Текст книги "Третий дубль"

– Значит, я могу подумать над кандидатурой того, кого мы пошлем на Гридос по неофициальным каналам раньше основной экспедиции?

– Вряд ли бы вы начали этот разговор, не имея ввиду конкретного человека. Скажите уж лучше, о ком идет речь?

– Мне кажется, это должен быть не профессионал, а никому не известный парень, из тех, что охотно вербуются на новые поселения; он не должен вызывать ни малейшего подозрения у гридских властей. Но никого конкретно я пока не выбрал.

Поторопитесь с этим. Обстановка на Гридосе меняется слишком быстро, а рейсовые корабли идут туда несколько недель.

Глава 3

В это летнее, умытое невесомым июньским дождем утро Роман Гравов проснулся рано и несколько секунд лежал иа своем ложе неподвижно, слушая, как тишина мертвых кварталов города неслышпо плещется в стенах его квартиры.

Совершенно механически закончив сложную систему упражнений, которой начинал каждый свой день вот уже в течение шести лет, он наскоро позавтракал консервированным салатом, проглотил кофейную таблетку, запив ее чашкой родниковой воды, привезенной из национального парка, и вышел на улицу.

Фасады многих зданий потрескались, кое-где ремонтные роботы из городских служб еще пытались справиться с самыми крупными трещинами, но их усилий было явно недостаточно. «Мы не в силах следить за таким огромным городом, нас осталось здесь слишком мало, – подумал Роман. – Люди не хотят жить в этих пластмассовых ящиках вдали от природы и друг от друга». Еще древние установили, что скученность в огромных зданиях разобщает сильнее всего, и и потому люди в конце концов покинули эти гигантские каменные ульи.

После своего слишком легкого завтрака Роман все еще испытывал голод, но держать дома солидный запас консервированных продуктов казалось ему нецелесообразным, пока работали городские пищевые автоматы. Вот и сейчас, проходя мимо знакомого серого ящика, он остановился перед стойкой и привычным жестом нажал кнопку. Автомат недовольно заворчал, но все же выплюнул на металлически отсвечивающую пластмассовую поверхность стойки пакет с экспресс-завтраком. Каждое утро Ромая готовился к тому, что очередного пакета не будет. Во всем квартале работал теперь только этот автомат, и пока что он не подводил его.

Разорвав обертку, Роман оглянулся и не обнаружил урны на привычном месте. Долгое время брошенный им пакет летел по ветру, пока не наткнулся на груду старого мусора в пространстве между ступенями лестницы. Автоматические мусороуборщики не очень-то справлялись со своими обязанностями в этой части города, возможно, их здесь давно уже не было. Роман медленно прошел вдоль бульвара, задумчиво пережевывая едва теплую сосиску и ломоть полусырого хлебца.

«Мы как песчинки на огромном побережье. Ветер разносит нас все дальше и дальше. А старые места, когда-то бывшие нашим домом, постепенно приходят в запустение… Правильно ли это?» – Он не знал и никто не смог однозначно ответить ему на этот трудный вопрос, даже учитель.

Вот и решетка старого сада, в котором Глебов всегда назначал их короткие встречи, Роман любил это место.

Из-за ежедневных прогулок по пустынному городу он отказался от общежития, удобно устроенного в здании комбината, в котором теперь работал. Мастер долго уговаривал его там поселиться, чтобы не тратить так много времени на дорогу. Как будто он тратил его впустую… В конце концов это его право выбирать место жительства. Работа на комбинате была для него всего лишь временным прибежищем, она давала ему возможность жить в столице, давала общественную карточку на право посещения столовых, магазинов и развлекательных учреждений – туда он, правда, почти не ходил, на это не оставалось времени. Откуда мастеру было знать, что именно работа на его драгоценном комбинате, производившем электронную начинку для вездесущих роботов, и была для него, Романа Гравова, пустопорожней тратой драгоценного времени, отнятого у тренировок, от изучения навигационных и космических сводов?..

