Текст книги "Сотник. Позиционные игры"

Глава 3

Ноябрь 1125 года Окрестности Михайловской крепости

– А ведь вертит чего-то грек! – хмыкнул Макар. – Пьяный-пьяный, а так и не сказал напрямую, зачем его Медведь к нам прислал. Хотя наговорил такого, что мне самому впору похмеляться – вроде и по-нашему, а вот спроси – о чем, и половины не повторю… А вот когда про Медведя – так словно затыкает его. Дурнем прикидывается.

– Ну, главное-то он сказал, – пожал плечами Мишка. – А остальное потом выясним, куда он теперь денется? Медведь его, похоже, прислал выяснить, есть ли тут с кем разговаривать. Что Аристарх ранен, они уже наверняка знают, потому и привёл он грека тебе. Дед в Ратном, а тут из Лисовинов только я. Вот тебе грек и сказал сейчас, что говорить будут со мной. Или ты не понял?

– И что у нас их боярич, значит, он не случайно проговорился? Мол, иди – не сомневайся, все по чести будет… – Макар ещё раз покрутил головой, что-то обдумывая, и кивнул. – Ага… Я-то понял. А скоро и другие поймут. Вот тогда – держи порты крепче, сотник… Пошли! Медведь, похоже, замерз уже, нас дожидаючись.

Далеко идти не пришлось. Едва лишь они углубились в лес, как один из сугробов с краю дороги шевельнулся, поднялся вместе с торчащими из него ветками куста и, отряхнувшись, обернулся укутанным в белый балахон с капюшоном крепким невысоким парнем лет двадцати с коротко постриженной курчавой бородкой и светлыми «ледяными» глазами на загорелом темным «зимним» загаром лице.

Мишка чуть не выругался вслух:

«Вот дьявол! Ведь даже не заметил ничего! Да-а, красиво… Стоп! А чего же тогда те, что на меня летом напали, так лоханулись? Или это другие? Ладно, потом разберемся…»

Макар, впрочем, не сильно удивился, как будто того и ждал: кивнул встречающему, которого, судя по всему, знал в лицо.

– Медведь ждет?

Взгляд пришельца лишь на мгновение задержался на молодом бояриче, но ни вопросов, ни какого-либо удивления Мишкино присутствие не вызвало.

– Ждет, – коротко кивнул «лешак» и, предложив следовать за собой, направился куда-то напрямик через кусты.

Небольшую – шагов пять в диаметре – хорошо утоптанную поляну, на которую привел их провожатый, явно приготовили к переговорам заранее. Там, на поваленном стволе дерева восседал тот, кто, по-видимому, и звался Медведем: коренастый жилистый мужик за сорок, в небрежно накинутом на плечи белом балахоне, таком же, как и у встретившего их «бойца».

Кивнул пришедшим на стоящие тут же пеньки, с которых кто-то загодя заботливо стряхнул снег.

– Здравы будьте, гости дорогие, – чуть глуховатый, низкий голос, и впрямь неуловимо напоминающий беззлобный звериный рык, прозвучал не то чтобы насмешливо, скорее просто приветливо. – Долго же вы собирались. Я чуть было не замерз, ожидаючи, а костерок раскладывать воздержался, чтоб ваших караульных попусту не волновать.

– Так мы пока не в гостях, – усмехнулся в ответ Макар. – Или ты уже в нашем лесу берлогу себе устроил?

– Лес, он всегда ничей, – пожал Медведь плечами. – На каком пеньке присел – там и хозяин, пока не встал. А берлога дело наживное. Грек-то наш там как, очухался? Вы уж его не обижайте – он хоть и дурак дураком, но ума недюжинного. Пользы с него много может получиться, если к нему подойти правильно.

– А как же… – кивнул Макар. – Опохмелили уже. И поговорили… – он, прищурившись, глянул на Медведя. – Или и тебе налить? Феофан говорил, вместе вы вчера что-то праздновали, но по тебе и не скажешь. Хотя с вашим греком и впрямь, только под пиво говорить… Бочонка после третьего… Иначе головой повредиться недолго. Зато с нашим бояричем они друг друга поняли. Феофан велел тебе передать, чтобы и ты с ним беседовал.

