Текст книги "Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны"

– Так, нешто я похож на лазутчика или на террориста?!! – Обиделся я. – Шел себе спокойно, полюбоваться на дворец нашего дорогого Змия… этого… Ермилыча… и не дошел-то совсем немного! Твои ребята выскочили и сразу обыскивать начали!! А ты спроси этого своего… Безздатыча, прятался я по закоулкам?! Было при мне… это… как его… самодельное взрывное устройство или… килограмм гексогена в тротиловом эквиваленте?!!

И развалившийся в кресле сотник, и его пузан внимательно слушали выплескиваемые мной возмущение и обиду, а я вошел в азарт – меня понесло:

– Да если б я был лазутчик, я б лазил по закоулкам в обход наших доблестных гвардейцев!! Я б таился во мраке и записывал секретным шифром сколько… этих… подвод с военными грузами отправлено из столицы к рубежам!! Я б… это… навербовал себе агентов!..

И тут мне в голову пришел совершенно гениальный довод:

– Я б уже давно купил этого твоего… Безтопыча… И не гулял бы по улицам города, а сидел бы в своей… конспиративной квартире в полной безопасности, а твой… Безбровыч ежеминутно докладывал бы мне, когда и сколько ты бражки выкушал!

– Да что бы я!! Да никогда!! – Подал возмущенный голос униформист.

– Да?.. – Я повернулся к нему.

Толстяк повернулся ко мне боком, выпрямился, выпятил грудь и… вроде бы незаметно косил глазом в мою сторону.

Сунул я руку в карман, достал одну монетку, показал ее толстяку – грудь у него сразу опала, и он мгновенно в мою сторону «фасом» развернулся. Ну, я, ласково так, и говорю ему:

– А скажи-ка мне, друг Безвнукич, когда у вашего драгоценного сотника запой начался?..

Толстяк совсем растерялся, попытался было взглянуть на свое начальство, да монетка никак его глаз отпустить не хотела. Тогда, не сводя с нее глаз, он покашлял, прочищая горло, вздохнул пару раз и тоненько просипел:

– Ну… так… это… господин сотник… это ж не того… не военная тайна!.. – И сглотнув, быстро выпалил, не давая сотнику вмешаться в разговор. – Шестой день сегодня!!

В комнате повисла тишина, в которой лирической музыкой прозвучало отчетливое бульканье – сотник снова наполнял свой кубок моей отравой.

Ухватив бокал за ножку, он сосредоточенно приподнял его, но вдруг остановил свое движение и скосил глаз в мою сторону:

– Наливай!..

Понял я его с полуслова! Подняв первый попавшийся кувшин, в котором что-то плескалось, я выбрал кружку почище и плеснул туда мутноватой жидкости. Как только я ухватил кружку за ручку, парень поднял повыше свой кубок, словно приветствуя меня, и проговорил заплетающимся языком:

– Твое здоровье, лазутчик!

Выпили… пожевали, что попалось под руку. Я еще раз оглядел стол и понял, что за шесть дней запоя сотник, пожалуй, не убирал на столе – выпивки оставалось на раз понюхать, и с объедков сдернуть уже было нечего.

Я повернулся к толстяку и сурово посмотрел на него. А он продолжал лупиться на монетку, зажатую у меня меж пальцев.

– Так!.. – Жестко проговорил я и спрятал монетку в кулаке. Толстяк-униформист наконец-то смог взглянуть на меня, и я увидел в его глазах всю тоску мира!.. Но она меня не тронула.

– Слушай… ефрейтор… – проговорил я тоном настоящего старшего лейтенанта, – возьмешь двух ребят и смотаешься в ближайший… как они тут у вас называются?.. трактир! Принесете выпивки, кувшинчиков пять-шесть, и пожрать – мяса, там, рыбки, капустки!.. И поменяете здесь посуду! Понял?!

– Э-э-э… ну… – протянул униформист, на что я протянул ему кулак и разжал пальцы.

– Если уложитесь в пять минут, сдачу оставите себе!

Монетка моя исчезла вместе с толстым униформистом, и почти сразу же я услышал ленивый голос сотника:

– Слышь, террорист, а ты оказывается, богач!..

– Да нет, – пожал я в ответ плечами, – так, шальная денежка залетела, так что ж ее с хорошим человеком не пропить?!

