Текст книги "Откровение. Избранные стихотворения"

Обитель

 
Мы повстречаемся в земле,
Где правда жизни обитает,
Куда бредут навеселе,
Там тлена дух густой витает.
 
 
Пусть все пути торопят в гроб,
Одеждой станет белый саван,
И черви зацелуют в лоб,
И не важна дурная слава.
 
 
Забудутся десятки лиц,
Что раньше срока в ту могилу
Загнали, к пустоши гробниц
Злым языком приговорили.
 
 
В бессмертный храм гниющих тел,
Оставив радости земные,
Стремится рой забытых дел
Под возгласы глухонемые.
 
 
И смертный час исполнен муки,
Трудны последние страданья,
Куда страшней мечты от скуки,
Куда мрачней воспоминания.
 
 
Молчи, крылом не шевеля!
На дне глубоких снов забвения
Цветут налетом векселя.
А смерти нет – есть погребение.
 
 
Строка века переживет,
И сердца стук, и духа силу,
В окоченении предпочтет
Хранить, что в памяти остыло.
 
 
Могильщик, вспахивая твердь,
С усмешкой, грубо плоть пристроил,
Он, дерзко попирая смерть,
Упокоения удостоил.
 
 
Погост – клеймо существования
Или тлетворная печать?
Кружатся души в уповании
С костями сблизиться опять.
 
 
И на венках, и на утесе
Судьбу распишут в двух словах,
Что людям мил был, честен, босый,
И почитаемый в кругах.
 
 
Рожденным – вечная обитель
Никак покоя не дает;
Злословием любви гонитель,
Мертвец покойницу зовет.
 
 
Ту на руках несут нестройно.
При жизни – камни и плевки-
Она дышала непристойно
До самой гробовой доски.
 
 
Нам время старит все творения,
В своих объятиях укрывая,
Без всякой доли сожаления
Гостей нежданно созывая.
 
 
Мы повстречаемся в земле,
Где правда жизни обитает,
Куда бредут навеселе.
Там тлена дух густой витает…
 

Явление

 
Явление, в чьей воле – бередить.
Как век пустой сумел тебя родить?
Глубокий смысл у этой глупой бездны:
В скелете грации ты исполин железный.
 
 
Тщеславие к стяжательству влечет.
У скорых взглядов подытожив счет,
Победоносно украшаешь стан свой,
Который свыше небесами дан, но
 
 
Твой лик, что в сумерках мерещится прекрасным,
Под гримом корчится на зеркало несчастно.
Ты – горечь красоты, ты – кукла божества,
Движение чужого торжества!
 
 
Виновница несбывшихся надежд, томления;
Как к доброте, толкаешь к преступлению.
В умах бесстыдно хочешь мир предубедить.
Как век пустой сумел тебя родить?
 
 
Похожие огни я различаю.
Тебе двойной поклон к ногам вручаю.
Где нежится оскал улыбки томной,
Там демон вьется на цепи огромный,
 
 
Учуяв запах крови моложавой.
И ты стоишь, за веер спрятав жало.
Вокруг, хвостом виляя, бегает щенок.
И он в своем несчастии одинок.
 
 
Фортуны злой любимец мнимый,
Вселенской тьмы жилец невыносимый,
Хозяйкою посмертно награжден.
Посмел в прискорбный век он быть рожден.
 
 
Юродивый всех двигает местами.
Так огради меня жестокими путами
От этой сумасшедшей скверны!
В тебе самой две личности неверны.
 
 
Пусть поразит двуглавой лихорадкой
Двуликую, и век ей будет краткий.
Пусть я не стану принимать участия
В созвездии пленительного счастья.
 
 
Соблазнами настойчиво маня,
Как век пустой посмел родить меня?
Явление, в чьей воле – бередить:
Ничтожество ничтожеству родить.
 

Завет

 
Слышу проповедь вслух.
Внемлет тело и дух
Про смиренье и веру в людей.
 
 
Позабыл о своем.
С этой верой вдвоем
Ищем вещи в миру поважней.
 
