Текст книги "Квест «Иисус Христос». Сквозь лабиринты мифов"

Продолжим, однако, наше почти детективное исследование, и в поисках «утерянного прошлого» Иисуса, внимательно просмотрим евангельские тексты, взглянув на них незашоренным стандартными христианскими клише взглядом.

И, пожалуй, первое, что мы сможем в этом случае заметить, это указания на то, что Иисус рос в семье, с которой у него были очень непростые отношения. И в частности – что у него явно были очень плохие отношения с его матерью, Марией.

Как и в предыдущей главе, я вновь хочу сказать, что понимаю, насколько странно и даже кощунственно звучит это мое заявление для всех, кто привык к традиционным церковному образу идеальных отношений идеальной Матери с идеальным Сыном, но, тем не менее, именно об очень плохих отношениях между ними ясно говорят тексты Евангелий!

Непредвзятое их прочтение позволяет, например, увидеть то весьма интересное обстоятельство, что во всей взрослой проповеди Иисуса, в которой центральное место занимает тема отношений любви между Богом и человеком, присутствует образ исключительно лишь отцовской любви, при полном отсутствии образов любви материнской.

Здесь, с одной стороны, конечно, надо сказать о том, что в образе Бога, как именно Отца, нет ничего удивительного и необычного для любого иудея, включая, разумеется, и Иисуса. Но с другой стороны, следует отметить, что для иудеев было и остается нормой думать о Боге, как об Отце народа, Отце нации, в то время, как у Иисуса, в его личном образе Бога-Отца, есть своя весьма существенная особенность.

У Иисуса в образе Бога Отца доминирует вовсе не образ «отца нации», а отца – любящего главы семьи, отца, у которого с каждым из его детей очень близкие отношения, полные взаимной любви, открытости, полнейшего доверия и понимания. Не случайно Иисус зовет Бога словом «авва/абба» – слова, являющегося аналогом нашего интимно-близкого «папочка».

И вот в этом-то образе совершенной семейной близости, которым Иисус передает отношение Бога к людям, и в котором у Иисуса присутствуют образы отца-папочки, а так же образы братьев и сестер, весьма странным диссонансом выглядит полное отсутствие даже намеков на какой-либо материнский образ.

Ведь семья есть семья, и неизбежно возникает вопрос: какая может быть семья, а тем более – «совершенная семья»! – без материнского в ней присутствия, без присутствия в ней элемента материнской любви? Но вот, у Иисуса это, как ни странно, именно так – у Иисуса представление о семье явно сформировалось, как представление о семье неполной…

И эту странность нельзя объяснить тем, что у иудеев было принято называть и считать Бога именно отцом, а никак не матерью, и потому-де Иисусу просто и в голову не пришло использовать материнский образ в своих иллюстрациях взаимоотношений человека и Бога.

Тут надо учесть, что хотя называть Бога «матерью» у иудеев (впрочем, как и у русских), действительно не принято, тем не менее, некое «женское начало» в иудаизме все же представлено весьма явственно (опять же, как и в русско-православной культуре, с ее образом Богоматери).

Ведь иудейская Шехина – слово, обозначающее Присутствие Бога и считающееся одним из имен Бога, аналог, так сказать, христианского Святого Духа – это, прошу обратить внимание, есть слово женского рода!

А это означает, что для каждого человека, для которого слово «шехина» было словом родного языка (то есть, в принципе, для каждого иудея) образ Присутствия Бога в мире и его жизни – это был образ, связанный с пониманием именно женского присутствия. Бог, даже будучи Отцом, присутствует в этом мире, как Шехина, то есть не только как Он, но и как Она(!) – вот норма представления, рождающаяся из самого словообразования, из грамматики языка.

Из всего этого следует, что хотя Бог для Иисуса и был Отец-Авва, все же присутствие Бога в мире и в жизни, присутствие, выражаемое словом Шехина, словом женского рода, неизбежно воспринималось им, отнюдь не только, как Его, но так же и как Ее присутствие.