– Ну что ж, – индифферентно согласился сотник, – пропить, так пропить…

Новопроизведенный ефрейтор точно уложился в отведенное время – через пять минут стол сиял чистой посудой, на нем красовались наполненные кувшины и миски с закуской, а ребята в мундирах вместе с ефрейтором быстренько исчезли за плотно закрывшейся дверью.

– Ну вот, – удовлетворенно проговорил я, – теперь можно продолжить разговор.

Наполнив свою кружку из первого кувшинчика, я потянулся к посуде сотника, но тот отодвинул мою руку и приподнял над столом подарок Пятецкого:

– Я сначала отраву допью…

И допил. В два приема прямо из кувшина! А уже затем мы начали пить принесенное «ефрейтором».

Минут двадцать мы поглощали слабоалкогольные напитки молча, а затем я, как бы между делом, поинтересовался:

– У тебя это как, плановый, спонтанный или по случаю?..

– Чего?! – не понял сотник.

Я молча постучал ногтем по боку кувшина.

– А-а-а… – пронимающее протянул сотник, – по случаю…

Он покачал опущенной головой и вздохнул:

– Прошла любовь, цветы завяли…

Я глубокомысленно покивал головой и закончил начатую фразу:

– И скисла водочка в бокале!..

Сотник поднял голову, посмотрел на меня мутным глазом и без всякого интереса… поинтересовался:

– Чего скисло?..

– Водочка… ну… живая вода по-вашему!

– Да… – с неожиданной мечтательностью протянул сотник, – живой водички сейчас не помешало бы!.. Только где ж ее взять?!

Мы хлопнули еще по кружечке бражки, и я продолжил разговор:

– Есть у меня дружок… Володька Сорокин, так вот он живую воду может сотворить и из простой воды… Нет, я тоже могу эту… э-э-э… пойлу… в живую воду переделать, только мне для этого большая подготовка нужна!

– А этот… твой… Сорокин… он что, без подготовки может?.. – С проклюнувшимся интересом к жизни полюбопытствовал сотник и даже приподнялся со своего кресла.

– Сорока-то!.. – Довольно хмыкнул я. – Да он просто вот так поводит руками… – я показал над кувшином, как Володька водит ладонями, – и все! Откуда что берется – куда что девается! Талант! Большой талант!

– Колдун, значит! – Глубокомысленно подчеркнул сотник и кивнул. – И где он сейчас?!

– Кто?! – Переспросил я, нацеживая очередную кружечку.

– Ну этот твой… Сорока… Где он сейчас… того… колдует?!

– Да у него тоже… – я махнул рукой, – Прошла любовь… прокисла водка!..

Сотник поднял голову и уставился на меня мутным взглядом. С минуту мы молчали, а затем он спросил:

– Так чего же он… того… руками не поводит?.. – Он повторил мои движения ладонями над своим бокалом. – Глядишь, и… эта… водка скись потеряет, и девка снова полюбит!..

– Не-а! – Я покрутил головой. – У него другой случай!

– Какой?..

– У него девку украли! А водку он вообще не пьет!

– Вод… То бишь, живую воду не пьет?!! – Удивился сотник. – Больной что ль?!!

– Нет!.. – Я постарался сфокусировать взгляд на его физиономии, и мне это удалось. – Брезгует! Он, видишь ли, чистую живую воду не употребляет! Он коньяк уважает!

– Кого?!! – Не понял сотник.

– Коньяк! – Повторил я.

– Это как?!! – Снова не понял сотник.

– Ну-у-у… Это… берешь большую… типа… амфору…

– Амфора – это что?! – Последовал немедленный вопрос.

– Это вот такой кувшин… – я поднял руку насколько смог, – с вот такими ручками, – я раскинул руки в стороны насколько смог, – И…

Тут я замолчал, поскольку последний вопрос сотника сбил меня с мысли.

– Ну!.. – Нетерпеливо потребовал он.

– Что ну?!! Что – НУ!! – Я, качнувшись, поднялся со стула. – Чего ты… «нукаешь» – не запряг еще!

– Кого?! – Сотник тоже попытался подняться со своего кресла, но у него это не получилось.

– То-то же! – Я ухмыльнулся и торжественно поднял вверх указательный палец правой руки.

Сотник очень внимательно, но без всякого смысла уставился на мой палец, икнул и неожиданно произнес:

– Коньяк!

– Где коньяк?! – Немедленно переспросил я, оглядывая стол.