 
Потребляет душа
Благодать неспеша.
Крест – на грудь, а распятье – на плечи.
 
 
В сотый раз – на порог
Храма. В нем шепчет Бог,
За оградой дерзит человечье.
 
 
Мыслей спутанных рой.
Каждый мнит, что герой,
Раз коснулся Святого Завета,
 
 
Сквозь себя белый свет
Подведя под запрет
По дороге к исконному Свету…
 

Снег в аду

 
Я с детства слышал праведную ложь
И верил ей неистово, наивно.
От тех, кто прятал за спиною нож,
Наказ не ощущал декоративным.
 
 
Шли годы, крепли мерзостью оковы.
Отверзлись двери – опустились руки.
Здесь стало тесно, ясно мне и кто вы,
И свой недуг открылся – близорукий.
 
 
В аду пархает снег, кружит забвенно;
То в лед уйдя, то пламя затмевая.
Прозрение, что стало откровеньем:
Я верил в ложь, но это забываю…
 

Художник

 
Картина, писаная алчущей рукой,
За рамки расточает свои краски
В пространство и любви, и ласки,
Впиваясь кистью с дерзостью такой.
 
 
Сюжет излюбленный, избитый красотой,
В излишке бледных нитей позолоты,
Как тени бедняков, глухих бульваров ноты,
Пугают и пленяют простотой.
 
 
Тебя рисую, ты ко мне причастно,
Звучание возвышенных искусств;
Художников усталых, смежных  чувств,
Познать которых миру не подвластно.
 
 
Безликий хаос смеют заморозить
Руками детскими с душою утонченной,
Вычерчивая образ увлеченно,
Спасая нежный цвет среди амброзии.
 

Декаданс

 
Задуем свечи, чтоб во тьме
Укрыться можно было лучше.
Не знаю, честно ли тебе
Быть в мире клоунады грустной?
 
 
Люблю, когда скупые слезы
Смывают с естества все краски:
Пыл, как в заснеженной мимозе,
Вновь возгорает, плавя маску!
 
 
Когда корсет, бока спирая,
Тревожит вдох и ход движений,
Когда змея у древа рая
Влечет наивных к искушенью.
 
 
Когда смеются на погосте,
Из всех на празднике одна ты,
Когда томятся в скуке гости,
Никто ни в чем не виноват.
 
 
Когда вся истина в вине,
Виной людской непринужденно
Смысл обретается на дне,
Чужою волей пригвожденный.
 

Новый день

 
Наступит утро солнечной армадой,
Раскрасив сквозняки златой помадой,
Неся котомку из безделья, суеты.
 
 
Толпой смиренной смертные на игры
Рабов и лизоблюдов хлынут игом,
Подошвами вытаптывая скромные цветы.
 
 
Нещадно их бичует наслаждение.
Не важно вовсе – смерть или рождение —
Свершением раскаяние гложет.
 
 
Я пораженный воин, я из тех,
Кто проклят ими, осужден на смех,
Но даже улыбнуться вслед не может.
 

Будни

 
Осколки выходных витрин,
Обрывки праздничных нарядов,
Душок дешевых красных вин
И смрад курительных обрядов.
 
 
На пашне конь выводит круг
И сеятель псалом поет.
На черный день уставших рук —
Провальный сон и липкий пот.
 
 
Посеем лень – получим ночь.
Гремит ключами новый день.
Куда идти и чем помочь
Себе сумеет манекен?
 
 
Придется в смелости ослабить
Петлю, толкающую в рай,
И право выбора: оставить
Пустой стремянку и сарай…
 

Катрен

 
В мире, где так ненавидят,
Увидят…
В мире, где так презирают,
Признают…
В мире, где так избегают,
Пугают…
Сблизятся в правде хромой
Со мной.
 

Цена

 
Я в жизни, как на сцене.
Игра людьми. Не мил.
Все оттого, что цену
Большую заломил.
 
 
И будут ли одежды,
В них плоть– ни дать ни взять,
Которые надежду
Способны оправдать?
 
