Текст книги "Отрок. Ближний круг: Ближний круг. Стезя и место. Богам – божье, людям – людское"

– Ты – воевода моей боярской дружины! – Нинея обличающе выставила в Мишкину сторону указательный палец. – Людей, которые должны были попасть ко мне, переняли и увели, на мою землю засылают соглядатаев, меня грозятся убить. Кто к кому должен с этим делом идти – я к тебе или ты ко мне? Какой ты воевода, если свою боярыню защитить не можешь, а приходишь ко мне с какими-то догадками и ждешь, когда я тебе что-то расскажу? Это ты должен мне объяснить, что происходит, предложить, что надо делать, а я уже соглашусь или не соглашусь!

Мишка почувствовал, что у него начинают гореть уши. Про боярскую дружину он, по правде говоря, ляпнул в свое время ради красного словца, ну какая из мальчишек дружина? Однако слово не воробей, обгадит – не отчистишься.

«Ну и ситуация! Бабка, конечно, права на все сто! Как все должно быть, если «по уму»? Эксперты докладывают первому лицу свое мнение по проблеме, оценивая ее каждый «со своей колокольни». Первое лицо их мнения принимает к сведению, но управленческое решение выбирает с учетом общего положения дел, зачастую известного только ему одному, и сообразуясь с преследуемой целью. И вот – картина в стиле «сюр»: приходит некто, по идее отвечающий за безопасность, и на голубом глазу заявляет: «Я ничего толком не знаю, только догадываюсь, а меры будут приняты месяцев через пять». Все поставлено с ног на голову – эксперт запрашивает у первого лица информацию, а решение собирается принимать сам, да еще, ко всему прочему, не имея достоверных сведений, уже назначил срок начала практических мероприятий! И долго такого, с позволения сказать, эксперта первое лицо будет терпеть? Черт, но должна же она знать про этого типа хоть что-нибудь! Нельзя же требовать от четырнадцатилетнего пацана…»

Мишка уже открыл было рот для возражений, но желание что-то объяснять, оправдываться или спрашивать мгновенно пропало под пристальным взглядом волхвы. Нинея смотрела на него выжидающе, словно прикидывала: выдержит ли Мишка какой-то непонятный и неожиданный экзамен или с позором провалится? Чего она ждала? Что он, по ее мнению, должен был сейчас сказать или сделать?

Избегая на протяжении всего времени разговора встречаться взглядом с волхвой, Мишка теперь, наоборот, сам впился глазами в Нинею, на какое-то мгновение почувствовал привычное ощущение того, что тонет в ее глазах, и вдруг совершенно отчетливо вспомнил слова, сказанные ему волхвой в апреле – после возвращения из похода на Кунье городище:

«Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел славных предков, частицей великого народа славянского, внуком божьим! Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен ни в своих поступках, ни в поведении, ни в речах, ни во внешнем виде. Смирись с тем, что всегда и во всем, даже в мелочах, даже в самое краткое время, даже тогда, когда тебя никто не видит, ты должен быть достоин своего места в жизни, как бы трудно это ни было. В любых бедах: болезнях, поражениях, скудости, отчаянии – сумей соблюсти достоинство».

«Не оправдываться, не просить, не объяснять! Будь тем, кем ты должен быть! Делай, что должен делать!»

Мишка вскочил с лавки, резким движением расправил рубаху под поясом, коротко склонил голову.

– Прости, светлая боярыня Гредислава Всеславна, винюсь в небрежении исполнением своей службы и сделаю все, чтобы упущения исправить. Дозоры вокруг твоей веси стоят, а о том, как добыть сведения о вороге твоем, посмевшем тебе угрожать, подумаю и с опытными людьми посоветуюсь. После обо всем тебе доложу.

– Добро, старшина. – Нинея благосклонно кивнула. – Правильно меня понял.

* * *

Теперь, сидя в избушке на болоте, Мишка слушал Алексея и терзался сомнениями. Смысла в нападении полусотней на хутор, где было всего четверо мужчин – один в годах и трое молодых, – особого не было. Кое-какую добычу, конечно, можно было взять, но она не стоила не только того, чтоб вызвать непредсказуемую реакцию боярина Журавля, но даже и перехода через это проклятущее болото. На четырех же безоружных людях, не ожидающих нападения, никакого боевого опыта «курсанты» не приобретут.

