Текст книги "Русские имена и фамилии и их необычное происхождение"

Чрезвычайно большой прилив совершенно чуждых русскому языку родовых прозваний произошел в России вследствие присоединения к ней Закавказского края. Но замечательно, что нигде не удается так легко, как там, внешнее обрусение туземных фамилий, и притом самым простым способом – изменением или усечением окончаний, свойственных грузинским фамилиям на «швили» и армянским на «янц» – на «ов». Так, там явились фамилии: Аваловы, Андронниковы, Мачабеловы, Меликовы, Палавандовы, Салаговы, Тумановы, Челокаевы, Эрнстовы и другие, которые с первого раза могут показаться по их окончанию, а некоторые даже и по звуку, великорусскими фамильными прозваниями. Такое обрусение армянских родовых прозваний происходило в прежнее время, когда сами армяне желали казаться русскими, но когда впоследствии и между ними стала развиваться «идея национальности», то они стали менять новозаимствованные ими русские прозвища на прежние армянские, и тогда между ними взамен, например, Назарова оказался Назарианц, а вместо Окопова – прежний Акопианц.

Так, в приказных отписях XVII века встречаются под чисто русскими прозваниями: Лунев – голландец, Кнутов – датчанин, Юрьев и Иванов – англичане, Игнатьев – немец, Афонасьев – еврей.

Кроме того, в так называвшемся Новороссийском крае и в бывшей Бессарабской области существует немало молдавских и греческих фамилий, которые по окончанию и по звуку резко отличаются от русских, малороссийских и польских фамилий. Молдавские фамилии оканчиваются преимущественно на «ско» и на «ано» или «ено». Некоторые греческие фамилии легко поддаются обрусению. Так, например, Леопардос обращается в Леонардова, Албанос – в Албанова и Евлампиос – в Евлампиева. Греческая фамилия одного из известных русских ученых – Качиони – обратилась в Каченовского. Нынешние греческие фамилии оканчиваются преимущественно на «аки», но окончание это не должно смешивать с окончанием «акий», встречающимся в старинных польско-малороссийских фамилиях, как, например, Мазаракий.

Надобно, впрочем, заметить, что обрусение по фамильным прозваниям производится у нас уже издавна не только в силу давности пребывания на Руси иноземца, но и сразу. Позднее в XVII веке, между камчадалами, участвовавшими в маскараде, бывшем по случаю свадьбы в Ледяном доме, были: Юдин, Бороздин и Чернов; в старинных документах встречается «индеец» Иванов, «японец» Бедаков и «бурят» Чистохин.

В числе людей, приведших в 1741 году в Петербург из Персии слонов, значатся, между прочими, «персиане» Соколов, Петров, Крестьянов, Барабанов и «армяне» Иванов и Константинов. Заметим кстати, что цыгане носят обыкновенно самые употребительные русские родовые прозвания преимущественно в виде полуотчеств.

Местными особенностями при образовании фамильных прозваний можно считать следующие. Среди донских казаков, вместо окончания «ской», употребляется окончание «сков»: например, вместо Днепровской – Днепровсков; а в Сибири – «ых» и «ских» в именительном падеже единственного числа, например, Иван Бледных, Василий Еловских и т. д.

23

Указав вообще на происхождение и образование фамильных прозваний в России, мы добавим к этому несколько особенностей, зависевших не столько от языка местных жителей и прилива разных чужеземцев, сколько от условий сословного быта и некоторых случайностей. Замечания эти относятся, во-первых, к фамильным прозваниям нашего духовенства и, во-вторых, к таким же прозваниям евреев, живущих в пределах Русского государства.

Несмотря на то что в так называемых «внутренних великорусских» губерниях православное духовенство принадлежит к самой коренной части туземного населения, в среде его встречается такое разнообразие фамильных прозваний, какое едва ли можно заметить даже среди нашего старинного дворянства, происходящего в значительной части от иноземных выходцев и подвергавшегося различным влияниям со стороны чуждых русских национальностей.