 
Которые ту цену
Спасают, что есть сил?
Я в жизни, как на сцене,
И оттого не мил.
 

Помни

 
Так помни вечно: нет цены
Тому, чьи дни уж сочтены.
От мелких дрязг я ослабею.
И хворь никчемная больнее,
Чем то, что в жизни я постиг;
Оставь меня в последний миг!
Среди невзгод – одна беда —
Ничто нигде не навсегда.
Любого суть великолепия
Становится гнилым отрепьем.
То словом высказать нельзя.
Оно, впотьмах души скользя,
Сбегает в пропасть нетерпимо
И остается с ней незримо.
Так помни вечно: нет цены.
Не помнишь? Нет твоей вины.
 

Еретик

 
Священник пышной церкви здешней
Сулит приходу ад кромешный.
Все напряглись. Один из грешных
«Я не пойду!» – сказал поспешно-
 
 
«Вкушая просфоры святые
По воскресеньям, нищеты я
Не чувствую в душе, и ты ли
Мне крылья обрубил литые?»
 
 
Еретиком нельзя казаться.
Сам черт, задумав состязаться,
В чинах и лицах стал скрываться,
Чтоб в прения людей ввязаться…
 

В каждом доме

 
В каждом доме
Незнакомом
Догоревшая свеча.
 
 
В каждом доме
Тесто комом
Тех, кого ты не встречал.
 
 
В каждом доме —
Ругань, гомон,
Ждут с надеждами врача.
 
 
В каждом доме
Остов сломлен
И фундамент сгоряча.
 

Адам

 
Ты помнишь, как в эдеме повстречались
И над земной убогостью смеялись;
Что люди, пресмыкаясь, распластались,
Как черви на навозе. Копошась,
По головам ступая и боясь
Утратить место, куче доставались?
 
 
Мы были, помнишь, изгнаны из рая
Твоим нелепым жестом, дорогая?
Теперь лишь холод испускать вдвоем осталось…
Зачем же плод вкусил я сладкий?
Что сожалеть? Бесплодна лихорадка.
Мы в силах позабыть, что вмиг расстались…
 

Сезоны ада

 
Лето, ты останься с нами
Солнцем, зеленью, цветами!
 
 
Только ветер, лист осенний
Оборвав, стучится в сени.
 
 
Плод созревший загнивает.
Непогодой добивая,
 
 
С глаз сметая все красоты,
Снег внедряется в пустоты,
 
 
Лед и холод насаждая.
Претор зиму утверждает.
 
 
По весне грехи оттают.
Мытники про это знают.
 
 
Лето знойное вновь с ними,
С пылью, мухами мясными.
 
 
И по новой: лист осенний
Падает безвольно в сени…
 

Хорошо!

 
Как хорошо любить притворно,
Не нарушать ничью природу;
Прогнать мечты себе в угоду.
Они вернутся вновь тлетворно,
Заискивая у порога
Позорной чувственностью нежной,
Ложась бесстыдно комом снежным,
Свободе заслонив дорогу.
 
 
Они верны изменным душам.
Без чувств предметы безмятежны.
Я им завидую прилежно.
Отрадней спать, быть камнем лучше…
Как хорошо любить притворно!
Не нарушать ничью природу,
Стоять у озера без брода,
Терзая глубину проворно…
 

Настал тот век

 
В смирении я тайну не раскрою.
Да будет, что судьбой предрешено.
Настал тот век, в котором люди души
Меняют на блестящее руно.
 
 
У страждущих и любящих – предлоги —
В признании ошибку совершить.
Настал тот век, в котором люди – боги
Бросаются златою нитью шить.
 
 
Я одинок, но не один в стремлениях.
Оставьте нас с собой наедине.
Настал тот век. В нем радость как мучение,
Поверхность же подобна глубине.
 
 
Кто на поминках изрекает тосты,
Знаком с пустым наростом на нуле:
Настал тот век – плоть временная горстью
Спешит вернуть долг преданной земле…
 

Драма

 
Я был забавен и хитер,
Местами – без рассудка.
Как мастер слова, как актер,
Любил и верил – в шутку.
 