Сейчас ситуация коренным образом изменилась. Тридцать вооруженных, хотя и бездоспешных, да еще поддатых, стражников для первой практики боевых действий – риск немалый, но если выгорит… Ребята попробуют крови, узнают вкус победы и горечь потерь. Плюс почти полсотни коней со сбруей, тридцать комплектов оружия и амуниции, прочее имущество стражников – добыча очень и очень неплохая.

«Циник вы, сэр, пробы негде ставить – потери в учебных целях! Креста на вас нет! Забыли собственные рассуждения по поводу «маленькой победоносной войны»? Но не поворачивать же обратно, никто и слушать не станет, все уже настроились на атаку».

– …В дома и постройки не лезть, под выстрелы из окон и дверей не подставляться! – продолжал инструктаж старший наставник. – Помните: ваша сила и ваша безопасность в сохранении расстояния до противника, опричники это на себе один раз уже попробовали. Если и придется схватиться грудь в грудь, то для этого есть мы, – Алексей поочередно указал на Немого, Глеба и Анисима. – Примем на себя, а вы самострелами поможете, только смотрите, в кого-нибудь из нас болт не всадите. Как только опричники отворят ворота, мы вчетвером въедем верхом и взденем на копья любого, кто мечом махать вздумает. Все! Илья, корми людей и лошадей. Урядники, промокших ведите на ту сторону избушки, там Стерв сушняка припас, можно бездымный костерок развести, рубахи высушить. Ну… и ждем знака от Стерва.

* * *

От опушки леса, где укрылись два десятка опричников, до ворот было метров пятьдесят – шестьдесят. Большую часть расстояния предстояло бежать по отросшей после первого укоса траве, а последние метров десять – по дороге, значит, секунд пятнадцать, может, чуть больше – в доспехе изображать из себя спринтера затруднительно. Можно было бы проскакать это расстояние верхом и спешиться у ворот, но выигрыша во времени это почти не дало бы, а опасность выдать себя раньше времени увеличивало – конь мог заржать, через подлесок бесшумно не проскачешь…

Мишка всматривался в острия тына левой от ворот стороны ограды. С той стороны, от леса, должен был подойти десяток Демьяна, приставить к тыну сучковатые бревнышки и, поднявшись по ним, как по лестницам, начать стрелять во двор. Да, лучники такого сделать не могут – им нужна опора для ног, расставленных на ширину плеч, им нужно стоять минимум в метре от ограды, чтобы нижнее плечо лука за нее не задевало, им, наконец, требовалось подняться над тыном до середины груди, чтобы ничто не мешало стрелять.

Стрелкам же достаточно выставить над оградой только голову и плечи, да и опора для ног им требовалась гораздо скромнее, в конце концов, выстрелить можно и стоя на одной ноге. Это-то и предстояло сейчас доказать Младшей страже на практике. Анисим Мишке, кажется, так и не поверил, а Алексей, хоть и видел уже такое на тренировках, никак не мог перебороть в себе привычек лучника.

А еще оставалась проблема Первака. Мать тогда сказала: «В первом же бою», а Нинея чуть позже одобрила ее решение, но добавила: «Только не своими руками». Первый бой – вот он, сейчас начнется, а «не своих рук» у Мишки не было. Сначала он хотел воспользоваться «анонимным» болтом – без метки, указывающей на хозяина, но это, что называется, было «шито белыми нитками». Потом Мишка попробовал стрелять из самострела стрелой для лука, ничего путного не вышло. В конце концов удалось изготовить болт с наконечником от стрелы и тонкий, как стрела. Баллистика у него получилась неважной, но с близкого расстояния попасть было можно.

Этот болт сейчас лежал у Мишки в подсумке, но в то, что им удастся воспользоваться, не особо верилось – требовалось ведь не только попасть, а еще и обломить хвостовик так, чтобы все выглядело как сломанная стрела, выпущенная кем-то из лука. Сделать это возможно только в том случае, если Первак на некоторое время окажется вне зоны видимости других отроков, что в случае с урядником выглядело весьма маловероятным.

