Текст книги "Сотник. Не по чину"

– Пошто наших женщин забрали? Матушка княгиня гневается и велит…

– Гы-ы-р-р… – Савелий развернулся со слоновой грацией и вразвалочку направился к боярышне, растопырив лапищи, недвусмысленно сулящие девице жаркие объятия. Евдокия словно с разбегу на стену налетела, Мишка затруднился бы определить, что у нее шире распахнулось – глаза или рот? Но ни писка, ни визга – похоже, девицу настигло то состояние, которое сами женщины описывают словами «голоса не стало».

– Ты куда? Стой, скотина! – бросился следом за Молчуном Арсений.

– Гы?

Савелий, не оборачиваясь, сделал вполне понятный жест бедрами и руками.

«Не перестарались бы… ведь заикой же девчонку сделают!»

– С ума съехал? – отчаянно взвыл «защитник». – Боярич сказал пока не трогать… Голову снимет!

– Ых…

Савелий бросил еще один взгляд на Евдокию и нехотя вернулся на прежнее место. Боярышня, изобразив рукой какой-то неуверенный жест, будто искала опору, мягко, словно тряпочная, осела на землю.

«Да что ж она хлипкая-то какая? Вроде бы на свежем воздухе и в корсет не затянута, а в обморок брякнуться при каждом удобном случае норовит. Хотя нет – шевелится и глазами лупает, просто ноги подкосились. Ну, Савелий, ну артист!»

Евдокия так и осталась сидеть в полной прострации, а действо благополучно вернулось к первоначальному сценарию.

– Слышь, Гробня! Я тут отойду, а ты пригляди, да не балуй, смотри! – распорядился Арсений, обращаясь к Молчуну. – До боярича я… Сказать надо, что смысленный человек к нам попал, может, полюбопытствует.

Судя по мимике ляха, ужас от одной мысли остаться наедине с таким зверем, как Савелий, смешался у него с надеждой на неведомого боярича и даже некоторой благодарностью к Арсению за обещанную протекцию.

Оставшийся один, Молчун то ковырял в зубах, то недвусмысленно косился на испуганно сбившихся в кучку баб, то задумчиво рассматривал ляха, словно выбирал, какой кусочек мясца отрезать от него себе на ужин. Но по всем признакам такое времяпрепровождение должно было ему вот-вот наскучить, а как он будет развлекаться дальше, можно только догадываться. Лях, во всяком случае, чувствовал себя не лучше «Дуньки-отличницы», кажется, решавшей сейчас для себя дилемму: подняться на ноги или рвануть подальше от всех этих ужасов на четвереньках. Как бы все обернулось для ляха, не появись, наконец, Арсений, неизвестно.

– Боярич желает тебя видеть, – Арсений расплылся в улыбке, – да поторопись, сейчас охранник подойдет… проводит, чтобы ты, значит, не заплутал, да кто по дороге не обидел…

– А ты? – невольно вырвалось у ляха.

– Я?.. – начал было Арсений, но его прервал раздавшийся из кустов рык Чумы:

– А-а-а… Сюха! Я что, баба – в подоле его за тобой таскать?! Ниче, щас сам побежит! – и Фаддей, на самом деле злой и вымазанный кровью, вывалился на поляну прямо перед пленным.

Арсений пожал плечами и, развернувшись, пошел прочь, Мишка тоже поспешил удалиться, чтобы успеть на место допроса раньше Чумы с пленным. Лях же замешкался, неловко поднимаясь с земли, но подхлестнутый рыком Фаддея, чуть не вприпрыжку рванул в указанном ему направлении, только бы не оказаться слишком близко к своему новому «защитнику».

Мишка, уже понявший, что от него требуется, восседал на потнике, скрестив ноги, и старательно изображал на лице скуку. Он небрежно кивнул появившемуся Арсению и махнул рукой Дормидонту, давайте, мол. Пленник, выскочивший прямо к «дастархану», сначала смотрел только на боярича, но потом, уловив краем глаза движение, заметил Заику, с деловым видом пихающего в огонь какие-то окровавленные тряпки. Дернулся назад – не мог не дернуться, слишком уж открывшаяся картина не соответствовала его ожиданиям, с трудом удержался на ногах после пинка Фаддея и заметался взглядом между Арсением и Мишкой.