– Ты сказал, что коньяк – это когда берут… вот… – он задрал одну руку кверху и посмотрел на меня, – и вот… – он раскинул руки в стороны и снова посмотрел на меня.

– А-а-а… – мгновенно вспомнил я, – амфору берут! Наливают ее живой водой и набивают дубовыми опилками!! Через месяц будет коньяк – можно пить!

Минуту сотник изучал мою физиономию, а затем поинтересовался:

– А опилки?!

– Так они за месяц… того-этого… Растворяются! – Пояснил я.

Еще с минуту сотник молчал. Потом мы выпили, и он, покрутив башкой, вздохнул:

– Какая гадость!! И твой… этот… Сорока… такую дрянь предпочитает чистой живой воде?!

– Ну! – Подтвердил я его мысль. – Ты не поверишь, дня три назад я наделал штук тридцать вот таких кувшинов живой воды… – я ткнул пальцем в одни из стоявших на столе кувшинов. – И компания подобралась хорошая – двадцать вот таких вот мужиков! А закусь!! Закусь какая была!! Так этот… коньяколюб перепортил всю живую воду!

– Как?!! – Изумился сотник. – Да как же вы ему это дело… разрешили-позволили?!

– А он, понимаешь, показывал, какой он ловкий! Зараза!! Понаделал из живой воды всяких настоек и наливок!! Змей!! Народ, понимаешь… развращал!!

– И что?!!

– Развратил!! – Вздохнул я.

– Вот сука!! – Скрипнул зубами сотник. – Да я б его за это!..

– Не… – я покачал головой. – Он, вообще-то, ничего парень… Но тут… Горе у него – девку сманили!.. Так он зарок дал – пока, говорит, Людмилу не верну, ни грамма… тока коньяк!

Сотник задумчиво помолчал и вздохнул:

– Деловой мужик… Уважаю!..

– А уважаешь, – внимательно посмотрел я на сотника разъезжающимися в стороны глазами, – так помоги!

Сотник наполнил свой кубок и строго посмотрел на меня. Я налил свою кружечку и мы выпили… Закусили капусткой и сальцем…

Сотник поводил пальцем по грязной скатерти и поднял на меня мутный взгляд:

– Как помочь-то?.. Ежели он – ни грамма?!!

– Как помочь, как помочь?.. – Передразнил я его. – Очень просто! Девчонка-то его в… этих… в малых гостевых апартаментах спрятана! Ее этот… ваш… Змий Горилыч спрятал!

– Вот сука! – С сердцем произнес сотник, и мне показалось, что даже его взгляд чуть прояснел. – Нашел куда девку прятать, падла!!

– Не выражайся! – Строго предупредил я. – За выражения в общественном месте, знаешь, что бывает?!

– А я и не выражаюсь! – Икнув, возразил сотник. – Я истинную правду говорю!.. Ты ж не знаешь, что это такое – малые апартаменты! Это ж такая дыра!..

– Но из этой дыры, все ж таки, можно выбраться?! – С уверенностью поинтересовался я. – Ежели помогут с воли!

Сотник помолчал, а затем неожиданно трезвым голосом спросил:

– А парень-то сам где… ик-к… сейчас обретается?..

Я сначала даже не понял, кого он имеет ввиду, но быстро сообразил:

– Сорока-то?.. Так он того… в дыру полез!

– В какую дыру? – Поднял бровь сотник.

– Ну… В эти… в малые апартаменты…

И снова сотник помолчал, прежде чем задать вопрос.

– Один?!!

Тон у сотника был донельзя удивленный.

– Один! – Махнул я рукой.

– И давно полез?..

– Сегодня с самого утра… Я ему предлагал составить компанию, так он отказался!

Сотник с силой потер ладонями щеки, тряхнул головой, едва не стукнувшись лбом о столешницу, махнул еще бокал браги и наконец проговорил:

– Ничего у него… ик-к… не выйдет!.. Не узнать ему, где те апарте… аперта… апрате… кекс протухший!.. Ну, в общем, где та дыра расположена!.. Заплутает он и как раз в лапы внутренней охранке попадется!..

– Ни хрена!.. Не попадется!.. – С уверенностью возразил я, махнув кружечку браги и пристукнув донышком о стол. – Он себе пятки какой-то дрянью смазал, и дрянь эта его прям к девчонке должна вывести!..