Он выбрал неверный путь, скажет ему сегодня учитель, дорогу, которая никуда не ведет; он сравнит его со спортсменом, на ногах у которого болтаются пудовые гири, сковывая каждый шаг. Какой смысл бежать с такими гирями? Какой смысл в недосыпании, в суровом ограничении всех своих желаний? Потратить лучшие годы юности на уединенные занятия и размышления… Какой в этом смысл, если ты заранее обречен на поражение?

Сад встретил его хрустом засохших листьев на центральной аллее. Осень еще не скоро, наверно, опять сломался единственный здесь робот-уборщик. В следующий раз надо будет выкроить пять-шесть минут и посмотреть, что с ним стряслось.

В конце березовой аллеи показалась потемневшая от времени, покоробившаяся от дождей и ветров старая скамья. «Скамья для сложных бесед», как в шутку окрестил ее однажды Глебов. Сегодняшняя встреча здесь тоже не обещает быть праздной. Роман сел, прикрыл глаза и прислушался к себе…

Воспоминания о тяжком труде, о незаслуженных обидах, о промелькнувших, как одно мгновение, годах вновь овладели им, и он не стал противиться их приходу… Когда же все началось? Как большинство нормальных детей, еще в школе первой ступени он мечтал стать звездолетчиком. Мечта была расплывчатой, неопределенной. Ему нравились куклы в скафандрах, модели кораблей. Автоматические игрушки планетных вездеходов. Кому из мальчишек они не нравились?.. Однако в четырнадцать лет после окончания школы первой стунени многие поумнели. Специальность звездолетчика становилась все менее престижной. Риск и романтика дальнего поиска постепенно отходили на задний план. Кому интересно водить рейсовые корабли по одному и тому же маршруту, на котором известна каждая остановка, каждый «случайный» астероид? Пилотов кораблей требовалось все меньше, количество членов экипажей неуклонно сокращалось, места людей занимали автоматические устройства, и все труднее становилось поступить в школу второй ступени при космическом институте. Федерации требовались совсем другие специалисты. Но Роман не послушался мудрых советов и провалился на вступительных экзаменах. Это было первым разочарованием. Большинство мальчишек в этой ситуации начинало подыскивать специальность попроще. С ним этого не произошло.

Именно тогда он первый раз всерьез задумался над тем, что, собственно, привлекает его в специальности звездолетчика? Ни форма, ни престиж, ни слава, ни даже возможность самостоятельно управлять кораблем (кстати, уже тогда он прекрасно понимал, что это попросту невозможно). Привлекали чужие неисследованные миры, острова, на которые не ступала нога человека. Звездные острова.

Может быть, причиной всего был маленький астероид, на котором он родился? С детских лет родной мир казался ему кораблем, плывущим среди звезд. Он подал заявление в управление внешних поселений, в шкоду инспекторов. Эта специальность – после кацитанов кораблей дальней разведки – казалась ему заслуживающей наибольшего внимания.

Единственная такая школа находилась в столице Федерации, кому там нужен мальчишка из далекой периферийной колонии? Его родители никогда не бывали на Земле, он сам видел ее лишь в видеофильмах. Вначале над ним добродушно посмеивалисьэ говерили о том, что чудес не бывает, что для поступления в такую престижную школу нужна соответствующая протекция, – на Земле хватает своих мечтателей, без него как-нибудь обойдутся… Но когда с очередной почтой пришло уведомление о том, что его документы приняты к рассмотрению, насмешки почему-то стали лишь злее.

После целой программы специальных тестов и обследований из столицы пришло приглашение принять участие в конкурсных экзаменах. Так он стал абитуриентом. «Рано или поздно абитуриент становится курсантом» – так он думал тогда. Ему пришлось выдержать целый бой с родными. Вначале они наотрез отказались дать согласие на его участие в конкурсе, но Роман умел добиваться своего, и в конце концов рейсовый звездолет унес его к далекой Земле.