 
Желтел с годами манекен,
Тряпье поизносилось.
Забылось, как, кому и кем
Слова произносились.
 
 
И театральный реквизит —
У престарелой дамы.
Вот только сердце злом болит,
Как в старой доброй драме.
 
 
Что раньше мертвым я считал,
То оказалось живо.
Я лгал себе, людьми играл,
Во всем ища наживы.
 
 
Все тщетны пред тобою, смерть!
Волхвы, цари земные.
Актер, судьбы чьей круговерть
Нашла пути иные.
 
 
Все тщетно. Это не игра.
Местами – без рассудка.
Порою кажется – пора,
Порою – просто шутка…
 

Плывут облака

Плывут облака, словно челн без причала.

Торопятся дни, ни конца, ни начала;

Ни знать, ни спросить, как до нас здесь бывало.

Назад захотели бы, если бы знали…

Хорошего, впрочем, нам светит немало,

Но лучшее все же уже миновало.

Волна

 
Нечаянна, стремглав сурова,
Подземных валунов полна,
Но вознести, струя, она
На перепутье все ж готова.
 
 
Пусть в каждой капле ждет потоп,
Стихия гложет злые камни.
Не усмирят литые ставни
Каленых вод лихой поклеп.
 
 
С потоком ветра научились-
Кому на смех, кому на зависть-
Расти на свет, скрепляя завязь,
А после– всякого лишились.
 
 
Дворцы и банки, капитал,
Музеи, цирк, библиотеки.
Живи еще хоть четверть века —
Как прежде – хижины, подвал.
 
 
Внутри испуганно – «Постой!» —
Кричит мне голос мудрых линий,
Вплетая ленту в ось уныний.
Как и патрон, я холостой…
 
 
С рассвета пьяный сброд резвится,
На рынке лаются торговки,
Продав ненужную обновку
Тому, кто хочет измениться.
 
 
В пылу мещанской обстановки
Тот пестрый ряд я обхожу,
Едва надежду нахожу
Для взгляда в нужной остановке.
 
 
Здесь пресно, нет для жизни места.
И, маршируя на плацу,
Ни слова матери, отцу,
Что в сапогах кирзовых тесно!
 
 
Здесь пенье птиц, как шум фабричный,
Здесь человек – заочник рваный,
Здесь каждый гость, за стол незваный,
Потом становится привычным.
 
 
Нечаянна, стремглав сурова,
Жизнь острых валунов полна.
И одичалая волна
Решительно на все готова…
 

Икар

 
Летишь, пренебрегая высотой.
И свысока, знаток, людей судить пристрастно
Берешься, оставаясь сиротой
Вне времени, вне здешнего пространства.
 
 
Летишь, чтоб скрыться в небе без следа
Назло другим. Они бредут куда – то,
Где было по-другому и туда,
Где белые порхали мысли в датах.
 
 
Летишь, претерпевая натиск стрел.
Застыть на месте – блажь недопустима.
Ты знаешь, что пока в полете смел,
Их стержни с ядом пролетают мимо.
 

Над…

 
Над прежней любовью,
Над старым жилищем,
Над пролитой кровью,
Над тем, что отыщем.
 
 
Над стоном печали,
Молитвой старинной,
Что громко звучала;
Теперь все в руинах…
 
 
Над тем, что хранили,
Над тем, что имели
И вскоре забыли.
Без почвы, без цели.
 
 
Над гнетом бессильным,
Над злом неизменным,
Над склепом могильным,
Что губит мгновенно.
 
 
Над плачем в разлуке,
Над тем, кем мы стали,
Над совестью в муках,
Над всем, что искали…
 
 
Над мыслями грешных,
Над мигом потехи,
Из выживших, здешних,
Парим ради смеха…
 

Участь

 
Вструбит архангел в должный час,
Господь незримою чертой
Разделит сытость с нищетой,
Судить придет правдиво нас.
 