Обдумывал Мишка и другие варианты, но все было ненадежно и непредсказуемо, единственный неоспоримый вывод, к которому удалось прийти, – киллер из Мишки выходил совершенно никудышный. О моральном аспекте преднамеренного убийства, пусть даже и с достаточно добротной мотивацией, думать и вообще не хотелось – смотреть на мир глазами человека XII столетия он так и не выучился, воспитание, полученное при Советской власти, тут ничем помочь не могло, а от воспоминаний о практике «решения проблем» в стиле «лихих девяностых» вообще воротило с души. Вот если бы Первак сам напал, но об этом можно было только мечтать.

Плюс ко всему – профессиональное самолюбие. Во-первых, столь грубый метод, как банальное убийство из-за угла, выглядел сущим примитивом, во-вторых, Мишка отчетливо понимал, что если он намерен руководить серьезными структурами и решать серьезные вопросы, то Первак – первая, но не последняя проблема подобного рода. Начиная с определенного уровня, управленец не может нормально осуществлять свои функции, не имея под рукой человека (а то и организации), предназначенного для исполнения «деликатных поручений». Это было справедливо и для конца второго тысячелетия, а уж для начала так и подавно.

«Разведка, контрразведка, внутренняя безопасность… Нэ лубитэ вы “органы”, товарищ Лисовинов, ох нэ лубитэ! Да, не люблю! Да и зачем их любить? Ими пользоваться надо умело и эффективно, и не из врожденной кровожадности, а по необходимости – государство без спецслужб или крупная структура без СБ не выживают.

Исполнителя или группу исполнителей рано или поздно придется заводить, и нечего изображать из себя гибрид прыщавой девственницы с козлобородым либерастом. Жизнь есть жизнь и как клопов можно вывести только химией, так и некоторые особи homo sapiens можно привести в разум, только вышибив им мозги.

Дед, кстати, эту проблему решает вполне успешно, как тогда Юлька сказала: «Корней ведь ратников друг на друга натравливать не станет, для этого у него теперь Младшая стража есть». М-да, ни отнять, ни прибавить, а для «сольных выступлений» у него Бурей имеется. Сапожник без сапог вы, сэр Майкл: возглавляете структуру подавления, а собственную «деликатную проблему» решить не в состоянии. Поучились бы у лорда Корнея…»

Есть! Над тыном, как чертики из шкатулки, выскочили головы и плечи отроков четвертого десятка, и тут же во двор полетели болты из самострелов. В ответ раздался короткий человеческий вскрик и истошный визг собаки. У Мишки аж сердце захолонуло – вспомнился Чиф. Сглотнув комок в горле, он скомандовал:

– Вперед!

Самым быстроногим оказался Филипп из первого десятка: подбежав к приоткрытой калитке, он распахнул ее, давая дорогу прибежавшему вторым Роське. Следом за Роськой на двор хутора вбежал Мишка, подался в сторону, освобождая проход, и огляделся, настороженно поводя самострелом.

Возле костра, на котором, видимо, жарили кабана, лежали два трупа стражников, еще один – на ступеньках крыльца, справа, возле самой калитки, бился в предсмертных судорогах здоровенный пес, еще один неподвижно лежал чуть дальше. Еще дальше в раскрытых дверях погреба застыла столбом женщина с большим глиняным горшком в руках, рот ее был раскрыт, но, по всей видимости, она находилась в состоянии, которое сами женщины описывают словами «голоса не стало».

Краем глаза Мишка уловил какое-то движение слева, там, где находился загон для лошадей, резко развернулся и увидел сидящего на корточках возле задней ноги коня молодого парня. Роська уже навел на него самострел, но парень, ловко перекатившись в глубь загона, скрылся за частоколом конских ног.

– Ворота!

Команда оказалась излишней: отроки уже подняли брус из проушин, уронили его на землю и толкали створки, раскрывавшиеся с громким скрипом. Снаружи приближался топот копыт коней Алексея, Немого, Глеба и Анисима.