И вот при таком-то, практически непроизвольном, восприятии и понимании, сформированном еще на детском уровне усвоения значения слов в родном языке, Иисус, тем не менее, ни разу не прибегает к женскому образу матери в своих иллюстрациях отношений Бога с человеком. И это при том, что, как уже говорилось, основной образ этих отношений у Иисуса – это «любящая семья»…

Однако удивляться нелогичности и даже противоестественности такой ситуации можно только в том случае, если считать, что у Иисуса были хорошие или, по крайней мере, просто нормальные отношения с матерью. А вот если отношения на самом деле были плохими, а тем более, если они были такими, что про них лучше уж и не вспоминать, то тогда отсутствие образа матери в его «совершенной семье» становится вполне понятным и объяснимым.

Как те, кто вырос в семье с никудышным отцом, испытывают неприятие к образу Бога, как Отца, так и у тех, у кого были плохие отношения с матерью, имеется вполне понятный психологический барьер перед тем, чтобы включать материнский образ в свои идеальные представления о Боге.

Так что из того факта, что в образном раскрытии темы взаимоотношений Бога и человека, представленной у Иисуса в виде идеальной семьи, совершенно отсутствует образ матери, можно с полной уверенностью сделать логический вывод о том, что его отношения Марией были очень и очень плохи.

Вместе с тем, сколь бы логичными ни были все эти наши рассуждения и выводы, их, при желании, можно объявить «попросту досужими», основанными на предвзятой логике и стремлении подогнать свои суждения под заранее заданный результат. И понятно, что для того, чтобы избежать этих обвинений в составлении и распространении досужих фантазий, необходимо найти в текстах Евангелий какие-то весомые подтверждения сделанным выводам. Имеются ли таковые? Имеются!..

Стоит только внимательно взглянуть на жизнеописание Иисуса в Евангелиях, как обнаружится тот факт, что в трех, так называемых синоптических, Евангелиях мать Иисуса Мария упоминается… всего один-единственный раз(!), причем в ситуации, в которой играет сугубо отрицательную(!) роль. И после этого – она навсегда исчезает из повествования и Евангелия от Марка, и Евангелия от Луки, и Евангелия от Матфея…

Она не участвует более ни в одном эпизоде из жизни Иисуса, описанном в этих Евангелиях. Не встретим мы ее ни разделяющей радость своего сына в эпизодах его торжества, ни дарующей ему свою материнскую поддержку в моменты его печалей… Нет ее в повествованиях этих Евангелий под крестом Иисуса… Нет ее и среди тех женщин, которые потом пришли к его гробнице, чтобы помазать благовониями его тело, тем самым простившись с ним в последний раз…

В самые критические и решающие моменты жизни Иисуса рядом с ним оказывались самые разные люди, и среди них – немало женщин. Их имена точно названы в Евангелиях, но имени Марии, матери Иисуса среди них нет, что, согласитесь, является фактом весьма значимым, хотя и отнюдь не позитивным…

Я знаю, что для многих раскрытие этого обстоятельства, этого факта, что Мария, на самом деле, лишь единожды упоминается в Евангелиях и при этом – исключительно в негативном контексте, прозвучит, как полная и даже шокирующая неожиданность.

Но с этим ничего не поделаешь! Евангельские тексты ни от кого не скрыты, и относительно Марии они говорят то, что они говорят. Восприятие же этой информации, как «шокирующей неожиданности», просто лишний раз свидетельствует о распространенности и силе привычных церковных стереотипов, «благочестиво» искажающих действительность, и о неосознанной, некритической приверженности этим стереотипам множества людей.

При этом понятно, что наличие в привычных нам текстах Матфея и Луки подложных «историй Рождества», создает впечатление просто-таки изобилия позитивной информации о Марии. На этом фоне просто как-то «сам собой» проскальзывает мимо внимания тот факт, что в Евангелии от Марка никакого Рождества почему-то нет совсем, ну а уж отсутствие там так же и не только «святой Девы Марии», а даже и «просто хорошей» Марии – это и вовсе оказывается невидимым глазу!

Что ж, Евангелию от Марка посчастливилось не подпасть под дописывание к нему «рождественских историй». Написанное раньше всех других Евангелий, оно вообще больше других отражает реальную ситуацию с реальной жизнью реального Иисуса из Назарета, менее остальных страдая картинностью, помпезностью и приукрашенностью.

Однако привычка воспринимать это Евангелие не само по себе, не как самостоятельное произведение, самостоятельную книгу, а исключительно в контексте Матфея и Луки, как некий сокращенный и неполный «конспект» этих Евангелий, долгие годы и лично со мной играла злую шутку.

