Текст книги "Белый плотник"

Е. Б. Глушаков
Белый плотник

© Глушаков Е.Б., 2024

© Издательство «ФЛИНТА», 2024

* * *

Грани света

 
Всё начиналось издали. С намёка.
Сперва – лишь слух о Боге – небыль, миф:
Всё было Бог – и чем трава намокла,
И чем терзал сухую падаль гриф.
 
 
Бог чудился и в идолах, и в страхах,
Казался и ужасен, и жесток,
В прах уходил и возникал из праха,
И средоточьем зла казался Бог.
 
 
В умах незрелых без конца дробился
На множество стихий, обрядов, тел:
Бог ручейка, бог солнечного диска,
Бог – землепашец, кормчий, винодел.
 
 
И лишь в накате миропониманья,
В одно собравшем тысячи причин,
Бог посетил разумное сознанье
Как Царь всего, над всеми Господин.
 
 
И властвовал не грубо, не предметно,
Но потаённым Духа естеством.
История и жизнь – все грани света –
На Нём сошлись и растворились в Нём.
 
 
И Он уже не прочил наказанье,
Грозя уничтожением всего,
Но о спасенье даровал познанье,
На крест подвигнув Сына Своего.
 
 
И людям, как всегда: тугим – на ухо,
На сердце – гордым, на глаза – слепым,
Послал в поводыри Святого Духа,
Чтоб узкий путь Любви открылся им.
 

Юная грань

Ледоход

 
Закаты – словно алые заплаты
На голубом весеннем пиджаке.
Не ужиная, прямо из-за парты,
Заслышав ледоход, бежим к реке.
 
 
Учительница увязалась с нами,
Худая, как апрельская сосна.
Живёт без мужа. Синька под глазами.
А здесь, в деревне, каждый год весна.
 
 
Мы с хохотом гоняемся по льдинам,
Летим на теневой упор моста.
Учительница, в платье очень длинном,
Слепящим снегом балует уста.
 
 
Недаром все зовут её невестой!
Вот и сейчас, крамольно весела,
Стоит и машет над рекой небесной
Обломком почерневшего весла.
 
 
Смеётся, большеротая, и машет,
И, вскинув руки выше каланчи,
Одна кукует на пустынном пляже
И ловит золотистые лучи.
 
 
Нахальный ветер тянется к подолу.
И лезет обниматься старый вяз…
Учительница, вот окончим школу –
Мы целым классом женимся на вас!
 

С откоса сбегает лето

 
И осами, и шмелями
Жужжит горячо трава,
Покуда не расселяли,
Покуда у них – права.
 
 
А солнце – на переплавке
И жжётся под стать горшку,
И рыжие томагавки
Способны снести башку.
 
 
Любым ветерком раздето,
Одето цветком любым,
С откоса сбегает лето
В сиреневый росный дым.
 
 
И шляется по задворкам,
Где старые фонари,
Где воет собака волком
До утренней до зари.
 
 
Но, если ударят ливни
В причаленный к небу плот,
Оно, соскользнув по глине,
Утяток в пруду спугнёт.
 

Подсолнух

 
На жаре среди раздолья сонного,
Где лугам приснился сеновал,
Золотые головы подсолнухов
Пыльными ладонями ломал.
 
 
Расправляя погнутые венчики,
Трогал пальцем жёлтую пчелу.
В сотах круговых чернели семечки,
А не мёд… Гадал я – почему?
 
 
И не молоком доилось облако?
Синий колокольчик не звенел?
Позвоночник трубчатый подсолнуха
Мне служил тогда как самострел.
 
 
Счастью у подсолнуха наученный,
Разрывая сорных трав кольцо,
Не дружил ни с ветром я, ни с тучами,
К солнцу поворачивал лицо.
 

Весёлый мальчишка

 
Разлеталась кисточка на шапке,
Раскидались руки на ходу,
Из-под ног шарахаются шавки…
Это – я по улице иду!
 
 
Даже не иду – скачу вприпрыжку,
Даже не вприпрыжку, а лечу…
Вы встречали озорней мальчишку?
Мне любая шалость по плечу!
 