Затем была посадка на поясном космодроме. Пересадка на рейсовый челнок Юпитер – Марс – Земля и авария, перечеркнувшая все его мечты и планы… Долгие годы лечения, искалеченная психика, клаустрофобия – диагноз медицинской комиссии, заставивший его навсегда расстаться с мечтой о дальнем космосе.

Домой он так и не вернулся. Жизнь потеряла для него свои яркие краски. Желание бросить якорь, найти себе спутницу жизни, определиться так и не возникло. Не получив определенной специальности, не закончив школу второй ступени, он начал скитаться с планеты на планету. Меняя один освоенный мир за другим, подыскивая случайную, временную работу, соглашаясь иа любые условия… Постепенно он превратился в постоянного пассажира, в парня без образования и без специальности. Три года были безвозвратно потеряны, время для поступлеаия и школу второй ступени упущено, дорога к его заветной мечте, как ему казалось, полностью утрачена. И вот тогда на Фредосе он встретил Глебова. Человека, вновь подарившего ему надежду…

Глебов знал старинную китайскую систему тренировки психики, способную вернуть искалеченному здоровье, закалить его, сделать сильнее. Через четыре года Роман стал прежним здоровяком.

Что-то, впрочем, от болезни осталось. Какие-то смутные видения, сны, обрывки странных воспоминаний или следы былых галлюцинаций? Роман инстинктивно избегал полного медицинского обследования и искал обходные пути, ведущие к цели. Догадывался ли об этом Глебов? Знал ли, что то, чему сам Глебов посвятил всю жизнь, для Романа всего лишь средство? Скорее всего, он надеялся только на время. Постепенно, исподволь в Романе нарастал протест. Он не собирался связывать свою жизнь с планами Глебова, и в конце концов разрыв стал неизбежен. Оба понимали это, хотя еще не родились окончательные слова, да и не было в этом необходимости для двух людей, ощущавших само движение мысли.

…Он услышал шаги учителя за целый квартал. Конечно, не сам звук. Он словно видел со стороны, как учитель в эту минуту проходит мимо автомата с экспресс-завтраком, видит брошенную им обертку и осуждающе покачивает головой.

Глебов выглядел уставшим и сильно постаревшим, хотя с их последней встречи прошло не больше года. Черты его лица обострились, и под тонкой пергаментной кожей проглядывала нездоровая синева. Сколько ему может быть лет? Семьдесят? Сто? Спрашивать старшего о возрасте считалось неприличным. Роман и в этот раз сдержался, не начал разговора. А Глебов словно испытывал его терпение: молчал упорно и смотрел в сторону, как бы не замечая сидящего на конце скамьи Романа. В конце концов тот не выдержал и начал оправдываться. Чувство вины перед учителем за то, что он не выполнил его рекомендаций, не спросил даже совета, а просто известил о своем решении, оказалось сильнее вежливости.

– Я не мог поступить иначе. Понимаешь, это мой последний шанс. Такие экспедиции бывают раз в столетие! Я должен хотя бы попробовать. Может быть, повезет, бывают же случайные, невероятные удачи! Вдруг и мне повезет?

– Что ж, возможно.

– Ты не прав, нельзя больше ждать, больше я так не могу. Ты научил меня многому, дал надежду. Пять лет я ждал и работал, пять долгих бесконечных лет! И вот теперь ты против…

– Разве я что-нибудь сказал? Я вообще сижу молча. Сижу и слушаю твой детский лепет. Я даже не возражаю.

– Разве обязательно возражать? Я же вижу – ты против!

– Какое это, в конце концов, имеет значение, раз ты уже все решил без меня?