Мишка только собрался крикнуть: «В сторону!», чтобы ребят не стоптали всадники, как начала открываться дверь дома – на пороге появился немолодой мужчина, видимо, хозяин хутора услышал собачий визг и решил разобраться в его причине. Увидев наведенный на него самострел, мужчина одновременно с выстрелом рванул дверь на себя, отступая в сени. Мишкин болт, задев дверь, отклонился в сторону и ударил хозяина хутора в левую руку, чуть выше локтя, дверь захлопнулась, и тут же во двор влетели четыре всадника с уставленными копьями.

– Что здесь? – Алексей на ходу соскочил на землю и бросил копье на землю.

– Трое убитых, один спрятался между лошадьми, но он без оружия, один раненый в доме.

– Так, мы в этот дом, а вы… Ох, дерьмо!

Откуда-то, видимо из окна хозяйского дома, вылетела стрела, и один из ребят Демьяна, выронив самострел, завалился назад, вторая стрела звякнула по шлему еще одного отрока, успевшего вовремя присесть.

– Михайла, держать второй дом, не давать никому высовываться!

Алексей взбежал на крыльцо, рванул дверь, но она оказалась заперта. Немой подобрал у костра топор, оттеснил Алексея и принялся рубить дверной косяк возле петель. В окне сеней мелькнуло лицо, и почти сразу же туда влетел болт, но, похоже, бесполезно – человек успел отшатнуться.

Мишка глянул налево – голов над тыном видно не было; видимо, из окна продолжали пускать стрелы, не давая отрокам четвертого десятка высунуться. Зато справа через тын лез третий десяток, спрыгивая во двор и оглядываясь, хищно поводя самострелами. Двое отроков запихнули в погреб бабу, так и не обретшую голоса, и захлопнули за ней дверь.

– Роська! Давай со своими туда! – Мишка указал на угол дома. – Не давайте им стрелять! Артемий! С этой стороны, держи окно! Дмитрий со вторым десятком за мной!

Второй дом стоял параллельно первому, но несколько дальше от ворот, оттуда доносилось залихватское пение, слов было не разобрать, мотива тоже – певцы, надо полагать, почитали главным достоинством исполнения громкость, потому и не знали, что происходит снаружи. Двадцать с лишним глоток, выдававших лихое «э-эх!» в начале каждой второй строки, способны были заглушить любой шум.

Мишка глянул в проход между домами – Первак осторожно шел по крыше сарая, видимо не очень прочной, и рукой подавал знак своим перелезать через тын – значит, в задних стенах домов окон не было.

– Дмитрий, ставь своих против двери того дома, никого не выпускать!

Слева раздался треск – Немой, выломав дверную петлю, вставил топор в щель и теперь выворачивал дверь из косяка, Алексей стоял рядом с обнаженным мечом, Глеб и Анисим с наложенными на тетивы стрелами – напротив двери.

«Блин, Филька так же стоял у дома Устина и только случайно жив остался, о чем думают? Наставники, мать их…»

Первак уже соскочил на землю, за ним еще двое из его десятка. Мишка сместился вправо и глянул в проход между вторым домом и амбаром, пристроенным к тыну. Отроки Первака перебирались через тын на крышу сарая, а потом спрыгивали на землю. Внезапно под одним из них с треском провалилась крыша, и он с громким криком ухнул внутрь. Остальные торопливо поспрыгивали на землю, и Мишка, жестом указав им на окошко, направился к входу во второй дом. Там продолжали драть глотки и, судя по звукам, войдя в раж, топали ногами и колотили кулаками по столу – веселье было в самом разгаре.

Мишка было собрался подняться на крыльцо, но Дмитрий удержал его за плечо и, склонившись к уху, негромко сказал:

– Невместно старшине, на то отроки есть.

Очень захотелось вырваться и послать Митьку куда подальше, но пришлось сдержаться – о том же самом после подавления бунта толковали и Нинея, и Алексей, и дед. Мишка все-таки дернул плечом, но сказал не то, что вертелось на языке:

– Тогда командуй, пока там не опомнились.

Дмитрий произнес только четыре слова:

– Младший урядник Федор, вперед!

