Текст книги "Черный грифон"

Глава 8

Платон привык просыпаться с затёкшей шеей, скрюченными от сырых листьев руками, росой в волосах. За эти дни молодой человек исхудал так, что единственное, что осталось от старой жизни – трусы, превратившиеся в рваную тряпку, еле держались на костлявых бёдрах. Руки и ноги стали тоньше почти вдвое, живот почти прилип к спине. Проводя по щекам, молодой человек чувствовал порядочную бороду, выросшую за последнее время. Ногти на руках и ногах постоянно ломались, задевая о камни, ветки и прочее.

Подана выглядела так же, как и в первый день, что Платон её увидел. Но и тогда она была тощей. Сгорбленной женщиной с волосами неопределённого цвета и в серой рваной хламиде.

Она же с детства в рабских условиях живёт, подумал, умываясь в ледяном ручье, Смирнов. Ей не привыкать. Он и сам привыкал ко многому, что раньше казалось невыносимым. Например, не замечал холода воды, мокрой травы. Не обращал внимания на ужасные с точки зрения городского жителя, условия сна. Про питание и говорить не стоило. Как же ему не хватало его ножика! И рогатки. Да и брюки с рубашкой не помешали бы. И кроссовки, конечно.

С печальными мыслями он привычно брёл по лесной тропе, вполглаза ориентируясь на спину идущей впереди спутницы. Подана отлично различала прогалины в траве, сам бы он давно заблудился. Неожиданно женщина остановилась и Платон, машинально сделав шаг, ткнулся ей в спину.

– Ш-ш! – сказала она и подняла руку. – Слышишь шум?

Платон прислушался. Далеко впереди, кажется, ревела толпа. Человек сто собрались и спорят. О чём – непонятно, слов не разобрать. Но вроде, говорят по-русски, он даже, кажется, время от времени вычленял отдельные слова.

– Кто там?

– Если не ошибаюсь, то впереди Турово ущелье. Водопад слышишь?

– Так это водопад? А мне казалось, толпа спорит.

– С непривыку так всем кажется. Пойдём.

Ущелье возникло неожиданно и как-то незаметно. Платон обходил скалу, которая начиналась как заросший мхом и мелким кустарником валун. Потихоньку зелень исчезала, уступая место угловатым камням и мокрым крутым склонам. И вот уже воздух наполнился влагой, под заходящим солнцем засияла, переливаясь из цвета в цвет, радуга, а под голыми и мокрыми ногами зашлёпали мелкие лужицы. Скала кончилась, открыв настоящую оборудованную площадку для отдыха. Среди камней лежал расколотый надвое ствол огромного, метр в диаметре, дерева. Причём, не просто лежал. Из него была вырублена колода, которую явно использовали в качестве стола. Расколотая середина оказалась сглажена каким-то инструментом, вдоль половин ствола расставлены удобные камни вместо стульев.

Дальше, за столом, играла и пузырилась меж камней неширокая речка, а может, широкий ручей. Метров пять шириной, глубиной по колено, не больше. Ручей брал начало от красивого широкого водопада метров трёх высотой.

С минуту Платон, как завороженный, смотрел на открывшуюся красоту. Потом перевёл взгляд левее. Там из валунов и обломков скал торчало сухое дерево, снизу доверху увешенное завязанными на ветвях ленточками всех цветов. Выглядело это очень празднично и чем-то напоминало Новогоднюю ёлку. У корней дерева лежал плоский камень, на котором тут и там валялись цветные бусины, несколько монеток, издалека невозможно было разглядеть, каких. Кроме того, прямо в центре стояли два глиняных обожжённых горшка и на них краюха хлеба и кусок вяленого мяса.

Как Платон оказался у валуна, он и не заметил. В горшках, по крайней мере в одном, оказался квас. Никогда ещё Смирнов не пил ничего вкуснее. Хлеб уже зачерствел, но с квасом шёл изумительно, заставляя живот урчать от радости. Но самым вкусным из предложенного оказалось вяленое мясо. Кажется, говядина, хотя Платон не был абсолютно в этом уверен. Твёрдое, густо пропитанное специями так, что запах мяса перемешивался с запахом гвоздики, базилика и ещё чего-то. Молодой человек жадно рвал угощение зубами и глотал почти не жуя. Лишь когда кусок закончился, он удивился, что Подана не приняла участие в трапезе. Осталось полкраюхи хлеба и второй нетронутый кувшин. Платон повернулся и, дожёвывая, протянул женщине остаток.