– Садись… – Мишка внешностью и голосом постарался изобразить скуку.

Лях растерянно затоптался на месте.

– Боярич велел садиться, – поведал Арсений тоном переводчика с иностранного языка.

Кроме как на чурбак у дерева садиться было некуда, но туда… Лях попытался выйти из положения, сев на землю.

– Сказано, садись, а не падай! – рявкнул за спиной пленника Чума. – Ща… подмогну…

– Гы? – поинтересовался вылезающий из кустов Савелий. Этого оказалось достаточно, и лях добровольно плюхнулся на приготовленный для него чурбак.

Чума, одобрительно хмыкнув, ловко завел его руки за дерево и перехватил ремнем.

– Арсений говорит, что ты собеседник интересный… – прогнусавил Мишка таким голосом, что самому противно стало, – а ты все молчишь… Не уважаешь? Или столь высокороден? – на пару секунд замолчал и, заметив намерение ляха что-то сказать, добавил: – Ну как знаешь… Дормидонт…

Заика пошевелил дрова в костре, тот плюнул искрами и затрещал.

Лях сломался и сорвался на крик:

– Смилуйся, боярич! Слугой тебе верным буду! Ученый я… Знаю много… Услужу!

Пленник еще что-то торопливо и бестолково говорил, а Мишка, выдерживая паузу, поднял с «дастархана» баклажку, отпил из нее, сморщился, сплюнул, заткнул пробкой и бросил баклажку обратно. Поерзал, устраиваясь поудобнее, и поднял глаза на ляха, сморщившись уже от его голоса. Фаддей намек уловил и «выключил звук» мастерски исполненной затрещиной.

– Слугой, говоришь? Много просишь. Пока рабом разве… Да и раб пользу приносить должен, а ты вон сколько наболтал, а все без толку.

– Да я… – попытался снова «включиться» лях, но получив в зубы от Савелия и в брюхо от Чумы, замолк, вытаращив глаза.

– Еще раз рот откроешь без дозволения, язык прижгут, – сердобольно пояснил Арсений, – у нас это запросто. Ты лучше боярича слушай.

– Угу… – Мишка снова потянулся к баклажке, но передумал и ухватил ложку. Поковырялся в миске, вздохнул и есть не стал. – А что знаешь много, это хорошо. Потешишь рассказом, накормим. Ну, давай, говори…

– О чем желает знать ясновельможный пан?

«О как! Уже и ясновельможный! И построение фразы чисто польское – спекся бобик! Впрочем, следовало ожидать, вон как на Заику косится, и не хочет смотреть, а глаза как магнитом притягивает, наверняка уже подобные процедуры наблюдал. А Дормидонт тоже молодец – вроде бы ничего и не делает, только у костра топчется, но умудряется постоянно привлекать к себе внимание».

– Обо всем хочу! – заявил Мишка тоном Царевны Несмеяны из старого фильма, требовавшей мороженого из дегтя. – Про тебя, про всех, кто здесь был, про тех, кто там остался, – боярич мотнул головой куда-то на запад, – как посмели княгиню с детьми похитить… Все говори, а забудешь, так они помогут вспомнить!

Ратники тут же изобразили полную готовность «помочь»: Дормидонт лязгнул клещами, Фаддей зверски оскалился, а Савелий подтянул штаны и громко шмыгнул носом. Как ни странно, вполне невинные действия у Молчуна получились более зловещими, чем у Заики и Чумы.

– Не надо!!! – лях натурально взвыл. – Я не сам, мне приказали… Человек от пана Власта приезжал… Они с полоцким князем договорились…

– А вот про пана Власта поподробнее, – позволил себе проявить заинтересованность Мишка, – и про остальных тоже.

И полилось… Сначала довольно бестолково, а потом…

Когда-то в детстве отец объяснил Мишке, как цирковые собаки «складывают» и «вычитают», гавкая нужное число раз. На самом деле они просто лают, прекращая подавать голос в тот момент, когда дрессировщик подаст нужный знак. Вся хитрость заключается в том, что во время дрессировки собаки выучиваются улавливать тончайшие нюансы поведения дрессировщика, из-за чего этот самый знак, останавливающий гавканье, для публики оказывается совершенно незаметным.