Сотник снова помотал башкой и упрямо повторил:

– Попадется!.. Пока его эта его дрянь к девчонке выведет, охранка его совсем в другое место приведет!.. И там его будет ждать…

Тут он вдруг замолчал, замер, его взгляд словно бы остекленел, а руки упали вниз мимо подлокотников кресла. Несколько секунд я ожидал окончания его фразы – оченно мне хотелось узнать, кто будет ждать Сороку там, куда его охранка приведет, однако сотник молчал. Тогда я задал наводящий вопрос:

– Так кто его… ик… жрать… нет… знать… нет… ждать… вот… кто его ждать будет?..

– Страсть Египетская!.. – Почти беззвучно прошевелились побелевшие губы сотника, после чего глаза его закатились, а голова безвольно откинулась на спинку кресла.

«Так, – огорченно подумал я, – похоже, парень совсем отрубился… Жалко, вроде бы с ним можно было договориться!»

Я попробовал ухватить ближайший кувшинчик за горлышко, чтобы запить неприятную новость, но пальцы мои непослушно соскользнули по стеклянистой глазури.

«Вот еще новость!» – Мысленно возмутился я и попытался, сосредоточившись на своих непослушных руках, повторить попытку. И снова у меня ничего не вышло!

«Да… Стареть начинаю… – Проклюнулась в моей голове жалостливая мысль. – Скоро стакан воды налить сил не будет!»

Вздохнув и затаив дыхание, я собрался в третий раз ухватиться за кувшин, и в этот момент до моего слуха донесся тихий такой… шпионский… скрип!

Я быстро вскинул взгляд в направлении этого подозрительного звука и увидел окно, за которым расстилалась совершенно пустая площадь. И тут до меня дошло, что я… это… вскинул взгляд… не в том направлении. Усилием воли мне удалось изменить угол обзора, и в поле моего зрения возникла дверь… Она была приоткрыта, и в образовавшейся щели виднелась… голова, накрытая темным капюшоном. Света явно не хватало, чтобы как следует рассмотреть нашего незваного посетителя, а потому я призывно махнул рукой… вернее попытался призывно махнуть рукой, но это у меня плохо получилось, хотя пару тарелок я со стола смахнул, после чего я очень громко и совершенно трезвым голосом произнес:

– Эй… ты… ро… роз…а… рос…а… рож-ж-а, зах. о-о-о…ди! Давай… ик-к… кряк-к-кнем по одной!

В ответ на мой призыв дверь распахнулась совершенно и в комнату вступила закутанная в длинный, темный плащ фигура. В дверном проеме позади этой фигуры остановилось еще два-три человека в странно мешковатых черных костюмах, отделанных серебряными ленточками. А фигура совершенно бесшумно приблизилась к столу, и тут я наконец-то рассмотрел физиономию, скрывавшуюся под капюшоном… Ну, доложу я вам и харя!! Приплюснутая сверху башка, почти полностью лишенная лба, маленькие, круглые, широко расставленные глазки ядовито-желтого цвета, широкая в щеках морда с огромным тонкогубым ртом. Если добавить, что рожа была отчетливо зеленоватого цвета, а из-под верхней губы точно посередине высовывалось два необыкновенно длинных клыка, прижимающих нижнюю губу – картина будет полной в своей законченной омерзительности!

Сначала эта мерзкая рожа склонилась над сотником… Из-под плаща вынырнула тонкая четырехпалая лапка и легла на лоб парню, что меня до невозможности возмутило. Набрав полную грудь воздуха я рявкнул, что было сил… Сил, правда, оставалось совсем немного, но выкрик у меня получился все-таки достаточно грозным:

– Эй… ты… иг-г…уан…гамдон, перес…мекаю…щийся, убери щас же свои зубья от маво другана!.. А то я тебе их… без этого… без наркозья удалю… рож-жа!

Фигура совсем по-змеиному извернулась, и желтые, немигающие глаза уставились прямо мне в лицо. Через секунду меня замутило от этого нечеловеческого взгляда, и я с радостью подумал, что сейчас, буквально сию секунду, стравлю содержание своего желудка прямо в эту мерзкую харю!..

Однако этого не произошло. Желтые глаза с крошечными черными точками зрачков вдруг стали стремительно расти, а все, что я видел боковым зрением вдруг как-то размылось и уплыло…

А потом черные точки зрачков стали стремительно увеличиваться пожирая желтую радужную оболочку, пока перед моим взором не осталась сплошная… чернота!

