Текст книги "Черный грифон"

– Больно!

– Ты глянь, не врёт.

– А ежели не врёт, – резюмировал Фрол, – значит, в его мире Русь колдуны уже захватили.

– Верно, – подтвердил бородач, имени которого Платон не запомнил. – Франки так про своего бога и рассказывают. Что должен человек быть ему рабом. А ежели чего этому рабу надо, то просить о том смиренно.

– Рассказывай, – приказал Фрол и ткнул рукой в лавку.

Платон не меньше часа объяснял про жизнь в своём мире, про попадание сюда. Бородачи постоянно переспрашивали, не понимая привычных для Смирнова вещей. Интересовались постулатами веры и Платону приходилось напрягать память, чтобы хоть что-нибудь вспомнить.

Уже давно рядом со столом стояла Подана. Она принесла деревянный поднос с жареной на сковороде, шкворчащей картошкой, холодным мясом, и пивом в очередном кувшине.

Наконец, Платон закончил тем, как попал в эту комнату, после чего схватил кувшин и сделал несколько жадных глотков. В горле пересохло.

Пока он пил, никто, кажется, даже не пошевелился. Лишь только когда кувшин стукнул об стол, все, как по сигналу, задвигались. Некоторое время слышно было лишь сопение, затем бородачи начали тихонько переговариваться.  Платон использовал доставшееся время с умом – съел пару кусков мяса и немного картошки.

– У вас, значит, не сдюжили, – подвёл итог Фрол.

Бородачи дружно закивали. И тут раздался неуверенный голос:

– А он, часом, не подсыл?

Платон даже не сразу понял, что имеется в виду. А мужчина продолжал.

– Что-то речи ведёт чудные. А ну, как возьмёт и продаст нас колдуну?

Фрол строго глянул на Платона.

– Ну?

– Я вам всё рассказал. Если кто хочет меня обвинить, пусть докажет.

Ему вдруг стало понятно, что бояться глупо. Кажется, он приходил к этому выводу уже не первый раз в этом мире. И правда, теперь-то чего бояться?

– Вон, даже не возражает, – продолжал между тем обвинитель.

– Родим, парень прав, ты пошто огульно обвиняешь? Доказать могёшь?

– Да чего доказывать-то? Был бы не подсыл, давно уже так бы и сказал. А он юлит. Ой, лжа всё это, лжа!

Платон обвёл глазами стоящих напротив него. В основном смотрели выжидающе, ни зла, ни обвинения во взглядах не было. Тот самый Родим, что вдруг взъелся, тот выглядел как кобель на цепи – истекающий слюной, того и гляди, пополам перекусит. Но так ли будет, если убрать цепь?

– Да ты, небось, сам подсыл, – неожиданно для всех громко сказал Платон. – Потому и пытаешься чужака на это место установить.

– Кто!? – вскинулся от неожиданности тот. – Я!? Ты… Да ты…

– Ты чего же не возражаешь?

В толпе раздались первые неуверенные смешки. Через минуту вся пятёрка в голос хохотала над красным как варёная свёкла Родимом, а тот, думая, что остальные согласны с обвинением, всё больше злился. Наконец, хлопая по плечам, его оттеснили к столу.

– Я даже не знаю, что вы тут готовите и чего от меня хотите, – вполголоса сказал Фролу Платон.

– Дык… Мы, вроде и не хотим ничего. Мы ж думали, ты коназа нашего сын. Того двадцать лет назад из люльки украли. Отец поперву искал, да не сыскал. Волхв тогда ему сказал, мол, когда ждать устанешь, тогда и свидитесь. А тут ты. И на лицо похож, и из плена сбёг. Вот и решили…

– Ясно. Но это не я.

– Да уж уразумели. Но прости, отпустить мы тебя теперь никак не можем.

– Это почему?

– А потому, что сил наших больше нет видеть, как забирают у матерей детей, как насилуют жён в их домах, на глазах семьи, как людей самого святого лишают – души их светлой. И потому пойдём мы завтрева хором обратно отбивать.

Платон помолчал, а затем, пристально глядя на Фрола, спросил:

– Кто у тебя там?

Тот не стал отнекиваться.

– Жена и сын. Селинку свою я уж и не чаю живой сыскать, а вот Всесвета хотелось бы.

– Понятно…

– Так ты пойдёшь?