– М! – призывно промычал он.

– Я же не Мара, – снова в своей непонятной манере ответила та.

– Какая Мара?

– Богиня смерти.

Платон чуть не выплюнул то, что оставалось во рту. Вот это попал, съесть приношение богине смерти. И что теперь делать? Он не знал. Лучше было спросить у всезнающей Поданы.

– И что, нельзя трогать?

– Почему же нельзя? Не будет же она и в самом деле есть хлеб с мясом. Она богиня, ей нашего ничего не надо, наоборот, сама даст, ежели восхочет.

– А… мне ничего за это не будет?

– Да можно сказать, что и ничего. Считай, ты посвятил себя Маре, да и всё.

– Как это «посвятил»? Мне теперь ей служить придётся что ли? Так я и молитв не знаю.

– Что значит, не знаешь молитв? – удивилась в свою очередь Подана. – Они что, особенные какие-то? Ты со мной же говоришь, молвишь верно. А боги разве хуже меня? Слов не понимают?

– Постой, – Платон понял, что снова сказал что-то не то и попытался объяснить. – У нас специальные молитвы есть. За здравие там, за упокой, всё такое. Их специальные попы читают, ну, священники. Жрецы, то есть.

– Так у вас вера франкская. Для рабов. Видела я такое у немцев.

– Подожди. Франки и немцы, это же разные нации.

– С чего бы? Немцы – те, кто сами с богами говорить разучились, немы стали. Вот за них пасторы и говорят. А франки то, бриты или ещё какие свеи, то едино.

Платон запутался в этом религиозном споре и решил сменить тему. В животе царило животворящее тепло, растекаясь по мышцам силой, голова чуть вскружилась от выпитого кваса. Жизнь уже не казалась настолько ужасной. Он с блаженной улыбкой оглядел площадку.

– А сюда на пикники приезжают? Ну, отдохнуть.

– А кто для чего. Кто и просто отдохнуть, красотой полюбоваться, кто помолиться в тиши. А кто и силушку испытать.

– Силушку? Здесь бои что ли устраивают?

– Зачем? Воины меч выдернуть пытаются. Вон, туда глянь.

Платон посмотрел туда, куда указала рукой Подана и увидел, что в скале, примерно на высоте его роста торчит рукоять меча. Обычная, крестообразная, с маленькими шариками на концах гарды. У Арагорна в фильме, кажется, такой же был, лениво подумал он, а вслух спросил:

– Это кто же его сюда загнал?

– Так Тур же.

– Расскажешь? – Платон не сомневался, что Подана знает историю меча. Казалось, она вообще знает всё и обо всём.

Женщина взяла спутника за руку, подвела к столу из колоды и тяжело опустилась на валун. Платон покорно сел рядом.

– Давно это случилось, ещё когда миром свет правил и боги среди людей жили. Появился на Руси богатырь ярый по прозвищу Тур. Тогда все со всеми дружили и воевать не нужно было, так, иногда прогнать на закат, во тьму тех, кто по кону жить не желал. Да, допрогонялись. Как мир в ночь вошёл, вся нечисть с закатной стороны и полезла.

Она хмыкнула, протёрла мокрое от мелкой водной взвеси, висевшей в воздухе, лицо и продолжила.

– Принесла людям этот меч Мара. И сказала, что имя его Киркелин, и придёт его время позже, а не сейчас. Но Тур, он упёртый был, очень ему хотелось мечом богини помахать. Ну и взял он Киркелин и ушёл с ним в закат. Что там происходило, так никто и не дознался, но только вернулся ярый Тур через полста лет. И молча вбил Киркелин в скалу. А когда спросили его люди, ответил, что, мол, Мара права была, и не время ещё этому мечу.

Она снова вытерлась и на этот раз Платон обратил внимание, что и сам покрыт мелкими водяными каплями с головы до ног. Он встал, по-собачьи встряхнулся и вытер лицо предплечьем. А Подана продолжала.

