Текст книги "Человек без пальто"

Тайны неба

 
Тайны неба потому стыдливы,
Что, к иным привадясь чудесам,
Вряд ли мы вернулись бы в заливы,
Где свежо и зябко парусам.
 
 
Позабыли б солнечные рощи,
Жаркое снование стрекоз,
Отвернувшись ото всех, кто проще,
Натуральней, искренней, всерьёз.
 
 
Нам затем предсказан и обещан
Изначально лучший, светлый мир,
Чтобы мы земных любили женщин
И грустили около могил.
 
 
Чтоб своё обхаживали поле
И холмы в халатах чайных роз,
Не отрёкшись от сердечной боли,
От живых и милостивых слёз.
 
 
Чтоб не погнушались коркой хлеба,
Не чурались скудных дел своих…
Впрочем, попривыкнув к тайнам неба,
Мы бы отвернулись и от них.
 

На кону – планета

 
Постелив скатёрку под горой,
Ставя на кон звёзды и планету,
Развлекались карточной игрой
В «Дурака», поскольку умных нету.
 
 
Только я, да кореша мои,
У которых ни чинов, ни званий;
Есть и горемыка – без семьи,
Есть и полумёртвый – без желаний.
 
 
Утречком проснулись на росе,
В утлых пиджачках подмёрзнув малость.
Глядь, а звёзд на небе не осталось,
Подчистую проиграли все.
 
 
Свалка. Стаи галок. Тишина.
Да огарок тусклого рассвета.
На кону последнее – планета…
Сыгранём, когда кому нужна?
 

Человеческая грань

«Я жил до времени и был вне бытия…»

 
Я жил до времени и был вне бытия,
И плоть моя тогда была бесплотна,
Как Боттичелли дивные полотна,
Я был огнём – предтечею огня
И замыслом, лишённым очертаний,
И помыслом, чья воля впереди,
Желал, ещё не ведая желаний,
И шёл, ещё не ведая пути.
 

Имя – человек

 
Живу и всему удивляюсь,
В проходке дневных новостей
Обрушил за ярусом ярус,
А сам и Петрушки простей.
 
 
Ни маской, ни кремом не холю
Улыбок сияющих блажь,
Покуда с лица шелухою
Слетают апломб и кураж.
 
 
Подчас прозябаю в простое,
И снова мечтою томим…
Да, имя, конечно, простое;
Однако намаешься с ним.
 

Первая любовь

 
Каждый – судьбы своей поводырь
И пайщик единственной доли своей.
Но я в горстях приношу воды,
Но я говорю тебе: «Хочешь – пей!»
 
 
И отдаю тебе пот и кровь,
И скудной пищей делюсь с тобой,
И привожу под убогий кров,
Прельстив, дикарку, своей судьбой.
 
 
Нашёл пещеру среди болот.
Сложил очаг. Изобрёл весло.
Косматой шкурой завесил вход
И рядом лёг, и тебе тепло.
 
 
И в новолуние близких лбов,
В сплетенье рук и дрожанье век
Ещё не ведаю про любовь,
Ещё не мыслю, что человек.
 

Парящее

 
Велика, не велика –
В жизнь сумеем погрузиться,
Как в морской залив – река,
А в бараний бок – волчица.
 
 
Есть опять-таки резон
И для мёда, и для хлеба,
Чтоб, на грешной взяв разгон,
Махануть в святое небо.
 
 
От костров, слезящих взор,
От любовного дыханья
От расплёсканных озёр
В изумрудных чашах камня.
 
 
Воспарив, суди-решай:
Стоит ли какая птица,
Чтобы для пролёта стай
Облаку посторониться?
 

Жить между сциллой и харибдой

 
Не плакать о мечте убитой,
Не выть: «Беда!»
Жить между Сциллой и Харибдой
Во всём, всегда.
 
 
Вот-вот сойдутся и прихлопнут,
Сотрут вот-вот,
Как, скажем, Азия – с Европой,
С причалом – борт.
 