Первым порывом было отказаться. Понятное дело, зачем ему чужая война? Надо вон, искать тех, кто может вернуть Платона домой. Но потом в крови заиграл незнакомый прежде азарт. Молодой человек оглянулся. На него с нетерпением смотрели семь пар глаз. Но не нырять же в омут головой, надо сперва хоть разобраться.

– Сколько противников?

– Ну, значит, сам колдун, он велит называть себя сир Симон Кольберон. Понятно, с ассистентом, помощником, значит. Потом, гарнизон у них пятьдесят воев. Все, значит, оружные. Ну и зачарованных двести. Это если не считать жандармов.

– Кого?

– Ну это те, которые за крестьянским людом надзирают. Но они в драку полезут, только если припрёт. Уж больно трусливы.

– Понятно, – ответил Платон, хотя ему ничего не было понятно.

Он ещё помолчал, прикидывая сам не знал, чего, но затем, наконец, выудил из памяти опыт прошлых поколений.

– А вас сколько?

– Так это, сотня без малого. Все оружные.

– Какое вооружение у вас, какое у противника?

– Дак ведь, как все. Лучников у нас, значит, двадцать. Хороши, белку в лёт бьют. Ну и у колдуна есть, человек, значит, тридцать-сорок, около того. Да ему зачем? Он же колдун! Он сам себе оружие. Были бы люди на закланье.

– Это как? – снова не понял Платон.

– Скажу я тебе, как, – Фрол говорил со злым огоньком в глазах. За его спиной незаметно для Смирнова собрались остальные. Все смотрели на молодого человека таким стальным взглядом, что казалось, сейчас запоют: «Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца…»

– Они, когда на нас войной шли, – продолжал Фрол. – То гнали, значит, с собой людей, которых на прошлых территориях набрали. И на телеге везли алтарь. Здоровый, круглый, и как есть, чёрный. И, если силы у колдуна кончались, то на алтарь, значит, тут же следующего бросят, прирежет его специальный человек, и колдун опять как новенький. Вот оно, значит, как. А уж как он, гадёныш, по нашим лупил! И молниями, и шарами огняными, и морозом лютым, что руки-ноги замирают.

Бородачи за спиной тихонько заговорили, видимо, каждому нашлось, что добавить к словам Фрола, что вспомнить. Платон вновь молчал. Воображение рисовало ему картину – в чистом поле телега с алтарём, рядом колдун метает сосульки. И он со своим мечом. Стоп. А почему в поле? Там же хором. А что это, кстати. Слово, вроде, знакомое… «я живу в хоромах» и всё такое. Но что это на самом деле, Платон представлял очень расплывчато.

– План хорома есть? – внезапно спросил он у Фрола.

Тот аж дёрнулся от неожиданности и помотал головой.

– Зачем? Мы там с детства каждый кустик знаем.

– Но я-то не знаю. Пойду с вами и заблужусь. Сможешь нарисовать? – и тут же Подане. – Принеси, пожалуйста, бумагу и карандаш.

Платон запнулся, подумал, а есть ли тут бумага, потому поправился.

– В общем, для письма что-нибудь. Хоть кожу и уголь, – последние слова были сказаны уже ей в спину.

Подана кивнула и выскочила за дверь, но сразу же вернулась, будто писчие принадлежности лежали прямо там. В руке у неё был большой рулон выделанной почти белой кожи и три мелка – чёрный, красный и синий. Платон взял их в руку и понял, что это не совсем мелки. Больше похоже на порошок, перемешанный то ли с воском, то ли ещё с чем. Он развернул пергамент и протянул Фролу чёрный мелок.

– Нарисовать сможешь?

Тот взял, наморщил лоб, долго прикидывал, потом начал малевать какие-то остроконечные крыши, забор, журавль колодца, герб на флаге… Платон посмотрел некоторое время, но, когда понял, что художник не имеет понятия в планах, отобрал мелок. Поискал глазами резинку, естественно, не нашёл, и взял хлебный мякиш. Стирать было неудобно, хлеб оставлял катышки и плохо брал мелок, но всё-таки получилось. Смирнов сдул остатки и посмотрел на Фрола. Тот сидел красный и насупленный.

– Если сверху смотреть, двор какой формы?

– Да чего там, – неопределённо ответил тот.

Пришлось задавать наводящие вопросы.

– Двор хорома круглый или квадратный?

– Дак ведь как везде…

Платон нарисовал прямоугольник, с одной стороны оставил место для ворот и двумя полосками обозначил створки.

