Текст книги "Отрок. Женское оружие"

– Примирила?

– На вороте у нее – знаки Лады и православные кресты, но не просто так: между ними знак Мировой Горы – высшей силы. Это что значит? А значит это, что и Иисус Христос, и Лада для нее одинаково важны, никого из них она над другим не возвышает, но и не принижает.

– Да? Значит, ты это ТАК прочел?

«Ну, насчет знаков этих я еще и сама посмотрю, и ее поспрашиваю… да и посоветуюсь кое с кем, кто не хуже тебя, сынок, в таких делах разбирается».

– Можно, конечно, и иначе прочесть, но мне так кажется правильнее всего. Я за ними в пути внимательно наблюдал: домового они с собой на новое место взяли, берегиням на стоянках подношения делали, другие древние обычаи блюли, однако же без молитвы православной не трапезничали и ко сну не отходили. И со священником у нее отношения особые были… Как бы это объяснить? – за отсутствием бороды Михаил просто потер рукой подбородок. – Понимаешь, матушка, нет в ней страха Божия. В Бога верует, а страха нет. Мне Нинея как-то объясняла разницу между рабами Божьими и внуками Божьими. Так вот, Арина – не раба! Со священником вежество блюдет, но по всему видно, что напугать ее карой Божьей или вечными муками пастырь их давно надежду оставил. А уж про «сосуд греха» и вовсе речи быть не может.

Ну, и еще одно, матушка. Припомни-ка, что делают бабы или девицы, когда Немой их своим взглядом хлестнет? Ты же такое видала, да не раз?

– Пугаются… ахают, охают… Кто-то и сомлеть может.

– Да не о том я, матушка. Не что чувствуют, а что делают?

– Как что? С перепугу-то? Крестятся, конечно!

– Вот! – Михаил, словно подражая деду Корнею, выставил вперед указательный палец. – Крестятся! А у Арины, когда Андрей на нее зыркнул, рука ко лбу даже не дернулась! Она ему взглядом на взгляд ответила! Но не грозным, не злым и не испуганным – она его ПОНЯЛА! Поняла и пожалела! Это я сам видел, не с чужих слов тебе передаю. И никакой ворожбы! Все женщины так умеют или почти все – понять и пожалеть.

– Господи, тебе-то откуда об этом знать?

– А что, я не прав?

– Да прав-то ты прав, только не так все просто, как со стороны кажется.

«Понять и пожалеть… Эх, сынок, если бы все так легко было. Иного мужа и понимать нечего: у него все на виду лежит. Глянешь и не отплюешься потом. К другому в душу, как в колодец глубокий ныряешь – пока еще до чего-то дотянешься. А самое жуткое, когда в душе и нет ничего: в глаза заглянешь, а там пусто. Пусто и темно. И не знаешь, жалеть такого или бежать от него сломя голову».

Мишка помолчал и снова вернулся к разговору о возможной помощи Арины.

– Я ж тебе не зря сказал, что учениц твоих в Туров привезем таких, каких нигде нет. Ведь старый мир рушится, новая вера его на свой лад переиначить желает. Но выросла-то эта вера на других корнях, в других землях, обыденная жизнь там совсем иная, а потому многие требования новой веры, если и не вредят, то уж пользы-то точно не приносят, ибо заставляют забывать старые обычаи, кои помогали выживать многим поколениям наших предков. Как сохранить обычаи, не входя в противоречие с требованиями христианства? Как сохранить многовековой опыт обыденной жизни? Ведь хранителями-то обыденной жизни являются женщины, это женский мир. А вот Арина, как я понимаю, это знает – приглядывался я к ней по дороге. Не сама, скорее всего, выдумала – научил ее кто-то, но она это знает и другим передать сможет – сестренкам своим уже передает. И если полтора десятка боярских жен окажутся в Турове с такими знаниями… Как ты думаешь, как к ним остальные разумные жены отнесутся? А, матушка?

– Я думала, ты мне новыми платьями Туров удивлять посоветуешь.

– Платья – само собой, но ведь по одежке-то только встречают, а провожают по уму.