Медведь перевел взгляд на Мишку, отчего у того появилось отчетливое ощущение, что его деликатно, но очень тщательно и профессионально ощупывают с пяток до макушки. Но вопроса в стиле «А это кто?» или «Это, что ль, ваш боярич?» не последовало.

– Медведем меня зови, – просто сообщил «лешак», не добавив при этом привычного «дядькой».

Пришлось представляться самому:

– А меня Михаилом.

– Ну, значит, почти тезки, – кивнул Медведь без тени усмешки. – Извиняй, что отдохнуть с дороги толком не дал. Больно дело спешное. Ещё вчера надо было, но не стал вас сразу беспокоить.

«Ага, я сейчас аж расплачусь от умиления, блин! Не стал он вчера нас беспокоить… Куда патрульные смотрят, ети иху?! Расслабились тут, пока нас не было – ходи, кто где хочешь, бери, что хочешь, а они ушами хлопают, как слоны гамбургские! Стерв куда смотрел?! Хотя, он в Ратном сейчас… Нет, вот разберемся с делами, заставлю его всех, включая купеческих, мордой по кустам до кровавого поноса возить, пока следы, даже скрытые, читать не научатся!

Дожили – сотня по всему лесу заболотных гостей ищет, а они тут чуть ли не светские приемы устраивают! И мажордом, в камуфляже вместо ливреи, под сугробом. А волхвы они, похоже, совсем не боятся – как нет ее…

Это он нарочно так дело хочет повернуть, что вроде как мы у него в гостях? Нет уж, это вряд ли. Значит, кто на пенек сел, тот и хозяин? Ну-ну…»

Мишка уселся поудобнее, широко расставил колени и, опершись о них ладонями, слегка наклонился вперед, решительно взял разговор на себя:

– Ну, что у тебя за дело такое спешное, что ты грека аж у Мироновой охраны умыкнул да нас тут на морозе дожидаешься? – оглянулся на замершего на краю поляны «лешака». – А костерок-то и впрямь теперь можно разложить. Замерзли твои орлы, небось, под сугробами сидючи.

– Ничего, они у меня привычные, – Медведь шевельнул бровью в сторону своего подчиненного, и тот беззвучно растворился в лесу. – Да и некогда сейчас нам у костров рассиживаться – такое варево без огня закипает… Не обжечься бы, расхлебывая. Значит, глянулся тебе наш грек?

– Так он не девка, чтоб мне на него любоваться, – хмыкнул Мишка. – Мужей не на погляд оценивают. Учен. Такое знает, что не каждому открыто, а главное, не всякому дозволено, а рот на замке держать не умеет. Заговорит о деле – все забывает. Как он жив-то, с таким-то счастьем?

– А тебе, значит, и дано, и дозволено? – Медведь рассматривал Мишку с откровенным интересом. – И откуда ж ты такой умный тут взялся, что за раз постиг то, что Феофан знает?

– Откуда взялся, там уже нет.

Мишка понимал, что ведет сейчас себя по здешним меркам более чем вызывающе – отроку в его годы полагалось разве что молча стоять за плечом старшего – но совершенно не собирался менять тон. Макар, к счастью, не мешал, только ухмылялся чему-то. Медведь то ли не решил, как на такую наглость мальчишки реагировать, то ли напротив – решил, а потому смотрел на него скорее с веселым интересом, чем с возмущением.

«Рассматривает, как зверушку редкую. Уж лучше бы рявкнул. Ладно, будет тебе зоопарк с циркусом!» – неизвестно с чего подосадовал про себя Ратников, продолжая дерзить дальше:

– Похоже, нашим наставникам знания из одного кувшина наливали… Но всех знаний не то что за раз – за всю жизнь не постигнешь, да они иногда могут оказаться опаснее воинского железа…

«А много ли ты сам знаешь про то, чем грек с твоим боярином занимается? Про порох, например?»

Стараясь не выдать своего пристального внимания, Мишка следил за выражением лица Медведя, но тот в ответ на его слова только согласно кивнул.

– Потому и привел, что опасно. Он у нас сейчас от ума большого и сгинуть может. Я было его у боярина в крепости спрятать хотел, за нурманами, да ведь он, как дите – не усидит… Вон, к виноделу его с чего-то понесло. С Мироновой охраной. Хорошо, я успел перехватить.