 
Он богачей согласно стати
Направит в изобилий рай.
А бедных, как ни выбирай,
Предаст забвению той знати…
 

Нравы

 
Никому Всевышний дважды
Плод здоровья не дает.
Пусть проказа заберет
Тех, кто зла невинным страждет.
 
 
Добрым именем богаты,
Остальное – тлен и ложь.
В свет иной не заберешь
Ты чинов, знакомств и злата.
 
 
Девушки деньгам в угоду
Свежесть раздают и честь.
У кого богатство есть,
Пользуют наивных годы.
 
 
Те, родную мать спокойно
Обменяв на подлеца,
Оскверняют дом отца,
Позабыв оплот достойный.
 
 
Никому Всевышний дважды
Здравомыслий не дает.
Знает это наперед,
Кто обманываться жаждет…
 

Песня

 
Слышу звон цепей нескладный,
Звон оков невольных дней.
Он катарсисом надсадным
Обращает волю к ней —
 
 
К мысли, чтоб людьми казаться,
Словом биться на войне,
Ими быть, а не казаться,
С главной буквы в болтовне.
 
 
Лейся, песня, перезвоном,
По запястьям, вдаль, вперед!
Ровным ритмом рабских стонов
Веселей вести народ.
 

Любовь загробная

 
Ушел любимый навсегда,
Уснул он вечным сном.
Его посмертная беда
Коснулась чередом.
 
 
Никто мне другом стать не смог,
Мне сердце не зажег.
Никто не нужен, видит Бог!
Его не уберег…
 
 
Теперь мне слезы вечно лить,
Теперь пособник – грусть.
Зачем дышать, зачем здесь быть?
Былого не вернуть.
 
 
Страдать в мученьях без тебя,
Без сладких спелых губ?
С тобою рядом лягу я,
Обняв холодный труп.
 
 
Подарит саван мне льняной
И свадебный обряд,
Но не поплачет надо мной
Погоста строгий ряд.
 

Я знаю

 
Я точно знаю: в мире нет
В довольстве проведенных лет,
Хороших нужных новостей,
Прямых и правильных путей,
 
 
Угодно поданных даров,
Других неслыханных миров,
Любви взаимной тоже нет.
Ее потертый тусклый свет
 
 
Всегда в тебе, всегда со мной,
Пора увериться самой.
Что в прошлом было – умолчим.
В судьбу врываются лучи.
 
 
Я точно знаю: в мире нет
Довольных, долгих жизни лет.
И будущего терпкий путь
Заставит вовремя свернуть…
 

Памятник

 
Мемориал под зноем летним,
И в листопад, и в снегопад,
Весной – порою безответной —
Бросает тени на фасад;
 
 
Солдат в атаке с пистолетом
На гулкой площади в пыли
Ждал с нетерпением ответов.
Стоял, и виделось вдали:
 
 
Бомбежки, штурм, порывы горя
И пустошь выжженной земли,
Раздел господства территорий;
Ошибки прежних низвели…
 
 
Безмолвно просит он прощенья,
Что память, встав на высоту,
В граните приняла решенье
Навек остаться на посту…
 

Ты сам

 
Добро, что праведно вкусил,
То зло, что искренне простил,
Зависят от тебя.
 
 
Друзей, врагов и хворь нажил.
Все это сам ты заслужил.
Неистово, любя.
 
 
Причем здесь Сатана и Бог,
Когда ты измениться мог,
Но зеркалу – увы!
 
 
Загробных сказок робкий счет
Струит туда, где кровь течет,
А истины мертвы.
 

Скрипка

 
Печаль не играй, скрипка!
Не плач, не тоскуй. Не надо.
Ведь радость земная зыбка.
Забвение будет наградой.
 
 
Я вижу и слышу, знаю.
Не плач, не тоскуй, скрипка.
Не сможет душа живая
По правде решить ошибку.
 
 
Печаль не играй, скрипка!
Не плач, не тоскуй. Не стоит.
И так на лицах улыбки
Дожди запоздалые смоют.
 