Но Евангелие от Марка – это именно самостоятельное произведение! Марк не только не составлял своего жизнеописания Иисуса Христа, как «краткий и неполный вариант» Матфея и Луки, но напротив – именно Матфей и Лука писали свои труды, как «расширенный и дополненный» вариант книги Марка, в чем сегодня не сомневается ни один специалист по новозаветным текстам.

Так что именно на тексты Марка и следует ориентироваться прежде всего, если мы хотим составить о евангельских событиях представление, наиболее близкое к реальности. А в том, что касается Марии, это Евангелие сообщает абсолютно однозначную и недвусмысленную информацию: Мария совершенно не понимала своего сына, не принимала того, что он делал, и отношения между ней и Иисусом были скорее враждебными, нежели хотя бы просто нормальными.

Впрочем, в том, что касается описания Марии и ее роли в жизни Иисуса, то аутентичные – подчеркиваю, именно аутентичные! – тексты Евангелия от Матфея и Евангелия от Луки ничуть с Евангелием от Марка не расходятся. Здесь только необходимо принять во внимание, что доказанная в первой главе этой книги подложность и недостоверность сказаний о Рождестве, требует их исключения из текстов Матфея и Луки, и что именно при их исключении мы и получаем вариант аутентичных текстов.

А без подложных рождественских сказаний, все четыре Евангелия Нового Завета весьма гармонично одинаково(!) начинаются (с описания одного и того же события крещения Иисуса), а все три «синоптических» Евангелия (Марка, Матфея и Луки) дают совершенно одинаковую информацию о Марии.

В аутентичных текстах этих Евангелий, Мария абсолютно одинаково появляется всего один-единственный раз, и при этом – в одной и той же неприглядной истории и сугубо негативной в ней роли. И каким бы прискорбным ни показался кому-либо сей текстологический факт, но он является именно фактом, а не, скажем, моим досужим измышлением, и на этот факт следует обратить пристальное внимание каждому, кто правду предпочитает выдумкам, какими бы привычными и «красивыми» они ни были.

Неприглядную же эту историю, о которой идет речь, и роль в ней Марии мы подробно рассматривали в главе про Рождество. Но кратенько вспомним о ней и сейчас. Вот, как она описывается в Евангелии от Марка:

"Иисус возвращается домой. Снова собирается такая толпа, что они не успевают даже кусок хлеба съесть. Когда его близкие услышали об этом, они пришли, чтобы увести его силой, решив, что он сошел с ума. Учителя Закона, пришедшие из Иерусалима, говорили: В нем Вельзевул! Это старший над бесами дал ему силу изгонять бесов!.. Тем временем пришли его мать и братья и, стоя снаружи, послали вызвать его. Вокруг него сидела толпа. И тут ему говорят: Там на улице твоя мать, братья и сестры, спрашивают тебя. – Кто для меня мать и братья – сказал им в ответ Иисус. И, оглядев тех, кто сидел вокруг него, сказал: Вот мои мать и братья!» (Мр.3:20–22, 31–34, перевод РБО).

Как можно видеть, из этой истории совершенно очевидным становится факт наличия полнейшего непонимания между Марией и Иисусом. Иисус проповедует, послушать его собираются целыми толпами, но то, что он проповедует, не совпадает с учением тех, кого почтительно называли «учителями Закона». Особенное их раздражение и озлобление вызывают случаи исцеления людей, происходящие во время проповедей Иисуса. Понятное дело: такие «неправильные» проповеди, с такими «неправильными» мыслями – и вдруг столько исцелений! Откуда, почему, каким образом?! Ответ для «специалистов по Богу» очевиден: от Бога эти исцеления быть не могут, поскольку Бог не может быть на стороне этого «обжоры и пьяницы», значит это «старший над бесами дал ему силу изгонять бесов».

Тут надо учесть, что в те времена наличие болезней объяснялось исключительно действием «враждебных сил» и, соответственно, «одержимостью бесами», а потому и выздоровление воспринималось, как акт «изгнания бесов». Соответственно и случаи исцелений, производимых Иисусом, трактовались аналогичным образом.