«Та-ак… Опять Мирон».

– А чего Мирон хочет? С Аристархом-то я переговорить не смог, – пояснил свой вопрос Мишка. – Что у вас тут произошло, пока нас не было?

«А не кажется ли вам, сэр, что у вашего соседа наступил закономерный кризис власти в условиях жесткой автократии, то есть, говоря языком площадей, дерибан пошел. Причем вразнос. Ближники власть не поделили, пока боярин в отъезде? Причем так не поделили, что этот ведьмин котел забурлил и из берегов вышел, аж до нас брызги долетели? Это уже симптомчик – если подковерные игры, без которых, как ни крути, никакой тиран не обойдется, переходят в такую фазу, то это значит что? Правильно – это значит, что трон этого самого тирана безнадежно потерял остойчивость, как старая плоскодонка в шторм…

Что же там у них стряслось? Всего он, само собой, не скажет, но то, что хотя бы Аристарху известно, должен… Приперло у него там, похоже».

Медведь смерил Мишку взглядом.

– Не вовремя старосту ранили. Свидеться бы мне с ним, да не уверен, что Мироновы людишки поблизости от Ратного не ошиваются. И к вашему сотнику не пробьешься – лютует. А тайно вызвать Корнея не могу – не знает он о тех знаках, что мы с Аристархом на такой случай условились. А ты, боярич, хоть и молод, а сам уже сотник. Уверен, что говорить можешь? Слово за род дашь, или за дедом посылать? Дело-то не терпит. Не опоздать бы.

«Интересно, сэр, товарищ Медведь и правда спешит так, что лишний день ожидания Корнея для него критичен, или хочет пацана развести на слабо и заставить дать слово, которое от деда получить не надеется? Впрочем, не так уж это и важно сейчас. Главное, теперь ваш выход. Черт, опять приходится на одной интуиции выезжать!»

– Если бы я не готов был за род говорить, так зачем бы сюда пришел? – пожал плечами Мишка. – Но словами от рода не разбрасываюсь. Все, что я решить смогу – решим. Что нет – услышу и деду передам. Часть уговора мы выполнили, боярича вашего укрыли, и он нам более не чужой – отвечаем за него, как за родича. И ты свое слово сдержал, потому и Ратное стоит. За это поклон тебе низкий от всего нашего рода и сотни.

Но теперь дальше говорить надо. До похода одно было, сейчас – другое. Тогда ты говорил с сотником, а теперь придется с княжеским воеводой и боярином..

Медведь, который внимательно слушал его, слегка подавшись вперед и опершись локтем о колено, при этих словах шевельнулся – в глазах промелькнула то ли усмешка, то ли сомнение. Мишка досадливо качнул головой:

– Не ради пустого бахвальства я тебе про это сейчас рассказываю. И не торгуюсь. Но у князей расклад на сотню поменялся. И тебе, и нам это придется учитывать.

– Разумно говоришь, боярич, – кивнул Медведь. – То, что неладно у нас, ты и сам уже понял. Крутит Мирон хвостом, как лиса. Давно крутит. Задумал что-то. Только я чуял, а за холку его ухватить не мог – так, чтобы не отпереться ему. Но приглядывал. До недавнего времени он осторожен был и берегов не терял, да и у боярина нашего в доверии – умен, умеет полезным быть и вовремя слово нужное сказать, не отнять у него этого. Но, видно, сейчас решил, что его время пришло.

Сразу после отъезда боярина помер Харальд. С чего помер – неведомо. На отраву похоже, но этого никто точно не скажет. И Мирон вроде тут ни при чем, и не он один мог. Меня тоже обвинить можно – я рядом. И почти сразу после этого вы налетели, как знали. И так лихо, что нурманскую дружину как косой срезало. Нурманы не дурнее нашего. Они вообще сами по себе всегда держались, а сейчас и подавно: те, что в живых остались, мало кому верят. Взять под себя власть у них сил не хватит, потому сидят в крепости, вроде как охраняют ее, но выглядит это, будто в осаде они. Возвращения боярина ждут, тогда и решать станут. И голову предателя непременно потребуют.