– Когда тьма в мир пришла, Тура уж не было, на круг ушёл. Другие воины пытались Киркелин выдернуть, только никому пока, как видишь, не удалось. А в мече том, мнится мне, великая сила спрятана.

– Ну дела… – протянул Платон. – И часто пытаются?

– Да откуда ж мне знать?

– А откуда ты эту историю знаешь?

– Эту сказку я у бывшего хозяина вычитала. Служила у франкского колдуна, ещё по молодости. Он всё наши былины изучал. Говорил, «врага надо знать».

Платон прислушался к себе. После сытной еды в крови бурлила сила, и он решил попробовать. А что, никто же не видит, только Подана, но к ней молодой человек за эти дни привык.

Он подошел к скале. Меч торчал как раз на уровне глаз. Вблизи было видно аккуратную кожаную оплётку рукояти, неярко, матово, блестящую гарду и почти зеркальную полоску лезвия длиной в две ладони. Остальное пряталось в скале.

Там за эти годы всё заржавело, небось, подумал Платон. Вон, в воздухе влага висит. Так что меч скорее отломится, чем вынется. А ещё хорошо бы его нагреть. Расширится, щель раздвинет, тогда как остынет, сразу тащить.

Руки между тем удобно легли, одна на рукоять, другая на гарду. Смирнов не успел дёрнуть, как скала с пушечным грохотом лопнула, и меч остался в его руках. Такой же блестящий, как и видимая часть. Надо же, не заржавел, удивился про себя Платон. От неожиданной тяжести руки его опустились и кончик меча уткнулся в серый камень ущелья. Не затупить бы, непроизвольно испугался он.

– Молодец, – послышался сзади мужской голос. – Мара бы тобой гордилась.

Платон обернулся и увидел здоровенного, на голову выше и в плечах раза в три шире, чернобородого мужчину в блестящем нагруднике, таком же шлеме, грубых кожаных сапогах и с похожим, только чуть шире и короче, мечом в руке. Незнакомец протянул обе руки в его сторону так, что кончик его меча почти уткнулся Платону в живот, и требовательно подёргал свободной левой.

– А теперь отдай его мне, раз уж сам за меня всю работу сделал. А то вон, – и он указал рукой назад.

Там стояли ещё двое, такие же здоровые, но в кожаных нагрудниках. Один держал за шею Подану, второй упирался ей в живот ножом.

Хороший ножик, неожиданно для себя оценил Платон, мне бы такой в лесу. Но потом переключился на более насущные проблемы.

– Отдам – отпустишь? – без малейшего страха спросил он.

Почему-то никакого испуга от ограбления с угрозой жизни не возникло. Наоборот, тело рвалось в бой, и он точно знал, что успеет срубить голову эту гопнику. Правда, в остальных двоих он так уверен не был. Если бы один…

– Меч гони! – в голос крикнул бородач. – Не понял, что ли?

– А отпустишь?

– Ты дурак? Отдашь – убью быстро. Будешь упираться – на куски изрублю. Я – тебя, а они – её. В тебе же кожа да кости.

– Тогда какой мне смысл? – спросил Платон, осторожно присматриваясь к торчащему краю скалы. – Так, глядишь, я тебя порублю.

– А!

Грабитель с криком ткнул остриё меча в живот Платона, но тот неожиданным для себя самого финтом ушёл от колющего удара и изо всех сил рубанул по торчащему острию скалы. Меч с лёгкостью отломил несколько кусков, размером от сантиметра до десяти, и направил их в сторону дальних гопников. Продолжение движения с лёгкостью снесло голову главному. Даже драки не получилось, что, конечно, к лучшему, фехтовальщик из меня никакой, подумал Смирнов. Всё происходило помимо его воли, он будто наблюдал со стороны, только в начале вставлял реплики.

В два шага Платон подошёл к корчащимся на камнях и держащимся за животы мужчинам.

– Кто такие?

В ответ лежащий без замаха полоснул своим мечом над самой землёй, пытаясь подрубить Платону ноги. Тот так же, не участвуя в движении разумом подпрыгнул, пропуская меч под собой, и снова одним лёгким и скупым махом отрубил противнику голову.

