Текст книги "Покоренная сила"

– Правильно, батюшка, хорошо придумал. Листвяна, ну-ка сбегай за моим шитьем, что так-то сидеть без дела.

Листвяна уже открыла было рот, чтобы позвать кого-то из девок, но мать совершенно стервозным голосом приказала:

– Сама сбегай, не переломишься!

Дед недовольно засопел, но смолчал.

«Так, Листвяну, похоже, начинают целенаправленно травить, чисто по-женски. Интересно, чего мать добивается? Чтобы та сорвалась и нахамила? Ладно, не мое дело. Давайте-ка, сэр, задумаемся: как купеческих сынков с ходу на место поставить?

Итак, цель – снять или, по крайней мере, сильно ослабить комплекс превосходства столичных жителей над провинциалами. Нет, неправильно! Эту цель мне дед, вольно или невольно, навязывает. У него самого куча комплексов по этому поводу. Моя же цель – сразу же заставить ребят подчиниться и принять предлагаемые правила независимо от того, нравятся они им или нет. Да что там юлить, конечно же не понравятся!

Теперь задачи, которые требуется решить для достижения цели. Вот здесь как раз подойдет блокировка комплекса превосходства столичных жителей над провинциалами. Только блокировка, совсем снять такие вещи очень трудно, а порой и невозможно. Это – первая задача.

Вторая задача – наглядно обозначить наше физическое превосходство и их беспомощность. Третья – продемонстрировать эти самые правила и то, что все остальные ученики воинской школы им беспрекословно подчиняются. И, наконец, четвертая задача – стимул. Пусть и отдаленные, но привлекательные перспективы. С этим сложнее, но родители, отправляя их сюда, конечно же разъяснительную работу провели. Да и обучение военному делу для любого пацана штука привлекательная. Это не двадцатый век с дедовщиной, нищими офицерами и поливанием армии дерьмом во всех СМИ.

Структуры, кадры, ресурсы – побоку, всё и так понятно, делаем всё, что нужно сами: я, мои «ближники», первый десяток «Младшей стражи». Дальше – технология. Как решаем первую задачу? Для начала, представляем себе основные характеристики объекта воздействия.

Купеческое сословие, причем не низший уровень – заплатить за учебу может далеко не каждый купец. Так же как и имеет собственную вооруженную охрану тоже далеко не каждый. Соответственно, самооценка достаточно высока. Кто выше их на сословной лестнице? Князья, боярство, духовенство. Что из этого мы здесь в Ратном можем и имеем право изобразить? Боярство, разумеется.

Значит, надо обозначить «зазор» между верхним уровнем простонародья и зарождающейся аристократией. В чем, собственно, проявляется внешняя – работающая на первое впечатление – разница? В одежде? Да, в сословном обществе одежда – один из признаков принадлежности к тому или иному социальному слою. Купцы, разумеется, могут быть и побогаче бояр, тот же Никифор способен с потрохами купить иного боярина, да и не одного. Но одеваются купцы скромнее. Следовательно, надо будет вырядиться соответствующим образом.

Что еще? Боярская спесь! Богатство и власть напоказ. Значит, нужна свита. Приодеть еще пару пацанов, пусть изображают «ближников» воеводского внука. Дальше. Мы – воинское сословие, значит, нужны всадники в доспехах. Дед верно заметил: красивых доспехов у нас нет. Выход прост: в доспехах будут только рядовые.

Что в итоге? Еду я, красиво одетый, едут принаряженные «ближники», а следом десяток в доспехах. Блин, «и тут выхожу я – весь в белом!». А куда денешься?

Ладно, встретили по одежке, поняли, что здесь, в Ратном, разница между боярством и купечеством та же самая, и плевать нам с церковной колокольни на то, что купчишки из столицы притащились.

