Текст книги "Покоренная сила"

Эффективно использовать луки защитникам усадьбы не дали. Ребята, высовываясь на секунду то в одном, то в другом месте над забором, засыпали обороняющихся болтами, которые, даже без наконечников, били сквозь кольчугу весьма чувствительно. Пока дед и Алексей бесполезно кидали стрелы в мгновенно исчезающие за забором головы ребят, шестеро «курсантов», отвлекая их внимание, колотили бревном в ворота. А в это время одна пятерка, зайдя с тыла, перелезла во двор и тихонько подобралась к защитникам вплотную.

Ворота еще держались, а деду, Немому и Алексею уже пришлось, под градом болтов, убраться в дом. Ворота тут же отворили изнутри, и «спецназ» рассыпался по усадьбе. Пятеро, под командой Дмитрия, закинули на крышу железную кошку и полезли по веревке наверх. Две пары «курсантов» приставили к стенам дома бревна с вырубленными в них ступеньками и поднялись по ним к окнам, изготовившись стрелять внутрь. Остальные расположились возле входа и принялись долбить бревном в дверь.

Дверь и дверную коробку никифоровские плотники изготовили на совесть, и потому, хоть все здание и содрогалось от ударов, дверь продержалась довольно долго. Впрочем, это было на пользу – шум маскировал работу ребят, разбиравших крышу здания.

Наконец дверь рухнула, и ребята прянули в стороны, уворачиваясь от вылетевших из сеней стрел. Тут же в дверной проем разрядилось несколько самострелов. Изнутри послышалась громкая ругань, видать, кому-то попало крепко. Мишка первым влетел в сени передним кувырком. Над головой свистнула палка, но не задела его, а он, откатившись в сторону, схватил кого-то из защитников за сапог и попытался повалить на пол. Сил не хватило, а второй сапог крепко врезал Мишке по ребрам. Озлившись, Мишка выпустил из рук сапог и махнул кистенем, но удар пришелся в пустоту – обороняющиеся оперативно отступили внутрь дома.

Захлопнуть за собой дверь им не дали, и ребята толпой повалили в горницу. Тут же послышались хлесткие удары палок и крики боли – обороняющиеся пустили в ход «мечи». Мишка поднялся на ноги и осторожно заглянул в горницу, ожидая увидеть избиваемых палками ребят, которые в ближнем бою не могли противопоставить «мечам» почти ничего.

Но картина, представшая перед Мишкиным взором, оказалась совсем не такой, как он ожидал. Как говорится, голь на выдумки хитра. Ребята в ближний бой, заведомо для них проигрышный, не полезли. Деда дружными усилиями задвинули в угол тяжеленным столом и расстреливали из самострелов в упор. Немому же как-то умудрились заплести ноги его собственным кнутом, и в момент появления Мишки он, как раз потеряв равновесие, валился на пол, увлекая за собой отроков, облепивших его, как мухи.

Алексей, ловко орудуя деревянным «мечом», попытался прийти Немому на помощь, но ему под ноги подсунули лавку и, пока он старался не упасть, несколько раз крепко огрели кистенями. Пришлось Алексею отступить к лестнице на второй этаж.

Постепенно положение стабилизировалось. Немому дважды удавалось подняться на колени, но его опять валили на пол, и, наконец, вся эта куча-мала закатилась под стол, которым был прижат в углу дед. Борьба продолжалась и там, отдавливая деду единственную уцелевшую ногу, а он ругался последними словами и вслепую шуровал под столом палкой, тыкая ей сам не зная в кого.

Алексей же успешно отражал все попытки ребят подняться вслед за ним по лестнице, удачно прятался от выстрелов снизу и, кажется, готовился перейти в контратаку.

Мишка подхватил тяжеленную лавку, крикнул, чтобы ему помогли (помощники тут же нашлись), и попер вверх по лестнице, угрожая Алексею торцом лавки, как тараном. Алексей от «тарана» увернулся, крепко огрел Мишку палкой по шлему, и тут на нового наставника «Младшей стражи» сзади обрушились пятеро ребят, пролезшие через дыру в крыше. Всё: верхние и нижние «курсанты», Алексей и злополучная лавка – сплелось в один орущий, визжащий и громыхающий по ступенькам ком и выкатилось с лестницы в горницу.