Не знаю, сколько времени я провел в этой черноте, мне кажется, что я… засыпал, а может быть терял сознание… Затем приходил в себя… или, может быть просыпался, и снова… засыпал. В одно из своих пробуждения я вдруг понял, что эта полная чернота исчезла… Нет, вокруг меня было по-прежнему темно, но темнота эта имела явный серый оттенок, из чего я заключил, что оказался наконец-то в самой обыкновенной… ночи. И при этом спать мне совершенно не хотелось, и к тому же страшно разболелась голова.

Я быстро выяснил, что лежу на чем-то жестком… вернее каменном. Осторожно ощупав это… каменное, я убедился, что подо мной просто какое-то возвышение, сложенное из отесанных камней. Я медленно приподнялся и сел, спустив ноги с этого возвышения, и тут же убедился, что оно… это возвышение, совсем и не высоко – так, сантиметров тридцать, не больше. Под моими ногами оказался каменный пол, и подковки на каблуках сапог звонко цокнули по камню.

Я осторожно встал на ноги и поднял руки вверх – над головой было пусто, то есть, я не дотянулся до потолка. Тогда мне в голову пришла мысль, что неплохо бы было обойти свое пристанище по… этому… ну… по периметру, вот!

Выставив руки перед собой, я медленно, коротенькими шажками двинулся вперед. Через четыре шага мои руки уперлись в каменную стену. Скользя ладонью правой руки по стене, и выставив левую руку вперед, я двинулся влево. Три небольших шага, и моя рука уперлась в другую стену. Спустя пару минут, я убедился, что нахожусь в небольшом, пять на пять шагов помещении, со стенами, выложенными отесанным камнем… Но самое поразительное заключалось в том, что в этом помещении полностью отсутствовали… окна и двери!

Не думайте, что я сделал такой вывод поспешно – я тщательно обследовал каждую стену на всю высоту своего роста – это действительно был… как это?.. Да!.. Каменный мешок!

Ощупью я вернулся к своему каменному дивану и, усевшись на него, принялся… ждать. А что еще мне оставалось делать?!

Ждал я, наверное, минут двадцать, а потом… запел. Ну в самом деле, сколько можно сидеть, пялиться в темноту и ничего не делать?! А тут хоть какое-то занятие! Правда, этот… репертуар у меня не слишком большой – ну, спел я раз пять-шесть «Наша служба и опасна, и… того…», раза три «Вон что-то с горочки скатилось». И только начал намурлыкивать «У каждого мгновенья свой фасон…», как вдруг раздался страшный скрежет, и наверху, на высоте, наверное, двух моих ростов, медленно образовалась узкая щель, впустив в мою камеру серый сумеречный свет. Но для меня и этого освещения было вполне достаточно, чтобы разглядеть, что сунули меня в каменный подвал глубиной метров пять, и до двери этого подвала, обитой железом, мне ну никак не добраться, поскольку находилась она под самым потолком.

Между тем в щель приоткрытой двери всунулась странная косматая башка, и ужасно грубый, некультурный голос гавкнул:

– Эй, ты, морда пьяная, кончай вопить, всю душу вынул!!

Я, конечно, никак не мог спустить такое неприкрытое хамство, обращенное непосредственно ко мне, любимому, и потому ответил соответствующим образом:

– Гляньте, кто тут у нас проявился?! Держиморда застеночная!! Узнику рот затыкаешь, тварь казематная!! А ну, давай сюда прокурора, разбираться будем, на каком таком основании вы задержали работника правоохранительных органов, сунули его в свой дребаный обезьянник и не доложили обо мне своему руководству?!! А потом, когда полковник Быков, Василь Василич, узнает как вы измывались над его сотрудником, он вам космы-то повырывает!

Эта косматая шкура, вместо того чтобы культурно извиниться и броситься звонить в область, сморкнулась вниз и снова гаркнула:

– Если ты, паразит оручий, не заткнешься, я плевать в тебя буду! Понял!!

Голова, не вступая в дальнейшие переговоры, исчезла, и дверка начала медленно закрываться.

Но тут я услышал довольно громкие… вернее гулкие… шаги, и дверь снова распахнулась во всю ширину. Только теперь в ее проеме появилась уже знакомая мне зеленая, плоская морда под надвинутым капюшоном.

С минуту морда смотрела на меня сверху вниз, а затем вдруг раздался тихий, странно шипящий голос:

– Ну, ч-ш-ш-что, прос-ш-ш-спалс-ш-ш-ся?..