Дальше – решение второй задачи – демонстрация физического превосходства. Как? А очень просто – набить морду самому сильному. Добираться они будут долго, между собой за это время разберутся, то есть: выделится какой-то лидер. Наверняка не самый умный, а самый сильный. Сломаю его – сломаю всех. Очень наглядно и эффективно. Значит, придется устроить что-то вроде смотра прямо на берегу. Пройдусь вдоль строя, выберу «жертву»… Но сначала надо будет ребят некоторое время выдержать в неизвестности. Тоже не проблема! Пока поздороваемся с Никифором, с Ходоком… Ага! Тогда роль «ближников» должны играть Петька и Роська. Петька будет здороваться с отцом, Роська с Ходоком, а в это время Дмитрий…»

– Не то принесла!

Голос матери отвлек Мишку от размышлений.

– Я тебе велела сегодняшнее шитье принести, а этим, – мать помахала в воздухе какой-то тряпкой, – я вчера занималась! Неси то, что я велела!

Голос у матери был настолько стервозный, что даже дед удивленно вылупился на невестку.

«Бьюсь об заклад, сэр Майкл, что и во второй раз Листвяна опять принесет что-то не то! Леди Анна откопала томагавк и вышла на тропу войны. Трепещите! Блин, с этими бабьими разборками с мысли сбился.

Значит, так: Дмитрий командует десятком латников. Подъезжает, выстраивает прибывших учеников в одну шеренгу и держит в ожидании, пока господин старшина освободится и займется своими новыми подчиненными. Потом подъезжаю я и… в соответствии с вышеуказанным.

Заодно решаются третья и четвертая задачи. Пока мы встречаем Никифора, десяток в доспехах демонстрирует дисциплинированность и строевую подготовку. Подъезжаю я, Дмитрий отдает рапорт… ну и прочие армейские прибамбасы».

– Готово, деда!

– Ну излагай.

– Перво-наперво, показываем, что отношения между боярством и купечеством в Ратном такое же, как и в Турове. Тем более что боярство мы не худородное, как-никак с князьями в родстве состоим, хоть и в дальнем.

– Кхе…

– А они – даже и не купцы, а купеческие дети и племянники всякие. Небо и земля, у Никифора на ладьях груз и поценнее может оказаться. Поэтому ты выезжаешь на берег в парадном облачении, разговариваешь только с Никифором (можно еще и с Ходоком), а на отроков даже и не смотришь.

– Кхе, ладно. А дальше?

– А дальше подъезжаю я. Но не из ворот, а со стороны, вроде как на учении мы были где-то. Я, Петька и Роська без доспехов, в красивой одежде, как и положено воеводскому внуку с «ближниками». А следом…

– Ты чего вылупилась? Принесла? – Мать обращалась к Листвяне, стоявшей у дверей и, что называется, превратившейся в слух. Было похоже, что Мишкино описание ритуала встречи ее чрезвычайно заинтересовало.

«Точно: в боярыни метит, курва! Заранее на ус мотает, как себя вести надо».

– Ты что принесла? Разве такой иглой это шьют?

«Ну вот, я же говорил!»

Что еще пришлось бы выслушать Листвяне, осталось неизвестным. Лопнуло терпение у деда.

– А ну хватит! Мне еще тут бабьих тряпок-иголок не хватало. Анька, уймись! А ты ступай, не до шитья нам. Пошла! Устроили тут, едрена-матрена. Ну ладно, она не понимает, а ты-то, Анюта!

– Прости, батюшка. – Мать была само смирение. – Не подумала.

– Не подумала, не подумала… А надо было! Михайла, дальше давай!

«Ага, Листвяне, похоже, собираются состряпать имидж дуры и неумехи. Что ж, дамам видней, но я на месте деда этим бы пренебрег…»

– Михайла! Я сказал: дальше давай.

– Дальше за мной и ближниками едет десяток ратников «Младшей стражи». Рядовым ратникам красивые дорогие доспехи и не положены. Я с «ближниками» остаюсь около тебя и Никифора, здороваемся, разговариваем, а Дмитрий с десятком подъезжает к новым ученикам, строит их и ждет, пока я освобожусь. Потом я подъезжаю к ним, Дмитрий докладывает, я их осматриваю, спешиваюсь и бью морду самому сильному на вид.

– Мишаня! – Мать то ли притворялась, то ли была искренне удивлена. – Зачем же драться-то?