Пятеро отроков двинулись к крыльцу. Федор встал так, чтобы не загораживать дверной проем, и ухватился за ручку двери, его четверо подчиненных расположились по сторонам, чтобы стрелять в сени под разными углами. Внезапно дверь распахнулась, чуть не ударив Федора, и изнутри выскочила хохочущая девка, за ней, тоже похохатывая, перся молодой стражник. Девка проскочила мимо Федора и изумленно остановилась, глядя на отроков второго десятка, наставивших на нее самострелы, стражник же успел отреагировать на открывшееся зрелище только поднятием бровей и раскрытием рта, после чего приклад Федорова самострела врезался ему в голову.

Девка, кажется, собралась завизжать, но удар прикладом в спину сбросил ее с крыльца прямо под ноги отрокам второго десятка. Почти одновременно с этим из дома раздался пронзительный крик, а пение смолкло, сменившись продолжительным грохотом, словно с опрокинутого стола валилась посуда, а вскакивающие люди роняли лавки.

Кто-то толкнулся в дверь изнутри, но выйти помешало тело оглушенного Федором «бойца». В сенях что-то крикнули командным голосом и послышалась энергичная возня.

«В сенях окон нет, сейчас накопятся там и…»

– Вторая пятерка! – раздалась команда Дмитрия. – Сквозь стену! Бей!

Стены сеней были не бревенчатыми, а жердяными, пять болтов, выпущенных с расстояния в несколько шагов, пробили их и ушли внутрь. Из сеней послышались крики и ругань, которые тут же перекрыл громкий командный голос:

– Разом!

От дружного удара изнутри левая боковая стенка сеней выгнулась и затрещала.

– Первая пятерка! Бей! – скомандовал Дмитрий.

Болты снова начали дырявить стенку сеней, но там не умолкал уверенный голос кого-то из «бойцов», принявшего на себя командование:

– Поддается! Еще раз! Дружно!

Стенку выперло так, что несколько жердей с хрустом надломилось. Мишка хотел остановить Дмитрия, но тот, дождавшись того, что большинство опричников второго десятка перезарядили оружие, снова подал команду:

– Бей!

«Блин, без толку! Сейчас они стенку вынесут, а у нас самострелы разряжены!»

Так и вышло – жердяная стенка изобразила собой картину «взрыв на макаронной фабрике», и наружу, спотыкаясь о жерди и об упавших сослуживцев, посыпались журавлевские «бойцы». Мишка выстрелил в здоровенного детину с обнаженным мечом в руках, сумевшего удержаться на ногах, и упер самострел в землю для перезарядки. Рядом с головой свистнул болт, выпущенный кем-то из отроков Первака, стоявших у окна дома.

«Едрит твою, друг друга перестреляем!»

Мишка, уходя с линии огня, метнулся влево, прижался к стене хозяйского дома и торопливо наложил болт. Второй десяток, не дожидаясь команды, тоже сместился влево; ребята, уперев самострелы в землю, давили на рычаги, но «бойцы» уже поднялись на ноги и, размахивая мечами, кинулись в разные стороны. Если бы они так же дружно, как вышибали стенку сеней, навалились бы на мальчишек, дело кончилось бы скверно: самострелы у большинства были разряжены, но тот, кто командовал в сенях, молчал – возможно, был убит первыми же выстрелами. Часть «бойцов» рванула за хозяйский дом, а еще трое развернулись в сторону отроков Первака, стоявших под окном. Одновременно вылетела сорванная с петель дверь сеней и на крыльцо выскочили еще трое «бойцов» с обнаженными мечами. Среди них оказался и обладатель командного голоса, он мгновенно оценил обстановку и, указав оружием влево от себя, приказал:

– Туда! Быстро!

Отроки явно растерялись – у большинства самострелы были разряжены, а противник разбегался в разные стороны, такая ситуация на тренировках ни разу не проигрывалась. Понимая, что дело идет даже не на секунды, а на доли секунд, Мишка заорал в полный голос:

– Кинжалы!

Нет, три месяца тренировок не пропали даром – десяток стальных клинков сверкнул в воздухе, поражая бездоспешных «бойцов», еще один десяток… и противник исчез из виду. Трое «бойцов» скрылись за углом хозяйского дома, но на противоположной стороне находился десяток Роськи – можно было не беспокоиться. Из троих, соскочивших с крыльца, за угол сумели свернуть только двое – обладателю командного голоса Мишка все же успел всадить болт между лопаток. Дальше на их пути стояли минимум пять отроков из десятка Первака – с двоими они должны были справиться.