И в Мастеровой слободе разброд. Давно там разговоры ходили. Всякие. Но раньше Мирон и его ближники там не появлялись, и мастера их не жаловали, а тут Тороп со своими людьми туда чуть не переселился. Мастера-то у нас балованные, привыкли, что воли им без меры дадено. Боярин им за их умение многое позволял и на многое глаза закрывал. Только что на волю не отпускал – а так, считай, любой каприз их исполнялся. Чего не попросят – получают, даже цены тому не спрашивают. Вот они страха и не имеют. Уверены, что незаменимые, а потому – бессмертные… – Медведь криво усмехнулся. – А того не понимают, что в случае чего их первых резать начнут. Как раз потому, что незаменимые… Только Гордей это понял. Или знал. Его-то боярин бы не тронул, но самого Журавля нет, Мирон за старшего распоряжается. А Торопу или Грыну – тем все равно, кого резать. Вот Гордей и подался к вам. Да тоже… не хуже грека. Умный-умный, а как есть дурак. Не ушел бы он от Торопа, если бы я их с Тимкой перехватить не успел. Гордей мне особо не доверял, но выхода у него не оставалось – потому Тимка сейчас у вас, а не у Мирона под охраной. Или бы сгинул, как дед… Не уследили мы… – поморщился Медведь. – Пока вы не вернулись, сил тут, в крепости, едва-едва хватало на стенах караулить – вот мы и присматривали. А тогда я своим не велел лишний раз здесь шастать: они деда с Тимофеем на ваш разъезд вывели, а сами не пошли дальше болота, от греха. Кто ж знал, что там кабан этот случится?

Юрку-то, сына Журавля, Мирон достать никак не может, тот за нурманами, в крепости сидит и не высовывается. Он молодой, но умный, хоть и увечный. А потому недоверчивый… – Медведь замолк, задумавшись о чем-то. Мишка терпеливо ждал. Вопросы так и вертелись на языке, но он пока решил придержать их при себе и дать Медведю сказать все, что тот сочтет нужным. Однако упоминание сына Журавля мимо ушей не пропустил.

«Значит, Юрка спрятан за нурманами, а дед с Тимкой почему-то решил к нам податься… Почему не туда же? Ближе и безопаснее, чем мальца тайком через лес к чужим людям тащить. Нурманы не пускали, так как почему-то этот боярич не чета тому, или дед нурманам не верил? И ещё – кто должен «в случае чего» мастеров резать? Мироновы люди или команда Медведя? А ведь, пожалуй, тут как выйдет… Мирон сманить не сможет – он вырежет, сможет – Медведь… Приказ, надо думать, Журавль давно отдал…»

Медведь хмыкнул, словно подслушал мысли молодого сотника:

– Гордей к вам подался, чтобы мастеров спасти. У охранной сотни приказ: при попытке захвата или увода их из слободы живыми не выпускать. Сотником там Грын, он Мирону подчиняется, но только потому, что так боярин велел. Но если поймет, что Мирон поперек боярина пошел – может и самого Мирона порешить. Одна беда – до той понималки ещё достучаться надобно… – Медведь презрительно скривился. – Он сам думать не будет, да и не умеет. Или не хочет. Я Гордею помог, а когда ясно стало, что он не дошел и, значит, ничего в Ратное не передал, пришлось мне самому с вашим старостой встречаться. Другим посредникам у меня сейчас веры нет. От Аристарха я и узнал, что летом на наши земли вас Мирон навел и потом подсказал, где Гуннара ждать. Нет, прямо-то староста мне этого не сказал, – ответил Медведь на вопросительный взгляд уже Макара, – но мне и намека хватило. Тем более, у меня самого так же получалось по всем прикидкам.

Из дальнейшего рассказа Медведя прояснилось многое, в том числе и истоки кровавых событий в Ратном и вокруг него.

Когда Гордей с Тимкой пропали, Мирон заметался. И совсем ошалел, когда ему донесли, что в Ратном бабы рассматривали у колодца безделушку, какие делали только в слободе, не показывая никому чужому. Продавали же эти украшения куда-то далеко, через иноземных купцов, чтобы никто и концов не сыскал, откуда такое взялось. Кто это мог сделать в Ратном, Мирону долго думать не понадобилось.