Вот и сейчас, во время допроса, получалось примерно то же самое. Мишка лишь слегка менял выражение лица, а пленный тут же улавливал: что «ясновельможному пану» интересно, что нет, о чем надо рассказывать более подробно, о чем менее…

Интересно, впрочем, было все. Пленник оказался кем-то вроде офицера по особым поручениям комеса Силезии Петра Власта и знал очень много о внутриполитических раскладах Польши. Или делал вид, что знает, во всяком случае, именами, титулами и названиями областей в Польше он так и сыпал, догадавшись, что господину сотнику это интересно. Проверить сказанное возможности, конечно, не было, да и очень уж сильно напоминало это выступления расплодившихся ТАМ «политолухов», которые вроде бы все про всех знают, вот только с прогнозами все время попадают пальцем в небо. Да и не нужны были Мишке эти сведения в настоящее время – сейчас сферой его интересов являлось княжество Туровское и только оно. Однако словесный поток Мишка не прерывал и несколько уточняющих вопросов задал – информация лишней не бывает.

Арсений слушал молча и с интересом: по всей видимости решил, что это и есть способ не дать понять допрашиваемому истинного интереса допрашивающего, иначе зачем мальчишке интересоваться совершенно бесполезными вещами. Постепенно, впрочем, разговор перешел и на дела насущные.

Идея с похищением княгини Агафьи, как выяснилось, принадлежала этому самому Петру Власту. Однажды этот деятель уже поимел неплохой гешефт на подобном мероприятии, когда бежал по каким-то причинам из Польши и поступил на службу князю Перемышльскому. Втеревшись к тому в доверие, Власт похитил князя Володаря во время охоты и преподнес великому князю Болеславу, а тот назначил пленнику такой выкуп, что обобрал княжество Перемышльское до нитки. «Общественность», правда, возмутилась подобного рода действиями, и Власту пришлось передать большую часть своей доли выкупа церкви. Но ведь не успокоился на этом, паскудник, новое похищение измыслил!

План он составил грандиозный: захватив заложников и посадив таким образом «на крючок» князя Городненского, двумя ударами (с севера – из Полоцкой земли и с запада – из Польши) взять города Пинск и Берестье. Отторгнув таким образом у Киева немалый кусок земли, собрать княжество и посадить туда кого-нибудь из своей родни.

Ни черта, правда, из этого роскошного плана не вышло, и не столько из-за упорной обороны пинчан или инициативы воеводы Погорынского, сколько из-за своих же внутрипольских заморочек.

Подлянку своим (или не очень своим?) устроила некая Саломея фон Берг. Если про Петра Власта Михаил Ратников где-то что-то слыхал (или читал?) еще ТАМ, ибо гнусность и известность его поступка оказались таковы, что о них сочли нужным упомянуть летописцы, да и крови он был не простой – из Лебендзей, весьма влиятельного рода в Силезии, то кто такая эта самая фон Берг, Мишка до сих пор понятия не имел.

Выяснилось, что Саломея – вторая жена князя Болеслава Кривоустого и озаботилась она тем, что земли, выделенные ее старшему сыну Лешеку в Мазовии, пребывали в запустении и почти обезлюдели. А потому нахватать полон, чтобы населить земли своего старшенького, она оказалась кровно заинтересована. Да еще и епископ Краковский тут каким-то боком затесался – эту самую фон Берг поддерживал.

Короче, с подачи Саломеи, к переходу через границу собралось не нормальное войско для взятия Берестья, а толпа претендентов на поместья в Мазовии, которым фон Берг наобещала земли в соответствии с тем, как они сумеют их населить и обустроить. Проще говоря, бандиты, хоть и благородного происхождения (или считавшие себя благородными) – обычное, в общем-то, для средневековья дело.

Как обо всем этом безобразии прознал князь Полоцкий, неизвестно, но, когда дело дошло до похищения княгини Агафьи, полочане, составлявшие основу «группы захвата», сотворили все по-своему: набили морды и повязали участвующих в операции ляхов, а княгиню хапнули вместе с детьми, что планом вовсе и не предусматривалось.