Хуже обстояло дело с левой стороны второго дома – туда побежал только один боец, но у троих ребят, стоявших под окном, самострелы не были готовы к бою. Мишка, торопливо перезаряжая самострел, с бессильным отчаянием наблюдал, как ражий детина рубанул одного из отроков мечом, снес корпусом двоих оставшихся и скрылся за углом. Правда, почти мгновенно он вывалился обратно, согнувшись пополам и держась руками за простреленный живот – нарвался на кого-то из ребят Первака.

Вокруг защелкали самострелы – опричники остервенело добивали раненых «бойцов». Мишка перебежал вправо и глянул за угол, куда скрылись двое соскочивших с крыльца: оба лежали на земле – один неподвижно, другой, хрипя и хватаясь рукой за хвостовик болта, торчащий из его груди. Что-то здесь показалось Мишке неправильным, но думать было некогда – надо было выяснить, как обстоят дела у Роськи, пришлось опять бежать.

«Хорош командир, бегаю, как наскипидаренный, вместо того чтобы руководить. А как тут, на хрен, руководить будешь? Правильно сказано: в уличном бою каждый солдат – сам себе генерал. Но это – про опытных солдат, а у меня сосунки…»

У Роськи все было в порядке – журавлевские «бойцы» валялись на земле, прошитые болтами навылет, самострелы у всех в полной боеготовности, у каждого угла дома стоял наблюдатель, а сам Роська, взобравшись на притащенную откуда-то кадушку, смотрел через окно за тем, что происходило внутри дома.

– Ну что там? – Мишка кивнул на окно.

– Все уже, стрелять не в кого, Минь, кого порубили, кого повязали. Куда мне теперь?

– Иди помоги Митьке второй дом зачистить.

– Слушаюсь, господин старшина! – Роська соскочил с кадушки и скомандовал. – Десяток, за мной!

Мишкин крестник был на удивление бодр, даже весел, опасность как будто преобразила «святошу» в того самого Роську, которого Мишка помнил по Турову.

«Так, что теперь? Десяток Артемия! Он ничем не занят, надо бы посты выставить и дозор на дорогу… Стоп, вспомнил! Ребят Первака мало было! Трое с одной стороны (одного тот амбал зарубил), один за домом (пристрелил того амбала) и двое с другой стороны. Шесть, а где еще четверо? И сам Первак?»

Первак сидел на земле, поддерживаемый отроками, тут же валялся шлем, крепко попорченный сильным ударом, скорее всего, топора. Рядом на коленях стоял Матвей и перевязывал Перваку голову.

– Как он? – спросил Мишка.

– Жить будет… если не помрет! – зло отозвался Матвей. – Домой его надо, к Юльке, а еще лучше, к Настене.

– Еще раненые есть?

– Куча!

– Тяжелых много?

– Да не знаю я! Учился мало! Зови Илью с острова, я не управлюсь!

– Прекратить истерику! – гаркнул в ответ Мишка. – Сейчас за угол отведу да рыло начищу! Зовешься лекарем, так лечи, нечего тут сопли размазывать! Приказываю заниматься только тяжелоранеными, легким ребята помогут сами, на то их вы с Юлькой и учили!

Матвей ничего не ответил, только ниже склонился над Перваком.

– Вторуша! Ты где? – позвал Мишка.

– Младший урядник Варлам здесь, господин старшина! – раздался сзади голос Вторуши.

– Принимай командование десятком вместо брата.

– Слушаюсь, господин старшина.

Мишка вернулся к воротам и увидел, как Демьян с Тарасом вносят во двор убитого отрока Сильвестра – стрела, пробив бармицу, вошла под скулу, а вышла через шею. Около крыльца сидел на земле наставник Глеб и держался рукой за окровавленное лицо.

«Ну я же говорил, что нельзя напротив двери стоять. Говорил или только подумал? Блин, только подумал, не до разговоров было, да и послали бы меня с моими советами. Наставники… самих наставлять надо».