После этого мир наступил сам собой – без чьей-либо команды. Первым из груды тел поднялся Алексей. Сплюнув кровью, он сильно хромая, дошел до стоящего у стены сундука и с тяжелым вздохом опустился на него, потирая ладонью ушибленное колено. Потом из-под стола полезли, как тараканы, крепко помятые Немым «курсанты».

Немой ползаньем себя утруждать не стал, а поднялся на ноги, вздымая спиной тяжеленный стол из толстых сосновых плах. Тяжесть его интересовала мало, потому что все внимание он сосредоточил на ощупывании синеющего прямо на глазах носа. Кто и когда умудрился содрать у него с головы шлем, было совершенно непонятно.

Дед, наоборот, не поднялся, а со стоном сполз по стене, стащил с потной головы шлем и сиплым голосом подвел итог экзамену:

– Едрена… Ох! матрена. Кхе… Уй! Одними деревяшками… Ох, тудыть тебя… Одними деревяшками чуть не поубивали. Мих… Ой! Михайла, убитые есть?

– Я убитый! – мрачно поведал кто-то из учеников воинской школы.

– Ну и молчи… Ох! Коли ты убитый, – приказал дед. – До чего нынче… Уй, едрена-матрена! До чего нынче покойник разговорчивый пошел… Михайла, ты где?

– Шжешь! – отозвался Мишка. Подбородочный ремень шлема каким-то образом переместился со своего штатного места под нижней челюстью и вделся Мишке в рот наподобие уздечки. – Фуф я, фефа!

– Вставай, фефа! Народ… Ох! Народ по кускам собирать будем.

– Угу, – ответил Мишка, но сказать, даже с ремнем во рту, было легче, чем сделать. Сдвинувшийся на затылок шлем потащил за собой пристегнутую к полумаске бармицу, она закрыла глаза, и Мишка совершенно ничего не видел. Лежал он очень неудобно – лицом вниз, животом и ногами на нижних ступеньках лестницы. Сверху давило что-то тяжелое и жесткое. Мишка пошевелился, и с его спины свалилась лавка, с которой он атаковал Алексея. Сразу стало легче, сдвинув шлем на место, Мишка наконец-то прозрел и смог вытолкнуть подбородочный ремень изо рта.

 
«М-да, сэр! Как писал классик:
И отступили басурманы,
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать».
 

– Михайла! – Голос у деда стал несколько более бодрым, и он перестал охать. – Да куда ты провалился-то?

– Здесь я, здесь! – Мишка сполз с лестницы, стал на четвереньки, потом, держась за стену, поднялся на ноги. – Десятники! Доложить о потерях!

– Слушаюсь, господин старшина! – откуда-то из-под лестницы отозвался Дмитрий. – А ну! Все, кто может, встать!

По горнице пошло шевеление, один за другим «курсанты» со стонами и оханьем начали подниматься на ноги. На полу осталось четыре тела.

– Господин старшина, в строю семнадцать, не могут встать четверо!

– Я тоже могу! – раздался из угла голос Иоанна. – Только мне наставник Алексей сундуком штаны прищемил.

– Господин старшина, в строю восемнадцать! – тут же поправился Дмитрий.

– Ишь ты шустрый какой! – отозвался дед. – Да из твоих восемнадцати половина еле на ногах держится!

– Раз стоят, значит, в строю! – не согласился Мишка. – Господин сотник, учение закончено, разреши получить замечания!

– Замечания ему, – проворчал в ответ дед. – И так чуть вторую ногу не оторвали, поганцы. – По голосу чувствовалось, что дед ворчит только для порядка, а на самом деле доволен. – Андрюха, чего с носом-то? Я там под столом на что-то хрупкое наступил. Не на твой клюв, часом?

* * *

Собаки постепенно угомонились, хотя то тут, то там время от времени все же раздавалось гавканье. Иногда его подхватывали соседские собаки, иногда нет, видимо, надоело, да и время было самое сонное – предутреннее. В облаках образовался широкий разрыв, и луна, заметно переместившаяся к западу, светила вовсю. Потянул легкий ветерок, и Мишка вздохнул с облегчением – даже ночью в войлочном подкольчужнике было жарковато, июньские ночи теплые.