Дальше четверо ляхов пребывали на положении пленников, подвергаясь упрекам, издевательствам и даже побоям со стороны полочан за то, в чем они персонально были не виноваты – за нарушение договоренностей, о которых имели весьма смутное представление. Когда же к месту содержания пленников заявилась Мишкина сотня и боярышня Евдокия, узрев изображение на щитах, завопила, что это люди пана Лиса, ляхов просто принялись резать. Допрашиваемому повезло – второпях посчитали убитым, а проверить уже не успели.

Пленник излагал это все достаточно долго, со всякими отступлениями и уточнениями. Молчун с Чумой как-то незаметно испарились с поляны, Заика откровенно заскучал и уселся на землю у затухающего костра, хотя железки из углей не вытащил, а Арсений терпеливо топтался рядом, время от времени поглядывая на Мишку, то ли удивляясь: как это можно допрашивать, почти не говоря ни слова, то ли сомневаясь: не слишком ли много пустой болтовни разрешается пленнику.

Наконец лях заметно охрип, начал повторяться, да и просто устал. Мишка, поняв, что еще что-нибудь полезное пока узнать не получится (и так голова опухла от непривычных имен и названий), прервал его монолог:

– Так, хватит пока. Господа ратники, отойдите-ка в сторонку, чтобы случайно не услышать чего не надо. А клещи оставьте.

– Чего-чего? – удивился Арсений.

Не то чтобы он не понял сказанного, но переход оказался слишком резким и неожиданным.

– Отойдите, говорю, – Мишка повернулся к ратникам и развел руками. – Мне и самому неохота, да надо. Ничего не поделаешь.

– А чего надо-то? – Сюха явно тупил напоказ, почему-то не желая уходить.

Заика поднялся с земли и потянул напарника за рукав.

– Ты чего меня хватаешь? Бабу свою хватай…

– Окор-м-мля, – пояснил Заика и потащил Арсения к кустам; тот, впрочем, и не сопротивлялся, только выдернул рукав из пальцев Дормидонта.

Отойдя на десяток шагов, он все-таки оглянулся и окликнул Мишку:

– Если что, зови, мы тут рядом будем, – недоуменно обернулся на толчок Заики, что-то понял и предупредил, – только не усердствуй с клещами-то, тут умеючи нужно, а то и помереть может.

Мишка не ответил, дождался, пока ратники отойдут на достаточное расстояние, нагнулся и, ухватив клещами, вытащил из углей подходящую, на его взгляд, головешку.

– Ну что, поговорим?

– Да я же и так… – Лях попытался посмотреть Мишке в лицо, но клещи притягивали его взгляд как магнитом.

– До сих пор я только слушал, а теперь буду спрашивать. Ты ведь сам сказал, что много знаешь. Так вот: спрошу тебя об одном человеке, а ты мне расскажешь не только то, что знаешь сам или слыхал от других, но и то, о чем только догадываешься. Понял?

– Да… понял…

– Называю имя, а ты вещаешь все, что сможешь. Княгиня Ольга Туровская… у вас она, кажется, зовется Ядвигой из рода Пястов. Начинай.

Мишка бил, что называется, наугад, но то, что угодил «в яблочко», понял сразу – лях испугался. Казалось бы, куда уж больше, ан нет: есть страх боли, увечья, смерти, а есть страх мистический – СТРАХ ЧЕГО-ТО ЗАПРЕДЕЛЬНОГО. Для средневековья с его дикими суевериями, поголовным мистицизмом и прочими «удовольствиями» – дело совершенно обычное. Вот в это «обычное дело» Мишкин вопрос и попал, в самую середку, как говорится.

Лях рванулся так, что Мишка забеспокоился: либо порвет путы, либо повредит себе что-нибудь. Губы посинели, изо рта закапала слюна, мышцы вздулись – куда там культуристам! Правда, хватило пленника ненадолго – он бессильно обвис, если бы не веревки, наверняка бы упал, тяжело и неровно задышал, глаза закрылись.

«И впрямь, не помер бы… Но что-то знает. Да и хрен с ним, если помрет; это важнее всего, что он до сих пор наболтал».

– Знаешь, – утвердительно произнес Мишка. – Значит, скажешь.

– Нельзя… это… – неразборчиво пробормотал пленник.