– Молчи, Анюта. – Дед, как профессионал, сразу схватил суть предложения. – Правильно все, так и надо. Если он самого сильного побьет, то и остальные ему подчинятся, не надо будет каждого в отдельности в разум приводить.

– Батюшка, так он же одежду праздничную запачкает! Или порвет.

– Баба!!! – Дед, казалось, просто взорвется от возмущения. – Тебя зачем позвали? Послушать и все приготовить. Порвет – зашьете, замажет – выстираете! Дело важнее тряпок!

– Прости, батюшка, все сделаю, как прикажешь…

– Еще бы ты не сделала!

«Что за ерунда? Если она Листвяне имидж портить взялась, так чего ж сама-то дурой выставляется? Прекрасно же все поняла и без объяснений. Нет, тут какая-то игра потоньше, сразу и не врубишься. Блин, да сколько ж сидеть-то еще будем?»

– Деда, так что с моей придумкой? Понравилось?

– Кхе… А вот давай-ка у матери спросим. Она из Турова, из купеческой семьи. Скажи-ка, Анюта, вот, к примеру, едет по улице парень из боярского рода, весь из себя красивый, с «ближниками», а с ним десяток ратников в бронях. Как на это прохожий купец посмотрит?

– Посторонится, чтобы не зашибли или не обозвали как-нибудь обидно, а когда проедут, плюнет вслед. Ему-то богатство трудом достается, а барчуку задаром.

– Кхе, с опаской, значит?

– С опаской, но и с неприязнью.

– Ну а парень молодой купеческого рода?

– Тоже с опаской, батюшка, да еще и с завистью. Ему-то хоть и по деньгам, но родители так красоваться не позволят, а уж с дружиной латной ездить так и вообще мечтать нечего. Помню, как отец Никифора все шпынял, чтобы скромнее себя вел.

– Да! Помню, строг был батюшка ваш Павел Петрович, ох строг! Так ведь и толк из вас обоих вышел. Что Никифор, что ты, Анюта. Посмотрел бы сейчас, порадовался бы покойник.

– Чему радоваться-то? Вдовству моему? – В голосе матери послышались слезы. – Что ж ты такое говоришь, батюшка Корней Агеич?

– Кхе… Это я того… Прости, дочка, старым становлюсь, болтливым. Зато дочки у тебя какие! Красавицы! Парни аж ушами прядают, как их видят! Непременно за бояр замуж выдадим. А Михайла! Умник! Воин! Еще и четырнадцати годов нет, а с ним уже, как со взрослым, совет держать не зазорно. А сражается как! Уже больше десятка народу уложил. Да где ты еще такого парня найдешь? И его женим на боярыне. А то и на княжне! А что? Я же на княжне женился!

Деда понесло, невольно обидев вдову любимого сына, он тут же начал перегибать палку в другую сторону.

– А сама ты, Анюта, и красавица, и умница, и хозяйка всем на зависть. Мне, кстати, намекали несколько раз: есть желающие к тебе посвататься. Но я даже и помыслить не могу без тебя жить. Ты же мне как дочка родная, как Аглаюшка покойница, царствие ей небесное. Тоже ведь не хотел ее от себя отпускать, да не уберег. Вот только ты, Аннушка, у меня и осталась…

«Блин! Или я полный дебил, или мать разыграла психологический этюд, как по нотам! Пусть теперь Листвяна деду хоть полунамеком на невестку пожаловаться попробует, дед ей так пожалуется – от стенки отскребывать придется. Ну дает маман! Как выстроила! Вроде бы обе бабы, обе в мужских делах «ни бум-бум», но одна – «кровиночка», родная и любимая, а вторая… да обслуга, и всё! Хозяйственная, сексуальная, без разницы. Ладно, пора линять».

– Деда, я пойду?

Дед, умилившийся от собственного монолога, не отрывая взгляда от тронутой до слез невестки, только махнул рукой. Мишка выскочил из горницы и чуть ли не бегом рванул на улицу.