Терпение

 
Люби, надейся, свято верь!
Терпение откроет дверь.
Оно поля, луга пустые
Цветами, злаками густыми
Засеет. Вылечит от боли.
Терпение превыше воли.
Лекарство. Силы придает
Идти напористо вперед.
Усталость, боль и сожаленья —
Все покоряется терпеньем.
Люби, надейся, свято верь.
Терпение откроет дверь!
 

Когда померкнет белый свет

 
Когда померкнет белый свет
В запале крайнего салюта,
В тот час торжеств одна минута
Оставит в вечности свой след.
 
 
В конце пути, в той стороне
Решится все бесповоротно
И сгинет в память благородно,
Клеймом в душевной глубине.
 
 
Когда померкнет белый свет,
Нас унесут тех залпов волны.
Они как мы – почти безмолвны,
В страницы книг и в толщу лет.
 
 
А тем, кому нелегок путь,
Пройдут, не суть, наполовину
По боевому серпантину
В надежде смерть свою спугнуть.
 
 
Когда померкнет белый свет,
Кто не был свят, узрит покой.
Тем горсть земли родной рукой —
Бессмертия живой билет.
 
 
Им страшный суд – не приговор.
Живет, гремит салют последний,
Салют победы, что намедни
Врагов сразил наперекор.
 

Проклятие

Кичатся богатые мощью и статью,

Но жалок удел их – презрение, проклятье.

Проходит их жизнь, что для счастья дана.

В том, что рождены вы, не ваша вина.

Она только в том, что напрасно век прожит.

Никто возвратить прежний смысл не может.

Кичатся богатые мощью и статью,

Потомкам внушая седое проклятье.

Наизнанку

Кузнец хотел добро – сковал оковы.

Себя цепями повязать готов он.

А сеятель нес зерна по полям,

Чтоб хлеб отдать потом чужим коням.

Охотник гнал добычу под прицелом,

Но сам в лесу для хищников был целью.

Рыбак тянул улов, и он же в сети

Попал и сгинул в море без отметин.

На паперти давали мелочь нищим,

Своих детей лишая сна и пищи.

Поэт писал стихи в укор народу

И в желчи потонул, не зная броду.

Вечность

 
Солнце щедро цвет рождает,
Что увянет незаметно,
Но пока благоухает.
Время тщетно.
 
 
Смена жизней неустанна,
Дни в неделях быстротечны,
Радость, боль непостоянны,
Время вечно.
 
 
В этой вечности украдкой
Каждый дерзко рассуждает,
В гроб никто не опоздает.
Время знает.
 
 
На часы взгляну, вздыхая.
Стрелки бешено кружатся.
Цвет еще благоухает.
Время сдаться.
 

Жизнь

 
Сказка тем, кто злым не вырос,
Кто слывет мечтателем,
У кого в почете клирос
И нутро Создателя.
 
 
Жизнь научит распинать;
Мироточат образа.
Лица каются признать,
К нимбам щерятся глаза.
 
 
Дикие не чуют боль.
Человек собрату волк.
Напитав желудки вдоволь,
Исполняют честь и долг.
 
 
Им земля навеки пух.
Тем, кто золотом прельщен.
Кто по правде слеп и глух,
Темной влагою крещен.
 
 
Плюнул в душу и на след.
Человеком стать боится.
Улица, аптека, свет,
Те же нимбы, те же лица.
 
 
Заключить законный брак,
Стать пометкою «родитель»,
Но, как в юности, кабак —
Завсегдатого обитель.
 
 
Независимость, постель,
В ней тайком для всех постились,
В белом саване недель
Вы живыми притворились.
 
 
Жить и умереть в хлеву.
Пышет ость земли огромной,
И во сне, и наяву
Мир виднеется загробный.
 
 
Гуттаперчевые будни
И изысканный убийца
На борту худого судна,
Те же нимбы, те же лица.
 
 
А потом – на полку в морг,
Жизни бросив:" Опостыла!».
После бесконечных оргий
Лечь и выбросить костыль.
 