– Дурак! Ты сосуд для послания, только поэтому тебя и убить не смогли. Говори!

Лях молчал. Мишка сунул головешку почти в лицо пленника, тот стукнулся затылком о ствол дерева позади себя в безуспешной попытке отшатнуться, втянул ноздрями дым от паленого волоса и закашлялся.

– Не-е-ет!!!!

– Говори! Послание предназначено мне, ты его все равно не поймешь, на тебе никакой вины не будет.

– Я не знаю ни про какое послание…

– И не нужно. Просто говори. Я пойму. Ну!

– Колдунья… у нее тут живет где-то…

Допрашиваемый сжался, словно ожидал, что вот прямо сейчас черти подденут его вилами и утащат в преисподнюю.

– Дальше!

– Говорили, что комес послал к Ядвиге женщину. С ней сколько-то людей, а вернулась она одна…

– Дальше!

– Ядвига их к колдунье послала… и все… Только женщина вернулась. Никто не знает, с чем… Слышали, что комес кричал: «Что значит «не время еще»? Чего ждать?»

– Дальше!

– Дальше ничего… Она вышла от комеса, пошла к себе и повесилась. Так рассказывают… Больше ничего не знаю.

«Может, и правда не знает? Нет, надо еще попробовать».

– Послание неполное. Ты знаешь что-то еще! Какие-то слухи, сплетни… Вспоминай!

– Еще говорят, что колдунья сама из Полоцка, княжьего рода. Любой, кто против нее умышляет, умирает страшной смертью. Все, больше ничего не знаю.

– Ну, что ж, считай, что жизнь ты себе выторговал. На какое-то время…

Мишка оглянулся и отыскал глазами рожу Арсения, выглядывавшего из-за елки. Ратник честно отошел на такое расстояние, что слышать ничего не мог, но не подглядывать, видимо, тоже не мог. Призывно помахав рукой, Мишка сделал несколько шагов навстречу и, сойдясь с ним вплотную, негромко скомандовал:

– Кончайте его… быстро и без разговоров.

– А что, ты больше…

– Все! Кончайте.

Дормидонт Заика, в отличие от напарника, ни удивляться, ни вообще как-то реагировать на Мишкины слова не счел нужным – как шел, не торопясь, так и дошагал до дерева, к которому привязали пленника. А как дошагал, махнул рукой и проломил ляху висок рукоятью кинжала – ни крови, ни криков. Сунул кинжал в ножны и принялся отвязывать мертвое тело так же деловито и неторопливо, как недавно возился у костра.

Конечно, хорошо было бы привести в Туров такого свидетеля, но если княгиня Туровская узнает, что Мишке стало известно о каких-то ее связях с комесом Силезии… Нет, лучше не рисковать.

– Если будут спрашивать, скажете, что от пыток помер.

Заика только молча кивнул, а Арсений поинтересовался:

– И Корнею тоже так говорить?

– Нет, Корнею и Аристарху можете сказать, как было, но больше никому.

– Ага! А про нас потом говорить станут, что мы дела своего не знаем и у нас пленники мрут!

– Ну, скажешь, что это я его угробил, – Мишка пожал плечами. – Ты предупреждал, а я по неумелости перестарался. Я, если что, подтвержу.

– Угу… ну, ладно, коли так. А узнать-то, что хотел, узнал?

– Узнал.

– И что?

«Ну, вот: сейчас начнет выпытывать, о чем я с ляхом говорил, когда они отошли. Блин, ну не меняются люди с веками! Ведь ясно же дал понять, что им этого знать не надо, так ведь нет – все равно попытается дознаться! Михайла, надо понимать, придурок – сначала заставил уйти, а теперь все выложит…»

– Сказано в Писании: «Во многом знании многие печали, и умножающий знания умножает скорбь». Я же не зря просил…

– Ты мне книжную науку не тычь! – Арсений вроде бы и не совершил никакого угрожающего движения, почти не изменился в лице, но… как-то вдруг стал ОПАСНЫМ. – Я тебя не о том спрашиваю, про что ты в тайности с ляхом говорил! Ты похвастался, что УМЕЕШЬ спрашивать, вот и рассказывай, что сумел вызнать!