Юльку Мишка нашел на полпути от берега реки к огороду, с коромыслом на плечах. На коромысле слегка покачивались небольшие ведерки – носить большие «взрослые» ведра Настена дочери пока не разрешала.

– А-а! Победитель демонов! – приветствовала юная лекарка Мишку. – Ну как, синяки-шишки зажили?

– А вот смотри! – Мишка, красуясь накачанной упражнениями силой, одной рукой подхватил коромысло и перебросил его на свое плечо. – Куда нести?

– Там две бочки на огороде, таскать не перетаскать. – Юлька явно тяготилась нудной работой и рада была Мишкиному появлению. – Вовремя ты на помощь явился!

– Ну не все ж тебе меня выручать… А чего ж Матвей-то не поможет?

– Да они с матерью спят, ночью ходили травы собирать, которые днем рвать нельзя, потом, пока свежие, разбирали, а этой ночью опять пойдут – Матвейке учиться надо.

– Понятно. А большие-то ведра где? Вдвоем быстро полные бочки натаскаем.

– Так ты и правда поможешь? Сейчас принесу!

Вроде бы и ни о чем разговор, а Мишка был готов болтать с Юлькой до бесконечности. Так же вот, когда-то в будущем, дождливыми ленинградскими вечерами часами торчал с девчонками в подъезде, а попробуй вспомни: о чем трепались? И не вспомнишь. Была среди них одна… Уехала потом по комсомольской путевке строить БАМ. Вот и Юлька укатит прирожденного медика рожать…

– На, держи. – Юлька притащила два больших ведра. – Коромысло дать?

– Не надо. А чего ты меня победителем демонов назвала?

– Да приходила тут одна дура, спрашивала, какое тебе мать зелье дала, что невидимых демонов видеть можешь?

– Я? – Мишка изумленно вытаращился на свою подружку. – Я невидимых демонов вижу?

– Ага! Такое рассказывала…

– Что рассказывала?

– Что будто бы в тех двоих, которых ты в лесу убил, демоны вселились, а вы с попом с них кожу демонскую ободрали и из покойников изгнали. Ну те без тел человеческих да без кожи невидимыми сделались. Озлились на тебя страшно и напали, когда ты один на дворе был. А ты зелья выпил, – Юлька хихикнула, – узрел их, невидимых, и одного ножом зарезал, а об второго нож сломался, так ты его ногами до смерти запинал!

«Блин, это ж когда я Спиридона догнать не смог и около сарая бесился, так что кинжал сломал. Доблестный рыцарь сэр Майкл Демоноборец. Фольклор, растудыть твою…»

– Часом, не тетка Варвара поведала? – на всякий случай поинтересовался Мишка, хотя знал ответ и так – другой такой кликуши в Ратном не было.

– Она. Ей бы самой какое зелье попить, да нету лекарства от дурости, не придумали еще.

Юлька оставалась Юлькой – не съязвить не могла.

– Жаль, что не придумали, может, ты сподобишься? Вот прославишься, дураки к тебе валом попрут!

– Не попрут, все дураки себя умными считают.

– Значит, привозить дураков тебе станут. Целыми возами. Или зелье у тебя покупать бочками. Вот такими. – Мишка постучал носком сапога о бочку, в которую как раз переливал воду из ведра. – Озолотишься!

– Не-а! Без дураков скучно будет. А так… Не только ты сказки рассказываешь, но и о тебе!

– Это когда я сказки рассказывал?

– Каждый вечер своим ребятам в воинской школе рассказываешь.

«Блин, все всё знают! Наверно, кто-то из пацанов протрепался».

– Это не сказки. Я им то, что в книгах прочитал, рассказываю. Про воинов знаменитых, про древних императоров, про разные страны, про веру, из Святого Писания…

– Ты что, поп? – Юлька взглядом смерила Мишку с ног до головы. – Что-то непохож!

– Ну для этого необязательно попом быть, да и рассказывать можно по-разному.

– Это как же?