– Такой?

– Это что? – не понял Фрол.

– Если птица летит над хоромом, она двор таким видит?

– А! Нет, совсем не таким. Ворота здесь, – он ткнул пальцем почти в угол. – А посереди, значит, сам хором стоит.

Фрол уверенно отобрал мел и нарисовал прямоугольник поменьше. Секунду подумал и дорисовал впритык к нему овал.

– Это башня смотровая.

– Ну вот, всё получилось. Больше там ничего нет?

– Как не быть? – мелок в руке летал над пергаментом. – Здеся, значит, конюшня, здесь дружинная, тута вот кузня ещё. А в заборе ты задние ворота и калитку забыл указать.

Больше трёх часов ушло на подготовку и, к удивлению Платона, ему совсем не хотелось спать. Разобрали внутренний план хорома, где, скорее всего, живёт колдун. Прикинули окружающую местность и возможные действия отряда. По итогам совещания Смирнову смело можно было давать звание капитана. Наконец, разобрали всё, что могли вспомнить и придумали всё, что приходило в голову. Остановились на простом, но вечном скрытном перемещении на ближайшее расстояние с внезапной атакой, после чего все дружно начали зевать. Видимо, расслабились.

Глава 10

С холма хором выглядел совсем не так, как представлял Платон. Не вытоптанная или мощёная территория с аккуратными постройками, а в основном, засыпанная соломой. По двору бегали куры, в углу жевали висящее на верёвке, серое и потрёпанное от долгого времени на солнце бельё, козы, бродили по двору стреноженные кони. Тяжёлые ворота заперты, и с той, и с этой стороны. И никого.

Ни одной живой души. Платон переглянулся с Фролом. Воины ломаным строем подползли почти к самому забору, метров двадцать оставалось, и Фрол уже поднял руку, чтобы скомандовать бросок. В этот момент земля у забора завозилась и оттуда, как грибы, полезли высохшие, обветшалые мертвецы. В мгновенье ока они оказались стоящими на земле и у каждого в руке блестел в свете солнца меч. Обычный, каким были вооружены почти все воины.

Зомби сделали первый неуверенный шаг, второй… и тут очнулись лучники. Стрелы воткнулись все до единой, но мертвецы почти не обратили на них внимания. Упал лишь один, которому болт попал в глаз. Остальные продолжали двигаться, не замечая торчащих из тел древков.

И шли-то, вроде, неказисто, медленно, а вот на тебе, через пару секунд оказались уже перед нападающими. К счастью, все успели подняться, вытащили, в свою очередь, кто меч, кто топор, и кинулись на зомби.

У Платона зудела рука с Киркелином. Он мысленно позволил телу двигаться самому, кисть сделал хитрый финт и сразу двое немёртвых упали, обезглавленные. На этот раз никаких неприятных ощущений не было. Возможно, потому, что у жертв не лилась кровь, да и тела были уже мало похожи на человеческие.

Платон продолжил махать рукой, точнее, позволил делать это мечу. Ещё один. И ещё. Вдруг кисть заломило, это меч скользнул за спину и отбил чью-то стрелу.

Смотреть, откуда стреляли, было некогда. Со всех сторон лезли зомби, поэтому он сместился влево, уходя из чьего-то сектора обстрела. Удар сзади повторился. На этот раз он прошёл вскользь, цепляя кожаный нагрудник, да и отвлекаться было некогда – с двух сторон напирали аж четверо мёртвых и меч выворачивал руку чуть не наизнанку, отбивая их удары. Платон заметил запертую на цепь калитку и попытался прорваться к ней. Зомби на его пути разваливались на части. Некогда было даже оглянуться. По плану боя, выведенному ночью, он знал, что первые воины уже должны брать приступом стены, возможно, кто-то уже наверху, с внутренней стороны, на деревянном пандусе, называемом как на стройке – лесами.

Цепь на калитке слетела от одного удара меча, Смирнов саданул с разбега плечом и влетел во двор. Над ним, справа, слева, да вообще повсюду, стоял шум, защитники пускали стрелы, кричали, кое-где бой шёл уже на мечах, топорах, палицах.

В самом центре двора, не касаясь земли, плавал в серо-синем коконе тощий длиннобородый колдун. Его седые волосы развевались, нарушая законы гравитации. Он направлял руки то в одну, то в другую сторону и от них шли невидимые, но ощутимые энергетические волны. Одна такая почти задела Платона, он кинулся в сторону и в этот момент колдун его заметил.