Сказано все это было таким тоном, что Мишка понял: от оплеухи его уберегла только публичность разговора, были бы они с Арсением наедине, непременно огреб бы.

– Прости, дядька Арсений, не понял я, – Мишка покаянно склонил голову – ну, сам посуди: я же впервые на допросе оказался… виду, конечно, старался не показать, но… ты ж понимаешь…

– Понабрался, понимаешь, у попа… правильно Корней говорил…

– Будет! – прервал Арсения Молчун, и тот, к Мишкиному удивлению, мгновенно заткнулся.

«Вот те на! Да кто ж у них на самом деле старший-то? Или у них все, как у спецназа?»

В свое время Михаил Ратников наслушался немало разговоров о спецназе. Всякое, конечно, болтали, но вот сейчас вспомнилось то, что казалось похожим на правду. Если в линейных армейских частях офицеры – командиры взводов, рот, даже батальонов – могли не знать общего замысла операции и просто выполняли свою часть задачи, то у спецов о задании знали все, вплоть до рядовых. Да и субординация у них не в чести – общались почти на равных. Возможно, и в десятке Егора дело поставлено именно так?

– Вы, наверное, удивились, для чего я расспрашивал о ляшских вятших людях? Про все эти роды Скарбеков, Лебендзей, Палуков, Одровонжей, не говоря уж о Пястах… – Мишка «собрал» взглядом внимание аудитории, и ратники тут же стали подтягиваться к нему, замыкая кольцо.

«Обратите внимание, сэр: в круг-то они собрались, а глазами вокруг так и стригут, причем каждый в своем секторе. Ну, точно спецназеры!»

– Так вот, господа ратники, – продолжил Мишка, – мне это нужно для того, чтобы понять: продолжатся еще такие наскоки ляхов на нас или можно их больше не опасаться? Получается, что таких наскоков быть не должно.

Мишка еще раз оглядел ратников – те ждали разъяснений, одной констатации факта им явно недостаточно. Риск, конечно же, был – во внутренней политике Польши Мишка не разбирался совершенно, в международных проблемах XII века тоже, но подростку (хоть в этом-то польза от возраста!) ошибиться было простительно.

– У нас все князья из одного рода – Рюриковичи, но и то мира и согласия между ними мало. Вон что князья полоцкие нынче сотворили. У ляхов, в отличие от нас, князь-то один, зато набольших бояр хватает, и грызутся они между собой за местечко потеплее не меньше наших, а потому им выступить заедино не так-то просто. Вот и в этот раз к нам пришло не ляшское войско, а, по сути, ватага татей из Мазовии. Если боярин Авдей Солома наш уговор выполнит – возьмет ляхов в ножи, то домой доберутся очень немногие и с малой добычей. Получится, что пошли по шерсть, а вернулись стрижеными. После этого охотников ходить к нам в Мазовии много не найдется, а остальным боярам ляшским до этого дела нет, своих забот полно.

– А если Солома не справится… – поинтересовался Арсений, выражая, похоже, общее мнение ратников – …или не захочет?

– А все равно! – Мишка изобразил уверенность, которой на самом деле не испытывал. – Княгини-то Городненской у них в другой раз уже в плену не будет. Как они пойдут? Через Волынь? Мимо Берестья? Через городненские земли? С войском можно попробовать, а ватагой татей нечего и думать. Так что до Погорынья не доберутся, а если и доберутся, то уже поняли наверняка, что к нам соваться себе дороже выйдет. Да и князь Вячеслав Владимирович не вечно же в Турове отсутствовать будет! Нет, татям не пройти, а войско ляхи не соберут, не нужно им это.

– Угу… похоже, что так, – Арсений поскреб в бороде. – А что там лях про комеса Власта толковал? Он, вроде бы все это затеял?

– Может и затеял, – не стал прекословить Мишка, – но он комес Силезии, а Силезия находится на юго-западе ляшских земель. Во-первых, ему до нас далеко, а во-вторых, на Силезию все время германцы давят.

«Если и вправду давят… вообще-то Польша с Германией все время из-за Силезии грызлись, но вдруг сейчас у них стратегическая пауза образовалась? Блин, ничего толком не знаю!»

– Так что вряд ли комес Власт к нам без ведома великого князя Болеслава полезет, это все равно что князю Муромскому или Северскому на Туров идти – никак без ведома Киева не получится.