Снизу, из сарайчика, в котором сидел кто-то из «бабьего батальона», раздалось какое-то шебуршание. Напряженно вслушивающемуся в окружающие звуки Мишке оно показалось непозволительно громким.

– Девки, где не надо, чешут, – последовал едва слышный комментарий от кого-то из «спецназовцев».

– И где нельзя тоже… – отозвался его сосед.

На них тут же шикнули, чуть ли не громче, чем был сам шепот. Но комментарий, где-то на пределе слышимости, уже пошел гулять по крыше.

«С улицы наверняка не слышно, пускай повеселятся, все-таки хоть какая-то разрядка напряжения».

Эта составляющая формирующегося сленга «Младшей стражи» своим рождением была обязана самому Мишке.

* * *

В начале лета, сообразуясь с какими-то своими планами воспитания учеников воинской школы, дед с Алексеем устроили ребятам пеший марш-бросок. Весь май и несколько первых дней июня «Младшую стражу» одевали в доспех, одни «курсанты» уже более или менее привыкли к его тяжести и жару, другие только-только начали чувствовать на себе все эти «удовольствия».

Денек, как назло, выдался погожий, июньское солнышко припекало по-летнему, пот с ребят катил градом. Дед с Алексеем в одних рубахах и легких полотняных портках чувствовали себя прекрасно, тем более что ехали верхом, а «курсантам», уже отмахавшим скорым шагом больше двух верст по пыльной дороге на Выселки, впору было завыть.

Мишка всерьез опасался тепловых ударов и со злостью вспоминал годы службы в Советской армии. Тогда вот так же солдатики перли то вверх, то вниз по карпатским дорогам, а комбат капитан Шабардин ехал рядом на «уазике» и взбадривал личный состав смесью строевых команд и матерщины. Всего-то и разницы, что ЗДЕСЬ ребят терзали кольчуги и шлемы, а ТАМ – каски и противогазы.

Строй, несмотря на дедовы понукания, начал растягиваться, вот-вот должны были появиться отставшие, которых уже никакими силами не заставишь прибавить шагу. Картина до боли знакомая, но ТАМ Мишка, мысленно матеря начальство, топал в строю вместе со всеми, а ЗДЕСЬ шел сбоку колонны и сам, вслед за дедом, вынужден был покрикивать на подчиненных.

Умом Мишка, конечно, понимал необходимость обучения на пределах возможностей организма. Сержанты и офицеры вовсе не были садистами (ну, по крайней мере, не все), просто почти в любой армии мира солдат доводят до состояния, когда усталость преодолевается уже на одной ненависти. То, что объектом этой ненависти становится собственное начальство, – неизбежное зло, главное – тонко чувствовать границы и не перегнуть палку. Иначе либо негативные последствия для здоровья, либо открытое неповиновение.

Мишка этой границы не знал и не чувствовал, к тому же сильно опасался, что не чувствует ее и дед. Все-таки в строю были ребята на два-три года моложе обычных новиков, которых нещадно гоняли десятники. В юношеском возрасте разница в два года – дистанция огромная.

Мишка заметил, как один из учеников воинской школы безуспешно попытался почесать зудящий живот сквозь кольчугу и поддоспешник, и внезапно вспомнил… ТОГДА ему, вместе с еще несколькими солдатами, призванными из Ленинграда, все же удалось удивить и комбата, и других командиров.

«А собственно, почему бы и не попробовать? Хуже точно не будет, а что похабщина, так не в «благородном собрании» пребываем, армия всегда армия, независимо от эпохи».

Мишка прокашлялся пересохшим горлом и, набрав в грудь воздуха, запел:

 
В дороге жарко, пыльно,
От пота мы мокры.
Мы чешем наши спины
И чешем животы.
И кое-что еще, чего чесать не надо,
 

И кое-что еще, чего чесать нельзя!

В строю раздался одинокий смешок, и Мишка, прибавив громкости, запел припев:

 
Не торопись-пись-пись,
Приободрись-дрись-дрись,
Мы застрахуем-…ем-…ем
Вашу жизнь!
 