– Не убивай! – заорал второй. – Я расскажу.

Платон повернулся и выставил меч. Почти касаясь бандита.

– Его, – лежащий указал подбородком на труп главаря, – Черноусом звали.

Видимо, это имя должно было что-то говорить, но никаких ассоциаций не возникало. Платон вообще, будто смотрел на себя со стороны. Легендарное оружие не просто придавало силу, оно позволяло чувствовать себя непобедимым.

– IDDQD, – блаженным шёпотом проговорил Платон.

И действительно, ощущение было, как когда он играл в компьютерном клубе, «думал», как выражались тамошние завсегдатаи. Стоило набрать эту бессмысленную комбинацию букв, и персонаж становился неуязвимым. Здесь было похоже, но гораздо больше. Будто не он сейчас держал меч у груди бандита, а матёрый, закалённый в многочисленных схватках ветеран, который видел не одну сотню смертей и ещё стольких же сам отправил на круг. На круг. Странно, я раньше никогда не пользовался этим выражением, подумал он.

– Я тебе схрон покажу, только не убивай, – верещал между тем пленный, видя, что имя главаря не произвело впечатления. – Вон там он, между скалами склон, а в нём пещера.

Говоря это, бандит ожидал, что его противник, конечно же, повернётся в нужную сторону. Вот только не ожидал, что тело Платона действует без его сознания. Бандит резко вскочил, намереваясь дать дёру, но наткнулся на сверкающее лезвие и медленно опустился на землю, удивлённо глядя на свой живот, из которого торчал белый блестящий клинок.

Глава 9

Платон испуганно огляделся. Наваждение битвы кончилось, больше не казалось, что меч держит кто-то другой и всё сразу стало выглядеть иначе. Он увидел три трупа, два без голов, один с кровавой раной на животе, почувствовал тошнотворный запах крови и внутренностей. Тут же начались рвотные позывы, но ничего не вышло – оголодавший организм предпочёл не делиться только что съеденным.

Молодой человек согнулся, задрожал, выронил Киркелин… затем упал на грудь, едва успев упереться ладонями. И тут же отдёрнул правую. Рука попала в лужу, собравшуюся между камней, и Платону показалось, что он макнул пальцы в кровь. Лишь через некоторое время он начал приходить в себя.

Я убийца, с ужасом осознал он. А с другой стороны, это же была самозащита. Голова наконец-то заработала. Надо отсюда уходить. Если кто-то обнаружит его с мечом в руке возле трёх трупов, сомнениям не будет места. А куда идти? Здесь бывают люди, поэтому должны быть какие-то дороги в населённые пункты. А там можно скрыться. Меч в тряпку замотать. А почему не оставить здесь? Но эта мысль показалась настолько дикой, что Платон её сразу же выгнал из головы чуть не пинками. Оставлять Киркелин нельзя. Не зря же достался.

– Оденься, воин!

Смирнов огляделся. Пока он размышлял, Подана уже сняла с бородача блестящий нагрудник, вытряхнула мёртвую голову из шлема, и теперь торопливо развязывала верёвочку, держащую штаны. Платон оторопело посмотрел на спутницу.

– Что дивишься? В трусах пойдёшь?

– Но… – только и смог выдавить в ответ молодой человек.

– Что с воя взято, то свято. Похоже, тебя и правда Мара выбрала. Помогай, пока не заявился никто.

Больше всего времени ушло на то, чтобы перебороть в себе отвращение к раздеванию трупов. К счастью, половина одежды оказалась не испачкана кровью. Остальное по совету Поданы отнесли за скалу. Трупы оттащили в небольшое ущелье между двумя склонами, то самое, где последний убитый бандит обещал схрон. Конечно, там не оказалось даже пещеры.

Через час о случившемся напоминала только разбитая на куски скала, в которой раньше торчал Киркелин. Сами путники наконец-то оделись. Платону пришлось сильно утягивать на себе чужие штаны, потому что те были настолько велики, что могли запросто вместить ещё и его спутницу. Подана надела мужскую рубаху, сверху, обрезав ножом лишнюю длину рукавов, куртку одного из налётчиков. От брюк она категорически отказалась.