«А вот тут, сэр, вы и вовсе того – фантазируете. А может, и нет. Какова на данный момент степень самостийности князей, вам неизвестно. Позже, перед татарским нашествием, да – творили, что левая задняя пожелает, а сейчас? Ни бум-бум, и это еще мягко сказано. Но мужики не возражают… хотя они тоже… те еще политологи».

– Не вяжется! – заявил, однако, Арсений. – То ты говоришь, что они там у себя все врозь, а то без ведома великого князя никуда.

«Опаньки! Попали, сэр! Хотя… нет».

– Как раз вяжется! – Мишка отвечал Арсению, но смотрел на всех ратников поочередно. – Чтобы комесу Власту свою дружину из Силезии увести, надо быть спокойным за то, чтобы германцы или кто-то из своих во время его отсутствия чего не сотворит. Кто от этого уберечь может? Только великий князь Болеслав! А если не всю дружину уводить, то у других князей помощи просить надо, иначе сил не хватит. А это… договариваться надо, чужой интерес учитывать… и еще всякое. Быстро и по-тихому не получится.

– Ну… вроде бы так. М? – Арсений вопросительно глянул на сослуживцев. – Похоже, и вправду, особой опасности нет?

– Ну, до Погорынья точно не дойдут! – подал голос Фаддей Чума. – А дойдут, так встретим.

– Вот именно! – подхватил Мишка. – Если бы не князь Всеволод, мы бы их всех перебили! Но в другой-то раз так не случится, чтобы и княгиня в заложниках, и князь Туровский отсутствовал, и великий князь Киевский в Степь ушел, и князья полоцкие на поход решились, да все это одновременно. Нынче редкий случай выдался, такое не часто случается!

– Ну, добро, – подвел итог Арсений – похоже, все верно. Не зря похвалялся, умеешь спрашивать, хорошо тебя учили.

«А чего тут уметь-то? Термин «феодальная раздробленность» еще в четвертом классе в мозг вдолбили. Хотя интересно получается: если бы бояре на Руси были настоящими полноправными баронами, а неделимость майората стала законом, порождая в каждом поколении княжат, барончиков и прочих «благородных» – толпу младших сыновей, жаждущих приобрести собственный удел, глядишь и Прибалтику завоевали бы, и степь распахали до самого Черного моря. Ходили бы не «испить шеломом Дону», а сесть на плодородных землях. Тогда и батыево нашествие могло бы стать не столь фатальным.

Так ведь не полезешь же к Мстиславу Киевскому с советами. Это в книжках все просто: пришел к Сталину или Берии – так и так. План «Барбаросса», 22 июня, ППС, Ту-2, Т-44, реактивный гранатомет, атомная бомба…

Мечты, мечты, где ваша сладость?»

– Ну ладно. А что насчет выкупа с князя Всеволода мыслишь? – вернул Мишку к суровой прозе жизни Арсений. – И с княгини с детишками?

– А вот тут не знаю, – честно признался Мишка, – причем не знаю сразу три вещи.

– Глядите-ка, сам признается, что чего-то не знает! – обрадовался неизвестно чему-то Фаддей. – Так, глядишь, и…

Чума прервался на полуслове, вернее его прервали сразу трое: Дормидонт – толчком в бок, Савелий – невразумительным бурчанием, Арсений – останавливающим жестом.

«О как, сэр! Не дают вас перебивать, да еще одновременно втроем, не сговариваясь! Весьма показательно… весьма, не находите?»

– Да… три вещи. Первая: возможно ли нам вообще брать выкуп с князя? Кто мы такие в глазах князей? Егор – всего лишь десятник, да и не княжеской дружины, а воеводской, а я так и вообще – сопляк, никто, и звать никак. Конечно, какая-то награда за освобождение княгини с детьми нам положена, но держать в плену зятя великого князя и требовать с него выкуп… не много ли на себя берем?

– Удачу п-п-п…

– Это ты про то, что нам Треска толковал? – помог боярич Заике. – Мол, я у князя удачу перенял? Так это, дядька Дормидонт, для язычников, а для христиан… – Мишка запнулся потому, что чуть не ляпнул «князь – помазанник божий», но вовремя вспомнил, что не знает, применялся в отношении князей акт помазания на княжение или нет – … а для христиан нет власти, аще не от Бога! Это что же выходит, что я у князя часть власти оттягал? Да за такое… не сносить головы нам всем!