– Я должен был хотя бы подать заявление на участие в этом конкурсе! Я узнал о нем с опозданием, и у меня не оставалось времени, чтобы связаться с тобой. Однако никто не мешает тебе запретить мне поединок. Ты мой учитель. До начала соревнований еще двое суток. Ты очень спешил и успел. Чего же ты ждешь? За что меня упрекаешь?

– Я ничего не могу тебе запретить. Особенно теперь. Каждый человек, становясь самостоятельным, сам принимает решения и сам отвечает за их последствия…

Это была ритуальная фраза. Глебов прощался. Отрекался от него, и теперь он оставался один. Совершенно один. Роман почувствовал холодное отчаяние и вместе с тем не свойственное ему раньше упрямство. Если нужно заплатить даже такую цену, он ее заплатит! В конце концов даже учение КЖИ всегда было для него только средством.

Холодный ветер, перепрыгнув через ограду парка, поучался вдоль аллеи, шурша листьями, и, не долетев До скамейки, бессильно бросил людям под ноги пеструю охапку.

Глебов поднялся, повернулся к Роману и внимательно посмотрел на него. Посмотрел так, словно хотел надолго запомнить его черты.

– Я всегда знал, что рано или поздно это случится. Что ты уйдешь к своим звездам. Но я надеялся, это будет не так быстро, и ты, по крайней мере, закончишь курс. У тебя настоящий талант, он встречается слишком редко. Иногда мне даже казалось, что в детстве с тобой кто-то занимался, некоторые реакции оказались чрезмерно развиты. Есть качества, которые не могут быть врожденными, их можно достичь только с помощью специальных тренировок.

– Почему же я ничего не помню об этом?

– После аварии часть твоей памяти оказалась закрытой, психологические реакции, связанные с этой изолированой областью, ненормально болезнзнны. Все это напоминает искусно поставленный гипноблок с хорошей защитой. Проникать в него слишком опасно. Я надеялся, что позже, когда ты до конца овладеешь системой и сможешь полностью контролировать собственную психику, ты сам справишься с этим. Но ты уходишь слишком рано. Я всегда знал, что в конце концов ты уйдешь, и все же надеялся на время. После окончания третьего Цикла должна была измениться вся твоя структура ценностей, само сознание восприятия мира, я надеялся, что тогда ты переменишь решение…

– У меня нет выбора. Следующий конкурс может быть через пять, десять лет. Никто точно не знает, когда представится случай. Мне уже двадцать восемь, возраст стажера не должен превышать тридцати лет, я могу опоздать навсегда.

Они словно говорили на разных языках. Каждый о своем.

– Да, ты уже очень стар, – вместо иронии он услышал в голосе учителя непонятную грусть. – Да ты знаешь, почему я против?

– Нет.

– Это наша последняя встреча, и поэтому я могу сказать тебе все. Решение принято. Ты выбрал свою дорогу, и мои слова не имеют больше никакого значения.

Роман уловил в его голосе еще большую грусть, тоску, превосходящую его собственную, и ничем не сумел помочь; не нашлось нужных слов, только во рту пересохло, да предательски запершило в горле.

– Дело в том, что тебе нельзя больше проигрывать, каждый человек имеет определенный лимит неудач. Свой ты уже исчерпал, еще одно поражение, и ты уже не сможешь подняться, не хватит внутренних резервов для организации нового рывка. Слишком хорошо я тебя изучил. Ты и сейчас рвешься в бой не от хорошей жизни. Каждый человек живет внутри отведенной ему судьбой и его собственной волей клеточки пространства. Клеточка может быть большой или очень маленькой. – Учитель показал пальцами, какой может быть клеточка жизненного пространства и продолжил: – Люди тоже не одинаковы. Одни умещаются в эту клеточку, соизмеряют свои желания с реальным положением вещей. Другие – нет. Ты относишься ко вторым. Им всегда труднее живется. Я никогда не говорил тебе, почему так важно воспитать ученика?

Роман отрицательно покачал головой.