– Ну к примеру… – Мишка задумался, но почесать в затылке мешали ведра с водой. – Вот есть, к примеру, десятая заповедь: «Не пожелай достояния ближнего своего…» Можно, конечно, просто из Писания прочесть, потом что-то от себя пояснить, на вопросы ответить, если кто чего не понял… А можно еще и так:

 
Добра чужого не желать
Ты, Боже, мне повелеваешь;
Но меру сил моих ты знаешь —
Мне ль нежным чувством управлять?
Обидеть друга не желаю
И не хочу его села,
Не нужно мне его вола,
На все спокойно я взираю:
Ни дом его, ни скот, ни раб,
Не лестна мне вся благостыня.
Но ежели его рабыня
Прелестна… Господи! Я слаб!
И ежели его подруга
Мила, как ангел во плоти, —
О Боже праведный! прости
Мне зависть ко блаженству друга.
Кто сердцем мог повелевать?
Кто раб усилий бесполезных?
Как можно не любить любезных?
Как райских благ не пожелать?
Смотрю, томлюся и вздыхаю,
Но строгий долг умею чтить,
Страшусь желаньям сердца льстить,
Молчу… и в тайне я страдаю [4]4
  А.С. Пушкин. «Десятая заповедь».


[Закрыть].
 

Разумеется, в Мишкином переводе на древнерусский язык получилось корявенько, и пушкинской иронии Юлька, похоже, не уловила, но была очарована.

– Красиво как… «И ежели его подруга мила, как ангел во плоти…» – Юлька надолго замолчала, о чем-то задумавшись, потом спросила: – Это тоже из книг?

– Да, был такой поэт… э-э… книжник. Александром звали. Он много красивых стихов написал.

– А еще помнишь?

– Помню, только… он ведь не по-нашему писал, переводить надо. Я потом переведу, почитаю тебе еще.

– А это ты для своих ребят перевел?

– Сначала думал, что для них, а потом понял, что им это не годится. Ты первая услышала. Понравилось?

– Еще бы! – Юлька помолчала, потом тихо повторила еще раз: – Мила, как ангел во плоти… Разве такое бывает?

– Бывает. Александр толк в любви знал. Из-за любви и погиб на поединке.

– Он что, воином был?

– Нет, но оружием владел отлично, много поединков выиграл.

– Расскажи еще про него.

– Предки его были из жарких стран, но сам он жил на севере в… землях Великого Новгорода, хотя и путешествовал много…

Рассказывать биографию Пушкина, адаптируя ее к понятиям XII века, оказалось совсем не просто. Мишка часто запинался, не зная, как описать элементарные, казалось бы вещи, и в конце концов понес откровенную отсебятину. В результате получилась какая-то совершенно чумовая смесь Садко и Айвенго, к Пушкину ни малейшего отношения не имеющая. Но Юлька заслушалась, а когда «франкский рыцарь Дантес» все-таки смертельно ранил «боярина Александра», даже грустно вздохнула.

Между тем рейсы от реки к огороду продолжались, деревянные ведра, напитываясь водой, становились все тяжелее и тяжелее, Мишка почувствовал, что опять заныл правый бок.

– Давай-ка, Юль, передохнем немного, что-то я запыхался, с разговорами.

– Давай. Все ж таки побился ты крепко, повезло, что кости не переломал. Не болит нигде?

– Нет, – решил не признаваться Мишка. – Так, запыхался немного.

– А за Александра отомстили?

– Что? А, да. Другой боярин – Михаил Юрьевич – так этого Дантеса приложил… Но это уже совсем другая история.

Посидели на бревнышке, помолчали. Юлька о чем-то задумалась, Мишка прислушивался к тому, как постепенно затухает ноющая боль в боку. Вставать и снова браться за ведра не хотелось, да и бочки были уже наполнены на три четверти.

– Юль, теперь ты чего-нибудь расскажи. Помнишь, как ты про Макошь мне рассказывала? Интересно было.

– Да не знаю я никаких историй книжных. Не про болячки же тебе рассказывать? Слушай! – вдруг встрепенулась Юлька. – А про лечение в твоих книгах ничего нет?

«Ну вот, хоть на пупе перед ней вертись, а она все равно на медицину разговор свернет. Эх, ей бы хотя бы учебник анатомии, да где его возьмешь?»