 
Мне до звёзд и высоко, быть может,
Невелик росточком… Что же, пусть;
Но зато упрям – в ночи погожей
Назови любую – дотянусь!
 
 
Вот как счастлив я и весел вот как,
Что и ветер запросто со мной.
В даль метёт листву моя походка.
Кисточка взлетает за спиной.
 
 
Осень раскрутилась каруселью
Красных лип и жёлтых тополей…
Улыбнитесь моему веселью,
Радости порадуйтесь моей!
 

Закройщица Клава

 
Полночь – закройщица дальних провинций
(Вся-то провинность, что вечно в дожде), –
В сиром пруду за оградой больницы
Белыми нитками шьёт по воде.
Пересыпает малиною травы.
Озеро стелет на низких местах.
Нежный затылок стеснительной Клавы
Ягодой метит в росистых кустах.
Облако вывернет, перелицует,
Ножницы молний на пальцы надев.
Холст до звезды распорола… К лицу ей
Тихий за поздней работой напев.
Всё она шьёт. Молодыми руками
Ладит летящую краем петлю.
Штопает, гладит – помощница маме
Возле кроватки, в которой я сплю.
Веки едва приоткрыв, замечаю
Пальцев по скатерке белой полёт.
Каждым движеньем напомнила чайку –
Так уж легко, без усилия шьёт.
Сумрак на нитку живую сметала.
Окна открыла. Шагнула в закат.
Месяц-лунатик закашлялся ало.
В сером тумане оплавился сад.
Свет затомился на кухоньке… Смолкнул
Свист керогаза. На отдых не прочь,
Полночь во тьме обронила иголку.
А по углам зашушукалась ночь.
 

Звёздные стихи

 
По озёрам сумерки цыганят,
Звёздный табор вытоптал поля.
И луна, как лошадь на аркане,
Задала по сёлам кругаля,
Чтобы на раздолье небосвода,
Пробежавшись и вспотев слегка,
Протыкать красивой умной мордой
Облаков ромашковых стога,
Серебро расплёскивать речное…
К холке прижимаясь что есть сил,
Звёздный Мальчик, скачущий в ночное,
Пятками босыми лошадь бил.
С криком падал смуглолицый воздух.
А деревни, спящие вдали,
Превращались в медленные звёзды
И всплывали к небу от земли.
 

Горячка

 
В детстве, стоит заболеть,
Как выходит из угла
Человек, а может, смерть,
Призрак или просто мгла.
Кукиши погасших люстр
Мечут тени, а не свет.
И кричишь
– Переломлюсь! –
Но губами – звука нет.
Кто-то тёмный и большой
В шкуре сумерек ночных
Нависает над душой,
Караулит каждый чих.
Не булгаковский ли кот,
Разморившийся в тепле,
Чайной ложкой подаёт
Злое снадобье тебе?
Закрывает окна в сад.
Но, едва блеснёт восход,
В угол пятится назад,
Где и быть перестаёт.
 

«Собачий день вильнёт хвостом…»

 
Собачий день вильнёт хвостом,
В утином скрывшись переулке,
Где нежелательны прогулки
Ни в красный праздник, ни постом.
 
 
А мы, веснушками лучась,
В одних трусах с босяцким лоском,
По свежим, прыгающим доскам
Бежим, расплёскиваем грязь.
 
 
И неизвестно, чья вина,
Но весело, по-деревенски
Поверх убогой занавески
Светёлка всякая видна.
 
 
Да что нам прятать, прятать что?
Ведь и живём душой наружу,
И в небо отсылаем душу
Под синий купол шапито.
 
 
И сыграна любая роль,
И сальто делает планета,
Едва от райского билета
Оторван ангелом контроль.
 
 
А мы в нарядной чистоте,
Что далека от модных тряпок
И облачилась в школьный фартук,
Парим на чудной высоте.
 

К яблоне

 
Я твой весенний ученик,
Я заглянул в твои тетради,
Чтоб ради яблок, солнца ради
Нахальный обыск учинить.
 
 
Я полиглот листвы твоей,
Когда тебя ветрами треплет,
И каждого листочка лепет
Расслышал в шорохе ветвей.
 