– Что же я, потаскуха, в мужское рядиться? И так рубаха не женская.

– Да ладно, – пытался уговорить её Платон. – У нас половина женщин в брюках ходят, и ничего.

– Неужто блуда нет? – не поверила женщина.

– Не… ну есть, конечно. Но разве это из-за этого?

– Так всё с того и зачинается, что сначала одежду мешают, потом поведение, а в конце и сами не знают, мужики они, али бабы. Вот, у франков-то насмотрелась, чай.

Платон задумался над такой трактовкой причин и следствий и как-то упустил из вида более насущные вопросы.

– Коней надо бы поискать. Не пеши же они заявились, – рассудительно заметила Подана.

Искали около часа. Нашли лишь следы. Кто-то, видимо, поняв, что с подельниками стряслась беда, ушёл из ближайшего распадка в четыре-конь, как пояснила мудрая женщина. То есть, один увёл четверых лошадей. Ток что идти пришлось опять пешком.

Хорошо, что на этот раз была хотя бы обувь. Платону достались отличные кожаные сапоги на пару размеров больше, что он вполне успешно компенсировал дополнительными портянками. Под презрительными усмешками спутницы городской житель как мог, тщательно перестирал всю доставшуюся одежду в реке. Потом вместе выжали её почти досуха, и только после этого он согласился одеться в чужое.

Один кожаный нагрудник Смирнов нацепил на себя, а остальное снаряжение следовало куда-то уложить. Причём, желательно так, чтобы не бросалось в глаза. Он и без подсказок прекрасно понимал, что пеший, щуплый, небритый, да ещё и в одежде с чужого плеча, будет вызывать гораздо большие подозрения, если покажет блестящий нагрудник с изображением пикирующего грифона, и Киркелин.

Проблему решила, как всегда, Подана. Спустившись ниже по течению, она нарвала какой-то береговой травы, и, когда до неё добрался Платон с грузом, уже во всю плела из неё неказистый, но крепкий мешок. Работа заняла чуть больше часа.

– Пойдём обратно. – безапелляционно заявила спутница.

– Зачем? – не понял Платон.

За последние дни он привык, что идёт, совершенно не задумываясь о дороге.

– Там по камушкам переберёмся, а оттуда дорога будет. На хутора, а там и Калач недалеко.

– Да, калач я бы сейчас съел, – мечтательно согласился Смирнов.

Краюха с мясом давно нашли приют в организме, и отощавшее тело требовало продолжения банкета.

– Калач – то город конажный. Там и постой будет, и прокорм. А глядишь, и дело какое себе найдём.

Дело… Насчёт дела вопрос у Платона был решённый. Надо найти того, кто может вернуть его назад, домой. А если при этом получится ещё и прихватить, например, меч, или хотя бы латы, то будущее в современной, не здешней, а, понятное дело, ему современной, Москве, можно считать обеспеченным. До того момента, как впереди забрезжила какая-то надежда, молодой человек гнал все мысли о доме, но теперь, видя, как спокойно его спутница приняла факт появления Смирнова из иного мира, можно было надеяться на возвращение.  Вон, боги здесь материальные следы оставляют, да и сам меч непрост, очень непрост, раз превратил Платона, пусть на минуту, в машину смерти. Так что…

– Подана, а у вас тут волшебники есть?

– Так волшба, она разнѝтся. Есть светлые маги, это те, кто в следующем круге в богов родится. Они из своей энергии чудеса творят. Но сейчас попрятались, потому что мир в ночь впал.  Сейчас с заката больше колдуны холодные лезут, те, что чужую энергию используют. Потому так и зовутся. Но те – народ хитрый и жадный.

Платон слушал и в который раз удивлялся. Женщина, говорящая простым, даже деревенским языком, со знанием дела рассуждает о таких понятиях, как энергия, прекрасно знает о двух видах волшебства… Что это за мир?

– Маги, – между тем продолжала свою лекцию Подана, – им от человека ничего не нужно. А зачем, если они из солнышка и своего тепла всё сами сотворить могут? А колдуны наоборот. Чем больше волшбы творят, тем меньше в них жизненных сил. Потому им подпитка требуется. От того и пошёл закат на восход войной, от того и лишают воины жизни мирных людей сотнями.