– Нету, Юль, если бы попалась, сразу бы тебе принес. Постой, а ты читать-то умеешь?

– Да что ж я, дура набитая? – оскорбилась Юлька. – Можно подумать, на все Ратное ты один грамотный. Совсем очумел там со своими дуроломами! Тоже мне мудрец, других так и за людей не считаешь!

– Юль, я же только спросил…

– Да ну тебя! Так хорошо было…

Юлька нахохлилась и отвернулась.

– Ну прости дурака, Юля, хочешь, я тебе про отца всех лекарей расскажу?

– Да ну тебя… Про какого отца лекарей?

– Про лечение мне книжки не попадались, а вот про лекаря знаменитого я в одной книге читал. Звали его Гиппократ, и жил он полторы тысячи лет назад в Греции. Греки почитали Гиппократа лучшим лекарем в мире, а он считал, что медицина – лекарское дело – благороднейшее из всех искусств. За великие знания и мудрость греки называли его «отцом медицины».

Мишка попытался припомнить еще что-нибудь, но ничего, кроме клятвы Гиппократа, в голову не пришло.

– Гиппократ придумал лекарскую клятву, которую должен был приносить каждый, кто выучился лечебному делу. Начиналась клятва с поминания греческих богов – греки тогда еще не были христианами. Потом шло обещание почитать своего учителя, как отца, а всех лекарей – как братьев. А дальше там шли такие слова:

«Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимому у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и свое искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел и ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому [5]5
  Клятва Гиппократа существует и сейчас. Греческими богами современные врачи, разумеется, не клянутся, а вот требование относиться к коллегам по-братски сохранилось. Нет в современной клятве запретов на аборты и иссечение камней, а вот запрет на эвтаназию подчеркнут особо, так же как положение о врачебной тайне.


[Закрыть]».

Юлька слушала очень внимательно, изредка шевеля губами, словно повторяя за Мишкой, а он мысленно поминал добрым словом своего школьного учителя истории, заставившего своих учеников выучить клятву Гиппократа наизусть.

– Правильная клятва! – подвела итог Юлька. – Только непонятного много.

– Что непонятно?

– Какие это у него могли быть любовные дела с мужчинами?

«О Господи! Неужели еще и про гомосеков ей рассказывать? Нет уж, я – пас!»

– Так лекарями же и женщины бывают. Клятву-то Гиппократ для всех сразу придумал.

– А, ну да! А что это он обещал не давать женщинам? Я не разобрала.

«Блин, ну кто вас, сэр, за язык тянул? Объясняйте теперь!»

– Абортивный пессарий – это зелье такое, чтобы плод из чрева вытравливать.

– Неужто дуры такие есть?

«Дите вы еще, леди Джулия, ох дите!»

– Ну, Юля, в жизни всякое случается.

– Все равно нельзя! Это все равно что убийство! Правильно он это запрещал! А вот насчет камней – глупость. Зачем их вырезать, если травами растворить можно?

«Опаньки! Утраченные секреты народной медицины? Где только у человека камней не бывает: в почках, в желчном пузыре, еще где-то… Не помню. А оказывается, в домонгольской Руси их травами растворять умели! Эх, рецептик бы добыть да Максиму Леонидовичу переслать!»

– Не знаю, Юль. Наверно, не умели еще камни растворять, все-таки полторы тысячи лет назад дело было.

– А какими богами он клялся? – продолжала допрос Юлька. – Велесом, Сварогом, Даждьбогом?

– Нет, Юль, у греков свои боги были. Был солнечный бог Аполлон. Он был покровителем поэзии, музыки, прорицаний… еще, кажется, строительства, а вдобавок еще и медицины. А вот его сын Асклепий был покровителем одних только лекарей. У Асклепия, или по-другому Эскулапа, были две дочери: Гигиена – богиня здоровья и Панацея – целительница всех болезней.

– Хорошие боги, полезные, – констатировала Юлька и вдруг повернула разговор в совершенно неожиданное русло: – И от таких богов греки отказались ради Христа, который плоть умерщвлять велит? Они что, с ума все посходили?