– Ага, проспался! – Довольно отозвался я.

– З-с-ш-ш-с-значит, мы с-ш-ш-сейчас-ш-ш поговорим… – С некоторым даже удовольствием констатировал этот зеленомордый урод. Однако, я с ним не согласился:

– Нет, ни с кем из вашей шайки я разговаривать не буду!! Голова у меня болит! Прокурора давай сюда, с ним поговорю!

Однако тип этот, не слушая меня, повернулся назад и что-то кому-то прошипел. Затем он убрался из дверного проема, и в него начала вдвигаться здоровенная, корявая деревянная лестница. Когда она прочно встала на каменный пол моей камеры, в проеме появилась косматая голова охранника, и коротко приказала:

– Вылезай!

– Ага!! – Рявкнул я в ответ. – Спешу и падаю, и опять спешу!! Нужен я вам – сами меня доставайте, а я на эту лестницу шагу не сделаю!!

Косматая башка исчезла и через секунду на пол камеры шлепнулась какая-то не то тряпка, не то резинка. В туже секунду из этой тряпки повалил такой смрад, что мне стали не нужны ни приказы, ни просьбы. Я пулей взлетел по лестнице и… сразу же оказался в крепких, «ласковых» руках двух низкорослых, косматых мордоворотов. Возможно я и побарахтался бы с ними, но уж больно неожиданно они на меня накинулись – не успел я сориентироваться, как руки у меня оказались крепко скрученными за спиной, а ноги спутаны, как у стреноженной лошади: шагнуть – пожалуйста, лягнуть – ни Боже мой!

Хорошо еще глаза не завязали – оглядеться можно было. Хотя оглядывать-то особенно и нечего было, прямо от двери моего подвала начинался довольно длинный коридор с высоким сводчатым каменным потолком, каменным полом и выложенными камнем стенами, зрелище, прямо надо сказать, довольно унылое. И по всем этим… камням плясали отблески желто-красного пламени – на стенах через каждые три-четыре метра были вмурованы такие… ну… руки из какого-то желтого металла, и эти руки держали факелы, горевшие с легким шипением и совершенно без дыма.

Едва я успел оглядеться, как сзади меня угостили весьма неприятным тычком, сопроводив этот тычок коротким приказом:

– Двигай, давай!

«Двигать» можно было только вперед по коридору, туда я и направился.

Мы прошли, наверное, метров тридцать по этой каменной трубе, и я не заметил ни одной двери!

И тут я услышал новый приказ:

– Стой!..

Я остановился, из-за моей спины вышел косматый охранник и, пройдя вперед еще пару шагов, словно бы мимоходом ткнул один из камней облицовывавших стену. Послышалось громкое… тиканье, потом звук тупого удара, и следом за этим по коридору прокатился противный скрежет давно не смазываемой зубчатой передачи! Кусок стены размером метр на два начал медленно выдвигаться в коридор, а затем сдвигаться в сторону, открывая самый настоящий дверной проем. Охранник побренчал ключами и быстро открыл обитую металлом дверь.

Меня немедленно ткнули в спину, снова повторив:

– Давай, двигай!..

Я, наклонив голову, шагнул в невысокий проем.

Передо мной открылась просторная комната, освещенная странным, непонятно откуда идущим сиянием, хотя углы ее и боковые стены прятались в глубокой тени. Пол комнаты располагался метра на полтора ниже пола коридора, так что, входя в комнату, надо было спуститься по неширокой каменной лестнице, начисто лишенной перил. У дальней стены, облицованной все тем же камнем, располагался здоровенный стол, за которым, в таком же здоровенном кресле с высокой прямой спинкой сидел мой зеленомордый знакомец. Капюшон с его головы был сдернут, так что можно было в деталях рассмотреть лысину цвета старой бирюзы с темными, почти черными разводами, крошечные уши, похожие на две маленькие и совершенно лишние дырочки в черепе, толстую складку кожи, начинавшуюся чуть ниже затылка и словно бы державшую эту странную голову на некоем… блюде.

Сзади меня молча ткнули, и я понял, что надо спускаться в комнату.

Я неторопливо переступал по широким каменным ступеням, продолжая разглядывать комнату, и все больше понимал, что меня привели в… пыточный застенок! И дверь за мной захлопнули!