 
Больно. Мускулы немеют.
Как прожить – никто не знает.
Говорят, что не умеют.
Единицы распознают:
 
 
Жизнь научит распинать.
Мироточат образа.
Лица каются признать,
К нимбам щерятся глаза.
 

Счастье

Никто не знает, что такое счастье.

Оно в тиши, и им дыханье скрасьте.

Минуты на двоих к тому причастны.

Кумир с часами бьется беспристрастно

На волю, чтобы в глупости распасться,

Пытать собою мысли безучастно,

Мелькая в смыслах образных фантастов —

Кого не задушила цепь балласта…

Никто не знает, что такое счастье.

В толпе пестрящей разношерстной масти,

Скрываясь между участью напастей,

Пытается его учуять мастер,

Ученикам своим тем знанием похвастать,

На босу ногу налепляя пластырь.

И пастырь между чередой причастий,

Как рыболов, для душ готовит снасти.

Не внемлет слову вычурная паства…

Никто не знает, что такое счастье.

Молчат и держатся за тьму другие касты.

От них приходится абсурд услышать часто.

Готовые собой и миром клясться,

Что каждый над другой душой не властен,

Цепляются друг дружке за запястья.

Не в сумме и не в номере кадастра,

Не в пылкости любовных сладострастий;

Оно в тиши, в ночи. Могильный заступ

Ответит каждому про истинное счастье…

Буффонство

Был добр, но никому добра не сделал,

Был мудр, но не придумал ничего.

Радушен был, но лесть им завладела,

Был щедрым – для себя лишь одного.

Был мягок – не считали это благом,

Был честен – называли дураком,

Был скучен, но всегда срывал аншлаги.

Он был для мира дерзким чудаком…

В памяти

 
Что образ в памяти твоей?
Его забросишь в угол дальний,
Забытый, станет он печальней,
Воспоминания – больней.
 
 
Мой лик, архангелу подобный,
Останется на фотоснимке,
Желтеющем до невидимки,
Залижет дождь узор надгробный.
 
 
В какой – то вечер в тишине
От скуки или же тоскуя,
Холодным сердцем, где живу я,
Ты все же вспомнишь обо мне…
 

Святая

 
Целую холодные руки,
Рыдаю над телом твоим
Под таинства мерзкого звуки,
Что льет упованьем святым.
 
 
И я с этим вечным законом
Смиряюсь и тихо молюсь,
Как над совершенством, над оным
Еще не один раз склонюсь…
 
 
Я знаю, в небесной отчизне
Блаженство и радость нас ждет.
Пирует уставшая тризна,
Смеется древесный киот.
 
 
Ты это, красавица, знала.
Одним упованьем жила;
Не зная любви, умирала,
Похоже, святою была.
 
 
Зачем же так рано, младая,
Окончила жизненный путь?
Путы непорочных страданий
Тугую окутала грудь.
 
 
Застывшие в образе очи,
Тень смерти на коже лица
В таинственном сумраке ночи
Едва укоряют творца.
 

Портрет

 
Я изучаю твой портрет.
В нем сомн бесстыдства и порока,
Терзанье дерзкого упрека
За нераденье свежих лет.
 
 
Он ничего не говорит,
А просто смотрит безучастно,
Как будто не было той страсти
И после не было обид.
 
 
О, ностальгия прошлых дней…
В моих лишь мыслях скрыта тайна,
Но память выдала случайно
Вновь чувства, вспыхнувшие к ней…
 

Краденое счастье

 
Когда в тебе клянут жену и мать
За краденое у закона счастье,
Умей плевки покорно принимать,
Как принимала беззаветно страсть ты.
 
 
Пусть плотской радости тонка, но цепка нить.
Пусть увлечение тебя забудет скоро,
Не перестанешь вспоминать, жалеть, губить
Блаженства миг для вечного позора.
 
 
Ты избрана носить в душе печать,
Быть для любви минутною богиней,
Чтобы с небес низвергнутой страдать,
Как враз освобожденная рабыня.
 
 
Когда тебя влекут к ответу вновь,
Своей ошибки совесть не признала.
Горька и независима любовь,
Изменчива, и ты об этом знала..