 
Я – и снаружи, и внутри;
И сердцем чую добрый свет их;
Со мною смело говори
На языке плодов запретных.
 
 
Как называться мне ещё,
Когда тебя всю сдуло набок?..
Любителем сладчайших яблок
До хруста вывихнутых щёк!
 

Поцелуй на чердаке

 
Едва мальчишки робкие ладони
К испуганному платьишку прильнут,
Как стал Вселенной дровяной закут
С оконцем на чердачном небосклоне.
Все игры в папу с мамой вне закона.
Вот почему шныряют крысы тут,
Ну а с щеглом берёзовая крона
И патефон с воскресного балкона
Для взрослых исключительно поют.
А маленьким ещё соблазн неведом,
И первого желанья голос тих.
И поцелуй покажется пределом
Блаженнейшим поползновеньям их.
Но ожиданьем чуда плоть томится,
Таится, как за дождиком туман.
Так штуке не раскроенного ситца
То сарафан, то платьишко приснится;
То платьишко, то снова сарафан.
 

Утро

 
Примерила девичье кружево
К девчоночьим острым плечам.
Ключицы вразлёт по лучам.
И – родинку вдруг обнаружила,
Живых поцелуев родник!
Мгновенному счастью подвержена,
Проглянула девушка, женщина
В девчонке, похожей на крик.
 

Грибной дождь

 
Покуда льёшь себе, покуда
Земля и солнышко в ладу,
С утра чеканится посуда
На шатком столике в саду.
 
 
Сверкают блюда! Пухлых точек
На донцах бронзовых набьёшь,
Пока листва своё бормочет,
И капель розовых галдёж,
 
 
И струй наглёж!.. Так, проскользнувши,
Щекочешь нежным холодком
Девчоночьи в серёжках уши
И за ворот летишь нырком,
 
 
И лапаешь с таким бесстыдством
Под смех мальчишечьей гурьбы,
Что на лужайке с любопытством
На свет повылезли грибы.
 

Лежим на ворохе соломы

 
Как будто даже незнакомы,
Когда, с немецкого свалив,
Лежим на ворохе соломы
И белый хрумкаем налив.
 
 
И звенькает ведро колодца,
И курам подано зерно,
И свет в чердачное оконце
Сквозь пыль проглянул озорно.
 
 
И день горяч, и воздух светел,
И радуюсь привычно я,
Что по двору гоняет ветер
Эскадру мокрого белья.
 
 
И всё так весело, так звонко,
Так молодо и по душе;
Уже не дуется девчонка
И улыбается уже.
 
 
И не пожалуется маме
На одноклассника, отнюдь,
Что осмелевшими руками
Под кофточкою трогал грудь.
 
 
И шмыгает курносый носик,
И к тучкам привязался чих…
А ветер, знай, рубашки носит.
И ладно… Вырос я из них!
 

Уж и Катька

 
Девочки, часто зазнайки.
Помнится сад за прудом,
Сруб, что белел на лужайке,
Детские игры с ужом.
Там, где под солнцем стропила
Босые ноженьки жгут,
Ты, запуская, ловила
Серый улыбчивый жгут.
 
 
Вряд ли года обратимы,
Чтоб за копейку борцы
Стали опять – побратимы,
С милым ужом – близнецы.
Эдак полезешь на печку,
В задний наведавшись дом,
Глядь, устремилась навстречу
Радость с вертлявым хвостом.
 
 
Бросила Катька? И ладно!
Как-нибудь переживём,
Влажную ночь звездопада
Празднуя с грустным ужом.
Ждём от гордячки известий
И по холодной поре
Возле мерцавших созвездий
Дремлем в чердачной норе,
 
 
Смотрим в ночное оконце,
Скинув, к узору узор,
Мягкие гибкие кольца –
Глупых страданий позор.
А на изгибы фигуры,
На лебединую стать
С душной сенной верхотуры
Мне и ужу наплевать!
 

«Вопросы – а не трёп досужий…»

 
Вопросы – а не трёп досужий,
Не пошлый стёб, не болтовня:
«Зачем живу? Кому я нужен?
В чём предназначенность моя?»
 