Слева от стола из камня было выложено некое, очень неприятное для глаза, подобие небольшого очага, в котором горел самый обычный костерок. Из костерка торчали ручки какого-то слесарного железа, а над костром, на тонких ножках был установлен металлический лист. На листе, видимо для этой… для… стерилизации, были разложены самые разные крючочки, щипчики, шильца и… другой мелкий инструмент.

В шаге от костерка, с блоков, укрепленных на потолочной балке, свисала толстая веревка с очень неприятной петлей на конце. Другой конец этой веревки тянулся к барабану, укрепленному у самой стены и снабженному толстой, кривой рукояткой. Рядом с барабаном топтался здоровенный мужик, причем «топтанье» его наводило на мысль, что ему срочно надо отлучиться по малой нужде.

Я невольно улыбнулся и тут же услышал знакомый шипящий голос:

– Мне приятно, ч-ш-ш-что тебе нравитс-ш-ш-ся у нас-ш-ш-с… Поговорим?..

– Почему не поговорить с хорошим человеком?.. – Пожал я плечами, останавливаясь у стола и оглядываясь в поисках стула для себя.

И вдруг по комнате прокатилось шипящее, булькающее… хихиканье!

Вскинув глаза, я увидел, что смеется эта самая зеленая башка и сразу же понял, насколько она не похожа на нормальную человеческую голову!

А зеленоголовый прекратил свой смех так же неожиданно, как начал и с мягким пришепетыванием произнес:

– С ч-ш-ш-человеком тебе мож-ш-ш-жет быть и не придетс-ш-ш-ся больш-ш-ше раз-ш-ш-зговаривать… Ос-ш-ш-собенно с-ш-ш-с хорош-ш-шим… А вот с-ш-ш-со мной… никуда не денеш-ш-ш-с-ш-ш-ся!..

И он снова захохотал, зашипел, забулькал.

– Ну, можно и с тобой, – легко согласился я, – не знаю, правда, как тебя величать.

Хохот тут же прекратился, и зеленоголовый уставился на меня своими крошечными желтыми глазками, в которых появился далекий багровый отсвет. После минутной паузы, он снова заговорил:

– З-ш-ш-зовут меня – Пров, с-ш-ш-сын Ермильш-ш-шин… однако з-ш-ш-за глаз-ш-ш-за вс-ш-ш-се наз-ш-ш-зывают меня… С-ш-ш-страсть Египетс-ш-ш-ская!..

И глазки его торжествующе блеснули, словно он сообщил мне некую радостную, а может быть, наоборот – жуткую, новость.

А я немедленно вспомнил, что уже слышал где-то… от кого-то… это имечко. Вот только где и от кого?! Нет, меня этот факт не испугал, после хорошей выпивки у меня частенько бывали такие провалы в памяти. Мой знакомый доктор, психиатр, между прочим, как-то мне сказал, что это весьма полезное качество моего организма – избирательная потеря памяти! А потому ответил я с энтузиазмом:

– А! Так ты, Пров Ермилыч, – египтянин! Вот значит почему у тебя физия зеленая!!

Однако, мой ответ почему-то привел этого… «египтянина» в ярость. Морда у него вдруг затряслась, глазки как-то странно распахнулись, длинные рукава черного плаща шлепнулись на столешницу, словно он собирался вскочить со своего кресла, и он буквально взревел… если вообще можно взреветь с такой шепелявостью:

– Я не египтянин!!! Я – С-ш-ш-страсть Египетс-ш-ш-ская!!

И глазками своими так злобно засверкал.

Я ему спокойно, рассудительно говорю:

– Ну ладно, ладно, понял я. Ты – страсть… Но ведь – Египетская! Значит, из Египта?! А если ты из Египта, значит ты – египтянин… хотя и… страсть!!

На мой взгляд спорить здесь было совершенно не о чем. Этот зеленый египтянин тоже, очевидно понял это, потому как глазки его потухли, сам он как-то обмяк в своем кресле и уже гораздо спокойнее прошипел:

– Хорош-ш-шо… Прис-ш-ш-ступим!..

– Приступим! – Немедленно поддержал я его предложение. – А собственно говоря, к чему мы приступим?!

Глазки его желтенькие снова блеснули, и он, так, с ехидцей, отвечает:

– К допрос-ш-ш-су!

– А-а-а! – Уразумел я. – Ну, приступай.