Однако, ввиду «неправильности» учения Иисуса (ведущего, к тому же, еще и «неправильный» образ жизни!) случаи «изгнания бесов», производимые им, объявлялись не иначе, как «рекламной акцией» Вельзевула, заманивающего таким образом наивных простаков. Относительно же Иисуса они объявляли, что он сам одержим бесами – и не просто бесами, а самим начальником над бесами, Вельзевулом! – и относиться к нему следует соответствующим образом.

Иисус же был уверен в обратном, всегда утверждая, что случаи исцеления являются зримыми подтверждениями правоты его понимания Бога, его учения, и что происходят они исключительно по действию Святого Духа Божия. Поэтому всякого, кто объявлял его исцеления результатом «действия сатаны», Иисус ответно объявлял совершающим акт оскорбления Святого Духа. Согласно евангельским текстам, Иисус даже объявил, что таковое оскорбление является грехом, который не может быть прощен.

Лично мне трудно поверить в то, что Иисус, с его учением Абсолюта Любви, мог грозить кому бы то ни было «непрощаемым грехом», и я склонен думать, что эти и другие угрозы в уста Иисуса вложили уже богословы начала церковной эры, но сейчас мы говорим не об этом. Мы говорим о том, что эти тексты отражают серьезнейший конфликт Иисуса с религиозными властями того времени, конфликт не на жизнь, а насмерть, причем отнюдь не в переносном, а в самом прямом смысле этого выражения.

И вот на чьей же стороне в этом конфликте оказывается мать Иисуса? Все три Евангелия, содержащие описания этого случая, синхронно утверждают, что Мария оказалась в лагере смертельных врагом Иисуса, а отнюдь не с ним, своим сыном…

Не своему сыну, а именно его врагам поверила она, именно их трактовке событий и их «объяснениям». Она согласилась с ними в том, что Иисус «сошел с ума», то есть – что он «одержим»! И она решила предпринять меры пресечения: она собрала других своих взрослых сыновей, братьев Иисуса, и пришла вместе с ними не для чего иного, как для того, чтобы «увести его силой»(!), то есть для того, чтобы решительно прервать его деятельность, применив для этого «необходимое» насилие.

Иисус на это отвечает тем, что не только полностью игнорирует этот «родственный визит», но, по сути, чуть ли не отрекается и от матери, и от братьев с сестрами, объявив, что только те, кто слушают его и принимают услышанное – только они и есть для него «и мать, и братья».

Таким образом, в течение первых трех столетий своего существования, пока к Евангелиям не были добавлены рождественские сказания, единственной информацией о Марии, которую христиане черпали у Марка, Матфея и Луки, была вот эта единственная история. Каково же, вы думаете, было их впечатление и мнение о взаимоотношениях Иисуса и его матери? Понятно, что именно то впечатление и то мнение, какое и передавали Евангелисты в своих писаниях: отношения Иисуса и Марии были где-то в промежутке между «плохими» и «враждебными»…

Выпавшее пока из нашего рассмотрения Евангелие от Иоанна, хотя этой истории и не содержит, тем не менее, ничего позитивного в эту картинку не добавляет. Прежде всего, отметим, что в нем так же, как и у Марка, никогда не было никаких рождественских сказаний, то есть для его читателей Мария в сугубо положительном образе «богоизбранной девы» никогда не появлялась. Однако при этом так же необходимо отметить, что в отличие и от Марка, и от двух других «синоптиков», Мария появляется в повествовании Иоанна в два раза чаще – то есть уже не один, а «целых» два раза.

Первый раз – в некой странноватой истории, в которой она с Иисусом присутствует на какой-то свадьбе, по ходу которой гостям не хватило вина. Видя сие печальное обстоятельство, Мария уговаривает Иисуса помочь хозяевам устранить возникший дефицит спиртного.

При этом из контекста становится понятно, что она имеет в виду не то, что Иисус должен либо сам куда-нибудь «сбегать за этим делом», или послать в качестве «гонца» кого-нибудь из своих, присутствовавших там, учеников. Из контекста становится понятно, что Мария намекает на некие сверхъестественные способности Иисуса, которые он, по ее мнению, должен реализовать в данном конкретном случае. Иисуса, однако, такой энтузиазм Марии поначалу совсем не вдохновляет, он вяло отнекивается, но потом все же решает уступить и производит свое достаточно знаменитое чудо превращения воды в вино.