 
Как за столом в бильярдном споре,
Шары и кий,
Как между берегом и морем,
Промеж стихий.
 
 
В грозу ночную быть покровом,
Теплом обнять
И вымостить трясину словом,
Скале под стать.
 
 
Явиться паузой, пробелом,
Как бы межой,
Речных систем водоразделом,
Души – с душой.
 
 
Среди вражды: плебей – патриций,
Иголка – нить,
Всему и всем служить границей
И всех сплотить!
 

«Чтобы мы не привыкали…»

 
Чтобы мы не привыкали
Ни к печали, ни к добру,
Всякий день иные дали
Распахнуться поутру.
Чтобы нам не надоело
Топать за реку, за дол,
Всякий час – иное дело
А в любви – иной задор.
Та – умнее, эта – слаще,
Там – надрыв, а тут – гроза…
И на жизнь весь век таращим
Изумлённые глаза.
 

«Сердечко – хрупкая игрушка…»

 
Сердечко – хрупкая игрушка,
Чьи откровенья под замком,
По сути – сейф, по форме – груша
С артериальным черенком.
 
 
Ах, не разбейте, не разлейте,
Не расплещите сердце вы;
Пусть музицирует на флейте,
Пускай рыдает о любви.
 
 
И что за милые секреты
Оно скрывает и хранит
От вашей наглой сигареты,
От наших ласковых обид.
 
 
Понравилось? В карман засуньте!
Воришек много разных тут…
Тайник – по сокровенной сути,
По форме – нежный, сладкий фрукт.
 

«Люди спокойны, хоть им предстоит…»

 
Люди спокойны, хоть им предстоит,
Но для расстройства не видят причины
Женщины частью, а частью мужчины;
Глупо – бояться, печалиться – стыд.
 
 
Люди ещё почудят, поживут,
Много различных веселий измыслят,
Много блаженных кусочков из мисок
Выудят ложкой, как водится тут.
 
 
И диссертаций напишут пуды,
И сочинят роковые поэмы;
Спрашивать будут: и кто мы, и где мы? –
И карасями заселят пруды.
 
 
А, наигравшись, когда-то уйдут
Без оглушительных внешних эффектов,
Кто? – не рассмотришь, безликие – некто:
Всем уготован известный маршрут.
 
 
Но среди них затесались одни:
Нет бы века изумлять клоунадой –
Ладят, как песню, немногие дни,
Выверив совестью, выстрадав правдой!
 

Всего-то шаг…

 
Лишь бы чувства пенились,
Остальное – шлак;
То любовь, то ненависть,
Между ними – шаг.
 
 
Упрекать – не в праве нас.
Личное, своё:
И разврат, и праведность,
Честность и враньё.
 
 
Ложь? Опять же – тут она!
Истины? – тома!
Всё в нас перепутано:
Горний свет и тьма.
 
 
Но из осторожности
Маскируем суть,
Чистеньким до подлости –
Лишь словцо шепнуть.
 
 
Дремлем по убогости,
Отклонили прядь,
Скромникам до гордости –
Лишь глаза поднять.
 
 
Хоть и надо в клуб идти,
Укрощаем прыть:
Умникам, до глупости –
Только рот раскрыть.
 
 
В миндале от благости,
Сахаримся столь:
Добреньким до ярости –
Лишь задень мозоль!
 

«Душа человека ранима…»

 
Душа человека ранима,
А мы неуклюжи в словах:
Хотим приободрить, но – мимо;
Хотим успокоить, но – страх.
Заклеить бы клейкою лентой
Лукавые скользкие рты,
Источник и ругани этой,
И гнусной взахлёб клеветы.
Отставка блудливому звуку,
Замкните безмолвием грудь,
Чтоб молча спасения руку
Тому, кто слабей, протянуть.
 

«Прищур, хохочущая бровь…»

 
Прищур, хохочущая бровь
И шляпка с ярко-красной нитью…
Но чем определить любовь
Как не готовностью к соитью?
 
 
Когда глаза уже горят
Неодолимостью желанья
И выполнен тройной обряд
Надежды, веры и страданья.
 