– Лет двести назад, когда открыли энергию КЖИ и впервые были приведены в определенную систему правила овладения этой энергией, делалось много попыток запретить ее или, по крайней мере, поставить под контроль правительства. Но потом оказалось, что людей, способных овладеть этим искусством, меньше одной тысячной процента, и правительство потеряло к нам всякий интерес. При таком ничтожном количестве само собой должно было получиться так, что со временем об энергии КЖИ попросту забудут, и ничего не нужно запрещать – достаточно умалчивать… В общем, эта тактика имела успех, но не полностью, и только благодаря тому, что к формальным правилам и упражнениям со временем прибавились определенные моральные обязанности…

– «Каждый изучивший систему КЖИ обязан в течение своей жизни найти и воспитать ученика», – тихo процитировал Роман.

– Вот именно – «обязан». Но это легко сказать, а где его найдешь, ученика? Если на миллион людей лишь один рождается с врожденной способностью к овладению энергией КЖИ? Да к тому же не подозревает о своих способностях. Мне просто повезло… Второго такого случая не будет, и теперь ты понимаешь, как трудно мне терять тебя.

– Я не собираюсь никуда уходить. Я могу продолжать учение.

– Не можешь. Вернее, не сможешь. Потому что провалишься на этом конкурсе-поединке… Ну-ка, сказки мне основное правило изучающего систему КЖИ?

– «Обучающийся не должен ни в процессе обучения, ни после овладения основными приемами и силами энергии КЖИ использовать их во вред людям или какому бы то ни было живому существу…»

– Это одно из самых старых правил, и относится оно не только к нашей системе. Его открыли еще тибетские мистики, и с тех пор оно присутствовало в большинстве философских систем, так или иначе изучавших космическую энергию. Но из этого правила есть два исключения, о которых я не имел права говорить тебе раньше. Первое из них гласит, что ты можешь использовать приемы системы против живого существа или человека в том случае, если от них исходит непосредственная угроза твоей жизни, но только для ликвидации этой угрозы. И второе: ты можешь использовать все силы системы против тех, кто пользуется ею во вред жизни. Второе правило, насколько я понимаю, имеет чисто протокольное значение. При существующей сложности овладения приемами КЖИ, при ее ничтожной распространенности, да еще учитывая связанный с этим риск, вряд ли тебе придется когда-нибудь встретить такого противника. И тем не менее, прощаясь с тобой, я был обязан сказать это.

– Почему ты оставляешь меня в самый сложный момент моей жизни? Ведь в твоей власти изменить все, ты же знаешь…

– Именно поэтому. У тебя свой путь. Я не имею права вмешиваться. Если сейчас тебя остановить, ты никогда этого мне не простишь. Только сам – через горечь поражения или радость победы – ты найдешь свою дорогу, я не зря воспитал хорошего ученика.

Он встал и пошел по хрустящим листьям, не оглядываясь. Прежде чем Роман понял смысл последней фразы, сказанной учителем на прощание, прежде чем наступило само это прощание, тот уже скрылся за поворотом аллеи, и только ощущение добра и печали осталось рядом с Романом, словно учитель никуда не уходил, и он знал, что воспоминание об этом останется с ним навсегда.

Глава 4

В восемнадцать двадцать капитан Ивон Ржежич, выполняя просьбу Райкова, был у дверей операторского зала. Райков, естественно, опаздывал. Он всегда опаздывал, если не считал встречу чересчур значительной, и Ржежич, несмотря на двенадцать лет знакомства, все никак не мог понять, откуда это у него – от безалаберности или от потаенного презрения к людям? Ивон привык к порядку, любил его и не скрывал это. Люди, не отличавшиеся этим качеством, редко задерживались в космофлоте. Он же отдал ему четверть века – лучшую часть своей жизни, а теперь вот Славка Райков, его бывший ученик, разгильдяй и демагог, заставляет себя ждать.