В православном русском духовенстве попадается немало совершенно нерусских, разумеется, сравнительно со множеством фамилий чисто русского склада, сходных с прозваниями, столь употребительными среди других, ближайших к духовенству сословий, т. е. фамилий, произведенных от обиходных русских слов или полуотчеств. Так, например, среди его находятся лица, носящие фамильное прозвание вроде Носов, Орехов, Медведев и т. д. Наряду, однако, с этими простыми родовыми прозваниями великорусского духовенства оказывается много прозваний чрезвычайно вычурных и произведенных от слов, заимствованных из разных иностранных языков.

Замечательно, что в последнем случае сделано гораздо больше заимствований из латинского, нежели из греческого языка, который, конечно, должен был бы быть гораздо ближе предстоятелям восточногреческой церкви, нежели язык латинский. С первого взгляда кажется, что такое заимствование не имеет никакого историко-культурного значения, но, в сущности, оно весьма важно, так как оно указывает на то господствующее влияние, которому в исходе XVII века стало подчиняться образование нашего духовенства. Проглядывает это влияние и в сходстве фамильных прозваний, существующих среди великорусского, как городского, так и сельского духовенства, с фамилиями польскими. В силу этого словопроизводства, лет сорок тому назад – значит, в ту пору, когда о недавно изобретенных в Северной Америке велосипедах не имели у нас еще никакого понятия, в одной из примосковских епархий существовал престарелый диакон, по прозванию Велосипедов, или, как он произносил свое прозвание применительно к латинскому выговору – более правильному – Велоципедов. Это латино-русское прозвание может восходить по своему корню с большою вероятностью гораздо далее, нежели, например, древняя достоверность существующего в северо-западном крае ополячившегося шляхетского рода де Кампо-Сципии, производящего себя от одного из знаменитых римских Сципионов. Поводом же к возникновению фамилии Велоципедов послужило следующее обстоятельство.

Престарелый диакон, поступивший мальчуганом в духовное училище под одною из многочисленных праздничных фамилий: Вознесенский, Воскресенский или что-то подобное, по этому прозванию смешивался со многими из своих товарищей, но лично он отличался тем, что бегал на своих молодых ногах чрезвычайно быстро. В ту пору латинизм так же господствовал в духовных училищах, как и вообще господствовал школьный обычай давать каждому ученику какую-нибудь кличку, и под этим влиянием будущий отец диакон получил латинское прозвание veloces pedes, а при переходе из училища в семинарию его, в отличие от прочих однокашников, имевших одноименные прозвания, нарекли и по качеству – Велоципедовым.

Пришлось также нам слышать, что в одной из великорусских епархий существовало лицо духовного сана под прозванием Просвироищенский. Объяснялось это прозвание так: однажды пришел к местному владыке дьяк со своим маленьким сынишкою, и по уставу оба бухнулись ему в ноги. Полюбился преосвященному стоявший перед ним на четвереньках мальчуган. Добрый иерарх приласкал его, погладил по голове и в знак своего благоволения приказал ему взять просвиру. Маленький попович вконец растерялся, водил своими оторопелыми глазами по сторонам, отыскивая владычный дар. Архиерею почему-то очень понравилась такая растерянность мальчика, который так долго искал просвиру, хотя она и лежала перед ним на столе; владыко снова погладил его по голове, и в память этого события он, при поступлении в духовное училище, именовался Просвироищенским.

Все это объясняется тем, что еще в исходе XVII столетия, – а потом и до второй половины XVIII века, когда фамильные прозвания в великорусском духовенстве еще не установились, – насадителями просвещения среди его, а потом и в числе как главных, так и второстепенных иерархов были малороссы, воспитавшиеся в польско-латинских школах и приносившие в Россию позаимствованную там закваску, при которой латинский язык получал и в наших духовных училищах первенствующее значение, например Ясинский, Малиновский.