 
Сошлись! Ликуют!.. А потом –
Изъян в химическом составе:
Она ли повела хвостом,
Её ли он, смеясь, оставил?
 
 
Всё – крахом, наперекосяк.
В полёте – борщ! Лютует швабра…
А что – любовь?.. Любовь – пустяк,
Пустяк вселенского масштаба!
 

«В спазмах ночи, в бестолочи дней…»

 
В спазмах ночи, в бестолочи дней,
В лихоимстве деловой текучки
Муравейник наш куда сложней,
Чем лесных трудяг живые кучки.
 
 
Так нас много, что нехватка мест,
Этак много, что затменье взору;
И, взвалив на плечи личный крест,
Подвязали пуп и тащим в гору.
 

«И в эпоху Разина…»

 
И в эпоху Разина
Выживать изволь;
Время – пытка разума,
Время – грусть и боль.
 
 
Прорастили зёрнышко,
Бросили в степи,
Время – наша долюшка:
Взращивай, терпи.
 
 
Что гремело тучею,
Выпито до дна,
Время – пропасть жгучая,
Смерти глубина,
 
 
Та, куда мы брошены
Мерзостным грехом,
Время – склеп горошины,
Загнутый стручком.
 
 
Время – войны с нечестью,
Где лютует бес…
А спасёмся вечностью
Ласковых небес.
 

«Как непросто рождаться тут…»

 
Как непросто рождаться тут,
Но под небом, долбящим крышу,
Люди – мужественны – живут,
Упираются рогом, дышат.
Будней горестных силачи,
Бед и напастей многоборцы,
И на каждого свет свечи
Из небесной молельни льётся.
Только стоит глаза поднять
И в кромешную тьму вглядеться,
На разбитое, в ранах сердце
Божья спустится благодать.
И такая наступит тишь
После грохота и горенья,
Что и век свой благословишь,
И Создателя, и творенье.
 

Люди-герои

 
Люди, вы – герои, вы – живёте,
Мучаясь, толкаясь, мельтеша,
Между тем как на щемящей ноте
Замирает всякий миг душа.
Между тем как выплакано сердце
На могилы, дорогие вам,
И не скрыться никуда, не деться
От печали чёрных телеграмм.
Под прицелом бешеных орудий
Топаете в даль по целине…
И не знаю – чем помочь вам, люди?
И не клянчу – помогите мне.
 

Слава

 
На признанье право,
Право на успех –
Умножает слава
Одного на всех,
Чтоб в едином духе,
Разом одолеть
Беды, нескладухи,
Чью-то боль и смерть,
Чтоб в едином теле
Правда собралась…
А бесславье делит,
Рвёт на части нас.
 

«Мне вас очень жалко, люди…»

 
Мне вас очень жалко, люди.
Грустно видеть ваше поле,
Ваше поле, ваши боли
И закатный блик на блюде.
Мне вас очень, очень жалко.
Я и сам земли поскрёбыш,
И по мне плясала палка,
Чья-то монтировка то бишь.
Я и сам не слишком весел,
Я и сам стерёг удачу,
Дожидаясь лучших песен,
А теперь молчу и плачу.
 

«А слёзы – не беда, спасенье…»

 
А слёзы – не беда, спасенье
Тому, чья нестерпима боль…
Бредём по миру, горе сея,
Творя убийства и разбой.
 
 
Жестокосердны и преступны,
Обезображен злобой лик,
А за спиною – трупы, трупы,
А под ногами – стон и крик.
 
 
Неисправимые уроды,
Людьми не быть, не зваться нам;
От нашей призрачной свободы
Пожар гудит по сторонам.
 
 
Но почему так робко прячу
Слезы непрошеной побег
И, отвернувшись, плачу, плачу?..
Должно быть, тоже – человек…
 

Слово не упразднится!