Мишка от такого поворота разговора слегка опешил. Столь утилитарного подхода к вероисповеданию он не ожидал даже от зацикленной на медицине Юльки.

«И что прикажете отвечать, сэр? Рассказать о физиологе Павлове, который в детстве воспитывался в монастыре и до конца жизни был глубоко верующим человеком? Ага, еще и про условные рефлексы да про электрическую лампочку, от которой у собаки слюна текла. Хотя… Христос же тоже лечил».

– Плохо ты, Юль, христианское учение знаешь. Иисус Христос тоже больных исцелял, даже умерших воскрешал. Просто христиане считают, что дух должен быть сильнее плоти, что тварное начало в человеке…

– На дружка своего попа посмотри, – перебила Юлька, – он свою плоть до того довел, что скоро духу держаться не в чем будет. Помер бы весной, если бы не тетка Алена. А он, вместо благодарности, ее все время за распутство попрекает. А она же не виновата, что совсем молодой овдовела. Попробуй ей жениха нового найти, если рядом с ней любой ратник мелким кажется. Вот тебе дух: пальцем ткни – и рассыплется; и вот тебе плоть – этот самый дух от смерти спасла!

– Ну, палку перегибать, конечно, ни в какую сторону нельзя, – рассудительно заметил Мишка. – Те же древние греки о здоровье плоти очень заботились. Было у них такое княжество – Спарта. Так там младенцев, которые родились слабыми и больными, сразу у матерей отнимали и со скалы сбрасывали. И никакие Панацея с Гигиеной их не останавливали.

– Как?! Новорожденных?! – ужаснулась Юлька. – Да они и правда все сумасшедшими были!

– Вот-вот, – поспешил закрепить успех Мишка. – Христиане такого никогда не допустили бы!

– Ага! Они бы потом, как подрастут, их научили б, как себя медленно уморить постом и молитвой.

– На тебя не угодишь: и то тебе не так, и это не эдак!

– Правильно мама говорит: дурят вас волхвы с попами! Только богам и дела, что следить, когда ты лишний кусок съел да сколько раз лбом в пол стукнулся.

«М-да, сэр, дискуссия зашла в тупик. Чего, впрочем, и следовало ожидать. Прагматический взгляд на любую проблему через призму вреда или пользы для здоровья. Как говорил, кажется, Козьма Прутков, специалист подобен флюсу. Кстати о специалистах…»

– Слушай, Юль, а как у вас Матюха, уже многому выучился?

– Лекарь всю жизнь учится.

– Да я понимаю, но мне же ребят в воинской школе учить надо. Не только воевать, но и первую помощь раненым оказывать: кровь остановить, повязку наложить… Ну сама понимаешь. Я думал, он у вас поучится, а потом ребят поучит.

– Не выйдет. Чтобы тому, о чем ты говоришь, научиться, надо боевые раны видеть, а много их Матвей видел?

– А ты?

– И я почти не видела. – Юлька сожалеющее вздохнула, как будто ее обделили бог знает каким привлекательным зрелищем. – Вот пойдете на войну, ты его к Бурею приставь, в обозе всяких ран насмотрится.

– Что ж он зря у вас столько времени прожил? – разочарованно спросил Мишка.

– Ну почему зря? Матвейка парень толковый, аккуратный и к лекарскому делу склонность имеет. Толк из него будет, только не так быстро.

– «Толковый, аккуратный», – передразнил Мишка. – А кто кричал: мужики все грязные, вонючие?

– А вы и есть звери! Кромсаете друг друга железом, а нам потом дырки заделывать! Еще и гордитесь! Ты вот сколько народу уже угробил? А у них могли бы еще дети народиться, а у тех еще дети. Землю бы пахали, дома строили…

Юлька еще что-то говорила, но Мишка вдруг на какое-то время перестал ее слышать.