Вот после этого и понеслось все, как телега по кочкам. Если бы дед с внуком просто сгинули – для него было бы полбеды, а они оказались в Ратном… Мирон не дурак, понял, что сами бы они туда не дошли. Мимо его кордонов их могли вывести только люди Медведя.

Поначалу Мирон только подозревал и злобился, но молчал – тронуть командира «лешаков» у него руки коротки. Поэтому он зашёл с другой стороны: послал в Ратное Торопа, людей мутить. Бунт ему был нужен, чтобы Гордея с Тимкой увести назад, а если не получится, то под шумок прикончить на месте. Хотя на всякий случай предусмотрел запасной вариант: если бы его посланцы подожгли село, ворвались за тын, но в кровавой суматохе резни на лисовиновской усадьбе ни деда, ни внука не отыскали бы, то двинули бы на крепость. Для этого он и отправил на помощь бунтовщикам не охранную сотню, а людей, верных лично ему – три последних десятка наскрёб.

«Ага, а Аристарх со своей «инвалидской командой» ему этот расчёт поломал».

Но у Медведя везде свои глаза и уши имелись, рядом с Мироном – тем более, и не одна пара, а Мироновых соглядатаев в своём окружении он давным-давно вычислил и использовал их вовсю, сливая своему противнику дезу.

«Интересно, он сам до этого додумался, или Журавль подсказал? А боярин-то в курсе тёрок между своими ближниками? Догадывается, думаю, но не знает, насколько всё запущено».

В общем, хорошо поставленные разведка и контрразведка позволили Медведю предупредить Аристарха, где именно ждать гостей; о том, что гости точно заявятся, староста частично узнал от своих информаторов среди холопов, частично сам додумался. Изворачивался, как мог, но всё равно самую малость до возвращения сотни не дотянул. Хорошо, что заранее услал холопов лес валить, а баб с детишками оставил в Ратном заложниками – оставались бы мужики в селе, вернулась бы сотня к пепелищу.

А так… Упреждённый нежданным союзником, Аристарх устроил засаду на тех, кого послал Мирон на подмогу Торопу, который мотался между выселками и лесоповалом, изо всех сил разжигая страсти и подбивая народ на бунт. Много ли толпе надо? Тем более, им помощь от Мирона обещали: мол, вы только начните, а свои из-за болота подсобят. Вот и поперли, выпучив глаза, на верную смерть, а вышло, что вышло – и три десятка Мироновых сгинули без следа, и Тороп со своими полег. Только двое его людей обратно через болото вернулись.

– Такого страху нагнали, – ухмыльнулся Медведь. – Перед Мироном за свою неудачу оправдывались тем, что, мол, у вас тут все скаженные, не то что бабы и отроки не хуже воинов бьются – девки с мечами да самострелами в бой кидаются наравне со всеми. И крови не боятся! – он покрутил головой, насмешливо глянул на Мишку. – Ну, девок-то ваших с самострелами на воротах и башнях я и сам видел… Неужто и правда они у вас и с мечами обучены?..

– Врут, – довольный Макар не выдержал и встрял-таки в разговор, подмигнув Медведю. – Зачем им мечи? У нас они прялками любого татя до смерти ухайдокают. Есть у нас одна – Млава, Луки внучка, так она и голыми руками убить может… Бурея нашего знаешь? Вот его мордой по снегу на днях возила…

– Как же, слышал! – заржал Медведь. – Эта точно может! Достанется же кому-то сокровище… Мои тут у вас пока за округой присматривают, – отсмеявшись, пояснил он Мишке. – Ты уж не обессудь, но Мирон сейчас неведомо на что решиться может, Тимка ему позарез нужен. Сил на то, чтобы войной идти, у него больше нет, а вот душегубца сыщет…

«Чем этот пацан так важен? Ну, боярич, ну, шустрый, ну, Журавлю родич – и что?