На Мишку начали оборачиваться, сзади раздалось дедовское «Кхе», но было непонятно: одобрительное оно или осуждающее. Во всяком случае, продолжать Мишке никто не мешал.

 
Деваха молодая
На бережку сидела,
Соседа вспоминала
И кушать захотела.
И кое-что еще, чего хотеть не надо…
 

Кто-то догадливый в строю подхватил:

 
И кое-что еще, чего хотеть нельзя!
 

Припев подхватили уже несколько голосов, хотя о том, что такое страхование жизни, никто не имел ни малейшего понятия. Смешки раздавались уже со всех сторон. Мишка оглянулся на задние ряды – парни, понурившись тащившиеся позади всех, начали поднимать головы, прислушиваясь к веселым голосам впереди.

«Ага! Действует! Продолжаем, сэр. Не оперный театр, конечно, но публика оценит!»

 
Купчина толстобрюхий
Нас в гости пригласил
И, в двери пролезая,
Мизинчик прищемил.
И кое-что еще, что прищемлять не надо…
 

Грохнул хором уже десяток, или больше, голосов:

 
И кое-что еще, что прищемлять нельзя!
 

Припев горланил уже чуть ли не весь строй. Мишка импровизировал на ходу, адаптируя текст к понятиям XII века, и одновременно старался задать оптимальный темп солдатского шага – семьдесят шагов в минуту.

 
Двум теткам ветерочек
Подолы вдруг задрал,
И мужичок прохожий
Коленки увидал.
И кое-что еще, на что смотреть не надо…
 

Пацаны горланили коряво срифмованную непристойность, забыв об усталости и машинально подстраивая шаг под темп песенки.

 
И кое-что еще, на что смотреть нельзя!
 

Припев уже исполняли с уханьем и присвистом, строй подтянулся, шаг стал размашистым, деду с Алексеем пришлось слегка подгонять коней. У ребят явно открылось второе дыхание. Дед сопровождал каждый куплет довольным «Кхе!» и по-гусарски лихо расправлял усы, Алексей просто улыбался. Мишка видел улыбку рано поседевшего, всегда немного мрачноватого друга молодости отца впервые – как-то не случилось за месяц знакомства поводов для веселья.

ТАМ Мишка знал где-то десятка два куплетов этого, с позволения сказать, произведения. Не все из них можно было воспроизвести ЗДЕСЬ (не из застенчивости, разумеется, а потому, что там упоминались: трамвай, презерватив, ГАИ, клизма, рояль и прочие достижения цивилизации более поздних веков), но хватило и того, что можно было воспроизводить ЗДЕСЬ. Впрочем, Мишка был уверен, что отроки, не задумываясь, повторят незнакомые слова, так же как и слово «застрахуем», только вот как им потом их смысл объяснять?

Уверен он был также и в том, что скоро «народное творчество» обязательно породит новые «перлы изящной словесности» в дополнение к тому, что прозвучало сейчас. ТАМ именно так и произошло, а поскольку почти половина солдат Мишкиного полка была родом с Украины, то в тексте замелькали специфические выражения типа: вмэр, змэрз, витер в срацю, и т. п.

Слава богу, в XII веке и слыхом не слыхивали о таком персонаже, как замполит. ТАМ, после успешного выступления на горной дороге, Мишка достаточно наслушался от некоего майора Пучкова о хулиганском попрании высоких морально-нравственных норм советского воина и общей развращенности молодежи, особенно ленинградской.

ЗДЕСЬ же… Интересно, как отреагировал бы на этот текст отец Михаил?

* * *

Со стороны ворот раздался какой-то негромкий звук. Луна, как назло, опять скрылась за облаком, и, похоже, надолго – облако было большим и двигалось медленно.

«Специально момент подобрали, падлы! Забыли, суки, что я на звук бить могу? Думаете, дрыхну без задних ног? А вот хрен вам! Я за месяц еще двоих на слух стрелять выучил. Будет вам приз в черном ящике. Блин, скотина в загоне шебаршит, не слышно ни хрена».

От ворот снова донесся еле уловимый шум, потом вроде бы слегка стукнуло деревом по дереву.

«Кажется, запорный брус из проушин вынимают… В калитку не пройти, что ли? Не на танке же они въезжать собрались?»