Михайла немного помолчал, причем Анна почувствовала, что молчат они с сыном как-то согласно, будто думают об одном и том же. Потом совершенно неожиданно сказал:

– Давай-ка на этом и завершим разговор… пока. Подумать еще о многом предстоит. Но если примешь и не убоишься ныне сказанного, найди случай с Нинеей обо всем этом потолковать.

– С Нинеей?

– Да, матушка. Мнится мне, что она не только одобрит нашу задумку, но и помочь захочет. Они с княгиней Ольгой друг друга хорошо знают, и княгиня Великую Волхву уважает. Тогда, весной, она через меня Нинее поклон передавала, а Нинея – сама мне в том признавалась – за княжича Михаила душой болеет. Найдем мы у нее и совет, и помощь, я уверен. Так что переговори с ней.

– Вот только ее нам не хватало! Великую Волхву в Туров тащить! А епископ? А Иллариона ты, сынок, не забыл? «Для чего такая музыка вам надобна да чем вы от скоморохов отличаетесь?» А тут еще платья новые будут…

– Ну что ж ты, матушка, прямо как… как баба. Ну, как будто важнее платьев ничего на свете нет! Платья – дело десятое. Да не смотри ты на меня так, понимаю, что для тебя – не десятое, но мы же в мужские игры влезть собираемся! Причем тут тряпки – в корень зреть надо!

– Да? – Анна с трудом сдержалась, чтобы не подбочениться, как скандалящая у колодца баба. – И в чем же здесь корень?

– А в том, матушка, что в Туровской земле слишком долго своего князя либо не было вообще, либо он был неполноправным – на кормлении сидел. При таких делах епископ, хочешь не хочешь, должен был властными делами заниматься. А власть засасывает, отказаться от нее потом ох, как не просто и ох, как не хочется.

– А мы-то тут каким боком?

– А таким, что вдовствующей княгине опора на мужскую руку все равно понадобится, и у епископа снова появится возможность не только делами своей епархии заниматься, но и на все дела княжества влиять. Так что, если в корень зреть, его интерес с нашим совпадает. И не удивляйся, пожалуйста, тому, что намерения Великой Волхвы могут совпасть и с желаниями епископа, и с выгодами туровского купечества, и с надеждами нас, многогрешных. Великие дела только тогда и свершаются, когда множество разных людей в них свою выгоду или удовольствие видят. Тогда никого и заставлять не приходится, более того, многие вообще уверены бывают, что по своей собственной воле поступают. Ну, а новые платья… ты как сама думаешь, этим нарядам языческие вышивки пристали?

– На корове седло – и то уместней будет, – Анна ответила уверенно, потому что уже не раз ломала голову, пытаясь соединить привычные узоры с невиданным покроем. – Для новых нарядов и новые узоры потребны.

– Вот и ответ! Одежды, в пику языческим нарядам измысленные, церковь не только порицать не станет, но и благословит. А уж чем твое шитье будет противостоять языческому, тебе, матушка, виднее. Найдешь, что попам сказать. Арина-то для своего попа нашла резоны, а он у них не дурак… отнюдь не дурак.

После того, как за сыном закрылась дверь, Анна еще долго сидела в одиночестве, задумчиво постукивая пальцами по столешнице.

«Значит, собрать воедино золото и железо, говоришь… Женской силой этот союз скрепить… И после смерти князя Вячеслава стать первой возле княгини… Ну, при таком-то сыне – это мы еще посмотрим, кто возле кого будет… Чур меня, чур – изыди, искуситель. Господи, спаси и сохрани! По самому краю пройти придется… Но ведь пойду же!»

Однако же мысли мыслями, но проверить, как гостей устроили, требовалось. Да и поговорить обстоятельно тоже. Конечно, если Аристарх с ней говорил, о ворожбе можно было бы и забыть, но… Анна усмехнулась про себя:

«Аристарх ворожбу-то заметил бы, конечно, но… умная баба и без ворожбы заворожить может. А эта, похоже, далеко не дура. Вот и присмотрюсь, что ей от Андрея на самом-то деле нужно? Дай Бог, коли он ей на сердце лег, а вот ежели она с ним играет… Бедой это может обернуться. И для нее тоже».