Мишка откинул с лица бармицу и свистнул: «Урядники, ко мне!» Поймал за руку первого попавшегося отрока и приказал:

– Помоги наставнику Глебу, Матвей занят… Погоди-ка, Дударик? Ты что здесь делаешь?

– Я, дядька Михал, за вами… потихонечку…

– Я же запретил тебе! Вернемся – тридцать розог! И в темницу на десять дней!

– Слушаюсь, господин…

– Иди Глеба перевязывай, потом подойдешь к Матвею, назначаю тебя его помощником. Пошел, малявка!

Дударик уныло побрел к Глебу, вытаскивая из подсумка рулончик полотна для перевязки.

– Урядники! Все здесь? Доложить о потерях!

– Первый и второй десятки, старший урядник Дмитрий. Все целы.

– Третий десяток, урядник Артемий. Один не то чтобы раненый, но… как бы сказать…

– Что? Обгадился, родил с перепугу, уши отпали? – вызверился Мишка. – Чего ты мямлишь?

– Баба Ефрему рассолом в морду плеснула, – объяснил наконец Артюха, – сейчас ему глаза промывают, но не знаю, что выйдет.

«Рассолом вроде бы не страшно, вот если бы уксусом. Винного уксуса ЗДЕСЬ нет, но есть яблочный, не менее ядреный… Не о том думаете, сэр!»

– Ладно, дальше!

– Четвертый десяток, урядник Демьян. Один убитый, один раненый, легко, один расшибся, но не сильно.

– Пятый десяток, младший урядник Варлам. Три убитых, один раненый. Тяжело.

– Сколько убитых?

– Трое. Питирим, Онуфрий и Антоний. – Вторуша неожиданно всхлипнул. – Первак плох совсем.

«Господи, дети же совсем… четверо убитых…»

– Михайла! – раздался с крыльца хозяйского дома голос Алексея. – Что у тебя?

«“У тебя”, едрена вошь! Не у меня, а у тебя – ты же командир».

– Сопротивление подавлено, господин старший наставник, с остальным разбираемся!

– Ну разбирайтесь. Костер пожарче разведите, – Алексей развернулся и ушел обратно в хозяйский дом.

«Разбирайтесь», в рот те дышло! Даже о потерях не спросил. Над Саввушкой своим квохчет, как наседка, а на моих ребят наплевать! Костер-то на хрена? Пленных пытать, что ли?»

– Господа урядники, слушай мою команду! Урядник Варлам…

– Я не урядник! – испуганно отшатнулся Вторуша, видимо восприняв назначение как приговор брату.

– Урядник, урядник – Первак еще нескоро поправится, так что командуй. Я сказал: поправится! – повысил голос Мишка в ответ на отрицательное мотание головой Вторуши. – А пока – слышишь? ПОКА он выздоравливает, ты командуешь десятком. Понял?

– Так точно, господин… – Вторуша шмыгнул носом, – …господин старшина.

«Блин, ну дети же!»

– Вот и ладно. Урядник Варлам! Одного человека послать за Ильей на остров, остальным – принести убитых сюда, сложить вон там у тына.

– Слушаюсь, господин старшина!

– Дмитрий, Роська, Артемий, осмотреть все закутки, выгнать всех и запереть в сарае, только осторожно, не нарвитесь, как я в прошлый раз. Пленных стражников связать и к костру. Дмитрий, командуй.

– Слушаюсь, господин старшина.

– Демьян, убитого… да, уже принесли. Подыщи местечко для раненых и выстави дозорных, Стерв подскажет, где лучше.

Урядики разошлись, а Мишка подошел к Дударику и Глебу. Дударик уже закончил перевязку и теперь пытался помочь Глебу встать на ноги, но сил у мальца не хватало. Мишка закинул руку раненого себе за шею, поддел плечом под мышку и помог дотащить Глеба до крыльца хозяйского дома.

– Дударик, что с ним?

– Стрела вскользь по скуле прошла, почти до кости рассекло.

Глеб что-то невнятно пробормотал и попытался сплюнуть, не вышло – кровавая слюна потекла по бороде.