 
Слово не упразднится!
В мудрую синеву
Вырвется, словно птица,
Вечное посему.
Если пером суровым
И овладела дрожь,
Слово пребудет словом,
Как не бесчинствуй ложь.
Слово – первооснова
Мысли и мятежа,
Чтобы победу снова
Громкую одержал,
Чтобы не усомниться
В истине и любви…
Но улетела птица,
И онемели вы.
 

Северяне

 
Из одиночества бы выбраться,
Да не умею жить с людьми,
А там – прибой и белорыбица,
Сеть распускай, опять плети.
 
 
Народ лихой, народ отчаянный,
Разгульный, ветреный народ.
Не полюбились? Так отчаливай!
А любы? Так ещё нальёт!
 
 
Там девки – бойкие, фартовые,
Там бабы с форсом – хоть куда,
А здесь треплись с худыми вдовами,
Прогуливайся у пруда.
 
 
Здесь и слова, и лица постные,
И петли падают с крючка,
Ни стати в женщинах, ни поступи,
Ни рыжего с огнём зрачка.
 
 
Ну а в мужчинах нет суровости,
Такой, что вмажь и без башки,
А если говорить по совести,
Совсем-таки не мужики.
 
 
Унылые, в брючатах сереньких,
Толпятся позади ларька,
Под мышкой – сумки, в сумках – веники,
А в кружках – пены облака.
 
 
Занудные, неинтересные,
Ладошкой вытирают пот…
А там – с насмешкой, с дракой, с песнями –
Живой отчаянный народ!
 

Лоток надежды

 
На прииск прибыли,
На знатный промысел,
Где лишь о прибыли
У граждан помысел.
 
 
Где самородками,
В ручье намытыми,
Расчёт с молодками,
Делёж с бандитами.
 
 
Живёшь – не паришься,
Не плющишь долото,
Встряхнул и пялишься –
Блеснёт ли золото?
 
 
Струёй утешною
Пустое смоется,
И вновь надеждою
Лоток наполнится.
 

«Люди – мука моя, наслажденье и жалость…»

 
Люди – мука моя, наслажденье и жалость.
Вот опять, сострадая собратьям своим,
Распахнулось усталое сердце и сжалось,
И опять распахнулось… И каждый – любим!
И в ладонях ладошки озябшие грея,
Запрещая без удержу литься слезам,
Я бы их научил быть умней и добрее,
Если стал бы добрей и разумнее сам.
 

Прощание

 
Рождество! А лишь вчера – Сочельник?
Праздников привычных карусель.
К озеру прогулки и на пчельник,
На веранде клюквенный кисель.
 
 
За зимою – лето, за зимою – лето,
В межсезонье на юга махнём…
Как рулон бумаги туалетной,
Убывает время день за днём.
 
 
Час за часом время убиваем,
Убиваем время день за днём.
В полном самом смысле убываем,
А иначе чтобы – не могём.
 
 
Вот и жизнь прошла, неповторима –
С яростью и нежностью в крови.
От кострищ осенних запах дыма,
Голоса прощанья и любви.
 
 
Всё быстрей, быстрей, быстрей мельканье.
Как осталось мало, мало как…
Плеск воды, узор речного камня,
Ног босых неторопливый шаг.
 

И расходимся, как умираем

 
Не причуда, увы, и не шалость,
И не близость привязчивой тьмы,
Но опять с каждым встречным прощаюсь –
Вряд ли снова увидимся мы?
 
 
Так огромен, велик этот город,
Так запутаны наши пути,
Что ни жажда, ни скука, ни голод
Нас не смогут обратно свести.
 
 
Новый век вырастает за краем,
Наметает людей, что пурга,
И расходимся, как умираем –
Лишь для встречных, для встречных пока.
 
 
Это – первый намёк, что не вечны,
Первый проблеск сиятельной тьмы,
Но, как только окончатся встречи,
Будет нам – завершимся и мы…
 

«С возрастом люди теряют свою непохожесть…»

 
С возрастом люди теряют свою непохожесть,
Происхождение, статус, привычки и пол,
Даже профессию и пигментацию кожи.
Возраст потребует грозно – верни, что нашёл.
 