Нет, это же уму не растяжимо – отлучиться нельзя, каждый раз не знаешь, к чему вернешься… Медведи по лесу бродят, крепость стерегут, девки татей и Буреев как детей лупят. Не-ет, назад, на войну хочу! Там разве что на князя какого нарвешься… Или княгиню… Или женят… Тьфу, пропасть, и кто сказал, что в древности люди жили тихо да размеренно, неспешно и благостно? Щазз… Или это мы с милейшим Сан Санычем так разлагающе на местных подействовали? Вирус, что ли, какой занесли?»

А Медведь продолжал, и от смеха в его голосе не осталось и следа.

– Чем все кончится, неведомо. Одно скажу: что бы там Мирон ни задумывал, а по его уже не получается, хоть за ним кто-то и стоит. И этот кто-то не слабее Журавля – Мирон его боится не меньше боярина. Вот он и бесится сейчас. Вернется Журавль – ему не жить, а сбежит сейчас, бросит все и того человека подведет – тем более. И чего тут ему страшней – не знаю. Сам ли Мирон на того человека вышел или наоборот, к нему кто-то пришёл, – тоже не знаю, да и неважно это. Всё равно за болотом мы теперь не отсидимся.

Я уже всяко думал, но выходит, что Мирону надо боярина убивать или самому в проруби топиться. И если у него задуманное получится, всем плохо станет. Да и вам тогда… Силой придется брать то, что пока можно по согласию решить.

«Стоп. А с этого места поподробнее, пожалуйста… Это что же, сэр, вам сейчас Журь на блюдечке предлагают? Так не бывает. А кто? Медведь сам от себя? Или от увечного сына Журавля, которого он мимоходом помянул? Вот это вряд ли. Про сына все говорили, что он то ли припадочный, то ли блаженный, то есть за боярина его не признают, даже те самые нурманы, которые его то ли охраняют, то ли стерегут как ценного заложника.

Медведь слишком умен, чтобы так блефовать. Значит, предлагает от того, кто имеет право предложить, но имени его ни словом пока не упомянул. Журавля нет – а кто остался? Что там грек про Тимкиного отца не досказал? Ведь ушел от разговора при мальчишке, явно ушел, а вы спросить не догадались – вернее, некогда было. Значит, продолжаем качать Медведя дальше. Скажет, ибо другого выхода у него нет.

Что торгуется – понятно. У них там сейчас тоже наступило время, когда все возможно, и самая проигрышная позиция при таком раскладе – стараться сохранить в неизменном виде то, что есть. Но это позиция слабая, из такой его в лучшем случае на роль пешки отодвинут. В худшем – с доски сбросят. А он этим довольствоваться не станет – за ним не только его род стоит, но и его команда, если вы правильно понимаете, сэр Майкл. А поскольку он не дурак, то все козыри сразу на стол не выложит – торги только-только начались. Ладно, попробуем свои карты приоткрыть, а то так и будет вокруг да около ходить».

– Согласие есть продукт, полученный при полном непротивлении сторон, – с нахальным видом брякнул Мишка и увидел, как взлетели у Медведя брови, а Макар, внимательно слушавший их разговор, чуть не подавился, скривившись то ли от сдерживаемого смеха, то ли от досады. Мишка прогнал ухмылку и уставился на своего собеседника.

– Я от тебя ничего не скрываю, а ты мне не говоришь главного: что именно ты нам предлагаешь и от кого пришел. То, что у вас там закипело, само не рассосется. Со стороны, говорят, виднее, и я, человек со стороны, вижу три исхода, чем все это может кончиться.

Первый – ни нам, ни вам не интересный: князья про вас стороной прознают. Да и наверняка уже прознали: ты же сам говорил, что Мирон с кем-то извне дела ведёт. Опять-таки, на Княжьем Погосте боярин сидит не совсем дурной. Ему, пока мы с находниками разбирались, не до вас было, но совсем-то не забудет. И про мастеров в слободе, и про то, что доход от княжьей казны таите – все это выяснится. Князья любую силу, им не подвластную, или к себе притянут, или уничтожат. Вы болотом от нас отгородились, но от князей это не защита, долго не высидите. И если князь прикажет, то наши с тобой договоры мало чего значить будут – на любую силу всегда бо́льшая найдется. Тогда всему конец: вы в полон попадёте – кто жив останется, а мы из доверия выйдем.