Казалось бы, в этой истории все обстоит совсем не так, то есть – гораздо лучше, чем в пресловутой истории «родственного визита» в синоптических Евангелиях. Здесь Мария демонстрирует понимание и признание того, что ее сын обладает сверхъестественными способностями, она не препятствует ему, и даже настаивает на том, чтобы он их применил. Однако и от этой, «более благополучной» истории, впечатления остаются отнюдь не однозначные.

Во-первых, достаточно странной выглядит сама ситуация, в которой Мария обращается к Иисусу, как к какому-нибудь факиру, как к фокуснику, способному доставать кроликов из цилиндра, а потому могущему «учудить» что-нибудь и насчет вина на свадьбу…

Во-вторых достаточно странным получается у нее и краткий диалог с сыном, который хотя и исполняет в итоге ее просьбу, тем не менее, не сдерживается от выражения своего недовольства ею. Причем весьма показательно то, в каких выражениях Иисус общается со своей матерью, высказывая это свое недовольство.

«Когда кончилось вино, мать Иисуса говорит ему: У них нет вина. – Что мне до этого, женщина? – отвечает ей Иисус» (Ин. 2:3–4, перевод РБО).

Не правда ли, как-то не очень тепло и любезно? Скорее даже наоборот – очень холодно и отстраненно звучит его фактическое: «Мне-то какое дело до всего этого?!.», – особенно с учетом завершающего эту фразу обращения к матери словом «женщина»(!).

Так что и данный эпизод из Евангелия от Иоанна, при всем том, что завершается он все же исполнением просьбы Марии, тем не менее, больше говорит о проблемных взаимоотношениях между Иисусом и его матерью, нежели о наличии гармоничного взаимопонимания между ними. И выраженное Иисусом недовольство, и, самое главное, обращение к матери словом «женщина» – это, согласитесь, верный признак отношений отнюдь не добрых и хороших…

Еще один эпизод с участием Марии в Евангелии от Иоанна, это сцена у креста, в которой описывается, как Иисус, уже будучи распят, перепоручает заботу о своей матери одному из своих учеников. Вот описание этой сцены в Евангелии:

«Иисус, увидев мать и рядом с ней ученика, которого любил, говорит матери: – Женщина, вот твой сын. А потом говорит ученику: – Вот твоя мать. И с той поры ученик взял ее к себе» (Ин. 19:26–27, перевод РБО).

Прежде всего, об этой сцене следует сказать, что она едва ли может быть признана достоверной. Евангелие от Иоанна было написано гораздо позже трех других новозаветных Евангелий, и поэтому абсолютно синхронное отсутствие в этих более ранних Евангелиях упоминаний о Марии в поименном перечне тех женщин, что присутствовали при распятии Иисуса, заслуживает гораздо большего доверия.

В самом деле, если бы мать Иисуса действительно присутствовала при распятии, и об этом знал ученик Иисуса по имени Иоанн, то об этом же не могли бы не знать и другие ученики, в частности Матфей, а также и первые ученики учеников – Марк и Лука.

Однако ни один из них, – ни Марк, ни Матфей, ни Лука, – описывая сцену распятия и поименно перечисляя тех, кто там был, Марии, матери Иисуса, там не указал. Не знать все втроем о ее там присутствии – если бы она там была! – они не могли, как не могли и знать, но зачем-то скрыть это. Значит, их солидарное молчание о Марии под крестом может быть объяснено только ее действительным там отсутствием, и тем, что ученики именно об этом ее отсутствии и знали.

Так же, как и причину появления в написанном десятки лет спустя Евангелии от Иоанна упоминания о присутствии Марии при распятии, вполне можно разглядеть в самом содержании описываемой сцены. Чуть внимательнее приглядевшись, можно увидеть, что Мария в ней – отнюдь не главное действующее лицо, а лишь пассивный фигурант, не выполняющий ровно никакого действия, а являющийся лишь, если можно так выразиться, «объектом передачи». Действующие лица здесь – это только Иисус и сам Иоанн: Иисус поручает Иоанну заботу о Марии, и тот принимает на себя исполнение этого поручения.

