выйти наружу страшные голоса, лишающие воли. Он сморгнул, чертыхнувшись еще раз, и чувство ушло.

– Виссарион задохнется, – Саня заговорил, почему-то, вполголоса, – Это чудесно, Вит. Черт, да это гениально. Но работать, словно в тебе тысяча чертей – нельзя. Виталь, она же почти живая.

– Да. Почти. Но – не живая, видишь же. – Виталя вдруг почувствовал, что на сегодня всё – он не сможет сделать и пары штрихов. Саня даже не стал спорить, когда друг собрался домой.

Дома Виталий смог лишь переодеться, душ и ужин стали очень далекими. Сон накатил свинцовым дождем.

А во сне ждала она, живая. Снегурка что-то просила… И Виталий бежал к такой, как казалось, близкой деве  – но до нее было далеко, очень далеко. Стремясь успеть, достать, услышать… но что-то не пускало, какая-то преграда, упругая и непреклонная. И чем больше давил – тем больше увязал. В конце концов, он замер в порыве, точно так же, как Снегурочка замерла там, в скульптуре. И только тогда услышал…

На улице царили ночь и метель, от дневного спокойствия не осталось и следа. Виталий пробивался сквозь пелену снега, шаг за шагом. Ночные фонари мало спасали в слепящей снежной каше. Вот и площадка. Инструменты остались дома. Проснувшись, он быстро собрался и побежал, несмотря на ночь и метель. Уже зная: чтобы оживить деву, нужно совсем малое – его истинное тепло.

Сняв перчатки, Виталий ладонями разглаживал мелкие сколы от резцов и зубьев пилы. Пальцы быстро замерзали, но он отогревал их. И снова сметал царапину за царапиной, оставляя гладь плоти. Уже почти совсем живой. Оставалось лишь лицо. Он замер на мгновение, не решаясь прикоснуться к любимым с детства чертам. А потом несмело придвинулся, и теплым дыханием согрел глаза, щеки, нежный подбородок, тонкие крылья носа. Вот и решающий миг. Мысленно воззвав к небесам, молодой скульптор приник к ледяным губам, даря не только тепло, но и жар своей души…

***

Дело по факту пропажи Виталия сдано в архив и ждет новых фактов. А материал об исчезнувшей ледяной скульптуре так и не стал достоянием милицейских сводок. Никто и не подумал о взаимосвязи этих происшествий.

Некоторые рассказывают, что замечали на улице поразительно красивую пару – пропавшего парня и девушку с русой косой. Но это всего лишь болтовня, мало ли, что померещится сквозь промороженное узорами стекло в рождественский вечер

Впрочем, я, кажется, тоже видел их.