Второй путь – то, чего добивается ваш Мирон. Не знаю, какой с того ему резон, но думаю, хочет под шумок урвать самое ценное – мастеров. Сотня поднимется и, так или иначе, вынудит сотника на вас войной идти, особенно теперь: после бунта ратники злые, им все ваши расклады не объяснишь. Боярин Корней ещё и воевода Погорынский – у него под рукой не только сотня, но и боярские дружины. За долю в добыче и они в этом походе не откажутся поучаствовать, так что разорят ваши городки и веси подчистую.

Я не угрожаю – этот исход и Лисовинам нежелателен. Ну, возьмем мы богатую добычу. Кто жив останется. И возьмем один раз, потому что больше разорим, чем приобретем. Ты вот грека прислал, говоришь, умен, и польза с него немалая, а многие его оценить способны? Сядут новые бояре в ваших весях: и все наши десятники не прочь боярством обзавестись, и со стороны найдутся желающие. Мастеров… Ну, кого не убьют, разберут промеж собой в холопы – и чего тогда останется? Если не дети, то внуки уже и не вспомнят, что там было до них.

Медведь молчал и слушал. Ничего иного, кроме напряженного внимания по его лицу прочесть было нельзя. Но так Ратникова здесь ещё никто не слушал. Макар рядом заметно напрягся – Мишка на него не оборачивался, но ощущал, как тот подобрался, словно перед прыжком, видимо, был готов к любому исходу, вплоть до того, что «лешаки» прямо тут их и положат. Мишка криво усмехнулся и продолжил:

– Но есть и третий путь. Все, что сохранить удастся – так и останется. И перейдет под руку Лисовинов как есть, а вас мы не обидим – нам это просто-напросто невыгодно. Признаете над собой княжеского воеводу и власть князя Туровского. Тем, кто служить готов, придется принять христианство, но без этого в любом случае не обойдется. Князю дань платить придется, зато он и не полезет сам разбираться, что и как у вас устроено – главное, чтобы земля приносила доход и торговля шла. Ваш боярин, если этого не поймет и не примет, погубит и себя, и вас. И, разумеется, своей власти лишится.

Ты сам сказал, что это можно сделать только по доброй воле. Но кто, кроме боярина, сможет за всех говорить и принести присягу воеводе Погорынскому?

Уже не пацан-Лисовин, а Ратников, в упор глядя Медведю в глаза, увидел, как напрягся его собеседник. Но не вздрогнул, не переменился в лице и взгляда не отвел.

«Силен! Даже князя в прошлый раз пробрало, а у этого не дрогнуло ничего, только лицо закаменело, как у Андрюхи.

…Черт, завис он, что ли?»

После Мишкиного подробного анализа – о перспективах развития соседнего боярства в результате слияния капиталов под руководством рода Лисовинов и к взаимной выгоде – над поляной повисла пауза, плавно переходящая в категорию «немая сцена». Наконец Медведь отмер, шевельнул плечами, расцепил сжатые в кулаки руки, застывшее маской лицо вновь приобрело живые черты, и «лешак» неспешно повернулся к Макару. Голос его прозвучал буднично, почти скучно, а от услышанного Мишка чуть с пенька не свалился от неожиданности. Макар, кажется, тоже.

– В прошлый раз мы с тобой разговор так и не закончили. Я твою Любаву за своего Боеслава сватал, ты вроде не возражал. Дети, конечно, пока ещё в возраст не вошли, но решать-то надо заранее. Если будет на то слово твое и Лисовинов, то забирай моего парня прямо сейчас. А я в надеже буду, что если что – вы сына не оставите. Он не примаком тебе в семью идет: справим ему хозяйство, как время приспеет, и твоя дочь в возраст войдет, да и сейчас честь по чести, как положено, подарки будущей родне с собой взял. А если со мной что случится, так мой старший сын за мое слово ответит – ему тогда и в роду, и в группе за главного быть.

«В группе? От Журавля словечко-то. Не удивлюсь, если полностью это группа быстрого реагирования или ещё как-то так звучит. И вообще – охренеть три раза! Нет, три мало – десять. Это он пришел о помолвке договариваться? Хотя… тормозите вы, сэр, чего-то… Сами же решили, что он ролью посредника не удовлетворится – гарантии мужику нужны. Для него и его «группы». Пока не получит – разговора не будет. Он нам и так уже много козырей сдал».