«Господи, а ведь верно! На мне уже больше десятка жмуров висит, как это скажется на будущих поколениях? Мало ли что Максим Леонидович говорил, будто «эффект бабочки» не действует? Через девятьсот лет эти десять покойников в десять тысяч неродившихся детей запросто могут превратиться. Хотя после того, что на Руси натворят татары… Где-то я читал, что они в общей сложности за несколько веков увели в рабство десять миллионов человек – население России при Петре I. А по нашим местам еще же и Литва прошла… Да даже если я сотню народу порешу – капля в море! Все равно здесь почти ничего не останется, недаром севернее Припяти почти все города уцелели, а здесь все с нуля восстанавливалось. Может быть, потому нас с предшественником именно сюда и забрасывали?»

– О чем задумался, воевода? – Юлькин голос прервал Мишкины размышления. – Передумал ребят учить?

– Не видела ты, Юлька, что после половцев на месте поселений остается, не знаешь, как караваны рабов в Степь уводят. Поспрашивай-ка у Митьки, он, если захочет, конечно, расскажет тебе, как его сестру скопом насиловали, как беременной матери живот вспороли и оставили в горящем доме умирать. Что хочешь, можешь мне говорить, а я все равно буду учить пацанов убивать. И чем лучше они этому научатся, тем больше надежды, что на месте Ратного однажды не останется пепелище, заваленное трупами. И сам зверем буду, и их зверями сделаю, потому что иначе не выжить ни бабам, ни детишкам, ни тебе с матерью!

– Будет тебе, Минь. – Юлька, будто забыв, что на Мишку это не действует, заговорила «лекарским голосом». – Чего ты ощетинился? Все я понимаю, все вижу. Ты думаешь, если бабы на мужиков своих лаются, так они их не любят? Знаешь, как они ждут, когда вы в поход уходите? Всем богам, каких знают, молятся за вас. Ты к бабьим языкам не очень-то прислушивайся, они часто не для других, а для себя лаются, чтобы душу отвести…

Нет, все-таки «лекарский голос» действовал. Мишке стало как-то даже неважно, что именно говорит Юлька, лишь бы говорила и… он даже не сразу заметил, что девчонка взяла его за руку. Лишь бы говорила и вот так держала обманчиво маленькой и мягкой ладошкой. Обманчиво, потому что это была рука лекарки – умелая, сильная и, когда надо, безжалостная. Но сейчас…

– Минь, хочешь, я мать попрошу, и она Бурею скажет, чтобы ребят твоих поучил? Он ей не откажет, я знаю.

Мишка накрыл Юлькину ладонь своей, преодолев краткое сопротивление, приподнял ее и, наклонившись, прижался щекой. Юлька замерла, не вырывая руку, но и никак не реагируя на Мишкины действия.

– Юль, мама говорила, что мир слишком долго длится, скоро кровь пролиться должна…

– Моя тоже…

– Если я… Если мне придется с сотней уйти, будешь ждать меня?

– Буду…

– Знаешь, есть такая примета: если очень ждут, то обязательно вернешься.

– Ты и без примет вернешься. Тебя светлые боги любят.

– Все равно…

– Господин старшина!!!

Юлька суетливо выдернула руку, Мишка торопливо выпрямился. От лаза в тыне бежал и драл на ходу глотку «курсант» Иоанн.

– Господин старшина! Ладьи подходят! Господин сотник велел тебя найти.

«Нет, блин, я сегодня точно кого-нибудь убью! В кои-то веки выходной себе устроил. Видел или не видел? Тьфу, что я, как пацан, в самом деле. Подумаешь, с девчонкой сижу».

– Господин старшина!..

– Чего орешь? Велено было найти? Нашел. Теперь дуй обратно. Команда «Младшей страже»: по коням, в доспехе, Дмитрий – старший. Десятникам Петру и Василию доспех не надевать, подойти к моей матушке, она скажет, что делать. Господину сотнику передай, что сейчас буду. Ступай!

– Слушаюсь, господин старшина!

– Минь, что за ладьи? Варяги?

– Нет, Юленька, дядька мой Никифор товары привез и учеников для воинской школы.

– А доспехи зачем тогда?

– Надо. Приходи к речным воротам, увидишь.