Мишка почувствовал, что кто-то тронул его за локоть, обернулся и с трудом разглядел в темноте, что Дмитрий показывает рукой на облако, а потом прижимает палец к губам. Поняв смысл пантомимы, Мишка согласно кивнул.

«Значит, ждем, пока выглянет луна. Пока они такими темпами с воротами возятся, как раз и облако пройдет. Только бы кто-нибудь из девок раньше времени не стрельнул. Дед специально несколько раз предупреждал: надо, чтобы все во двор влезли. Мои-то ребята выдержат, не сорвутся, спасибо Стерву за науку».

Напряжение все нарастало, Мишке уже начало казаться, что времени с момента первого шума у ворот прошло чуть ли не больше, чем он пролежал на крыше до появления заговорщиков. «Спецназовцы», молодцы, не выдавали себя ни звуком, ни движением.

Если бы кто-то из нападавших внимательно всмотрелся в конек крыши самого большого дома лисовиновской усадьбы, то, возможно, и разглядел бы на фоне неба какие-то бесформенные пятна, но для этого пришлось бы специально всматриваться. Шлемы ребят были обмотаны тряпками, чтобы их не выдал блеск металла. К тому же, как объяснял (и доказывал на практике) Стерв, глаз в первую очередь фиксирует движущиеся предметы, для того ребят и приучали замирать неподвижно.

Наконец луна выглянула из-за облака и осветила село. Ворота были в тени дома, но даже и в рассеянном свете привыкшие к темноте глаза различили приоткрытую створку ворот и проскальзывающие в нее темные фигуры. Не задерживаясь, они отходили к стенам построек и уже вдоль них пробирались в глубину усадьбы.

Снова нужно было ждать – неизвестно, сколько противников еще оставалось на улице. Начни стрелять сейчас – сбегут. Ищи их потом по всему селу, да и кого искать-то? Лиц-то не видели. Разве что раненых допросить, но будут ли раненые при такой плотности обстрела с убойно-близкого расстояния?

Нападающие, по всему видать, тоже нервничали – кто-то толкнул плечом створку ворот, и она начала медленно поворачиваться на петлях, открывая взгляду еще шесть или семь человек, не успевших войти во двор.

«В этих надо бить в первую очередь, чтобы не успели сбежать, остальным со двора уже не выбраться».

Мишка уже собрался повернуться к Дмитрию, чтобы указать ему первоочередные цели, и тут не выдержали нервы у кого-то из «бабьего батальона». Щелкнул самострел, и болт, просвистев через двор, бесполезно ткнулся в створку ворот. Тут же защелкали другие самострелы, в кучу соломы посреди двора, обильно обрызганную маслом, упала горящая головня, и все на мгновение зажмурились от показавшегося после темноты ослепительным пламени.

По двору метались темные фигуры, падали, пораженные болтами и стрелами, слышались крики и стоны, шуму добавили собаки с соседних дворов… Не успевшие пробраться во двор заговорщики мгновенно шарахнулись в сторону, уйдя из сектора обстрела, только один из них, видимо потеряв от страха голову, побежал по середине улицы. Впрочем, сделать он успел всего несколько шагов – сначала ему в спину впился один болт, выпущенный с крыши, потом еще сразу два.

Мишка стрелять не стал – прекрасно справлялись и без него, – вместо этого он сбросил вниз веревку, прикрепленную к дымовой трубе, и, торопливо перебирая руками, спустился по ней на землю. Потом, пригнувшись (только бы свои не подстрелили), бросился к загону, где ждал его оседланный Зверь.

Подтянуть подпругу – секундное дело, в седло Мишка прыгнул уже на ходу, Зверь, не дожидаясь команды, сам рванул со двора на улицу. Вылетев за ворота, Мишка в первую очередь глянул вдоль улицы. Пять или шесть человек изо всех сил бежали прочь от лисовиновского подворья, еще один, сильно хромая, отстал от них далеко и безнадежно. Под забором, совсем рядом с воротами, скорчился на земле еще один.