Младшие сестренки Арины после бани и сытной еды, умаявшись, уже заснули, а сама она сидела на скамье и что-то шила. Обернулась на звук открывшейся двери, встала и поклонилась, а потом, не дожидаясь, когда боярыня сама начнет разговор, указала глазами на рукоделие, которое держала в руках:

– Вот, только сейчас руки дошли, в дороге-то не до того было.

«Прав Мишаня, учил ее кто-то, и хорошо учил. Вежество блюдет, но и себя не роняет. А рубаха-то траурная… по родителям – белым по белому вышивает».

– Это ты правильно – долг умершим отдать надо, родителям – тем паче, – с одобрением кивнула Анна и сразу же, без перехода, спросила, – а муж твой когда умер?

– Два года назад его со свекром в торговой поездке убили, – спокойно и обстоятельно, будто только и ждала такого вопроса от боярыни и готовилась к нему, ответила ее собеседница. – Они уже домой возвращались, два дня пути всего до Турова оставалось, когда на их обоз тати напали. Обоз разграбили, а свекра и мужа моего убили – они вместе с охраной своей отбиться пытались. Хорошо хоть спасшиеся возчики их тела смогли домой доставить… чтобы похоронить достойно, по христианскому обычаю.

– Да, купеческое дело такое – опасностей не меньше, чем на войне, а порой и больше… – после приличествующей паузы Анна продолжила: – А у родителей как оказалась? Неужели у мужа совсем родни не осталось, некому о тебе позаботиться было?

Арина аккуратно отрезала нитку, слегка разгладила шов и тщательно свернула работу – все это молча.

«Время выгадывает… Для чего? Просто слова нужные подобрать или обмануть половчее?»

– Из близких родственников наследников по мужской линии не оказалось. Дальние нашлись, конечно. А меня за бездетностью в род вернули. За два года детей у нас с Фомой так и не было…

«Что ж, ответила твердо, хоть и видно – не просто ей про это говорить».

Теперь Анна спрашивала короткими фразами, не прикрывая допрос вежеством и гостеприимством:

– Сколько времени вдовеешь?

– Два года скоро.

– И не сватались больше? Почему? Из-за бездетности?

– Сватались, но я сама не хотела, а батюшка меня не неволил.

– А почему не хотела? Вдруг да родила бы деток?

Арина впервые запнулась, будто не зная, что сказать, но все же ответила:

– Я от любимого детей хотела, Анна Павловна, а после Фомы… видеть мужей рядом не желала… не могла себя переломить.

– Так мужа любила, что от детей готова была отказаться?

– Очень любила. Будто часть себя с ним похоронила. Долго как не в себе была, только дома и оттаяла немного, спасибо батюшке. А деток я всегда хотела, да не дал Господь.

«Глаз не прячет, смотрит прямо в лицо, да и руки от рукоделия освободила, на виду спокойно сложила, не мельтешит ими. Значит, в себе уверена, да и отвечает искренне, похоже».

– У нас в Ратном лекарка есть, очень хорошая, – голос Анны смягчился, будто и не было только что строгой боярыни. – Если ее попросить, она посмотрит, что с тобой. Может, подскажет что.

«Вот и будет повод Настене ее показать да посоветоваться».

– Благодарствую, боярыня. Непременно схожу, коли примет она меня.

– Настена в помощи никому не отказывает… – и опять резкий вопрос. – А чем же ты в родительском доме занималась, коли деток-то не было?

– Матушке помогала хозяйство вести. А еще батюшка, чтоб меня от черных мыслей отвлечь, к охоте пристрастил. Он и сам лес любил, душой там отдыхал, вот и мне помогло.

– Значит, это батюшка твой так тебя из лука стрелять выучил? Лука Говорун и то удивлялся, сказывают, как ты татю в глаз стрелой попала.

– И батюшка учил, и побратим его, дядька Путята, что у нас тогда почти год жил. Вот он искусный лучник, он мне и лук потом подарил за успехи мои, и хвалил очень… Он для всех нас как родной дядька был, – Арина грустно улыбнулась своим воспоминаниям. – Жаль, не знаю, как ему весточку передать, сообщить, что с нами случилось. Батюшка знал, конечно, но мне не сказывал.