Ратники быстро обменялись взглядами и… никто ничего не сказал – похоже, Мишкин аргумент оказался для них совершенно неожиданным и очень серьезным. Опыта, хотя бы единичного, они тоже не имели – какие бы деяния за ратнинской сотней в прошлом ни числились, князей ей пленять не доводилось еще ни разу.

– Теперь второе, – не дождавшись комментариев, продолжил Мишка. – Если брать, то сколько? Сколько вообще с князя запросить можно? Нет, я понимаю, что много, гораздо больше, чем с боярина, но сколько точно? И как с ним торговаться?

– Так ты, говорят, торговаться мастер, – оживился задумавшийся было Фаддей. – В Турове, сказывают, купца чуть без штанов не оставил.

«Ну, да! Муж Варвары – первой ратнинской сплетницы. Знает даже то, чего не было и, что примечательно, в мельчайших подробностях».

– Так это купец! С ним торговаться любому пристало, а тут князь! К тому же купец тот родич мой, разошлись, в конце концов, полюбовно. Ты себе можешь вообразить, как с князем полюбовно разойтись?

Фаддей вылупился на Мишку так, словно у того внезапно выросли рога или перья: представить себе подобных отношений с князем он явно не мог.

– Ну, и третье: а с кого брать-то собираемся? Не с князя ли Вячеслава Владимировича Туровского? – окончательно огорошил Мишка собеседников.

– Это как? – озвучил общее недоумение Арсений.

– Да вот так! Выкуп князь будет собирать с земли, которой владеет. Но владеет-то Всеволод Давыдович частью земель Туровского княжества! Он же не удельный князь, а подручный. Выходит, мы с туровских земель выкуп брать собираемся! Это как? Правильно? И как на это князь Туровский посмотрит?

– Тьфу, чтоб тебя! – Арсений с чувством плюнул под ноги. – Все через задницу! Кои-то веки думали, что великую добычу взяли… Обрадовались, придурки, а тут… как бы не вышло, что сами в долгу.

«Блин, вот так и рубили головы вестникам за дурные новости… Ишь, уставились, будто вы, сэр, у них кусок изо рта выхватили. А надежды-то, надо полагать, у господ военных были самыми радужными. Облом-с, сэр! А не слинять ли вам по-английски, пока личный состав в задумчивости пребывает? Не дай бог, разгорячатся излишне…»

– А с Гоголя сколько запросил? – впервые за весь разговор произнес что-то членораздельное Молчун.

– Доспех, оружие, коня строевого, коня заводного с поклажей и сверх того двенадцать гривен. На гривны грамотка дадена, если до Рождества Христова не расплатится, на эти двенадцать гривен лихва набираться станет – по гривне в месяц, за год просрочки еще двенадцать наберется. С тем и отпустим в Городно.

– Отпустим? Да ты в уме?

«Угу. Традиционно, пленника держат у себя, пока за него выкуп не привезут. В европах-то могут и отпустить под рыцарское слово, но здесь такого обычая нет».

– А ты прикажешь его с собой тащить? – Мишка опять, отвечая вроде бы Чуме, поглядывал на всех ратников. – Охранять, кормить… и так-то намаемся, пока князя с княгиней в Туров доставим, а тут еще такую мороку себе навязывать.

– Ничего! Своя ноша не гнетет!

– Тогда и ратников городненских придется с собой тащить, о них, между прочим, по две гривны с носа уговорено. Что, будем ладьи, как бочки солониной набивать? И ведь тоже: кормить, охранять, да еще и раненых обихаживать – не дай бог помрут.

– А ежели обманет твой Гоголь? – вполне резонно усомнился Чума. – Человечек-то дерьмовый, всякой пакости ждать можно.

– Зимой в усадьбу его наведаемся – я с опричниками, да вы. Не откажетесь, поди? Я у дружинников выведал, где у Гоголя имение. День пути от Городно, никто не помешает.

– Хе-хе, вестимо, не откажемся! Возьмем свое, да с лихвой!