– Ты зачем здесь? – голос звучал как из бочки, тона были низкими настолько, что по спине побежали мурашки.

Не отвечая, Смирнов подбежал и изо всех сил ударил мечом в кокон. Как ни странно, сейчас Киркелин не помогал, пришлось бить самому. Кокон немного просел, колдун охнул, но тут же поднялся, оболочка вокруг него полыхнула синим. Платон повторил удар. Рукоять сильно отдала болью в руку. Кокон вновь просел, и вновь восстановился. Похоже, пробить защитный кокон можно, но бить следует гораздо сильнее или чаще. А кисти уже болят от усталости. Он ткнул в синий овал остриём. Всё равно, что пытаться проткнуть палкой резиновый мяч. Немного подаётся, но потом отталкивает.

Наконец, противнику это надоело, он махнул рукой и в Платона полетела насыщенная голубая молния. Машинально тот заслонился мечом. Молния ушла в землю, но правую кисть отсушило так, что рукоять выпала. Кое-как поймал левой и приготовился обороняться.

Полетела следующая молния. На этот раз Платон отскочил в сторону. Мимо пронеслась горячая волна. Платон подпрыгнул и рубанул по кокону сверху. Меч отскочил и молодого человека чуть не приложило о забор. Надо было менять тактику.

На стенах что-то громко и радостно крикнули. Смирнов кинул быстрый взгляд, пока уворачивался от очередной молнии. В двух местах сразу защитники дали слабину, и дружина заняла деревянные леса. В колдуна полетели стрелы, кокон сразу заиграл всеми оттенками синего. Воспользовавшись моментом, Платон снова ударил мечом. Клинок опять отскочил.

Колдун за время поединка с Киркелином вроде как даже ссохся, уменьшился. Движения его стали прерывистыми. Ему явно приходилось туго. Кокон тоже сжался, теперь между головой и верхней стенкой кокона совсем не оставалось пространства.

Внезапно что-то произошло. В воздухе прошла горячая волна, колдун по-собачьи встряхнулся. Снова приобрёл нормальный размер, по оболочке прошлись синие искры, и она приобрела стальной оттенок. Следующий удар пришёлся как в бетонную стену. Платон схватился за отбитую кисть, чуть не выронив меч.

Колдун как-то хитро повёл рукой, и в сторону Смирнова полетели сосульки со стальным отливом. Он ударил по ним клинком, на этот раз, сжимая его обеими руками. Три из четырёх сосулек рассыпались в мелкие дребезги, обдав молодого человека дождём леденящих осколков. Стало холодно и неуютно.

Что я здесь делаю? Чего я ввязался в эту драку, подумал Платон. Ему в висок ударил ледяной осколок. Голова сразу загудела, ухо будто обдало морозом.

В колдуна полетели сразу несколько стрел, и Смирнов, воспользовавшись ситуацией, ударил по защитной сфере изо всех сил. Раздался треск, колдун покачнулся. По двору вновь прошла горячая волна, и защитная сфера восстановилась.

В Платона опять полетели молнии. Уворачиваться от них было сложнее, чем от сосулек, но зато не летели осколки. От молнии он ускользнул, жаль, не заметил летящую следом ледяную иглу. Еле успел рубануть мечом и упал, весь осыпанный серебристыми льдинками. Всё тело сковало. Собрав в кучку оставшуюся силу, Платон откатился в сторону и неуклюже, опираясь на руки, поднялся. Как раз вовремя, потому что в него летела очередная сосуля. На этот раз он еле успел рубануть по кокону, держа меч обеими руками. Сил почти не осталось, зато защита просела сильнее обычного. Очевидно, колдун, тратя энергию на атаки, забирал её из своей оболочки. Но откуда поступала сила? Почему, растратив мощь на молнии противник худел, как-то даже оседал, а потом резко восстанавливал силы, будто подключившись к розетке.

Платон вертелся вокруг кокона, пытаясь найти таинственный источник силы. В углу двора, в полумраке, он заметил странное движение. Там не было воинов с луками или холодным оружием, место находилось в стороне от боя. Вокруг большого, чёрного камня, повесив головы, молча и неподвижно стояли восемь человек. Среди них ходил странный старик в чёрной высокой шапке, мохнатой серой юбке и босой. На шее у него висели многочисленные ожерелья, в правой руке был странный нож, а в левой непривычно длинный четырёхконечный крест.