«Что еще за дядька такой? Надо будет Гришу поспрашивать…»

– А татя… случайно получилось, от отчаяния больше стреляла. Хоть и не метила я именно в голову, но тут повезло – повернулся он… – Арина вздохнула, вновь переживая тот ужас, и добавила тихо: – Это он как раз перед тем батюшку мечом добил…

Анна чуть губу с досады не закусила. И жалко ей было молодую женщину, пережившую такой ужас, но ведь до смерти же хотелось выспросить у этой странной вдовы все подробности того, что произошло тогда в лесу, узнать, как она решилась подставиться татям и под болты отроков. Да не просто подставиться, а выйти практически раздетой и выманить на себя убийц, лишив их осторожности.

«Да, бабонька, досталось тебе… Не всякая смогла бы выдержать. А уж если вспомнить, что мне Илья нарассказывал про остальные твои подвиги… и мужи бы растерялись. Ха! Мужи! И баба иной раз может мужей в лужу посадить!»

Вопросы прямо-таки жгли язык, но… боярыне невместно проявлять подобное бабье любопытство, да и дело, за которым она пришла сюда, было очень уж важным.

«Тяжела ты, доля боярская… Варвара, поди, никогда не задумывается, спросить или не спросить… Да и девки, небось, уже мозоли себе на языках набили, все косточки приезжей перемываючи. Только вот ты, матушка моя, не девка несмышленая, да и не Варвара, так что потерпишь».

– Про то, что в лесу было, мы с тобой в другой раз поговорим, – вернулась Анна к тому, что волновало ее больше всего. – Ты мне лучше вот что скажи: Андрея у нас в Ратном и жены, и девки стороной обходят, глядеть на него лишний раз боятся, а ты, говорят, сама ему поклонилась, когда об опекунстве речь зашла. Там же не один он был – и Лука, и другие ратники… Почему же ты именно ему доверилась?

Арина при имени Андрея еле заметно напряглась, но и в этот раз не замялась, твердо взглянула в глаза боярыни – только щеки слегка порозовели – и ответила:

– Сама не ведаю… Я тогда его одного из взрослых мужей и знала хоть немного – он с отроками за нами приезжал, и поняла – надежен. А что боятся его все, так мне только потом сказали… И до сих пор дивлюсь, почему даже родня его не видит… – голос Арины дрогнул, но она договорила, – он же одинокий очень. А душа – добрая и… трепетная. Я такого еще среди мужей и не встречала…

«Вот тебе, матушка-боярыня, и в твой огород камешек. И не камешек даже, а валун… Надо же – трепетная… Это у Андрея-то? Права Арина – никто у нас даже и не задумывается, что у него на сердце: привыкли, что предан как пес, а до иного и дела нет. А она и не знает, что у нас его все боятся… и почему боятся – тоже».

– Другие на него годами смотрели и не замечали ничего, а ты, почитай, с первого взгляда разглядеть сумела, – задумчиво, словно себе самой, проговорила Анна. И тут же хлестнула вопросом, как давеча: – Кто тебя так видеть научил?

Арина – по глазам ясно было – поняла, О ЧЕМ ее боярыня спросила. И ответила обстоятельно:

– Бабка у меня была… не кровная родня – ее еще до моего рождения прадед в род ввел. Она и научила замечать не только то, что в людях на поверхности видно, но и то, что у них в глубине скрывается, – и, чуть помедлив, добавила почти с вызовом: – Знаки Лады у меня на одежде – о ней память.

«Ну-ка, ну-ка…Что это за бабка такая… знающая?»

– Только этому учила? И ничему больше? – вопрос опять прозвучал резко, но Анна видела – Арина прекрасно понимает, ЧТО ИМЕННО ее интересует и почему. Понимает – и не обижается.

– Почему же только этому? Разному научила – она ведь много чего умела. Ее у нас ворожеей считали. Вот только меня ворожить она даже и не начинала учить, говорила, что я свое счастье и без ворожбы встречу. Да и не бывает счастье навороженным… Жаль, до моего счастья она не дожила.

– Бабка крещеной была?