Представляется чрезвычайно странным, что в составе нашего клира чисто русские люди носят, например, такого рода прозвания: Преферанский, Орнатский, Делигенский, Сперанский, Лекторский, Лявданский, Гумилевский, Оранский, Мелиоранский, Констанский, Альбинский и множество других подобных тому родовых прозваний, заимствованных из латинского языка и по окончанию свойственных преимущественно польским фамилиям. К последним подходят очень часто, хотя и случайно, также и те фамилии среди православного великорусского духовенства, которые заимствуются от какой-либо местности, например, Лазовский – от села Лазова, в Ярославской губернии, и Ламанский – от реки Ламань, в Вологодской губернии.

Этого, впрочем, еще мало, так как пестрота в фамильных прозваниях нашего духовенства идет еще далее. К производству их служили и служат имена мифических героев, а также прославившихся мужей языческой древности, имена греков и римлян и даже имена богов и богинь греческого Олимпа.

Встречаются в корнях фамилий, носимых представителями нашей церкви, имена известных лиц истории разных народов, – имена, внесенные исключительно в святцы Западной церкви, и, наконец, географические названия разных иностранных областей, рек и городов. Вследствие этого у нас есть из коренных великороссов митрополиты, архиереи, архимандриты, священники и проч, с такими, например, прозваниями: Минервин, Геркулесов, Парисов, Церерин, Цицеронов, Юнонин, Дианин, Аквилонов, Мильтиадов, Фемидин, Фермопильский, Орлеанский, Амстердамский, Рудольфов, Леопольдов, Альфонский, Адоабаров и т. д. Есть также фамилии, произведенные от имен библейских: Немвродов, Ноев, Сарданапалов.

Родовые прозвания, заимствованные от имен языческих богов и богинь, противоречат даже одному из правил Вселенских соборов, так как еще на Никейском соборе было запрещено христианам употреблять имена языческих «божков», дабы привести их в забвение. Правда, что такое постановление было нарушено впоследствии даже самою церковью, так как к лику святых были причислены преподобные, носившие имена Аполлона и даже Меркурия, но все как-то странным должно казаться, что в православной церкви священнодействуют сыновья языческих богинь, например, Юноны или девственницы Дианы, потому что такое значение имеют семинарские прозвания Юнонин и Дианин и многие другие, подходящие под этот разряд родовых прозвищ, употреблявшихся, даже, быть может, среди нашего православно-великорусского клира. При таком измышленном производстве родовых прозваний не должно показаться нисколько странным, если на обширном пространстве Руси отыщется где-нибудь отец протоиерей Калхасов. Было бы очень кстати, если бы церковные власти, имея в виду не только странность подобных прозваний, но и касающийся до них некоторым образом запрет Никейского собора, сочли уместным если не изменить такие уже существующие ныне прозвания, то, по крайней мере, прекратили бы возможность их появления на будущее время.

Наряду с такими фамильными прозваниями является бесконечное множество прозваний, заимствованных от названий праздников и построенных в чествование их церквей. Всякий русский, конечно, знает, сколько встречается всюду в великорусских губерниях Воскресенских, Богоявленских, Спасских, Сретенских, Троицких, Духовских и т. д. Такой способ производства фамильных прозваний несравненно более приличествует православному великорусскому духовенству, нежели указанный нами выше способ производства от имен, не соответствующих вовсе духовному сану. Этот последний способ зависел главным образом от того, что среди нашего духовенства – вопреки обычаю старинного русского дворянства и русского простонародья вообще – не повелось давать такие прозвания исключительно по личным прозвищам отцов, а также мало встречается прозваний по отчествам. Оттого среди нашего духовенства не встречается почти ни Долгоноговых, ни Курицыных, ни Ласточкиных и тому подобных фамильных прозваний. Некоторые из своеобразных фамилий, присвоенных лицам духовного звания, посредством государственной службы их представителей, перешли и в среду русского дворянства.