 
Бреду над озером по тропке.
По склону вверх знакомый вид
И дождь на бельевой верёвке
Забытой кофтой шевелит.
 
 
На кровле взгромоздился аист
Как на беременность прогноз.
Грибы ещё не начинались,
А ягоды сошли, небось.
 
 
Лопух, надколотая ваза,
Хавроньи семенящий бег –
Всё в мире целесообразно,
И даже трутень – человек!
 

«На лесных полянах – сырость…»

 
На лесных полянах – сырость,
На дорогах – мокрота,
Между тем как отгостилась
Голосистая вода.
 
 
И в дубовой царской кроне
Отзвенел июльский зной…
Это – кони! Ливней кони
Прошумели над землёй!
 
 
А на тракте, неумытом,
Уводящем в темень, в глушь,
Где ударит конь копытом,
Заблестят подковы луж.
 

«С листопадом шагая в ногу…»

 
С листопадом шагая в ногу,
На зверьё навевая сны,
Вечер выбрался на дорогу
Из ореховой тишины.
 
 
Грустный ветреник, нежный умник,
Полуночник по существу,
Раздавая дождливый сумрак,
На подошвах принёс листву.
 
 
Не участвуя в тёмном деле,
Без усилия – просто так
Выси медленно вечерели,
Коченели, сгущали мрак.
 
 
Вечер, вечер! Ты – не убийца,
Не пропойца, не хулиган;
Почему же мне утро снится,
Тёплый августовский туман?
 

«Лес опустел, насквозь просвечен жёлтым…»

 
Лес опустел, насквозь просвечен жёлтым,
Едва коснулись заморозки нас.
Сидишь в тепле. Так на подъём тяжёл ты.
Прибавилось в твоей тетрадке клякс.
Отбрось ногою голой одеяло.
Сгреби в охапку заспанного пса.
И – за порог! Не с месяца ли вяло
Свисает гарнец свежего овса?
Пока рубаху ветерком полощет,
Пока снежок играет сам с собой,
К овсу большую морду тянет лошадь,
Срывает шумной влажною губой.
 

«Так хорошо на ласковом рассвете…»

 
Так хорошо на ласковом рассвете,
Пока не знаешь правды про закат
Да и не веришь россказням о смерти,
И с вечностью не бился об заклад.
 
 
Так весело летящие снежинки
Ловить губами и проворством глаз,
Ещё не пребывая в поединке
С любым и каждым, и со всеми враз.
 
 
Недолгая пора смешного детства
В дурацких играх нашего двора,
Когда от счастья никуда не деться,
И мамин крик в окне:
– Домой пора!
 
 
Так хорошо, так весело и звонко!
Снег валит! – шапкой весь перелови…
Уже влюблён. Однако же девчонка
Ещё не знает о твоей любви.
 

Мокрый снег

 
Ты, что стужу января
Опроверг,
Вьёшься в свете фонаря,
Мокрый снег.
 
 
И сопутствуя луне
В меру сил,
И глаза, и уши мне
Залепил.
 
 
Отвергая суетой
Маяту,
Изумляешь красотой
Налету.
 
 
Из воздушных снегирей
И тепла
Башни лепишь и церквей
Купола.
 
 
Стряпчий поля и пурги,
И дорог,
Запекаешь в пироги
Ветерок.
 
 
Ну а хлопья так нежны,
Как во сне…
Белый призрак тишины –
Мокрый снег!
 

«Ком ледяной, будто кошка, свернувшись…»

 
Ком ледяной, будто кошка, свернувшись,
Только не хочет в глаза мне смотреть.
Дремлет, прижала пугливые уши;
К лету растаять – не худшая смерть.
 
 
И подошёл бы, и пнул бы ногою,
Да изо всех из мальчишеских сил.
Но устоял, посочувствовав горю
Тех, кто ледышку из блюдца поил.
 

«Загляжусь!.. От чужих полей…»

 
Загляжусь!.. От чужих полей
Милой родине на потребу
Вьётся клинопись журавлей
По весеннему, в перьях, небу.
 