– Ну и ужасы ты, мать, рассказываешь, – прервал её Платон.

– Говорю, что знаю, – сурово ответила та. – А ты меня матерью-то не кличь. Мать у каждого одна. Иди лучше, проверь, ничего мы не оставили? А то не ровён час, найдёт кто, будет тогда нам на орехи.

– Да ладно, не обижайся, это же обращение такое, – ворчал Смирнов, а сам уже возвращался к месту битвы, или скорее, бойни.

Не иначе, что-то чувствовала Подана. Потому что среди осколков скалы лежали отличные кожаные ножны, окованные по краю серебром. Во всяком случае, так показалось Платону. Он поднял находку и радостно вскрикнул.

Кроме ножен нашёлся ещё кошель, точнее, простой холщовый мешочек, в котором лежало полтора десятка монет. В основном серебро, только три медные.

– Ну вот и ночлег с питанием, – одобрительно сказала Подана. – Теперь и идти можно.

Мешок неимоверно щекотал подмышки, но перехватить его не было возможности – переход ручья по камням требовал предельной осторожности. На противоположном берегу, стоило лишь подняться по чуть заметной тропе, их ждала широкая, наезженная дорога. Путники поправили ношу и тронулись в путь.

На этот раз идти было гораздо веселее. Уже через пару часов какой-то крестьянин подвёз их на пустой телеге, да ещё и угостил пареной репой из горшочка. Платон ел такое впервые и ему понравилось. Скорее всего, виной был голод.

– Дак тута у камня налево поворотишь, а там и на Калач дорога пошла, – пояснил возница. – Только вы до ночи-то не дойдёте. До калача на телеге три дни, а пешком и того более.

– Ничего, – уверенно ответила Подана. Нам не привыкать.

За время поездки Платон расслабился, даже немного придремал. Ноги, впервые обутые, не бьющиеся во время ходьбы по камням и не мокнущие в траве, отдохнули, и теперь недовольно гудели. Он тяжело спрыгнул с телеги, и наклонился вперёд, обхватив ладонями колени. Идти не хотелось. Платон потопал расслабившимися на телеге ступнями и повернулся к Подане. Телега уже отъехала, и он наконец-то мог спросить:

– А ты дорогу знаешь?

Женщина усмехнулась, посмотрела на медленно удаляющегося крестьянина и ответила вопросом на вопрос.

– Что, лучше бы с ним поехали?

Платон кивнул.

– Зря. Они же невольные. Могут и продать, и убить. Пойдём-ка по дороге.

Дорога в этом мире сильно отличалась от привычной с детства городской. Там он ходил, а чаще ездил, в свете придорожных фонарей, по гладкой поверхности. Движение обязательно сопровождалось шумом вечернего или ночного города, вокруг светились витрины, реклама, да просто окна, и это придавало передвижению ощущение безопасности. Вокруг были люди, и пусть все они жили своими жизнями, но теоретически, было к кому обратиться в случае экстренной ситуации.

Здесь, лишь только зашло солнце, дорога провалилась в темноту. Некоторое время ещё светились над чёрным частоколом деревьев последние солнечные лучи, но вскоре пропали и они. Теперь путь освещали только звёзды и тонкий месяц. Предметы вокруг пропали во тьме, видимым остался небольшой участок дороги между стенами абсолютного мрака. Ноги то и дело проваливались в ухабы или цеплялись за кочки, руки так и норовили за что-то ухватиться, понимая, что одних глаз для спокойствия недостаточно.

Смирнов уже поглядывал на ближайшие деревья, прикидывая, где лучше остановиться на ночлег, когда впереди показался тёплый жёлтый свет.

– Там кто-то есть!

– Трактир, скорее всего, – невозмутимо ответила Подана. – Дорога езжая, считай, тракт. Что бы ему не стоять?

Платон неосознанно прибавил шагу и уже через несколько минут путники стояли у массивных, в полтора роста, ворот, сбитых из цельных брёвен сантиметров десять толщиной. Забор тоже соответствовал, демонстрируя белый оскал частокола. Подана подняла с земли камень и забарабанила по воротам. Её соло тут же подхватили собаки, вплетая свою немузыкальную партию. Затем раздалась невнятная речь и лай утих. Ещё через какое-то время рядом с воротами открылось маленькое незаметное окошко и в него просунулась волосатая мужская рука с фонарём.