В очередной момент напитки колдуна силой, старик ударил по камню ножом. Приглядевшись, Платон понял, что не просто по камню, удар пришёлся по лежащей на нём жертве. Именно в этот момент пошла горячая волна, от которой зарядился колдун. Смирнов ужом вертелся, стараясь не дать попасть в себя, меч выкручивал руки и всё меньше оставалось сил, чтобы его удержать, но всё равно, одним глазом подглядывал на чёрный алтарь. Вот жертву сняли с камня и куда-то унесли, а на её место сам, без посторонней помощи, лёг следующий.

Платон изо всех сил, не обращая внимания на колотящие по спине и рукам ледяные крошки, лупил в кокон как в колокол, не заботясь о точности. Главное было – лишить колдуна сил, просадить защиту.

Наконец, жрец в юбке занёс ритуальный нож, и Платон заметил, что тот явно сделан из камня, чёрный, выщербленный, с мокрым от крови лезвием.

Ну, давай, мысленно приказал он мечу и швырнул Киркелин в жреца. Колдун осел, кокон съёжился ещё сильнее. В него ударили одна за другой три стрелы и серый, стальной оттенок в защите пропал. Платон достал трофейный бандитский нож, подскочил, уже не боясь сосульки или молнии, и ударил в кокон. Оболочка пропала в момент касания. Нож по рукоять вошёл в костлявое тело колдуна. Тот удивлённо посмотрел на свой правый бок с торчащей из него рукояткой.

– Зачем? – чуть слышно проговорил колдун и упал.

Тут же подбежал Фрол и рубанул мертвеца топором по шее.

– Чтобы наверняка, – задыхаясь, пояснил он, затем гордо добавил. – Наши все на стенах. Хором взяли.

И правда. Бой вокруг как-то внезапно прекратился. Те, кто ещё минуту назад ожесточённо защищали стены, теперь либо сидели на корточках, прикрыв головы руками, либо братались с нападавшими. Платон глянул в угол, туда, где чернел алтарь. Он очень волновался за Киркелин.

Меч он заметил сразу. Рукоятка почти вертикально возвышалась над камнем. А вот клинок был скрыт в теле того самого жреца. Его просто пригвоздило к алтарю как бабочку.

Сам алтарный камень, кстати, больше не был таким уж космически чёрным. По краям он медленно начал сереть, появились светлые пятна. Судя по всему, капище страшного бога превращалось в обычный булыжник. Бывшие жертвы недоуменно осматривали себя и окружающих, словно не понимая, что они здесь делают.

К Киркелину подошли двое. На вид явно ветераны, они шли уверенной, чуть покачивающейся походкой. Один хлопнул второго по плечу и тот бойко схватился за рукоять меча. Через секунду стало понятно, что он пытается выдернуть клинок из бывшего алтаря. Плечи напряглись, боец подключил вторую руку, но ничего не выходило.

Его напарник авторитетно отодвинул товарища в сторону, поплевал на ладони, схватился в две руки за меч и начал его раскачивать.

Упрут ведь, огорчённо подумал Платон. Он глянул на пару воинов. Крепкие, мускулистые, с ладно висящим на кольчуге оружием, они создавали впечатление серьёзных противников.

И ничего-то я против них не сделаю, опечалился Смирнов.

А те уже тащили Киркелин вдвоём, что, впрочем, не добавляло успеха. Меч не поддавался. Вокруг уже собралась толпа, кто-то подначивал старательных бойцов, кто-то наоборот, смеялся над ними. Двое неотвратимо краснели. Наконец, они бросили безнадёжное дело, синхронно плюнули на камень и, одновременно повернувшись через левое плечо, отошли в сторону. Толпа ещё какое-то время смотрела на меч, видимо, ожидая, что кто-то ещё рискнёт. То и дело до Платона доносились сравнения с Туровым ущельем. Наконец, основная масса разошлась. Остались, видимо те, кому совсем нечем было заняться. Он не спеша подошёл и взялся за рукоять. Меч выскочил из камня легко, как из собственных ножен. Платон осмотрел лезвие. Ни одной зазубрины, заточка идеальная, насколько он понимал. Ни схватка с молниями и сосульками, ни удары по защитному кокону, ни даже чёрный камень алтаря, не доставили Киркелину неприятностей. Смирнов плавно, понимая, что на него сейчас смотрят и оценивают каждое движение, засунул меч в ножны.