Тут Арина слегка смешалась, затрудняясь с ответом:

– Не знаю, никогда не спрашивала – я ведь тогда еще девчонкой была. От православной веры она меня не отвращала, наоборот, учила любую веру уважать. И с попом нашим мирно уживалась.

Анна вспомнила, что Илья рассказывал про того попа, улыбнулась и, заметно расслабившись, заговорила уже гораздо мягче: строгая боярыня опять уступила место доброжелательной и гостеприимной хозяйке.

– Ну, даст Бог, и найдешь ты у нас свое счастье… – Анна внимательно и со значением посмотрела на Арину и кивнула на ее пояс, где среди различных мешочков и привесок блестел одинокий серебряный голубок на конце серебряной же радуги. Видно было, что второго, парного к нему, с противоположного конца радуги когда-то отломили. – Я гляжу, голубок-то у тебя пару себе не ищет. Аль все еще не хочешь нового сватовства? До сих пор по мужу убиваешься?

Молодая женщина склонила голову и прикрыла глаза, как будто прислушивалась сама к себе, потом глубоко вздохнула, кивнула в ответ то ли на слова Анны, то ли на какие-то свои мысли и решительно сняла с пояса символ своего вдовства.

– Что со мной дальше будет – не знаю пока, да и не хочу далеко загадывать. Твой сын, Анна Павловна, нас в беде не оставил, Андрей Кириллович под свою опеку взял, Корней Агеич принял… Век за то им всем и тебе за ласку благодарна буду. Нам теперь новую жизнь начинать надо, а уж какая она сложится… Бог весть. Поживем – увидим.

Ужин Анна распорядилась принести Арине в горницу, хоть сестренки ее и спали уже, а сама она сказала, что ей многого не надо – три дня поститься будет в соблюдение епитимии. Да и не дали бы девки ей спокойно поесть на кухне за общим столом. С расспросами приставать не посмели бы, но уж пялились бы во все глаза непременно – любому кусок поперек горла встанет. Ну, и помимо этого рассуждение имелось: и без того приезд этой странной вдовы вызвал сумятицу и нездоровое оживление и среди отроков, и среди девиц, правда, совершенно различного свойства. После того же, как отроки купеческого десятка поработали языками, разговоры и вовсе не остановливались. Хватит – одному уже Андрей язык порезал; пусть лучше нынешним вечером Арина в девичьей посидит, от греха подальше. Заодно и отдохнет.

Впрочем, эта предосторожность особого успеха не принесла: Анна отметила, как возбужденно переговаривались отроки, толпившиеся перед ужином возле девичьей. Да и девки, сбившись в стайки, усиленно чесали языками и пребывали в крайнем возбуждении, особенно Анька.

«Эк она мечется… Глаза злющие, щеки пылают. Видно, Петька сказал ей что-то… «ласковое» – то-то он на нее смотрит насмешливо. Наверняка она про Арину у него выпытывала, да и не у него одного, похоже. С Аньки станется отроков к ней ревновать… всех скопом. Ничего, ей полезно. А то, ишь – привыкла считать, что она для них единственный свет в окошке… Куда моей дурочке тягаться со взрослой женщиной, да еще такой».

А Анька и правда пребывала в состоянии тихого бешенства, вызванного приездом в крепость этой непонятной бабы. Возненавидела она ее мгновенно, еще до того, как услышала все те невероятные рассказы, что с совершенно непонятным ей восторгом отроки купеческого десятка успели поведать всем желающим, хоть и «по секрету», с оглядкой. Аньке хватило единого взгляда на шалые лица мальчишек, хлопающих глазами вслед наглой чужачке. На нее, боярышню, небось, так не смотрели! А эта ведь старая совсем, овдоветь успела, и туда же!

И совершенно невдомек было Анне-младшей, что все эти чувства спокойно мог прочитать на ее лице любой, кого они хоть сколько-нибудь интересовали. Уж мать-то запросто. Анна-старшая внимательно оглядывала своих подопечных, отмечая на лицах то нарочитое презрение, то искреннее возмущение, то просто извечное женское любопытство.