 
С возрастом ближе к земле мы, а значит, и к небу,
С возрастом тише, спокойней становимся мы,
Чтобы исчезнуть, рассыпаться всем на потребу
Ради всеобщей, безликой, сиятельной тьмы.
 

Старость

 
Как скульптурно-рельефны лица:
Этот – с носом, а тот – с губой…
Старость – время определиться,
Обособиться, стать собой,
Чтоб не лично, так в некрологе,
Арлекину и травести
Неисполненного итоги
По-бухгалтерски подвести.
Мужика отличить от бабы,
От горшка – с чертовнёй ухват,
Разобраться в простом хотя бы:
В Рай стучаться? Податься в Ад?
Знать: зачем и откуда выбыл,
Приглядеться: попал куда…
Старость – это последний выбор,
Окончательный – навсегда!
 

Беспокоимся о чём?

 
Волосёнки поредели,
И глаза уже мутны
На исходе, на пределе
Черноты и немоты.
Всё, о чём скорбим и тужим,
Что лелеем и храним,
Вдруг покажется ненужным,
Бесполезным и пустым.
Растворяясь в безднах ночи,
Вдруг исчезнет за плечом…
Так о чём теперь хлопочем?
Беспокоимся о чём?
 

«Люди живут в измеренье успеха…»

 
Люди живут в измеренье успеха,
Лезут куда-то, прут напролом;
Ну а иная, духовная, веха
Не ощутима корыстным нутром.
 
 
Люди живут в измеренье удачи,
Тянутся, ловят свой призрачный шанс.
Этой линейкой, никак не иначе,
Встретив, оценят любого из нас.
 
 
Всё что ни есть измеряют вещами –
Не человеком, ни силой любви.
Может быть, совестью так обнищали?
Может, умом оскудели?.. Увы!
 
 
Люди живут в измерении денег,
В деньгах – источник любой кутерьмы:
Этак нахально и страшно их делят
Люди… А, впрочем, не люди, а мы!
 

«У нас прописки постоянной нету…»

 
У нас прописки постоянной нету
Ни у кого. Как ни лечите кашель,
Как ни цепляйтесь за кредит и ренту.
А, впрочем, переезд не слишком страшен.
Могу сказать, что мы привыкли даже
К печальной мысли о своём исходе
Нет, не в соседний город, а подальше,
Как это предусмотрено в природе.
Мы сами – корм, хоть и блюдём диету,
И аппетит перемогаем стойко.
У нас прописки постоянной нету
Ни у кого, а временные только.
 

Иное время

 
Неделями хандрим, скучаем;
Дни тянутся за часом час,
Секунд, увы, не замечаем,
Минуты подгоняют нас.
Живём, почёсывая темя,
Прикнопив к двери календарь,
И грустно сетуем на время:
Мол, по-иному было встарь,
Иной обычай, нравы, лица,
Ну а теперь кураж не тот.
И что-то длится, длится, длится,
Перестаёт, перестаёт…
 

Переезд

 
Что переезд? Обычное явленье!
Скитается, блуждает целый век,
Не зная, где приткнуться, человек,
Чудит за поколеньем поколенье.
 
 
Не получилось там, сорвалось тут.
Людьми обманут. Обделён удачей.
Переизбыток чувств. Едва не плачет.
А между тем нигде его не ждут.
 
 
Везде некстати и не к месту он,
Чужак нелепый, странный, невесёлый.
Отнюдь не прочь податься в новосёлы,
Но ордера заветного лишён.
 
 
Опять же холост: ни детей, ни жинки.
Потерян в старом, грязненьком пальто,
С надеждой смотрит в серое ничто,
В мешок засунув скудные пожитки.
 
 
И снова в путь, пока не надоест,
Пока пьянят и манят встречных лица,
Пока не призовёт, не приключится
Уже последний самый переезд.
 

«В общежитье поездов…»

 
В общежитье поездов,
Отправляющихся в темень,
Начинаем жить с азов,
А кончаем воплем – где мы?
 
 
Перестук эпох, времён;
Беспредельностью влекомы,
Начинаем быть с имён,
А кончаем воплем – кто мы?
 

Ну вот и приехали!

 
Ну вот и приехали!.. Впрочем, опаска,
Что адрес не тот и встречают не те;
И снова дороги привычная тряска,
И ругань в привычной людской тесноте.
 
 
А горы и степи всё мчатся и мчаться,
В дымах паровозных летит небосклон,
И хочется отдыха, хочется счастья,
Чарующих стран, мелодичных имён.
 
 
И вновь остановка. И снова нам рады.
Зовут – выходите!.. Однако же нам
Не по сердцу речь, не по вкусу наряды,
И нет соответствия радужным снам.
 
 
И снова грохочет под нами дорога.
Всё реже стоянки, где нас ещё ждут.
А мы всё разборчивей… Впрочем, недолго
Продлится не слишком весёлый маршрут.
 

На том лишь простом основанье

 
Работа на терпит простоя,
Нужны и сноровка, и прыть,
Но всё это смог бы построить,
Разведать, придумать, открыть
И вырубить в камне, и кистью
На чудном явить полотне,
И норку окуривать лисью,
И вынянчить жемчуг на дне.
 
 
Где не было жизни и нету,
Выращивать умный кристалл,
Украсить садами планету,
Блистательный вылить металл.
Пройти и за грань, и по грани,
В глубины, и в даль, и наверх
Сумел бы на том основанье,
Что я, как и все – человек!
 

«Время – только адрес тленья…»

 
Время – только адрес тленья,
Время – только смерти знак,
Чтоб в года собрать мгновенья,
Как в мешки созревший злак.
Чтоб любилось непритворно
И улыбчиво жилось,
Чтоб рассыпать песен зёрна
Все как есть – за горстью горсть.
А потом почешем темя,
Вспоминая день за днём,
Помолчим и скажем: «Время!..»
Дверь откроем и уйдём.
 

Живём и живём

Я бросил в ночь заветное кольцо…

Александр Блок

 
Живём и живём… Что ж такого?
Жуём и жуём словеса.
И прочит нам счастье подкова,
Прибитая на небесах.
 
 
И счастье случится, конечно,
Иначе расстроимся мы
И с камушком ярким колечко
Швырнём в безначалие тьмы.
 
 
Шутя попрощаемся с веком,
Привет и сочувствие вам…
Как белка уходит по веткам,
Уйдём по ненужным словам.
 

«Как бы нам ни шуметь на закате…»

 
Как бы нам ни шуметь на закате
И бокалы, звеня, ни сдвигать,
Но в мучительном слове «прощайте»
Неземных откровений печать.
 
 
Оттого и толпимся несмело,
Ни гадалкам не веря, ни снам,
Ибо даль, что не знает предела,
Холодна и бесчувственна к нам.
 
 
Приневолены ласковым игом,
К дому, саду, ветле у пруда,
Год за годом, увы, миг за мигом
Отпускаем, считай, в никуда.
 
 
И хотя, на ветру цепенея,
Жадным пиром грозит вороньё,
Тем дороже нам жизнь и ценнее,
Что когда-то лишимся её.
 

«Когда уставший старый человек…»

 
Когда уставший старый человек
Уходит от печали и страданий,
Его проводят притчей стародавней:
– Отмучался! –
И тяжесть дряблых век.
А в прошлом – списки горестей и бед,
И перечень утрат, потерь, лишений;
Несчастный выбыл из числа мишеней,
Из муки зим и сутолоки лет.
 
 
Ну а того, кто молод и красив,
Кто наслаждался прелестями жизни,
Чьи годы прихотливы и капризны,
Проводит солнце сквозь лесной массив,
С прощальной лаской поцелует в лоб.
А люди, разодевшись в дёготь, сажу:
– Не догулял, соколик! –
Тихо скажут.
Полюбовавшись, заколотят гроб.
 