Понукать Зверя не понадобилось – будто ощутив охотничий азарт всадника, жеребец припустил по улице галопом, в несколько прыжков догнав отставшего от остальных заговорщика. Услышав позади себя приближающийся топот копыт, тот прижался спиной к забору и потянул из ножен меч. Бармица у него почему-то была откинута и не закрывала лицо, Мишка уже приготовился было выстрелить, но вдруг узнал в побелевшем от ужаса человеке Афоню, которому так неудачно подарил весной холопскую семью.

Сам не зная почему, Мишка не нажал на спуск, а указал Афоне самострелом на темную щель между забором и стеной какого-то сарая, выходящей на улицу. Воспользовался Афанасий его советом или нет, Мишка уже не увидел – Зверь пронес его мимо. Убегающие заговорщики уже сворачивали за угол, сейчас важнее всего было успеть заметить, куда они свернут в следующий раз.

На углу Мишка сместил тяжесть тела влево, показывая Зверю, куда надо сворачивать и одновременно помогая коню повернуть на полном скаку, и тут же испуганно сжался – у кого-нибудь из беглецов мог оказаться при себе лук. Но нет, обошлось, стрелять заговорщики, видимо, не собирались.

Преодолев еще один поворот, Мишка никого впереди не увидел, успел только заметить захлопывающуюся калитку в воротах подворья Устина. Повезло – беглецы не рассыпались по разным направлениям, а собрались все в одном месте, мог, конечно, кто-нибудь из них свернуть по дороге, но Мишка этого не заметил.

Остановив коня, он оглянулся, надо было дождаться подмоги. Коней своих «спецназ» оставил в учебной усадьбе в лесу, поэтому приходилось ждать, пока ребята прибегут на своих двоих. Из-за забора со двора Устина доносились возбужденные мужские голоса, потом в них вплелся женский, что-то тревожно спрашивающий. Ответа Мишка не разобрал, но женщина не то испуганно, не то горестно вскрикнула, а один из мужских голосов громко приказал ей убираться в дом.

– Сейчас сюда явятся, так не оставят! – отчетливо разобрал Мишка.

Бунтовщики снова забубнили неразборчиво, и в ответ снова раздался тот же громкий голос:

– Ну да! Корней тебе простит! Дожидайся! Да еще сопляк его бешеный… Тому только дай кровушку пустить! Это же он за нами верхом гнался, слава богу, отстал, наверно, Афоню добить остановился.

Опять неразборчивый бубнеж, и опять тот же громкий, уверенный, без тени страха голос:

– Готовьтесь! Корней разговаривать станет, только если на крепкий отпор наткнется. Своих он всегда бережет. И молитесь, чтобы он щенков из «Младшей стражи» сюда не вызвал, их у него полсотни, и каждому зубки попробовать в деле не терпится. Навалятся скопом – глазом моргнуть не успеем.

«Много хочешь, гнус. Хватит с тебя и двух десятков. И наваливаться скопом мы не собираемся, не для того учились. А вот насчет «попробовать зубки»… тут ты прав, пусть каждая гнида узнает: Лисовины неприкосновенны! С сегодняшнего утра – есть боярский род Лисовинов, и есть все остальные. Как говорится: и ныне и присно и… а вот «во веки веков»… не знаю, но очень постараюсь. Если по максимуму, то лет на пятьсот с лишним».

В конце улицы появились верхами Демьян с Кузьмой, почти сразу же за ними из-за угла выбежали ребята из «спецназа». Мишка призывно махнул им рукой и шагом подвел Зверя вплотную к забору. Встал ногами на седло и осторожно заглянул во двор. Голову пришлось сразу же спрятать – один из стоявших во дворе заметил Мишку и вскинул лук. Стрела свистнула над самым краем забора. Все же удалось рассмотреть: во дворе стоят шестеро в доспехах, и у двоих из них в руках луки.

Со двора донеслось:

– Ну началось! Теперь не зевай!

Демка и Кузька подъехали и, не дожидаясь указаний, поставили своих коней впритирку к забору. Взобрались ногами на седла и вопросительно глянули на Мишку. Мишка изготовился к стрельбе и подал знак – высунутся и тут же спрятаться. Близнецы показались стоящим во дворе и тут же присели, Мишка услышал двойной щелчок тетивы, выпрямился в полный рост и почти не целясь выпустил болт в одного из лучников. Не испытывая судьбу, сразу же присел и попытался определить результат выстрела на слух. Со двора раздался крик боли и ругань.