Не одна Анька была взбудоражена появлением Арины. Ее чувства вполне разделяла и Прасковья, Анькина соперница в деле сокрушения мальчишечьих сердец. Проська – до крещения звавшаяся Пригодой – была младшей дочерью старшей невестки Славомира, Дарены. Она считалась в Куньем завидной невестой и первой красавицей, и уступать это место без боя, даже и ратнинским боярышням, совершенно не собиралась, так что поначалу отношения сестер с новой родственницей были отнюдь не благостные. С Машкой до сих пор такими и оставались, хотя и не были уже столь обострены – та Проську мигом окоротила. А вот с Анькой они в конце концов сошлись. Правда, как оно часто в таких случаях и бывает, девчонки то ссорились, то мирились, выясняя извечный вопрос – «кто на свете всех милее», но неизменно объединялись против тех, кто пытался у них это первенство оспаривать. А сейчас им обеим был брошен вызов: нахальная баба, не прилагая для этого ну совсем никаких усилий, вдруг оказалась настолько привлекательнее для отроков, что они мгновенно и напрочь позабыли о существовании подруг! Остальные парни возбужденно переговаривались с «купчишками», восхищенно хлопали глазами и то и дело посматривали на дверь девичьей, явно ожидая появления Арины. Это было ужасно обидно и крайне возмутительно. Да и у прочих девок приезжая восторга тоже не вызвала.

За ужином, в отгороженном от остальной кухни помещении, где за большим столом сидели девицы, Анна не столько ужинала сама, сколько внимательно следила за своими ученицами.

«Ну так и есть, вон как ерзают. И Анька с Проськой шепчутся задушевно… что-то теперь учудят…»

– За столом разговоры прекратить! – шикнула она на дочь, которая не столько в миску смотрела, сколько стреляла глазами по сторонам и что-то пыталась обсуждать с соседками – Проськой и Лушкой, а те в ответ согласно кивали. Да и Машка, обычно не слишком жаловавшая сестру, сейчас глядела на нее почти что с одобрением.

– Анюта! Я кому сказала!

– Да поела я уже, мам! – дернула плечом Анька.

– А поела, так сиди смирно, другим не мешай, – нахмурилась Анна. – Уважение к подругам имей!

– Некоторые так вообще уважения ни к кому не имеют… и за столом сидеть с нами брезгуют! – выпалила Анька. И добавила ядовито: – Хотя в родню пролезть так и норовят…

– А вот это не твоего ума дело! – оборвала ее Анна и обвела взглядом остальных – все смотрели на боярыню выжидающе, явно ждали, что та ответит. – И не вашего тоже! Вы все уже наши новости слышали… Так вот, вдова Арина теперь будет жить в девичьей, пока дом для них не построен. Над ее братом наставник Андрей опекунство принял, так что более она нам не чужачка. Все уяснили? А если кому не нравится, что чужих в род приняли, – Анна посмотрела на дочерей так, что они аж к столу пригнулись, – все вопросы Корнею Агеичу зададите, коли смелости на то хватит… или дури.

Вспыхнувшая Анька рванулась было из-за стола к двери, но ее остановил окрик матери:

– Куда?! А молитву прочесть? А за ужин поблагодарить?

– Было бы за что! Подумаешь – репа с рыбой, – пробурчала Анька, но за стол вернулась.

– Вот, значит, в следующий раз ты сама ее нам и приготовишь. А мы посмотрим, получится ли у тебя так же вкусно.

– Ой, мам, да умею я – сколько раз уже репу эту тушила, и с рыбой, и с мясом, и с грибами…

– Готовить-то ты ее готовила, не спорю, – согласилась с ней мать, – а на сколько человек? Самое большее – горшок, так?

– Ну… да… на семью же, – недоуменно пожала плечами Анька. – А какая разница-то? Репа – она репа и есть.

– Кто еще так думает? – наставница обвела глазами сидящих за столом девиц. Те заерзали, не понимая, что задумала боярыня на этот раз, а одна из них, Галка, вдруг подалась вперед.

– Говори!

– Еда всегда вкуснее получается, когда ее немного готовишь.

– Верно. А почему?

– Не знаю… Только матушка моя говорит, что в малом горшке каша завсегда вкуснее выходит.