– Кто? – требовательно спросил хозяин.

– Путники, – так же коротко ответила Подана.

– Сколько?

– Двое.

Окошко захлопнулось. Оказалось, что оно было врезано в калитку, которую им и открыли. Странники нырнули внутрь, и Платон тут же прижался спиной к забору, испуганно глядя, как огромный мохнатый пёс обнюхивает его ноги.

– Давайте за мной, все уже собрались, – неожиданно сказал трактирщик и, прихрамывая, пошёл к дому.

Путники, переглянувшись, пошли следом. За ними, дружелюбно виляя хвостами, двинулись три собаки.

В большом зале было темно, пусто, пахло жареным мясом, капустой и пивом. Свет фонаря в руке трактирщика поочерёдно вырывал из темноты длинные, сколоченные из толстых струганных досок, столы с тяжёлыми лавками по бокам, пустые и сиротливые. Они чем-то напоминали зимние пирсы на Чёрном море, которые Смирнов видел как-то, приехав справлять Новый год в Сочи. Там царило такое же тоскливое ожидание.

Не говоря ни слова, хозяин приглашающе махнул рукой и почти затолкал Платона и Подану в отдельную комнату на первом этаже. Двое вошли, и дверь за ними сразу же закрылась. Первое, на что обратил внимание Платон – завешенные одеялами окна. Почему-то вспомнились фильмы про Войну, как устраивали светомаскировку, опасаясь бомбардировки. С окон он перевёл взгляд на широкий овальный стол посередине и сидящих за ним людей. Их было шестеро, все заросшие густыми бородами до самых глаз, в длинных одеждах, вроде кафтанов. И все смотрели на него.

– Не может быть! – воскликнул один из бородачей.

Секунду за столом продолжалась немая сцена, а затем сразу трое вскочили, двое подхватили Платона за руки, третий подталкивал в спину. Ему мгновенно освободили место на лавке, придвинули здоровенную мису с нарезанным нежирным мясом и кувшин. Мешок с вещами как-то незаметно остался у двери, возле Поданы.

Смирнов решил сначала поесть, а потом уже разбираться, откуда такое отношение. Чай, не попросят вернуть съеденное, если выяснится, что ошиблись.

– Фрол, – громогласно представился самый крупный из сидящих за столом, и приветственно поднял руку.

Сразу же за ним вскинулись и остальные ладони. Похоже, никто не хотел отстать.

– Горислав.

– Бажен.

– Радим.

– Руслав.

– Ивар.

Платон не запомнил ни одного имени, настолько они были непривычны. Он спешно дожевал кусок мяса. Поднялся, обвёл всех взглядом, отметив, что на него смотрят, явно чего-то ожидая, видимо, ответного представления.

– Платон, – сказал он и коротко кивнул.

– А батюшка-то как тебя кликал? – спросил кто-то, кажется, Ивар, мужчина с окладистой, чуть вьющейся светло-русой бородой.

– Не знаю, – пожал плечами Смирнов. – Я отца и не помню.

– Он! – дружно выдохнула вся компания.

– Да кто? – Платону было не по себе.

– Так конажич, чай, – Ивар будто учился непонятным ответам у Поданы.

– Это, наверное, какая-то ошибка. Я вообще из, – Платон замялся. Говорить о другом мире ему показалось неуместно. – Из дальних краёв.

– Да мы знаем. Ты садись, перекуси с дороги, а мы тебе всё расскажем.

Наверное, это было самое разумное предложение вечера. Платон махнул рукой, приглашая за стол Подану, которая так и стояла в дверях. Она даже сделала шаг, но другой бородач, имени которого молодой человек не запомнил, остановил её.

– А ты иди на кухню, женщина. Поешь, да и нам что-нибудь принеси. Пиво кончается, – и он многозначительно покачал большим кувшином. Внутри в ответ еле слышно плеснуло. Подана мелко кивнула и незаметно выскочила за дверь. Мужчины приблизились к Платону и Фрол, понизив голос, произнёс:

– Не иначе, боги тебя послали, парень. Не знаю, какие, но очень вовремя. Ибо собираемся мы на славное дело – хором нашего коназа обратно отбивать.