Демьян с Кузьмой, пользуясь тем, что внимание противников, хотя бы ненадолго, отвлечено раненым, тоже выстрелили по разу, за что были вознаграждены еще одним вскриком и звуком падения тела на землю. Кто из братьев попал, а кто промазал, было непонятно, но двоих противников из строя вывести удалось.

Мишка не был уверен, но ему показалось, что второй раз вскрикнул именно тот голос, который незадолго до того ободрял подельников и раздавал указания. Если это было так, то задача «спецназа» значительно облегчалась. Лишенные лидера заговорщики могут и не организовать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Впрочем, лучше один раз увидеть, чем…

Мишка снова осторожно высунулся и… никого не увидел. Только ноги человека, которого волоком втаскивали в дом. Во дворе было пусто. Такого подарка от противника Мишка даже не ожидал, видимо, боеспособность заговорщиков упала куда-то на уровень обуви, если вообще не растворилась в окружающем пространстве.

Ситуацию надлежало использовать немедленно, Мишка оттолкнулся ногами от седла и перекинул тело на внутреннюю сторону забора. Спрыгнув на землю, он, настороженно оглядываясь по сторонам, взвел самострел и кинулся к воротам. Там уже возились Кузька с Демкой, они тратить время на заряжание самострелов не стали. Мишка развернулся лицом к дому, прикрывая братьев, а те уже распахивали ворота, впуская подоспевших товарищей.

Дальше все пошло как по писаному. Мишкины «опричники» рассыпались по двору, занимая позиции так, чтобы не остался непростреливаемым ни один уголок, под прицелом оказались все двери и оконца. Какой-то всклокоченный со сна мужик высунулся было из пристройки, но, увидев направленный прямо на него самострел, испуганно шарахнулся назад, захлопнув за собой дверь.

«Молодец, ратник Григорий, не стал стрелять в безоружного человека. Пошла наука впрок. Так, все вроде бы правильно, только чем же в дверь ломануться? Наверняка же заперта изнутри…»

Не успел Мишка озадачиться изысканием тарана, как увидел двоих своих подчиненных, тащивших, покряхтывая от натуги, бревно. Повинуясь Мишкиному знаку, еще четверо ребят подхватили груз, и дом Устина потряс первый удар в дверь.

Одновременно двое отроков, упершись руками в стену, подставили спины, и Роська, с акробатической ловкостью взлетев им на плечи, осторожно заглянул в узенькое волоковое окошко. Опустив голову, что-то сказал поддерживающим его ребятам, и они слегка сдвинулись в сторону. Роська сунул самострел в окошко и нажал на спуск, потом снова заглянул, интересуясь результатами выстрела, и показал Мишке один палец.

«Так, боеспособных мужчин в доме осталось всего трое. Справимся, вот только дверь взломаем… Ой, не кажите «Гоп!», сэр. Бабы в Ратном вовсе не кисейные барышни, а тут собственный дом и детей защищают…»

Словно в подтверждение Мишкиных мыслей из окошка высунулось острие рогатины и ударило Роську в прикрытую бармицей щеку. По счастью, удар получился не очень сильным – то ли потому, что била женщина, то ли крестовина рогатины за что-то зацепилась. Роська не упал, а повис, ухватившись обеими руками за древко. Мало того, он еще и принялся раскачиваться, но с той стороны рогатину держали крепко.

От двери, сотрясаемой ударами бревна, раздался хруст ломаемого дерева, Мишка не стал ждать окончания акробатического этюда Роськи и обернулся ко входу в дом. Дверь уже была достаточно сильно искорежена, но держалась, видимо, ее чем-то подперли изнутри. Еще пара ударов проломила две средние доски, и бревно застряло в пробоине. Ребята принялись раскачивать его туда-сюда, выдернули, и тут же из пробоины вылетела стрела, цапнув одного из «опричников» за подол кольчуги.

– Берегись! – крикнул Мишка.