– И это верно. А сколько народу Плава кормит? Хоть раз невкусно было? – девицы замотали головами. – То-то же! Вот и поучитесь у нее, чтобы у вас пища всегда вкусная была – и в малом горшке, и в большом котле.

Стоявшая в дверном проеме Плава слушала этот разговор и откровенно расцветала от удовольствия.

– Благодарствую, Плава, ужин сегодня отменный был, как и всегда, – с улыбкой поблагодарила повариху Анна после молитвы, когда девицы чинно потянулись к двери.

Боярыня и мать старшины Младшей стражи с первых дней признала авторитет старшей поварихи во всем, что касалось продуктов, их заготовки и использования, и без нужды не вмешивалась в кухонные дела, соблюдая должное расстояние. Хоть и числилась Плава вольной, и на кухне царила безоговорочно, но невместно было боярыне ставить себя на одну доску с бывшей холопкой. Правда, холопкой Плава пробыла недолго, всего-то несколько дней, и холопским духом пропитаться не успела, однако же и тонкостей в обращении с женами ратников и обозников тоже не понимала, потому и попадала временами впросак. Вот как сейчас…

– Анна Павловна, да что ж вы такое делаете-то?

– Что такое? – боярыня строго свела брови.

– Ну как же! Молодую красивую бабу, почитай, девкам твоим ровесницу, во власть немого калеки отдать! Хоть и родич он вам, но нельзя же так!

– Та-ак… – куда только девалась строгая, но справедливая наставница, которая только что хвалила повариху! Перед Плавой стояла хозяйка крепости, сердитая до крайности. – Запомни: семейные дела Лисовинов тебя не касаются. Твоя забота – кухня, только для этого тебя из холопства выкупили и сюда привезли.

Не ожидавшая такого резкого и совершенно, по ее мнению, незаслуженного выговора Плава вспыхнула, развернулась и скрылась на кухне. Анна слышала, как по дороге она обругала кухонную девку, не успевшую убраться с ее пути, что-то пнула и загремела утварью, бурча себе под нос.

«Обидно? Ничего, переживешь. Тебя ведь не спрашивали, милая, а коли полезла не в свое дело – получай по носу. Зато в другой раз свое место знать будешь. И мне с тобой меньше мороки. Ну, и Лисовинов впредь и сама языком трогать не станешь, и других остережешь».

На посиделках в тот вечер отроки с девицами, конечно же, бурно обсуждали события торгового похода, но когда Анна наконец освободилась, Андрея, к ее огромному облегчению, рядом с ними не было. С самых первых дней заведено было строгое правило, чтобы на таких сборищах обязательно присутствовал кто-то из взрослых. Вот и сейчас среди молодежи сидел Илья, а чуть в сторонке, прислонившись к стене плечом, стоял Алексей. Илья, по своему обыкновению, вещал:

– Подъезжаем мы, значит, к селу… По всему видать, сеча тут произошла жуткая: где-то дом горит, прям посреди улицы тать убитый валяется, Петруха с выпученными глазами куда-то во главе своих отроков бежит. И вижу я, что бежит-то он не просто так. Вот, ей-богу, прям на лбу написано: «Щас убью!» Меня аж дрожь пробрала: а ну как своих не узнает и на нас свои кровожадные желания исполнять станет? Но Бог миловал – до нас не добежали, куда-то за угол свернули. Однако же народ у нас в обозе насторожился – мало ли что? Потихонечку оружие, у кого какое было, вытянули и по сторонам внимательно поглядываем.

Илья сделал паузу и оглядел слушателей – достаточно ли те прониклись напряженностью ситуации.

– И вдруг… – присутствующие замерли, раскрыв рты. – Из-под забора курица ка-ак выскочит! Да прямо под ноги Архиповой кобыле. Кобыла в сторону ка-ак сиганет, Архип из телеги ка-ак выпадет, да ка-ак заорет… Ну, чего он орал, отроки догадываются, а девицам про то знать не надобно… А на тот крик из-под того же забора собака ка-ак кинется, да ка-ак начнет Архипа драть. Ну, сами понимаете, я такого стерпеть не мог: ухватил дрын да ка-ак хрястну! Точно убил бы животину, да она, зараза, такая шустрая оказалась… В общем, ребятушки, попасть-то я попал, да только по Архипу. Как он, бедолага, жив остался, до сих пор понять не могу.