В Малороссии православное духовенство составлялось, как и католическое в Польше, почти исключительно из шляхты, следовательно, из таких лиц, которые имели уже какое-либо родовое прозвание. Великорусское же духовенство таких прозваний не имело, и потому являвшиеся среди его архипастыри и начальствующие лица из уроженцев Малороссии хотели пополнить этот слишком заметный для них недостаток. Прозвание духовных только по отчествам и по заимствованию фамилий от церквей и праздников представляло, по их привычке, слишком большое однообразие и порождало бы сбивчивость, а потому, с одной стороны, под влиянием представителей епархиальной, а иногда только и семинарской власти, а с другой – под влиянием классицизма и возникли те замысловатые для русского человека прозвания, о которых мы упоминали выше.

Сами иерархи из малороссов, как шляхтичи, придавали известную важность фамильным прозваниям, от которых они, по примеру католического духовенства, не отрекались и по вступлении в монашество. В подражание им, такой обычай начал установляться и среди великорусского монашества, так как представители его наряду с именем, нареченным при пострижении, стали выставлять и свое родовое прозвание, в таком, впрочем, только случае, если оно было дворянское, как, например, Георгий Дашков. Церковное правительство, с своей стороны, не признавало такую занесенную со стороны новизну правильною, и она, просуществовав недолго, вывелась из употребления, тем более что дворян вступало в монашество очень немного. В настоящее время при одноименности иерархов прибавляется и семинарская их фамилия, например Филарет Амфитеатров и Филарет Гумилевский, но это прибавка только частная, а не допускаемая церковным управлением.

24

Что касается еврейских прозвищ, то до присоединения к России областей, подвластных прежде Польше, такие прозвища не могли иметь никакого общего значения, а прозвища попадавшихся случайно в Московскую Русь евреев переделывали на русский лад, например Яковлев, Марков.

В исходе XVII столетия, еще до Петра Великого, в число переводчиков Посольского приказа попали двое выкрещенных евреев, один под фамилиею Веселовский, а другой – под фамилиею Шафиров, собственно Шапиро, что означает камень сапфир. Вообще же евреи во всей Европе не имели сперва родовых прозваний по тем причинам, о которых мы говорили в начале нашей статьи. Для означения же родства в нисходящей и восходящей линиях они употребляли древнееврейское слово «бен», означающее «сын» и соответствовавшее русскому отчеству. При замене же в обиходной жизни древнееврейского языка исковерканным немецким жаргоном, слово «бен» стало заменяться окончанием «зон» или «сон». Отсюда такое множество фамильных прозваний, кончающихся на «сон», что такие прозвания считаются признаком еврейского происхождения, хотя это и не безусловно верно, потому что с таким окончанием существуют, между прочим, и шведские, и немецкие фамилии. Есть также коренные еврейские фамилии, которые ближайшим образом совпадают с самыми употребительными немецкими фамилиями. Например, немецкая фамилия Мейер, происходящая от латинского слова major – «старший», смешивается очень часто с еврейскою фамилиею Меер, что значит «пророк».

На западе Европы принятие евреями родовых, а не одних только употреблявшихся ими издавна личных прозваний сделал обязательным римско-немецкий император Иосиф II. Он приказал, чтобы каждый живущий в его владениях еврей присвоил себе какое-либо прозвище, которое потом и переходило бы наследственно на все потомство первопринявшего известное прозвище. Исполнение этого указа было возложено на полицейские власти, которые и воспользовались таким распоряжением, чтобы поживиться за счет евреев. Громкие и приятные для евреев имена, как Рубинштейн, Пургольд, Розенталь и т. п., полиция стала давать богатым евреям при получении с них значительной подачки. Уплатившие полиции только умеренно получали прозвания от имен географических: Винер, Лембергер, Кашауер и т. д.; тем евреям, которые не могли достаточно ублаготворить полицию, давались имена более простые, как то: Фукс, Гун, Эссиг, и, наконец, те из них, которые были не в ладах с полициею, получили, как бы в отместку с ее стороны, грубые и даже ругательные прозвания: Эзелькопф, Лауффрессер и даже Швейнсон.

В тех же странах, где евреи не были принуждаемы принимать родовые прозвания по назначению этих последних со стороны полиции, они преимущественно заимствовали их от собственных личных имен и названий разных нравившихся им предметов. В некоторых случаях такие первоначально только личные прозвища обращались постепенно в родовые.

Первое распоряжение об обязательном принятии прозваний евреями, поступившими в подданство России, и о передаче этих прозваний потомству состоялось еще при Екатерине II, при присоединении к России Белоруссии. Но постановление это не приводилось в исполнение, главным образом, вследствие неправильного ведения метрических записей о рождающихся, да и сам еврей, по разным своим соображениям, очень часто менял по несколько раз принятое им однажды прозвание, так что разобраться в этой путанице было не только трудно, но, пожалуй, и невозможно.

В настоящее время живущие в России некрещеные евреи присваивают себе самые разнообразные фамилии, так что их трудно по этому признаку отличить не только от немцев, поляков, малороссов, белорусов, но и коренных великоруссов, например, есть и выкрещенные и некрещеные евреи: Ильины, Прохоровы, Елисеевы, Филипповы и т. д. В одном уголовном процессе, происходившем в Волынской губернии, в числе обвиняемых и свидетелей были евреи: Пружанин, Волов и Соскин, которых можно было принять за русских, если бы наряду с этими прозваниями не стояли исключительно еврейские собственные имена: Сруль, Хаим и Мошка.

В прежнее время евреи меняли свои фамилии при обращении в христианство. Так как поводом к этому бывало очень часто желание избегнуть предстоящего за какое-либо преступление наказания или уменьшить его меру, или же под новым христианским именем и новою фамилиею укрыться от преследования полицейской или судебной власти, то таковая перемена в настоящее время воспрещается законом, и евреи, принявшие православие, обязаны удерживать те фамильные прозвания, которые они носили до крещения.

Хотя вообще перемена фамилии или присвоение чужой у нас не допускается, но есть случаи, в которых за это не полагается никакой ответственности. Под произвольной фамилией, хотя бы и с каким-нибудь почетным титулом, званием и чином, на самом деле не принадлежащими, дозволяется являться в печати, в области ученой или литературной деятельности. Так, у нас закон не препятствует присваивать сочинителю какой угодно ему так называемый «псевдоним» или, собственно, ложное имя; то поэтому, например, у нас существует граф Жасминов. Такой порядок относительно писателей и издателей допускается законодательствами всех стран, где существует печать.

Замена собственной фамилии другою, произвольно взятой, допускается также повсеместно, а между прочим, и у нас при появлении кого-либо на театральной сцене. У нас такой почин сделала императрица Екатерина II, давшая знаменитому в ее время русскому актеру Нарыкову фамилию Дмитревский, по сходству его с одним известным ей польским графом, носившим такую фамилию. Впоследствии подобные перемены сделались у нас очень обыкновенны. Так, фамилия одной известной в свое время русской актрисы Лесогоровой была заменена переводом этой фамилии на немецкий язык – Вальдберг. В 30-х годах один из певцов русской оперы – француз Шарпантье – являлся на сцене под фамилиею Леонов, а актер Дальмас, коренной француз, явился на русской сцене под фамилиею Прохоров. В настоящее время таких превращений на сцене чрезвычайно много. Скажем кстати, что повсюду в театральном мире, а также и в России, бывает всего чаще замена певцами и певицами их неитальянских фамилий итальянскими. Так, ходила молва, что известная некогда в Петербурге певица Фиоретти, в действительности Цветкова, приняла свою фамилию от слова fiore, что означает «цветок», и будто фамилия французского актера Дьедоне, пользовавшегося недавно в Петербурге большим расположением публики, была перевод русской фамилии – Богданов.