Отступая чуть в сторону, стоит заметить, что аспект этого препоручения заботы, на самом деле является доводом в пользу вывода о недостоверности описываемого события. Ведь если бы Иисус действительно дал такое знаковое поручение Иоанну, тот однозначно рассказал бы о нем другим ученикам, в результате чего об этом непременно было бы упомянуто и в других Евангелиях. Отсутствие же таковых упоминаний неумолимо свидетельствует о том, что ничего такого Иоанн никому не рассказывал, что означает, что ничего такого с ним и не происходило.

Возвращаясь же к причинам появления этой сцены, то, учитывая, что ее основной смысл заключается в фиксации события передачи прав и обязанностей, можно сделать вывод, что именно ради этой фиксации она и была помещена в текст Евангелия.

Возможно, некой общине, к которой принадлежал либо сам Иоанн, либо тот, кто в действительности написал это Евангелие, общине, возможно действительно взявшей на себя заботу о матери Иисуса, для чего-то потребовалась такого вот рода «легализация» этой их заботы. Зачем и почему? Это, увы, скрыто в тумане минувших тысячелетий, как, собственно, и сама реальная судьба Марии… Но, во всяком случае, эта версия хоть как-то объясняет иначе совсем необъяснимый факт появления в тексте Евангелия от Иоанна этой, явно недостоверной, истории.

В контексте же нашего исследования темы взаимоотношений Иисуса и его матери, отметим тут два обстоятельства. Первое: Мария вовсе не является главным смысловым центром этой сцены; ее смысловой центр – это поручение Иисуса, а Мария – лишь объект этого поручения. Второе же, еще более важное обстоятельство, это то, что даже в этой, хотя и придуманной, но все же чрезвычайно драматичной сцене, Иоанн не вложил в уста Иисуса никакого иного обращения к своей матери, кроме все того же пресловутого «женщина».

И это – обращение к своей матери человека, висящего на кресте! Сквозь все свои муки и отчаяние, он, вдруг увидевший рядом свою родную мать, не находит другого к ней слова, кроме как «женщина»?!.

Что-то абсолютно неестественное, искусственно-схематичное есть в этой картинке, что лишь подтверждает вывод о том, что она является придуманной. Но какой бы придуманной она ни была, стоит обратить внимание на тот факт, что автору, написавшему эту сцену, даже как-то и в голову не пришло, что Иисус может как-то иначе, теплее и человечнее обратиться к своей матери.

Поскольку же автор Евангелия (был ли это сам Апостол Иоанн, или кто-то другой) был, совершенно очевидно, из христианской среды, по его творчеству можно судить о том, какие именно представления об отношениях Иисуса и Марии бытовали среди христиан в конце первого, начале второго веков нашей эры…

Совершенно очевидно, что были они тогда совсем не такими, как сегодня, и даже больше можно сказать – были они прямо противоположны сегодняшним. И сохранялось такое положение дел вплоть до появления в 4 веке в текстах Евангелий от Матфея и Луки рождественских сказаний, в которых Мария представлена чуть-чуть только не ангелом небесным.

С этого же века, не ранее, началось и церковное почитание Марии, как Богородицы и Приснодевы. А до этого, в течение всех первых трех столетий, жили христиане, уверенные, что отношения Иисуса и его матери были очень плохими, о чем и было написано в их Евангелиях, и остается, собственно, точно так же написано и сегодня. Только сегодня это уже гораздо хуже видно из-за затмевающего глаза блеска рождественской елочной мишуры…

Итак, наше ранее высказанное предположение о плохих отношениях Иисуса с его матерью, основывавшееся до сих пор на анализе лишь того факта, что в проповеди Иисуса есть великолепный образ отца, но полностью отсутствует образ матери, получило подкрепление со стороны других, совершенно уже очевидных текстологических фактов.

Таким образом, его можно считать, хотя и полностью опровергающим все традиционные церковные представления, тем не менее – полностью же и подтвержденным прямыми свидетельствами новозаветных текстов.

А это значит, что можно считать установленным, что Иисус рос в семье, с которой у него были отношения, увы, полностью укладывающиеся в понятие неблагополучные. Точно можно сказать, что с матерью, а так же с братьями и сестрами у него явно не ладилось. А что можно сказать о его отношениях с отцом?..