Парни кинулись врассыпную, бревно грохнулось на землю, а за первой стрелой последовала вторая. Пустили ее по-умному – не прямо перед проломом, где уже никого не было, а вкось. Граненый бронебойный наконечник наискось ударил в спину недостаточно расторопно убиравшегося из сектора обстрела отрока, вспоров кольчатую броню, словно консервным ножом. Парень упал (у Мишки захолонуло сердце), но тут же поднялся и с удвоенной прытью рванул прочь от опасного места.

Мишка поймал пострадавшего за руку, остановил, развернул спиной к себе и выдернул стрелу. Несколько колец кольчуги над правой лопаткой были разорваны, из прорехи торчал войлок поддоспешника, но крови не было.

«Везунчик, мать твою… Чуть-чуть бы под другим углом, и отбегался бы».

Отводя душу, Мишка отвесил подчиненному крепкую, насколько мог, затрещину, ушиб руку о край шлема и, обозлившись еще больше, дал провинившемуся пинка под зад, тоже, как назло, прикрытый доспехом. Окончательно осатанев, Мишка заорал на вылупившихся на него «опричников»:

– Чего уставились?! Бей по дыре, не давай стрелять!

Несколько болтов влетели в проломленное тараном отверстие. Ответа не последовало. Мишка, чувствуя, как накатывающее бешенство пожирает последние остатки благоразумия, схватился за один конец бревна, с натужным ревом приподнял его и прохрипел:

– Один справа, один слева, один сзади – не давать стрелять! Остальные взялись!!!

Поняли его правильно: справа, слева и прямо над бревном в пролом полетели болты, а пять пар рук подхватили таран, и бревно снова ударило в дверь. Раздался треск, и верхняя часть дверного полотна вдавилась внутрь проема.

– Еще раз! – радостно заорал Мишка, чувствуя, как физическое напряжение просветляет разум. Преграда словно ждала этого последнего удара, верхняя часть двери легко поддалась, и бревно, увлекая за собой парней, полезло в сени. Мишку ударило плечом об косяк, он невольно разжал руки и отлетел в сторону, остальные тоже бросились врассыпную – из темноты сеней выдвинулась фигура лучника.

Щелкнула тетива, свистнула стрела… Филипп, стоявший точно напротив двери и стрелявший по Мишкиному приказу поверх тарана, был обречен – от выстрела в упор кольчуга не спасла бы ни при каком везении. Мишка, непроизвольно втянув голову в плечи, ждал звука попадания, но вместо него позади раздался сначала звяк наконечника по железу, а потом истошный бабий вопль.

Мишка обернулся и не сразу разобрался в открывшейся перед ним картине, настолько она была нелепой. Фильку спасло то, что в момент выстрела он как раз начал нагибаться, чтобы перезарядить самострел. Стрела рикошетом отскочила от затыльной части его шлема и ушла дальше, а там…

В проеме ворот высился, сидя на неоседланном коне, Алексей, а на его ноге, вцепившись, как клещ, висела и орала благим матом какая-то тетка. Платок, видимо накинутый второпях, сполз, по плечам рассыпались спутанные волосы, белая льняная рубаха обтягивала упитанное тело, являя всему миру полное отсутствие талии, а из правой ягодицы торчало древко стрелы, срикошетившей от шлема Филиппа.

Увиденное показалось Мишке натуральным бредом, он было так и застыл, пытаясь понять, откуда тут взялась эта баба, но свист болтов и донесшиеся из сеней звуки падения тела и предсмертного хрипа тут же вернули его к делам насущным.

Выстрелив в темноту сеней, Мишка рыбкой перелетел через обломки двери и какой-то громоздкий предмет, перекатился через плечо и, не успев подняться на ноги, не столько увидел, сколько ощутил перед собой человека. Думать было некогда, оставаться на месте нельзя. Уходя в перекат, Мишка завалился на бок и одновременно хлестнул кистенем на уровне колен противника. Над головой раздался крик боли, и в то место, где только что находился Мишка, с хрустом врезалось лезвие топора.

Мишка ударил кистенем еще раз, опять попал, но этот удар уже был лишним – от порога раздался щелчок самострела, и Мишкин противник, не издав ни звука, рухнул на пол. Через обломки двери уже лезли «опричники», и Мишка, не вставая с пола, прижался к стене, чтобы не затоптали.