 
А тем, кто были счастливы вполне,
Кто воспитали и детей, и внуков,
Едва ли быть оплаканным без лука,
Они прошли свой путь не по стерне.
Их чаша и роскошна, и полна,
Когда, отнюдь не разрывая жилы,
Они своё законное прожили
И налитое выпили до дна.
 
 
Когда и к нам придёт успокоенье,
Отдохновенья вожделенный час,
Услышим хоры ангельского пенья
Блаженно привечающие нас.
 
 
И мягко отойдём за грань событий,
За круг уже не новых новостей,
Чтоб сердцем, просветлённым, позабыть их
Для горних откровений и вестей.
 

Поминальная кадриль

 
От седова и до тедова –
Граница житейских бед.
Ушёл человек. И нет его.
Истаял. В помине нет.
 
 
Кошмарно неузнаваем,
С испариною на лбу
Уплыл за потешным раем
В грошовом своём гробу.
 
 
Умчал за чужой мечтою
В пропахшую дымом высь
И мыкаться сиротою
Оставил шальную мысль.
 
 
А помнится: красный обруч,
На бёдра надев, крутил,
Когда в золотую полночь
Сходился парад светил.
 
 
А как танцевал!.. И славе
Так лихо не выйти в круг.
Как звонко ботинки ставил –
С носочка да на каблук!
 
 
А как разводил руками,
На цыпочках шёл дугой
И сыпал, чудак, хлопками
По брюкам и под ногой.
 
 
Курчавее нежной пряжи
Вился жениховский чуб…
Теперь уже так не спляшет,
И выброшен хула-хуп.
 

Отвечайте! Говорите…

 
Где ваши милые жёны? Вдовцы, отвечайте!
Вдовы, где добрые ваши мужья? Говорите!
Пусто в пивной, и на плёсе, и в Доме Печати,
И за рекою в махновском расстрелянном жите.
 
 
Нет на базаре, в рядах. И на тайной вечери
Бархатный голос румяной хозяйки не слышен.
Может быть, выбралась в сад, где луна и качели,
Где кровоточит заря обаянием вишни.
 
 
Парами вышли. Однако не каждый дотянет:
Кто-то окажется мягче, наивней, слабее.
Ясное дело, уступит мулатке датчанин –
Этак решила безглазых червей ассамблея.
 
 
Можно и случай винить в непотребном несчастье,
Можно валить на судьбу: дескать, порваны нити.
Только уже не отстану от вас:
– Отвечайте! –
Только уже не устану просить:
– Говорите!
 

Океан смерти

 
Корабельных кладбищ ветхость.
После бури покаян,
Изумрудную поверхность
Чуть колышет океан.
Пожелтелой узкой колбой
Глубину придонных тайн
Зачерпни поди, достань,
А измерить и не пробуй.
 
 
Данте, Гегель, Эйзенштейн,
Микеланджело, Коперник –
Все, чей подвиг совершен,
И кому я – не соперник,
Исподволь теснят живых,
Океан всё глубже, больше,
Всё мощней шедевры их.
Ну а нынешние – тощи:
 
 
Лепят скуку, травят бред,
Сцена – в ранге извращений,
Не без хитрых ухищрений
Сводят живопись на нет.
Струны рвёт, не зная страха,
Лабухов хмельная рать,
Лишь бы Скрябина и Баха
Как-нибудь переорать,
 
 
Вся наружу – при народе,
Апатичная волна,
Мусор выплеснув, отходит.
От ночного валуна.
Ну а тем, не из оравы,
Кто маячил впереди,
Ждать недолго – миг один,
И добавят мёртвым славы.
 

Люди, вы просто чудо!

 
Кто бы ты званьем не был,
Ясно, что не дурак;
Ум устремлялся в небо,
Мысль пробивала мрак.
 
 
Всякой добившись цели,
Не убоявшись мглы,
Люди, вы всё сумели,
Люди, вы всё смогли.
 
 
Дивных побед – витрина,
Выдумок – пантеон,
И расплодил нейтрино
Ядерный «патефон».
 
 
Да не скуёт остуда
Ваших тугих сердец;
Люди, вы – просто чудо,
Бога живой венец!