Платон как раз отхлёбывал пиво и чуть не поперхнулся. Надо же, хотел в трактире переночевать, а попал в заговор. Но, хотя бы разузнать у заговорщиков, что творится в здешних местах, следовало.

– Я издалека, – нейтрально начал он. – Поэтому о здешних реалиях ничего не знаю. Что у вас вообще творится?

– Что ты не знаешь, Платон? – переспросил Фрол. – Что франки Русь захватили? Что теперь любого могут забрать и в жертву своим тёмным демонам принести? Как это можно не знать?

Пиво ударило в голову. Платон давно не употреблял алкоголь, к тому же последние недели жил впроголодь, а сейчас закинул с голодухи в себя три немалых шмата мяса и выпил не меньше литра.

– А вот так! – с пьяной решимостью ответил он. – Я неделю назад из рабства сбежал. И если бы не Подана, которую вы на кухню выгнали, и сюда бы не добрался.

– Ух ты! А у кого был? У франков?

– Точно не у них. Эти какие-то азиаты были. Чёрные, в юбках. Держали в деревянной клетке, есть не давали. Вонища, антисанитария. И как не подцепил ничего, сам не понимаю. Всё время впроголодь, помыться негде…

Зачем Платон всё это рассказывал, он и сам не смог бы объяснить. Видимо, сказалось напряжение, в котором он жил все эти дни. А сейчас пиво помогло раскрепоститься, вот и выплеснул всё, что накипело.

– Да… – сочувственно сказал кто-то.

– Ну тогда слушай, – согласился с доводами Фрол и начал.

– Русь сейчас наполовину под франками. А сами франки почти и не люди совсем. Управляют ими колдуны холодные, те, кто не из Солнца, не из света силу черпают, а из душ людских. Говорят, прибыли они в мир из навьего края, сумеречной страны. И творят своё чёрное колдовство, ищут власти над всем миром.

– Ты сейчас серьёзно? – Платону не верилось в эти слова.

Так не бывает. Воруют души, хотят власти над миром. Может, эти шестеро укурились, или ещё что приняли? Он внимательно глянул в глаза сидящим. Все пристально смотрели на его и зрачки их были нормальные, а белки не красные. Да и лица в порядке – румяные, здоровые.

– С таким не шутят, парень. Положение аховое. Никто не убережён от колдовского произвола. И ладно бы убивали, так ведь ещё хуже – приносят в жертву своим чёрным богам, что и не боги вовсе, а демоны. А после такого что бывает?

– Что? – как зачарованный спросил Платон.

– А ничего! Не возрождается душа больше в мире. Всю её съедает чёрный демон.

– Постойте. Я же тоже из другого мира!

За столом воцарилось молчание, все снова внимательно смотрели на Платона, но теперь в их взглядах была подозрительность, недоверие и опасение.

– И у нас не слышали ни про каких колдунов, – продолжал молодой человек. – И в перерождение тоже не верят. Точнее, верят, в Индии там, в Китае, наверное, ещё, может, где. Но в России вера христианская, а там сказано, что человек живёт один раз. И если прожил хорошо, ну там, не грешил, не бля… не блудил, в общем, был примерным рабом божьим, то попадает в рай, а если грешник, то в ад, на вечные мучения.

С минуту бородачи переваривали услышанное. Потом Ивар поднялся, повёл плечами, будто провёл несколько часов перед компьютером, тяжёлой походкой подошёл к Платону и положил руку ему на плечо.

– Ты сейчас правду сказал?

– Конечно!

– Ну-ка посмотри мне в глаза и поклянись кровью.

– Это как?

– Что, ежели врал, кровь твоя почернеет и высохнет.

– Ох… – Платон вдруг понял, что эта клятва не пустой звук, и, если бы он действительно соврал, умер тут же.

– Клянусь кровью, что всё, что я сказал, правда от первого до последнего слова.

И снова за столом повисла пауза. С минуту бородачи внимательно смотрели на молодого человека, потом Ивар для проверки ткнул его в плечо.