– Конажич… – прошептал кто-то в толпе.

И тут же по двору разнеслось:

– Конажич! Конажич с нами!

– Я не… – начал было оправдываться Платон, но остановился.

На его плечо легла тяжёлая рука. Он оглянулся и увидел улыбающегося Фрола.

– Не ломай народу праздник, – негромко прогудел тот.

Платон пожал плечами.

– Если бы не ты, мы бы не сдюжили. Уж больно колдун силён был. Сейчас-то люди видят, что за ним чернобог стоял. Вот и ликуют.

А вокруг и правда поднимался шум. Кто-то братался с недавними защитниками, которые, освободившись от влияния чёрного колдуна, а может, и самого тёмного бога, оказались соседями, друзьями, а то и братьями освободителей. Кто-то достал нехитрые музыкальные инструменты, ложки, костяной рожок, ещё что-то, неизвестное Платону, и плясал там, где только что звенел мечами.

К нему то и дело подходили, пожимали руку, хлопали по плечу, что-то говорили.

– Коназ-то наш, Ратибор, сейчас хворый. Ранили его сильно, думали совсем убили, оттого и осмелел так колдун. Ведьма сказывала, ещё три дни отцу нашему у неё лежать. Ты уж не обижай воев, молодой человек, побудь для них в это время конажичем. А я, чем смогу, помогу.

– Ну что скривился? – из-за плеча незаметно высунулась Подана и хитро глянула Платону в глаза.

Он посмотрел в ответ и невольно улыбнулся.

– Негоже хорому без хозяина, – бубнил между тем Фрол. – Пока старый вернётся, побудешь заместо.

– Да и я, старая, может, подскажу чего умного, – подлила масла в огонь Подана.

Платон давно понял, что от роли княжеского сынка ему не отвертеться, только совершенно не представлял, что придётся делать. Золотая молодёжь такого уровня у него прочно ассоциировалась с катанием на скорости по дорогам общего пользования, наркотиками и безудержным сексом со всеми встречными девушками. Понятно, что подобное поведение для себя Смирнов считал неприемлемым.

– Что делать-то надо? – обречённо спросил он у Поданы.

Лезть с этим вопросом к Фролу казалось неуместным. Платон думал, что старый воин тут же поднимет молодого человека на смех, мол, как же ты до таких лет дожил и самого простого не знаешь.

– Прежде всего, поздравь их с победой, – прогудел воин.

Платон задумался. В голову приходил почему-то тот период, когда отчим готовил отдельное диверсионное подразделение. Поэтому он вышел на середину двора и, подражая Аввакуму Добреву, крикнул:

– Банда, строиться!!!

Двор затих. Люди удивлённо смотрели на молодого человека, не делая даже попытки изобразить хоть какое-то подобие строя. Платон укоризненно посмотрел, стараясь охватить взглядом всех сразу. Может, надо как-то по-другому?

– В одну шеренгу становись!

На этот раз команда вызвала движение. К Платону подходили сначала ветераны, строясь в линию перед ним, затем к опытным бойцам примкнули молодые. Через пару минут во дворе, вокруг Смирнова, стоял достаточно правильный полукруг воинов. Мнимый конажич решил не искушать судьбу и остановиться на этом подобии строя.

Он смотрел на сотни вопросительно смотрящих на него глаз и думал, что же им такое сказать. У Добрева как-то сами собой всегда находились подходящие моменту слова. Но Платон же не имел многолетнего опыта командования. Да и выглядел он, честно говоря, не очень внушающе. Худой как рыбий скелет, молодой, моложе двух третей стоящих перед ним. Единственное, что могло впечатлить бойцов, это Киркелин. Но им размахивать сейчас точно не стоило. И Платон решил не пытаться показать что-то особенное.

– Мы победили, – громко, не торжественно сказал он. – Освободили хором и всех людей, что находятся под его защитой.

По строю прошёл невнятный гул и молодой человек немного напрягся. Приняли? Нет? И он решил продолжить.

– Не знаю я, что сказать, – признался Платон. – Я не коназ, речи говорить не умею. Спасибо вам, воины. И от меня, и от всех, кто живёт здесь, на этой земле. Это не я побил колдуна, это мы. И вместе мы – та сила, победить которую невозможно.

– Ура!!! – раздался одинокий крик из строя и его тут же подхватила сотня глоток. – УРА!!!