 
И не длинно, а не прочесть,
Не додумать сквозь расставанья:
В их курлыканье что за весть?
Что за трепетное посланье?
 
 
Даль приветлива, хороша,
За полётом слежу прилежно,
И надеждой полна душа,
И тревогой сквозит надежда.
 

Прачка летних зорь

 
Девица-разумница,
Прачка летних Зорь,
У плетня разуется,
Пробежит босой,
Где трава покладиста,
Следуя косе,
А подарки аиста
В одеяльцах все.
Девица-красавица,
Полюбуйтесь, вот:
К солнышку потянется,
Яблочко сорвёт.
Хруст! – А нет, не сладко нам,
И – долой из рук,
И с надкусом сахарным
Выронит на луг,
В зелень, в травы росные,
Где, светлей слюды,
Милою разбросаны
Узкие следы.
 

Юность

 
На заре – в речную заводь
Заводя плотом,
Научил я солнце плавать,
А нырять – потом.
И удил утрами рыбу
На седой гряде,
С глыбы прыгая на глыбу
В скачущей воде.
Из волны, из пенной тучи
В пляске голышей
Я выхватывал могучих,
С вывертом – лещей,
Солнцебоких, жирных – кряду!
И везло юнцу,
И хвосты весёлых радуг
Били по лицу.
И, спасая равновесье
Неба и воды,
Прогибался разом весь я
На конце уды.
Но, и чувствуя, как бьётся,
Как уходит вкось,
Я не верил, чтобы солнце
С лески сорвалось.
 

Красивая девчонка

 
Тополиные привычки!
Ветер лёгок, зноен, сух;
Пух влетает в электрички,
На коленях тоже – пух.
Тронул руку, тронул щёку
И летит, летит в зарю…
 
 
На красивую девчонку
Я нарочно не смотрю,
Чтобы нос не задирала,
Не кривила сочных губ,
Сходных с веточкой коралла,
Что взрастила моря глубь.
 
 
Не куплюсь и на ужимку:
Вот, капризна и мила,
Чтобы отпустить пушинку,
Плечиками повела.
Только я не замечаю
Ни бровей её, ни глаз,
Что с улыбчивой печалью
Смотрят в окна мимо нас.
Не гляжу на чудный профиль,
На лазурный блеск ресниц…
Ей бы только нашей крови,
Восхищённых наших лиц.
Эх, ни серьги бы, ни чёлку
Ей носить, а паранджу…
 
 
Не гляжу я на девчонку…
Или глаз не отвожу?
 

Нежность

 
Нежность – это потаённое,
Безмятежное, родное,
Это вымолил у клёна я
Чуть прохлады в пору зноя.
Это у ночного озера
Выпросил тебе на радость
Утренней зари молозиво,
Чтоб рассветом умывалась.
Нежность – странное мгновение,
За которым день – в пропаже,
Нежность – до прикосновения
И до сотворенья даже.
И не чувство, а предчувствие,
Сокровенное предгрозье,
Чтоб молва тысячеустая
Не сошлась у изголовья.
Нежность – смутное мерцание
Прежде жеста, раньше слова,
Нежность – это отрицание
Мира грубого и злого.
 

Зачёты

 
Акации нежной просчёты –
Роняет цветы на асфальт…
Серьёзное время – зачёты,
А в окнах распахнутых – альт.
 
 
И лёгок смычок, и неистов,
И юной отвагой хорош,
И, словно по пляшущим искрам,
По нотам, слепящим, идёшь.
 
 
И столько девчат голоногих,
И столько улыбок шальных,
В горячем весеннем прологе,
Где каждый немножко жених.
 
 
Под белой метелью акаций
В одном из тенистых углов
Забыть про часы консультаций
И седеньких профессоров.
 
 
И слышать: «Не надо! Чего ты?..»
И дышащий щёлк на груди.
Зачёты, зачёты, зачёты…
Экзамены все – впереди!
 

«Целоваться с милой где?..»