Этот Пров зеленомордый, посмотрел на мужика у стены, ну, того, что в туалет хотел, а затем говорит:

– Рас-ш-ш-сказывай, кто ты такой, откуда и з-ш-ш-зачем прибыл в с-ш-ш-столицу, что делал з-ш-ш-здесь?..

Посмотрел я на этого урода, и стало мне его жалко! Ну ведь ничего не знает, ничего не умеет, а туда же, с допросом лезет!! Усмехнулся я, покачал головой и спрашиваю так, спокойненько:

– И где только тебя учили процедуре допроса, в Египте что ли?! Ну кто по четыре вопроса зараз задает?!! На какой твой вопрос мне отвечать прикажешь, опер ты хренов?!!

Смотрю, эта морда зеленая пасть разинула, вроде как в недоумение впала, а потом как зашипит, аж у нее с клыков пена зашлепала. Вот только разобрать почти ничего нельзя было:

– Ты-ы-ы ч-ш-ш-что, уч-ш-ш-чить меня будеш-ш-ш-шь!!! Я тайным с-ш-ш-сыс-ш-ш-ском дес-ш-ш-сять лет з-ш-ш-занимаюс-ш-ш-сь, и тебя молокос-ш-ш-сос-ш-ш-са щ-щ-щас в гряз-ш-ш-зь рас-ш-ш-скатаю!!!

Ну я, культурно так ему и говорю:

– Слушай, египтянин, ты бы к дантисту что ль сходил! У тебя ж дефект дикции! Ты ж к каждой букве по три «ша» прибавляешь!!

Тут он выскакивает вдруг из-за стола, плащик свой сбрасывает и, мама моя милая, остается в одной темненькой жилетке. Смотрю я не него, и чуть меня не стошнило прям на пол! До пояса этот египтянин, если не считать морды, вроде бы обычный мужик, руки только здоровенные, как у Шварцнегера, да кожа зеленая, а ниже пояса!.. Ноги, как у… кунгуры, только еще здоровее и зеленые, а сзади хвост торчит тоже зеленый, толстенный, аккурат до пола. Оторопел я, а этот… дознаватель прыгает к костерку, натягивает на правую ручищу рукавичку кожаную, хватает с противня шильце, сантиметров тридцать длинной, и ко мне!! Замахивается на меня своей раскаленной железякой и совершенно отчетливо так орет:

– Щас ты мне все скажешь!!! И то, что было, и то, чего не было!!!

А у меня руки за спиной скручены и ноги спутаны! Ну я и… вмазал ему лбом по его пасти зеленой, аккурат в верхнюю нашлепку… ну… вроде курносой носяры… попал.

Египтянин шильце свое выронил, да на ногу себе, аж его зеленая шкурка закоптила. Только он этого даже не заметил – глазки у него закатились, вроде как бельмами он их прикрыл. Секунд двадцать бедняга постоял неподвижно, хвостом подпираясь, потом как-то внутренне рыгнул, хвост у него подломился, и рухнул он прям на спину.

Посмотрел я на него – лежит спокойно, ручонки свои могучие раскинул, только правая лапа нижняя чуть подергивается, вроде как оттолкнуться хочет – прыжковая, видимо! И морда у него вся в кровище!

Тихо так в комнате стало, спокойно, и вдруг мужик, что стоял у стены, пробасил:

– Чтой-то я не пойму!.. Эй, начальник, ты что это улегся?!! Мне-то что теперь делать?!!

«Ему!! – Мелькнуло у меня в голове. – Разве это вопрос?! Вот что мне теперь делать?!!»

Я проковылял к костерку и, усевшись на пол, сунул ноги под металлический лист. Путы на ногах перегорели на удивление быстро, и я заозирался в поисках возможности освободить руки.

Тут снова раздался бас мужика:

– Эй, парень, у нас тут самому развязываться не положено!!

– Ну так ты меня развяжи! – Рявкнул я в ответ.

– Я не могу, – на удивление спокойно ответил мужик, – начальство не приказывало…

– Начальство твое отдохнуть прилегло, так что можешь сам, без приказа, действовать. – Ободрил я мужика, но он продолжал сомневаться:

– Сам?.. Не-е-е, я сейчас на службе, а на службе мне самому ничего нельзя делать. Только по приказу.

– Ну тогда меня не отвлекай! – Огрызнулся я, радуясь в душе, что мужик, похоже, не станет мешать мне освобождать руки – приказа, ведь, не было!