– Значит, Боеслав? – Мишка посмотрел на Макара. Тот коротко прикрыл глаза. Ясное дело – согласен. – Тогда парня крестить надо, – обратился он уже к Медведю. Тот задержался с ответом лишь на мгновение.

– А ты сам христианин?

– А как же?! – удивился такому вопросу Мишка.

Медведь кивнул и спросил совсем уж неожиданно:

– За Лисовинов ты слово уже дал. А за себя дашь? В крепости все под твоей рукой ходят, Аристарх сказал – целая Академия Архангела Михаила у вас там. Отрока моего, раз он при сватах будет, в Академию эту вашу возьмешь? Назови плату – я принесу.

«Вот те на! Такому даже не палец – ноготь покажи, так он руку по самое горло оттяпает… А ведь он сейчас именно на вас, сэр, ставку делает – так что цените. И сына в Академию взять просит – даже свои, ратнинские, никто детей пока не отдает, бояре холопских ребятишек прислали, и то только из уважения к деду. По здешним меркам патриархального общества вы сопляк, с которым и говорить-то взрослому мужу зазорно, а не то что сыновей доверять. Как вы колотились, пока себя слушать заставили? То-то же, а этот – сразу… Так впечатлился анализом или уже знает про ваши туровские подвиги? И такое возможно… Но как бы там ни было, заиметь в личном активе два десятка «спецов», заботливо выученных дорогим Сан Санычем под себя, любимого, – это вам не жук начхал. Конечно, пока они не ваши, но аванс уже выдан – так что берите предлагаемый ресурс и не сомневайтесь. Обзаводитесь ещё одним перспективным воспитанником, сэр».

– Плату с родичей и наставников мы не берем, раз Макар твоего сына в свою семью принимает, то и в учебу его возьмём. Я за тех, кого под свою руку взял, перед Богом отвечаю, но и спрашиваю с них полной мерой. Если ты сына МНЕ доверяешь, быть по сему… – не спеша, с расстановкой проговорил Мишка и увидел, что командир лешаков понял его правильно. Кивнул утвердительно.

– Быть по сему, боярич. Будете уходить – заберете с собой моего отрока. Он тут недалеко дожидается.

Медведь поворочался на своем бревне, усаживаясь поудобнее, и продолжил, как будто не сворачивал с главной темы:

– Бояр у нас двое, боярич. Второй – Тимкин отец. Гадаешь, небось, почему Тимка так важен оказался? А вот потому и важен, что он – ключ к своему отцу, а его отец – ключ к Мастеровой и ко всем делам Журавля. Да и не только Журавля. Он себя всегда велел называть Мастером Данилой. И он тоже сильно недужен. Потому и сыну уже два года на глаза не показывается, и людей сторонится. Они с Журавлем так договорились. А Тимофею под страхом смерти говорить не велено, что отец рядом – в той же крепости, что и Юрка. Вот за боярином Данилой люди пойдут, тем более, если у него за спиной сила встанет. И Журавль слово его и своего сына сдержит.

То, что у нас кто-то воду мутит, пока Журавля нет, Данила давно понял, но кто за всем этим стоит – не знал. Он и мне поверил только тогда, когда я к нему с известием про Тимофея пришел, хотя и сейчас, наверное, сомневается. Да я бы на его месте и сам сомневался. Но Гордей погиб, и говорить с вами больше все равно некому, а Мастер Данила с себя ответственность за людей не снимает.

– Чем же ваш боярин так занедужил, что сыну показаться не пожелал? – недоверчиво покрутил головой Мишка. – Ну, Гордей, понятно – мастеров спасал, потому собой рискнуть не побоялся. Но внуком… Сыну своему он и приказать мог?

– Не отцом боярину Гордей был – тестем. А чем недужен – это ты у него самого спросишь… Скажу только, что мало кто знает, что тот ученый человек, что у Журавля якобы в заточении, на самом деле Мастер Данила и есть. Считают, что пропал он. Пустили слух, что по делам уехал и сгинул, но может ещё вернуться. А этот, дескать, совсем другой – невесть откуда появился.