 
Целоваться с милой где?
Где сойтись под вечер тайно?
Приходи к ночной звезде
На любовное свиданье.
В привокзальном сквере мрак
И трава густа в июле,
Но какой-нибудь чудак
Наш восторг подкараулит.
Можно даже на мосту
У перил, но до рассвета
Грезились бы за версту
Два нескромных силуэта.
В кинозале, в темноте
О щеку щекой тереться
И ладонью слушать сердце?
А стонать, шептаться где?
Где мы сможем без испуга
И впервые, и опять,
И не всем, а друг для друга
Предназначено сиять?
Где сойтись под вечер тайно?
Целоваться с милой где?..
Приходи к ночной звезде
На любовное свиданье.
 

«Давай отгородимся поцелуем…»

 
Давай отгородимся поцелуем
От праздной неулыбчивой толпы
И на скамейке в парке поворкуем…
Ни рук моих, ни губ не торопи.
 
 
Пускай над нами в дымчатой сирени
Из мозаичной врубелевской тьмы
Поют обворожительно сирены.
Нет, не залепим воском уши мы.
 
 
Не побредём над Сожем на закате,
Где лягушачья всхлипывает гать…
Так двух атлетов в поясном захвате
Перед броском уже не разорвать.
 
 
Вот и толпа заметно поредела.
Осядет на траву дневная гарь.
И кто-то с чувством сделанного дела
Погасит электрический фонарь.
 

«Расхудились птичьи гнёзда…»

Наталье Листвиной

 
Расхудились птичьи гнёзда.
Заневестилась сосна.
Стало ветрено и просто,
Просто стала боль ясна.
По тропинке, по низинке,
Где сторонкою кусты,
С бликом солнечным в корзинке,
Что ни день гуляешь ты.
В тёмных замшевых сапожках
До нелепости стройна,
Ты гуляешь, где дорожка,
Где дорожка, где сосна.
На тебя никто не смотрит:
Пусто, холодно в лесу.
Только ветер, ветер с моря
Шевелит в ногах листву.
Только в небо от затона
Золотой струится дым,
И сквозят лучи наклонно
Занавесом световым.
 

«Хронически глупо влюблён…»

 
Хронически глупо влюблён
В девчонок, отменно красивых,
Бродил у заветных окон
Под каждой светёлкой России.
 
 
В надежде нечаянных встреч
Шатался до ночи, до поздней
Без права на музыку плеч,
На муку интрижек и козней.
 
 
Дурацкое счастье моё
Единственно в том заключалось,
Чтоб только увидеть её,
Хоть мельком, хоть самую малость.
 
 
Знаком ли я ей, не знаком,
Одну ли, с подругой ли, с парнем.
Хотя бы, как тень за окном,
Повитую лучиком тайным.
 
 
Увижу, и счастлив! И вновь
Теряюсь в ревнивом вопросе…
И всё это было – любовь
В отличье от бывшего после.
 

Изморось

 
Любить – и проще, и сложней,
Чем быть любимым…
Уйдут ветра с ночных аллей
Осенним дымом,
Закатным всплеском костерка –
Огня мученьем,
И задыханьем катерка
В борьбе с теченьем.
 
 
Забыли ёрзать по земле
Метла и грабли.
Белеют иглы на золе,
И мы озябли.
По лестнице – рука в руке –
Взбежим, как дети.
Но на щелистом чердаке
Опять же – ветер.
 
 
Печурка есть. Но и она
Не растопила
Густую изморось окна,
Белы стропила.
Хлебнули доброго винца,
Заели дыней,
А всё же в инее сердца,
На душах – иней.
 
 
Ещё трясёт в ознобе нас,
Но предков память
Кричит:
– Любите! Это шанс
Ожить, оттаять!.. –
И проступает на окне
Огней картина.
Любить – естественно вполне,
Когда взаимно.
 

Сельская грань

Белый плотник

 
Часовню солнце затопило,
На перекладинах стропил
Запели солнечные пилы;
И, щурясь, белый плотник пил.
 
 
Он заедал зелёным луком
Хмельной ознобистый восход,
Покуда солнце с жарким стуком
Сколачивало небосвод.
 
 
Заголубели небостены,
И от конюшни через сад
Запрыгали смешные тени
Высоконогих жеребят.
 