Райков появился, когда стрелки часов показывали без десяти семь. Вид у него был виноватый, почти заискивающий.

– Прости, пожалуйста. Совершенно замотали в управлении. И нога, как назло, разболелась, еле дошел до авитрона. Ты уж извини…

Каждый раз он так искренне сожалел о случившемся казусе, что на него положительно невозможно было сердиться.

– Зачем я тебе понадобился?

– Да просто захотелось увидеть старого друга.

– Славка, перестань финтить. Говори сразу, в чем дело?

– Организуется одна небольшая экспедиция, хочу показать тебе корабль.

– Когда отправляемся?

– Ну, не так быстро… Сначала посмотрим корабль.

Они пешком пошли по проспекту Космонавтов. Хотелось подышать вечерним морским воздухом, обменяться накопившимися новостями. Райков упорно избегал разговора о деле. Хотелось сделать Ржежичу небольшой сюрприз.

Центр города поддерживался в относительном порядке, но как только они миновали центральную магистраль, у них пропало желание продолжать пешую прогулку. Заросли бурьяна и дикая синяя колючка, завезенная когда-то с Ганимеда, заполнили всю поверхность мостовой. Растения буквально выламывали старый асфальт, рвали его на части и своими цепкими крючковатыми шипами грозили разорвать одежду неосторожному пешеходу. Пришлось вызывать аэротакси.

Спустя час они уже оказались в районе порта. Местный кар прошел второй контрольный пункт и повернул к старому кладбищу кораблей.

– Не понимаю, для чего ты меня сюда ташишь. У нас что, много лишнего времени? – недовольно проворчал Ржежич.

– Скоро узнаешь, – Райков загадочно улыбнулся. – Я думал, у тебя хоть немного осталось от прежнего терпения.

Ржежич возмущенно хмыкнул:

– Причем здесь мое терпение? Ты обещал показать корабль, а вместо этого… Неужели он здесь?

– Видишь ли… Нам придется взять с собой много лишнего груза. Аппаратура для моста и горючее для предельного броска требуют большого корабля с мощными генераторами. Столица Федерации не располагает кораблями подобного типа, а гридяне нам отказали.

– То есть как отказали? Какое они имеют право отказывать центральному совету?

– Нет у них подходящих кораблей, часть в ремонте, остальные срочно ушли в экспедицию… Не нравится им этот мост. Они слишком дорожат собственней автономией и будут всячески вставлять нам палки в колеса. Именно поэтому совет организовал собственную экспедицию непосредственно с Земли. Топлива понадобится значительно больше, зато мы будем полностью независимы в своих действиях.

Как только кар вынырнул из лощины пассажирского космодрома, они увидели корабль. Гигантское серебристое тело звездолета вздымалось ввысь на добрую сотню метров. Он казался великаном среди беспорядочно сбившихся в кучу списанных кораблей более позднего времени.

– Неужели «Руслан»?

– Он самый. Восстановительные работы уже начаты.

– Но ему же…

– Ты хочешь сказать, много лет? Ничего. Корпус из титанита. В те годы умели строить по-настоящему. Электронную начинку – оборудование, все, что устарело, мы заменим.

– А реакторы?

– Реакторы останутся. Пришлось бы разрезать весь корпус, чтобы их демонтировать. Главный энергетик гонял их на всех режимах. Комиссия считает генераторы вполне работоспособными. Размеры и масса против современных, конечно, великоваты, но с этим придется мириться, у нас мало времени. С Гридосом все не так просто…

– Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы Федерация послала туда боевой корабль?

– Ну, официально боевых кораблей теперь не существует, это, скорей, музейный экспонат. Тем не менее, на «Руслане» вполне работоспособные лазерные пушки и хорошая силовая защита. Мы будем чувствовать себя на Гридосе под таким прикрытием уверенней. В конце концов они сами виноваты, что нам пришлось использовать списанный корабль.