Илья переждал взрыв хохота молодежи и продолжил:

– И тут, как на грех, десятник Лука как раз мимо проезжает. То ли по делу какому, то ли полюбопытствовать, кто это так орет, то ли просто из вредности. И спокойно мне так говорит: «Этого больше не бей – он наш». Вот ведь паскудник – что ж я, своих обозных не знаю, что ли?

Слушатели были так увлечены рассказом Ильи, что не заметили прихода Анны, и ей захотелось постоять в сторонке, не привлекая к себе внимания, и просто посмотреть на веселые молодые лица, послушать смех, разговоры – в конце концов, нельзя же вечно быть только надзирательницей за благонравным поведением молодежи. Да и присутствие Алексея на посиделках ее заинтересовало – обычно он там появлялся редко, общения с отроками ему хватало и без того, а девицы, как сильно подозревала Анна, ничего, кроме раздражения, у него не вызывали. Открыто он этого не показывал, но занятия с ними всегда перепоручал другим наставникам.

Когда стих очередной взрыв хохота, Петька, без сомнения, чувствующий себя героем дня, посчитал своим долгом тоже высказаться:

– Да-а-а, дядька Илья, попасть-то ты попал, да только не туда, куда целился. Вот бы тебе такую меткость, как у вдовы Арины. Это ж надо – поболее чем с сотни шагов охотничьей стрелой да доспешного воина уложить! Ведь прямо в глаз попала!

Анна заметила, как при этих словах Аньку перекосило – словно незрелое яблоко надкусила.

– Не тем восхищаешься, урядник, – неожиданно подал голос Алексей. – Оно, конечно, для бабы попасть в человека за сто с лишним шагов – уже хорошо, но на этом все ее искусство лучницы и кончается. Все остальное – либо суматошность, либо везение.

Все головы сразу же повернулись в сторону старшего наставника, а он, отлепившись от стены, сделал несколько шагов, по привычке встав так, чтобы держать в поле зрения всех слушателей.

– Суматошность, простительная, конечно же, и понятная, в том заключалась, что вдова Арина, выскакивая из избы, не посмотрела, какой колчан хватает – кто ж при нападении татей стрелы на птицу берет? Но, повторяю, в тот миг для нее это было вполне простительно. Ну, а насчет того, что прямо в глаз попала – чистое везение. Отрок Никодим!

– Здесь, господин наставник!

– Расстояние, скажем, сто сорок шагов. Сколько времени стрела в полете находится?

– Не меньше, чем два счета. А то и три – как стрелять.

– И что же, тать доспешный так все это время и стоял, замерев, морду под выстрел подставляя? Вы себе такого воина представить можете?

Ответа на свой вопрос Алексей, разумеется, не ждал, но все равно некоторое время помолчал, давая слушателям возможность осмыслить сказанное, а потом сам же на свой вопрос и ответил:

– Ну конечно же, такого быть не может. Скорее всего, дело было так: вдова Арина выстрелила просто в фигуру чужака, возможно даже именно в голову и целила, а тот во время полета стрелы повернулся, глянул на убегающих в лес баб, вот стрелу в глаз и поймал. Все понятно?

– Так точно, господин наставник! – привычно отозвались хором отроки. Анька немного повеселела и усмехнулась, пренебрежительно глядя на Петьку.

– То-то же! А теперь о том, чем действительно вам стоило бы восхититься, если бы взяли на себя труд хоть чуть-чуть подумать. Отрок Афанасий, о чем я говорю?

– А-а-а… э-э-э… не могу знать, господин наставник!

– Врешь! Прекрасно знаешь, да только говорить не решаешься, потому что наставника Андрея боишься – как бы язык не отчекрыжил. А вот как раз об этом поговорить следовало бы. Между собой-то наверняка шепчетесь, да и девкам уже… нашептали.

Судя по смущенным физиономиям отроков и зардевшимся лицам некоторых девиц, Алексей был прав.