 
Улыбки синих почтальонов,
И женщин талые глаза,
И во дворе, под стражей клёнов,
Пелёнок мокрых паруса.
 
 
Всё это радостно сияло,
Прельщало тут же, на ходу,
И возникала мысль, что мало
Одной такой весны в году.
 
 
А белый плотник, люто щурясь
На разомлевшие дома,
Стряхнул привычную сутулость
И был от солнца без ума.
 

Бабушка и внук

 
Простенок. Керосинка. Стол. Гитара
Клубникою засыпана в углу…
Мне вечерами бабушка гадала,
По мелкой стёжке торопя иглу.
 
 
Она твердила, шевеля губами
Из-под неяркой осени платка,
Что будто бы в черёмухе у бани,
Когда, сгорев, истлеют облака,
 
 
Когда крапива вырастет забором
И обмелеет полночь, то тогда…
Когда я стану беспредельно добрым
И невозможно сильным, то тогда…
 
 
Прищуривалась бабушка и нитку
Продёргивала, закрутив во рту,
Меж тем как я перебирал клубнику,
Под самый вечер снятую в саду.
 
 
За мельницею лаяла собака.
Травою пахло. Шорохи дождя…
Клубничиною самой-самой сладкой
Представилась мне будущность моя.
Немного обождав:
– Так что же будет? –
Я спрашивал. Но, старая, спала.
Стенал кулик на мельничной запруде.
Сползало рукоделье со стола.
 

Перед жатвой

 
Роща кружится возле дороги,
Там и тут забегая вперёд,
Отставая на склонах пологих,
Привечая закат и восход.
 
 
На колёсах гремучие цепи
Обобьют придорожную рожь.
С отворотами брызг на прицепе
По дождю пролетаем сквозь дождь.
 
 
Обмолотим!.. Сверкнули озёра.
Водокачка привстала… И вновь
Поле в синей черте кругозора,
Лес и ливня косящая бровь.
 
 
Ветровое стекло, словно бубен…
Колеи в перехлёсте с дождём
То в кромешной запрячутся глуби,
То весёлым петляют ручьём.
 
 
В громе чувствую дерзкую силу.
Приближая разбегом зарю,
Мне дорога напела Россию –
Несказанную песню свою!
 

Обещанное августом

 
Подчистую сбылось,
Всё, что почвой дано:
Травы кинулись в рост,
Колос выдал зерно.
 
 
Обновились красой
Озерков берега,
На ветру под косой
Зазвенели луга.
 
 
За тропинкой крутой,
Перепутав следы,
Налились красотой
Голубые сады.
 
 
И в беспамятстве дней
(Не сробей – удержись),
Забурлила вольней
Окаянная жизнь.
 

Пейзаж с паромом

 
Разметавшись, дожди и покосы,
Как усталые женщины спят…
Ветер свеж. Корабельные сосны
Продувными снастями скрипят.
 
 
Тянет песню паром на излуке.
Но с паромщиком я не в ладу,
Закатал над коленями брюки,
Через небо и сосны бреду.
 
 
Отгорел на пустом небосклоне
Золотых одуванчиков жгут.
На закат нагибаются кони,
Морды вытянув, солнце жуют.
 
 
Оглянусь, и подломит теченье,
Зазеваюсь, и смоет с пути…
И вошёл в эту реку зачем я,
Если дважды в неё не войти?
 

«Где-то полем, где-то небом…»

 
Где-то полем, где-то небом
Ехал на грузовике.
Пахло облаком и хлебом.
Конь чубарый пил в реке.
 
 
Закатав повыше брюки,
Босоногий злой пострел,
По зерну раскинув руки,
Вместе с кузовом летел,
 
 
Вместе с облаком кудлатым…
Было это так давно.
Деревянные лопаты
Косо воткнуты в зерно.
 
 
Пыль над белою дорогой,
От берёз рябит в глазах.
Оказалась жизнь недолгой,
Словно летняя гроза,
 
 
Прошумела спелым ливнем,
И, как добрый чуткий сын,
Понял вдруг, что мир покинем,
Чтобы вовсе слиться с ним.