– Таким образом, наше задание по установке пространственного моста тоже становится своего рода фасадом. Не нравится мне все это.

– Думаешь, мне правится? Гридос только первая ласточка. Федерация начинает распадаться, колонии добиваются все большей автономии, и никто не знает, чем это кончится.

– Так, может, мост что-нибудь изменит?

– Дело не в транспортных проблемах. Все гораздо серьезней. Постепенно исчезают причины, объединявшие нас в единое целое, и никто сегодня не может сказать, хорошо это или плохо. Никто не знает, как далеко заведет нас этот процесс и чем он закончится. Возможно, человечество, как единая раса, попросту перестанет существовать. Я надеюсь, что Гридос, в какой-то степени сможет ответить хотя бы на некоторые из этих вопросов.

Вечерело. Они долго стояли в задумчивости перед старым кораблем – два немолодых человека, немало повидавших на своем веку. Оба понимали, что время их эпохи подошло к тому рубежу, когда накопившиеся исподволь, незаметно факторы приводят к решительным и внезапным переменам. Наступало время тревог, время сомнений и время действий.

Закат над космодромом играл на старой броне боевого корабля, и оба слишком хорошо знали, что этот блеск никогда ничего не менял в сложных движениях современного общества, а к языку силы первыми всегда прибегали те, кто чувствовал себя не слишком уверенно.

Позже, анализируя цепочку странных совпадений, приведших его в спортивный зал аттестационной комиссии, Райков так и не смог установить, с чего, собственно, все началось? Может быть, с выданного два дня назад автоматическому секретарю задания произвести предварительный отбор нескольких подходящих кандидатур, среди которых впоследствии он собирался лично найти нужного человека для отправки на Гридос? Или все произошло позже, когда после посещения старого космодрома у него забарахлил кар и он вынужден был вызывать ремонтного киба, а тот задержался?..

Досадуя на зря потраченное время. Райков вышел из кара и оказался прямо перед доской объявлений со знакомой фамилией Гравов. И почему, собственно, эта фамилия показалась ему знакомой? Ведь он видел ее всего один раз – в подготовленном секретарем списке в числе девяти других кандидатур. Конечно, у него хорошая память, но не до такой же степени… Дело было даже и не в этом, а в том, чтобы понять, где проходила в этот вечер едва уловимая грань, за которой случайные совпадения превращались в нечто вполне определенное, в нечто подготовленное заранее…

Как бы там ни было, устав ждать ремонтного робота, Райков открыл дверь и очутился в зале аттестационной комиссии космофлота в тот самый момент, когда подходил к концу финальный поединок между двумя кандидатами в стажеры. Только сейчас он вспомнил, что его официально приглашали посетить заключительную церемонию утверждения будущего стажера и он отказался, собираясь позже специально заняться подбором нужной кандидатуры. Тем не менее, фактически вопреки собственному желанию он стоял сейчас в этом зале. Председатель комиссии поднялся навстречу важному гостю, и Райкову, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне, пришлось сесть за стол.

Поединок тем временем уже заканчивался. Роман проигрывал Клестову по всем пунктам. Уже само его участие в финале было чудом. Чтобы человек с улицы одержал победу над десятком хорошо подготовленных курсантов космошколы, уже сам этот факт был слишком невероятен. Но теперь он проигрывал. Бесстрастный автоматический судья высвечивал на гигантском панно над головой комиссии его баллы, означавшие полное поражение. Он проигрывал на сорок десятых в психотесте, он не выдержал соревнования в игре пилотов, когда за пультом тренажера Клестов на десять секунд раньше и на сорок баллов лучше произвел посадку на условную планету. Наконец, теперь он проигрывал ему в спортивной схватке.