– Я замотал, – продолжил Дударик – но там, наверно, зашивать надо, я сбегаю за Матвеем?

– Не надо, он сейчас сам подойдет, посиди пока с Глебом.

Глеб опять безуспешно попытался что-то сказать, было похоже, что кроме рассечения он был еще и контужен.

«Пижон лицо бармицей не закрывает. Отделался бы синяком, или ободрало бы слегка – вскользь не пыром, бармица защитила бы. Эх, наставники, самих бы вас выдрать!»

Что-то еще беспокоило, какое-то воспоминание. Мишка повертел головой, оглядывая двор.

«Баба в погребе? Нет, не то, пусть пока там и сидит. Что ж еще?»

Так ничего и не вспомнив, Мишка поднялся на крыльцо и вошел в хозяйский дом. В сенях лежал с пробитой стрелой грудью новый смотрящий. Рядом валялся колчан, затейливо украшенный серебряными заклепкам, и сложный, чувствовалось, что очень мощный, лук – весьма недешевое оружие. Из сеней внутрь вели две двери – дом был просторным. Из-за одной двери доносился детский плач и женские голоса, Мишку передернуло от воспоминаний, и он направился в другую горницу, откуда раздавались мужские стоны и ругательства.

Здесь все свидетельствовало о недавней жестокой рукопашной схватке: опрокинутая и поломанная мебель, брызги крови на полу и на стенах, отрубленная кисть руки, валявшаяся чуть ли не посреди горницы. В противоположной от окна стене засели по самое оперение четыре самострельных болта. Выше, почти у самой потолочной балки, торчал еще один болт. По черному цвету Мишка опознал боеприпас Роськи – тот, разрываясь между христианским милосердием и воинским долгом, чернил свои болты в знак скорби по будущим «вынужденно убиенным».

На полу, прислонившись к стене, сидел бледный до синевы хозяин хутора, его левая рука, простреленная Мишкой, была замотана пропитавшимися кровью тряпками. Рядом, в такой же позе и такой же бледный, сидел один из десятников журавлевских «бойцов». У него пострадала не левая, а правая рука, и значительно сильнее, чем у хуторянина: кисти не было, а предплечье обмотано веревочным жгутом. Еще один десятник лежал связанный по рукам и ногам, не шевелясь и не издавая ни звука, видимо, был без сознания. Прямо над ним сидел на лавке с угрюмым выражением лица Анисим, время от времени оттягивая ворот, словно ему не хватало воздуха. Наискось через грудь по его кольчуге проходил след от клинка, не сумевшего рассечь кольца доспеха.

У дальней стены Немой и Алексей, стоя на коленях, делали что-то с лежащим на полу третьим десятником, он-то и ругался вперемешку со стонами и криками.

– Все, все уже! – Алексей отстранился от лежащего стражника и принялся вытирать окровавленные руки о его же рубаху. – Только зря все, не ходить тебе больше на этой ноге, разрубленное колено не срастается.

– Крысы болотные! Боярин вас всех на колья пересажает! Корчиться будете…

Немой коротко, без замаха треснул стражника кулаком в ухо, и тот умолк.

Алексей поднялся на ноги, развернулся и увидел Мишку.

– Михайла, давай-ка вытаскивай этого, – Алексей указал на связанного стражника, – во двор, и полейте его водой, чтоб в себя пришел.

– Я один не утащу.

– Отроков позови! – раздраженно посоветовал старший наставник. – Что, самому не сообразить?

– Отроки все заняты.

– Что значит – заняты? Я приказываю!

– Здесь трое, а там тридцать! – Мишка понимал, что, мягко говоря, «на грубость нарывается», но сдерживаться не мог и не хотел. – У меня убитые и раненые, есть тяжелый. Надо выставить дозоры, помочь раненым, убрать убитых, охранять пленных, запереть хуторян, чтоб не сбежали… Дальше перечислять?

Лицо Алексея перекосилось, он сделал шаг в сторону Мишки, но за его спиной тут же выросла фигура Немого. На Андрея Мишка мог смело рассчитывать – пальцем не даст тронуть внука своего благодетеля. Алексей – было видно, что с трудом – сдержался и спросил почти спокойным голосом: