Текст книги "В летописях не значится"

3

Я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Одеяло так же укрывает меня сверху, и оно все еще хранит тепло моего тела. Я скосила глаза на прикроватный столик и посмотрела на тусклые цифры, светящиеся на темном экране мобильного телефона. По моему внутреннему времени, на том острове я пробыла недолго, около часа. Но спать я легла немного злая и расстроенная, поэтому мне не было дела до времени. Но, кажется, было около часа или двух ночи. Сейчас же часы показывали 01:47, и либо я вернулась в то же время, что и уснула, либо все же пропала на час. Благо день был тот же.

Эта загадка не давала мне покоя, а что-то внутри подзуживало, тянуло на подвиги. Я отчетливо поняла, что не смогу сомкнуть глаз этой ночью от такого количества впечатлений и невероятных открытий, как уже произошедших, так и ждавших меня впереди. Это новое для меня чувство – азарт – перекрыло все остальные эмоции, оставив глухую боль и отчаяние где-то на задворках сознания. Сейчас у меня была цель, нетерпение первопроходца звало вперед, запрещало останавливаться и даже не давало страху хоть на мгновение завладеть мной. Я чувствовала себя новым Гагариным, Армстронгом или Куком, и тяга к знаниям не позволяла оформиться хоть сколько-нибудь разумным доводам против этой затеи.

Мысли побежали вперед моего тела, подчиняясь одной задаче – не повторить совершенных ошибок. А они были, и самая явная – моя одежда. Мне повезло, что я не встретила никого разумного и никто не стал свидетелем того, как я щеголяла в крайне коротких пижамных шортиках. Но такое не должно больше случиться.

Что же надеть? Что-то удобное и комфортное, способное помочь мне в сложной ситуации, если вдруг придется уносить ноги или пробираться через джунгли? Но удобное в наше время означает спортивные штаны или джинсы, а это, как мне казалось, довольно спорная одежда. А вдруг там женщины не носят брюки? Или, если носят, женщина в мужской одежде равна по статусу воину? Какой же из меня воин с моим метром шестьдесят и худощавым телосложением? В бою я могу только бегать, да и то с такой скоростью, что исход не вызывал никаких сомнений. Интересно, если я умру там, то умру ли я и здесь? Что-то мне подсказывало, что да, и я вполне могла остаться тогда на морском дне или же переместиться на кровать, а с утра бы родители обнаружили на мокрой постели хладный труп утопленницы.

Так, решено, никаких брюк. И, на всякий случай, никаких коротких юбок, потому что не факт, что тогда я не пожалею о том, что не выглядела, как воин. Выглядеть, как девушка легкого поведения, – тоже то еще удовольствие.

Я порылась в шкафу и достала платье, которое надевала на свадьбу сестры год назад. Я была подневестницей, и мне предстояло облачиться в бледно-желтые тона, как и еще четырем подругам Оксаны. Мое платье было длинным, с кружевным верхом, на тонких лямках и с неглубоким вырезом, слегка приоткрывавшим грудь. Юбка из легкого летящего материала, который приятно холодил ноги в тот жаркий июньский день, не стесняла движений при танце. К наряду прилагались туфли на высоком каблуке, но, вспоминая сегодняшний подъем на каменистую вершину острова и опасения, что бегать все же придется, я остановилась на простых белых балетках, которых все равно не будет видно под платьем. Главное, чтобы я снова не попала в воду, вот это будет действительно неудачно, не в последнюю очередь из-за испорченного платья.

Я встала перед зеркалом и окинула себя взглядом. Платье было красивым, но, если там меня встретит эпоха Ренессанса или чего-то подобного, оно, естественно, окажется излишне простым. Но ничего лучше и, что не менее важно, длиннее у меня просто нет. Русые волосы под светом электрической лампы отливали золотом, но я не стала их собирать в прическу, оставив свободно спускаться ниже лопаток. Зеленые глаза с расширившимися зрачками возбужденно поблескивали в отражении, и рука тянулась их подкрасить, привести себя в вид, более подобающий такому выходному платью. Но образ моря и ледяной воды стоял перед глазами, и я не была уверена, что наведение красоты не окажется напрасным. Я знаю, что я симпатичная, а ямочки на щеках делали меня милой и придавали более юный вид, который вкупе с моим невысоким ростом превращал в кого-то более легкого и воздушного. Внешность была обманчива, скрывая под собой серьезную девушку двадцати двух лет с непростым характером и непроходящей болью в сердце.

Я посмотрела на свое отражение, потом на экран мобильного телефона, запоминая время. В этот раз решено было не ложиться на кровать, чтобы не оказаться случайно у кого-то под ногами или копытами. Я замерла, закрывая глаза. Теперь то ощущение приходило легче, стоило лишь сосредоточиться, вспомнить его, как оно мгновенно поглотило меня, растворяя без остатка.

Шум оглушил меня. Чей-то грубый и резкий голос зло матерился, другой кричал, срывая свой мощный командный тон на нечеловеческий рык: «Не отступа-а-ать!» Лязг оружия, пыхтение, отвратительный смрад, вбирающий в себя вонь немытых тел, пота, навоза и терпкий запах крови. Меня грубо толкнули, вынуждая распахнуть глаза.

Маленькое ущелье посреди высоких и острых шпилей гор было практически полностью забито народом. Живая баррикада из тел, закованных в грязные металлические доспехи, ходила волной, еле сдерживая превосходящий удар противника. Именно оттуда слышался лязг и крики, я же оказалась немного позади, среди хаотичного скопления раненых, больше напоминающих груды покореженного металла.

Приглядевшись, я поняла, что окружена вовсе не людьми, как мне показалось вначале. Издали было не разобрать, кто же внутри доспехов, но немало раненых мужчин с опущенными забралами лежали прямо на каменистой пустоши, ожидая, когда же им окажут помощь, чтобы вновь рвануть в бой. Их лица были в брызгах крови, но общие черты все же определялись: крючковатый и крупный нос, маленькие шустрые глазки, рот с то ли просто крупными зубами, то ли вообще с клыками. Но главным отличием от людей был их рост – все пробегающие мимо, в направлении ущелья, существа доходили мне до плеч или, в редких случаях, до мочек ушей.

Я растерянно озиралась по сторонам и даже начала думать, что невидима, так как никто не обращал на меня хоть сколько-нибудь пристального внимания. Пару раз меня снова задели плечом, на этом доказательства моей материальности закончились.

Из ступора меня вывел тот же командный полурык-полукрик:

– Эй, ты что тут забыла?

Я обернулась, практически безошибочно определяя обладателя громкого голоса. Его шлем был снят, и я смогла детально рассмотреть грубое лицо, покрытое то ли оспинами, то ли мелкими шрамами, мясистый нос, черные пронзительные глаза под кустистыми бровями и гриву сальных, давно не мытых волос, собранную в растрепанную косу. Он сидел прямо на земле, облокотившись спиной о деревянное колесо сломанной повозки, в то время как такая же грязная и неухоженная лекарка накрепко перевязывала его руку какой-то серой тряпкой.

– Я… – я запнулась, ругая на себя, что не удосужилась придумать хоть какое-то оправдание своему внезапному появлению на поле боя. – Я… случайно… тут появилась. Я не хотела, не знала, что тут такое…

– Колдунья, что ль? – Он недобро прищурился, а у меня перед внутренним взором пронеслись образы инквизиции и пылающих костров.

– Нет-нет, что вы, – затараторила я, так и не придумав объяснения, но решив переменить тему. – Я – Александра.

– Добро пожаловать, Лесандра, – процедил он, коверкая мое имя и не выглядя при этом радушным хозяином. – Мое имя Гронд, я тут главный. Не знаю, откуда ты появилась, но убирайся поскорее. Скоро будет жарко, как только они прорвутся.

Гронд кивнул в сторону ущелья, где живая волна теряла силу под мощью атаки противоположной стороны, грозясь обрушиться очередной лавиной покалеченных тел и еще больше ослабить тыл.

– Темная мать, держите оборону! Вы воины или соплюшки малолетние?! – гаркнул главный что есть мочи, заставляя меня подпрыгнуть на месте. Не знаю, что там насчет его боевых качеств, но силища в голосе определенно достойна звания командира. И тут же, противореча себе, намного тише добавил: – Не удержат.

– Что происходит? – Я могла уйти в любой момент, поэтому решила пока не следовать совету раненого существа.

– Беги, девка, совсем дурная, что ль? Неужто тебя Брор протащил тайком в телеге? Не смог в таверне расстаться? Или не доплатил, так ты сама за ним сюда притащилась? – грубо хохотнул Гронд и тут же скривился, когда лекарка особо туго затянула повязку. – Так он вон где, ему сейчас некогда с тобой миловаться, а всех твоих еще за мостом оставили. Таких дураков больше нет, баб в бой брать.

Несмотря на нелестное предположение о роде моей деятельности, мне все же хотелось выяснить у единственного разговорчивого чужеземца о том, что же здесь творится.

– Брор тут ни при чем. Так что здесь случилось? Кто прорывается?

– Ты блаженная, что ль? – сквозь зубы ответил Гронд, поднимаясь при помощи лекарки и облокачиваясь на телегу. – Тролли ломятся, а мы никак не можем ущелье потерять. Тут главные ландовые рудники, при них три деревни большие с оружейными, за нами – столица. Пустим ломак – перережут всех, не говоря уже о том, что торговать нам будет нечем.

Он поковылял вперед, еле передвигая ноги. Несмотря на то что лечили ему только руку, ногам, видимо, тоже досталось. Я отправилась следом за ним, лавируя между встречаемыми по пути ранеными или убитыми. Было совсем не страшно, все напоминало какое-то представление с неоригинальной батальной сценой, и лишь резкие запахи и крики, больно бьющие по барабанным перепонкам, убеждали в реальности происходящего.

Я словно со стороны оценивала ситуацию. Много раненых и убитых. Скорее всего, они не удержат ущелье. Будет еще больше смертей. Будет так же страшно, как в Средние века со всеми их грабежами и насилием. И при этом они на своей земле, в своем праве, но терпят поражение.

Быстрый взгляд на узкую долину между горами. Она не шире двадцати или тридцати метров, а вокруг горы, больше напоминающие частокол, чем место для жизни. Через них не пройти.

– Может, вам помочь? – Мысль оформилась в предложение действия. Я ведь могу, почему бы и нет?

– Ты вообще меч-то держать умеешь? – хмыкнул Гронд. – Удача хоть и отвернулась от нас, но не настолько, чтобы девок в войско брать.

– Считайте, что она к вам повернулась. Я. Правда. Могу. Помочь, – чеканя каждое слово, как можно убедительней сказала я, забегая вперед и преграждая ему дорогу.

Командир вперил в меня пронзительный взгляд, цепко осматривая с ног до головы. Первоначально скептическое выражение лица постепенно сменялось слегка удивленным. Уж не знаю, что в моем облике его убедило, что я все же не девка для развлечений, которых так любил загадочный Брор, но Гронд остановился и спросил:

– И что же ты можешь сделать?

Задумчиво посмотрев на ущелье, я прикинула, что, пожалуй, ту стену смогу поставить без проблем. Единственное, что вызывало опасение, – куча мала в том месте, где мне предстояло совершить чудо. А вдруг кто из «наших» останется по ту сторону? Или, еще хуже, кого-то разрежет пополам в лучших традициях фильмов ужасов?

– Вы можете приказать им отступить?

Гронд задохнулся от возмущения, грубое лицо покраснело, а сжатые кулаки явно свидетельствовали о том, что мое предложение не пришлось ему по душе.

– Я тебе не Брор, ты меня так просто не облапошишь! Тебя тролли подослали, ведьма? Думаешь, будешь мне тут в уши мед заливать, а я свое войско на гибель отправлю? Не дождешься! – Он грозно рыкнул и даже начал на меня слегка наступать, вынуждая попятиться.

Но я не теряла надежды совершить сегодня подвиг. Мне ли не знать, как порой хочется чуда? И вот я здесь, готова приступить к его исполнению, а заказчик сопротивляется! Никогда не обладала даром красноречия, фокусов эффектных у меня тоже в запасе нет, чтобы доказать всю серьезность намерений, но убивать кого-то случайно я определенно не собираюсь.

– Гронд, поверь мне. Тебе нечего терять. Ты сам знаешь, что твое войско не сдержит ломак. Либо ты рискнешь и доверишься мне, либо упустишь шанс их остановить. Я не знаю, сколько еще смогу тут пробыть.

Он замер, недоверчиво глядя на меня, и я съежилась под этим пронзительным взглядом сильного и опытного воина.

Кто я такая, чтобы указывать ему? А вдруг у меня не получится? Вдруг тут какие-то другие условия? Вдруг атмосфера или близость тех самых рудников не дадут мне осуществить задуманное? Но я должна рискнуть вместе с ним. Только вот у меня на кону ничего не стоит, кроме возможных угрызений совести.

Что-то в моем облике все же смущало его, заставляя прислушиваться. Гронд хмурился и никак не мог определиться, как же ему поступить.

А затем рука его медленно потянулась за спину, и я отпрянула, ожидая, что он вытащит оттуда меч. Но, вопреки моим опасением, командир достал грязно-серый витой рог, покрытый засохшими каплями крови, скорее всего, попавшими на него в пылу битвы. Он еще раз коротко взглянул на меня, а потом повернулся в сторону ущелья и что есть мочи подул. Гулкий низкий звук заполнил поле брани, отчего мне показалось, что горы содрогнулись, а земля под ногами слегка завибрировала. Я растерянно взирала на воина, не понимая, что же это означает, когда он оторвался и коротко приказал:

– Действуй.

Его отряд застыл на мгновение, воспринимая призыв к отступлению, а потом довольно шустро начал рассыпаться. Кто бежал в нашу сторону со всех ног, кто отступал спиной вперед, вытягивая меч в сторону врага, который не преминул воспользоваться неожиданно возникшей брешью. Я, выждав совсем немного, представила на том месте образ стены, ее мерцание, вспоминая, как она защищала меня и ничего не пропускала внутрь себя. Она, движимая всего лишь мыслью, тонкой и невероятно прочной пленкой растянулась от одного края ущелья к другому. Я видела, как несколько огромных фигур, вполовину превосходящих размерами отступающих, с размаху врезались в стену и отскочили. На всякий случай мысленно продлила ее метров на двадцать вверх, чтобы уж точно никто не смог пересечь это препятствие.

Часть воинов Гронда быстро сориентировалась в ситуации, хотя удивленные возгласы все же звучали повсеместно, и принялась вновь наступать на ту горстку вражеского войска, которая все же прорвалась вслед за отступившими и оказалась по эту сторону стены. Я насчитала около десятка возвышающихся надо всеми фигур, но, по всей видимости, это не было большой проблемой. На моих глазах их количество стало резко сокращаться. Я отвернулась. Пусть они и далеко, пусть ощущение нереальности происходящего до сих пор меня не покидает, наблюдать за чужой смертью не хотелось.

Гронд взирал на меня с каким-то детским восторгом, слишком странно смотревшимся на его огрубелом лице.

– Никогда не стоит терять надежды, Гронд, – я улыбнулась, хотя эти слова болью отозвались в моем сердце. – Удача любит храбрых.

Я облегченно вздохнула про себя. Доброе дело удалось. Я спасла много жизней сегодня, совершенно случайно оказавшись в нужное время в нужном месте. Этому войску повезло, удача сегодня и правда была на их стороне.

И тут я почувствовала знакомое ощущение. Я его не призывала, но меня словно выдернуло из этого места. Не успев ничего сообразить, я выдохнула.

А вдох сделала уже в своей комнате.

4

Сердце замерло, не в силах поверить в случившееся.

– Черт, черт, черт, – закрыв руками лицо, я бессильно рухнула на кровать, не сдерживая слезы. Они полились, иссушая и без того измученные глаза, и я даже не стала предпринимать попытки их остановить.

Я виновата. Как, как это могло произойти? Почему я оказалась дома? Неужели все-таки какая-то мысль мелькнула на краю моего подсознания, и именно это и выбросило меня оттуда? Хотя какое это теперь имеет значение?

Благое дело совершила, да? В чудотворца решила поиграть? Сжав руками голову, словно это могло остановить обрушившуюся лавину отчаянных мыслей, я взвыла, осознавая содеянное. Люди доверились мне. Я им помогла, дав надежду, краткую надежду, а через несколько минут пропала. Каковы шансы, что стена не пропала вслед за мной? Я же ее создала, а теперь меня там нет. И сотни людей, не верящие своему счастью и отступившие со сложенным оружием, все же потеряют ущелье и не смогут сдержать троллей.

Легкая дымка нереалистичности развеялась, я поняла, что заигралась. Нельзя было принимать такое решение. Нельзя шутить в таких ситуациях. Нужно думать головой. Нужно было предусмотреть такую возможность, но я возгордилась от приобретенного дара и в результате накликала смерть на множество живых существ.

Может, еще можно все исправить? Я ведь не пробовала перемещаться в знакомое место, вдруг получится? Вдруг я успею хоть что-то исправить? Если надо, я сколько угодно времени буду сидеть рядом с этой стеной, чтобы никого внутрь не пропустить.

Отчаянная надежда искупить свою вину вернула мне решительность действий. Я быстро отправилась в ванную, умылась, прихватила из кухонного шкафа пару булочек и стеклянную бутылку с молоком из холодильника, так как времени налить обычную воду не было, и в расчете на долгое пребывание у ущелья шагнула в свою комнату, одновременно представляя уже привычное ощущение переноса и знакомое поле.

На меня дохнуло жаром, и, даже не успев еще открыть глаза, я поняла, что ошиблась. Остатки слез мгновенно высохли, резкий обжигающий ветер опалил щеки, бросив в едва открывшиеся глаза горсть песка, словно говоря, что так мне и надо.

Я оказалась посреди пустыни, и повсюду, куда хватало взгляда, простиралось белое сухое море под нависающим глубоким синим небом. Я подняла глаза, всматриваясь в бескрайнюю даль, от которой веяло спокойствием и незыблемостью.

«Простите меня», – вот единственное, что звучало в моей голове.

Я не смогла исправить содеянного и никогда об этом не забуду. Я недостойна этого чистого неба. Я недостойна этой красоты.

На миг мелькнула мысль остаться здесь. Наверняка я не выдержу этой изнуряющей жары, и долгожданное освобождение от горечи и отчаяния, с которыми я уже сроднилась, не заставит себя долго ждать. Это было бы лучшим выходом. Самым легким выходом. Не так давно я произнесла пафосную фразу об удаче и храбрых, но для трусов вроде меня удачи не предусмотрено. Так почему бы не сбежать от этих чувств?

Нет, я так не могу. У меня есть семья. Я должна быть с ними, мама не перенесет две потери сразу. Я должна ее поддерживать, я должна поддерживать Оксану и забыть о себе. Меня нет. Все, что я чувствую, не имеет значения перед тем, что я обязана делать.

Я повернулась на месте, окидывая пустыню последним взглядом, прощаясь с мыслью об освобождении. И замерла. Вдали я отчетливо видела что-то темное, выделявшееся на фоне бескрайних песков и чуждое этому месту.

Не медля ни секунды, я направилась туда, сама не зная зачем. Солнце нещадно палило непокрытую голову, и я прикрыла лоб рукой, создавая хоть какую-то тень. В этом переходе было что-то мазохистское, я практически наслаждалась обжигающими лучами, которые виделись мне неким наказанием. Мелькнула мысль бросить пакет с провизией, но я тут же себя одернула. Незачем засорять чужой мир, и так натворила дел.

Песок противно шуршал в балетках, надетых на босу ногу, от этого трения появлялись мозоли, приносящие боль. Но я не останавливалась. Моя боль вообще не имеет никакого значения.

Когда я достигла цели, мне показалось, что передо мной груда мусора, какой-то ком одежды, непонятно как здесь оказавшийся. Но неожиданно он пошевелился, повернулся, и на меня взглянули два серых глаза на покрасневшей шелушащейся коже. Лицо этого человека было ничем не скрыто, но изначально я видела только эти сверкающие зеркала в обрамлении дрожащих ресниц. Я загородила ему солнце, и стоило мне отойти в сторону, как он прищурил глаза от яркого света, при этом не сводя их с меня.

Я ахнула. Теперь, не будучи в тени моего тела, его сгорбленная фигура предстала во всей красе, и я поняла, что это ребенок. Маленький мальчик лет семи-восьми, непонятно как оказавшийся в этом гиблом месте. Если я до этого думала, что жизнь просто ужасна, то теперь чувство отчаяния углубилось в тысячу раз. Передо мной умирающий ребенок, оставленный здесь непонятно кем, и я не в силах его спасти.

– Пить… – еле слышно прошелестели его губы, и я, не мешкая, достала молоко и поднесла к его губам. Сначала он никак не реагировал, потом облизнул обожженные губы и вцепился стальной хваткой в мою руку, не давая ее отвести. Мальчик судорожно глотал живительную влагу, кашлял, давился, но, судя по цепким пальцам, его состояние было уже не таким плачевным.

Сделав еще пару глотков, он нехотя отодвинул мою руку, оставив на запястье красный след от своих пальцев. Сел на землю, не сводя с меня немигающего настороженного взгляда. Черный ежик волос делал его похожим на нахохлившегося воробья, и все внутри сжалось от жалости к этому ребенку. Как его могли здесь бросить, он ведь еще такой маленький?

Но вместо слов, проклинающих неизвестно кого, я спросила:

– Ты хочешь есть?

Он кивнул, и я под его пристальным взглядом вытащила две булочки. Как хорошо, что я додумалась их взять!

Мальчишка вгрызся в булку, словно не ел в жизни ничего вкуснее. Я с сомнением и беспокойством смотрела на него, так как помнила советы из школьного курса по основам безопасности жизнедеятельности, что нельзя голодающим давать тяжелую пищу. Но ничего другого у меня с собой не было.

Резкий порыв обжигающего ветра снова кинул в меня горсть песка, заставляя отвернуться. Я ему была благодарна за то, что отвлек. Песок снова попал в глаза, и теперь слезы как будто появились только из-за него. Если бы не тяжелый комок в горле, даже я могла бы в это поверить.

Мальчик закончил есть первую булочку, но ко второй приступать не стал, запасливо пряча в сумку на плече. Помимо сумки, из-за нее выглядывали еще две рукоятки, и у меня в очередной раз сжалось сердце. Оружие?

Поднимаясь на ноги, он слегка пошатнулся, и я незамедлительно придержала его за плечо. Он хмуро зыркнул на меня из-под темных бровей, но не отстранился. Оказалось, что он совсем не намного ниже меня. Наверное, вырастет высоким. Если вырастет.

И тут я это вновь почувствовала. На этот раз ощущение, что меня тянет назад, не было неожиданностью, наверное, в глубине души я его ожидала, поэтому успела уловить мгновение, когда мое сознание помимо воли начало отдаляться.

– Береги себя, – сказала я и порывисто обняла незнакомого мальчишку, попытавшись вложить в это объятие все свои добрые пожелания ему и все душевное тепло, которое я только могла дать. Потому что больше дать мне было нечего.

Оказавшись на пороге родной комнаты с вытянутыми руками, я поняла еще одну вещь об этой своей странной особенности. Людей я с собой захватить не могу.