Считалось, что победа в спортивном поединке может компенсировать неудачу в теоретическом и прикладном разделе. Почему это так – никто не знал. Окончательное решение компьютера невозможно было предвидеть заранее, во всяком случае, оно не вытекало непосредственно из суммы завоеванных баллов. Играла роль личная карточка кандидата, его биографические данные, психологическая совместимость с членами будущей команды и многое другое. Поговаривали, что даже личные связи могли значительно повлиять на решение компьютера.

Роман в это не верил. В это нельзя было верить, иначе все годы подготовки теряли смысл. Он не верил и потому боролся до конца, даже когда дальнейшее сопротивление казалось бессмысленным.

Клеятов смял его в ближнем бою, затем вынудил уйти на дальнюю дистанцию и, наконец, красивой двойной подсечкой швырнул на ковер. Зал взревел.

Райков потянулся к своему пульту и включился в информационный блок. На его дисплее поплыли длинные ряды данных из личной карточки кандидата.

– Ничего не понимаю… Он просто не мог дойти до финала… Такого никогда не было, тут что-то не так, – бормотал он, ни к кому не обращаясь.

По условиям соревнования, поединок должен продолжаться до тех пор, пока один из соперников не признает своего поражения или не сможет подняться. Но странный «человек с улицы» поднялся вновь, вновь встал в боевую стойку. На лице его противника, уже считавшего себя победителем, можно было заметить некоторую растерянность.

Старая традиция отбора кандидатов в стажеры дальних экспедиций неукоснительно соблюдалась много десятилей, и, хотя правила давно устарели, отменять их не было смысла. Редко уходили теперь в космос новые поисковые экспедиции. Космофлот едва справлялся с обслуживанием рейсовых линий между колониями Федерации. На каждую новую экспедицию требовалось специальное разрешение совета. Слишком много материальных ресурсов, а зачастую и жизней уносило исследование дальних частей галактики. Одно из старых правил разрешало принимать участие в конкурсе всем желающим. В те далекие времена, когда школ было мало, а новые исследовательские экспедиции уходили к звездам почти каждый год, это правило позволяло талантливому человеку завоевать себе место в одной из таких экспедиций. Во всяком случае, оно давало ему надежду, создавало видимость справедливости. Сегодня у людей, не прошедших подготовки в специализированных школах, не было ни малейшего шанса даже близко подойти к финалу. Тем не менее это случилось…

Роман стоял почти на самой границе ковра. Еще два-три шага, и он окажется в минусовой зоне. Пот валивал лицо, болело левое колено, сильно ушибленное во время последней подсечки. Клестов действовал методично и безжалостно. Он безупречно владел всеми новейшими приемами защиты и нападения. Роман мог ему противопоставить только выносливость и необыкновенную гибкость, но, чтобы выстоять против специально тренированного бойца, этого было недостаточно. И после того, как он в шестой раз поднялся с ковра, что-то изменилось в манере боя Клестова. Он медлил, и Роман не мог понять, что это: растерянность или просто тактический прием? Скорее всего, Клестов хотел закончить бой эффектным нокаутом. Наверно, он добивался именно этого, иначе давно бы уже воспользовался слабостью Романа в те первые, самые трудные мгновения, когда тот поднялся с ковра.

Но вот наконец Клестов вновь прыгнул. Нормальный человек вряд ли сумел бы заметить движение его ладоней, чертивших в воздухе короткие опасные траектории ударов. Но мгновения растягивались для Романа во время поединка, он мог бы растянуть их еще больше; у него оставалось заметное превосходство в быстроте реакции, однако это ни к чему не вело. Клестов применял комплексные приемы и легко находил на теле противника уязвимые болевые точки, не известные Роману. А уклониться от града ударов полностью было невозможно, Роман едва успевал уберечь наиболее важные жизненные центры – голову, живот. Конечно, как и требовали правила спортивного поединка, Клестов наносил удары не в полную силу, лишь фиксируя касания к телу противника. Но так было далеко не всегда. Нарочно или случайно, время от времени он проводил настоящий удар, и в серии показных касаний они оставались певамеченными судьями.