Текст книги "Хлопушка с прицелом"

26

Галина тотчас же зашептала Герману:

– Ну, что я говорила! Хучрай вовсе не умер…

– Значит, скоро умрет, – невозмутимо отозвался Герман.

– А если не умрет?

– Тогда придумаю другой план, – беззаботно отвечал Герман.

– Да, но ведь вся эта история всплывет наружу, – не успокаивалась Галина. – Не забывай про двух свидетелей!

– Ты о Растиньяке и Нусингене? – усмехнулся Герман. – Не волнуйся, уж они-то точно больше не всплывут.

Галина в ужасе от него отшатнулась:

– А что, ты их тоже… того?..

– Чего «того»? – прыснул Герман. – Галочка, приди в себя. Стану я убивать ни в чем не повинных студиозусов! Неужто ты могла подумать, что я способен убить человека, который этого не заслужил?

– Нет, конечно, – перевела дух Галина. – Да, я сразу не сообразила. Конечно, ты не мог так поступить… Но почему тогда говоришь, что они не всплывут? Вот узнают, что Хучрай выкарабкался, и снова пожалуют к нему на кинопробы…

– Ой, да не выкарабкается он, – отмахнулся Герман.

– С чего такая уверенность? – не успокаивалась Галина.

– Хорошо, Галя, – терпеливо сказал Герман. – Завтра же с утра наведаюсь к нему в больницу…

– И что, додушишь его там?

– Нет, просто удостоверюсь, что он не в порядке. Раз уж ты так настаиваешь.

– Тогда иди сегодня, – предложила Галина.

– Галочка, ты же знаешь, твое слово для меня – закон. – Герман прижал руку к сердцу. – Сейчас купим мумунинскую книжонку и направимся к Хучраю.

– Нет уж, сам к нему отправляйся, – не согласилась Галина. – Без меня.

– Как скажешь, – пожал плечами Герман. – О, а вот и наш Мумунин! – И Герман с довольным видом показал Галине обложку брошюры «Люди и звери».

На улице Галина сказала:

– Ладно, я тогда домой.

– А я сначала провожу тебя, – вызвался Герман.

– Слушай, – задумчиво произнесла Галина через минуту, – а Ромм тоже в твоих планах?

– В каких именно? – хмыкнул Герман.

– Ну перестань, – поморщилась Галина. – В твоих смертоубийственных планах. Будешь ли ты его…

– …до смерти убивать? – закончил Герман. – Нет, не стану.

– То есть как своего конкурента ты его не рассматриваешь? – удивилась Галина.

– Пожалуй, – подтвердил Герман.

– А как же его «Девять дней одного года»? По-моему, успешная картина…

– Да, успешная, – кивнул Герман, – но ты знаешь, что Ромм сейчас снимает?

– Не знаю.

– Точнее, даже не снимает, а монтирует, – продолжал Герман. – Монтажный фильм, представь себе. Документальный. Называется «Обыкновенный фашизм».

– Ну и что? – пожала Галина плечами.

– Как «ну и что»?! Это же заведомый провал! – весело воскликнул Герман. – Ну, кому сегодня интересно документальное кино?.. Если оно хоть когда-нибудь было интересно…

– А Дзига Вертов? – сказала Галина.

– Вот со времен Вертова документалистика у нас и в загоне, – усмехнулся Герман. – Как и по всему миру… А Ромм еще и про фашизм собирается… Очнулся! Скоро двадцатилетие победы над фашизмом будем праздновать, а он…

– Так он, наверно, к юбилею эту картину и готовит, – догадалась Галина.

– Все равно никто смотреть не будет, – махнул Герман рукой. – Так что этим своим замыслом Михал Ильич, можно сказать, жизнь себе спас… Может, и некоторые прочие сообразят, что его, так сказать, пример – другим наука…

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Галина.

– Что чем больше режиссеров уйдет сейчас из игрового кино в документальное, – пояснил Герман, – тем меньшим количеством трупов окажется завален «Мосфильм».

27

В НИИ скорой помощи имени Склифосовского Герман без труда узнал, где лежит известный кинорежиссер Хучрай, и бодрым шагом направился в его палату.

В коридоре он неожиданно столкнулся с Нусингеном и Растиньяком.

– А, и вы здесь! – гаркнул им Герман.

– Да, – скорбно сказал Нусинген. – Пришли вот…

– Уже уходим, – добавил Растиньяк и развел руками.

– Что ж так? – хмыкнул Герман.

– Он все равно без сознания, – вздохнул Нусинген.

– А вот пойдемте еще раз взглянем, – предложил Герман.

Он зашел в палату, студенты последовали за ним.

– Эх, старина, старина, – проговорил Герман, сев у койки Хучрая и хлопнув его по колену.

После этого Хучрай вдруг резко раскрыл глаза, и оба студента даже отпрянули от неожиданности.

– Жив, курилка! – закричал Герман.

– Конечно, жив, – негромко заметил Растиньяк. – Иначе он бы не здесь лежал.

– Друг, ну как ты? – поинтересовался Герман, участливо наклонясь к самому лицу Хучрая. Тот лишь недоуменно смотрел на коллегу, будто не узнавая его. – А это те самые! – Герман показал Хучраю на студентов. – Узнаешь?

Режиссер, кажется, вспомнил их, поскольку в глазах его промелькнул испуг.

– По-моему, они здорово сыграли, – продолжал Герман. – Так что – берем их?

Хучрай нахмурился и посмотрел на Германа с досадой и даже раздражением: дескать, что ты несешь?

Студенты растерянно смотрели на больного, не понимая, чем он недоволен.

Герман пришел им на помощь:

– Товарищ Хучрай предлагает продолжить.

– Что продолжить? – недоуменно выговорил Нусинген.

– Начатое, – пояснил Герман. Потом повернулся к Хучраю и стал объяснять: – Ты, брат, небось думал, что легко отделался. Симулировал приступ и тем надеялся избежать ареста. Ан не вышло! Как видишь, доблестные товарищи из НКВД, или как он там сейчас именуется… КГБ, не попались на твою удочку, а пришли за тобой. Как только будешь в состоянии, проследуешь-таки с ними на Лубянку…

Зрачки Хучрая в этот момент стали судорожно двигаться. Он непрерывно переводил взгляд со студентов на Германа и обратно.

– По-моему, он сейчас… не хочет этого, – несмело заметил Растиньяк.

Герман подскочил к нему и зашептал на ухо:

– Ростов, ну что ты все портишь? Товарищ Хучрай в образ вошел – неужели не ясно? Он нам подыгрывает.

– Что-то не похоже, – засомневался и Нусинген.

– Конечно, не похоже, – согласился Герман. – Еще бы было похоже! Перед вами ведь великий артист, а не бездарь там какая-нибудь! Так что возвращайтесь давайте в образы, иначе не видать вам этих ролей как ушей своих!

Он вернулся к койке Хучрая:

– Право, старик, не стоило тебе «Чистое небо» снимать. Не снял бы – все бы было в порядке. А теперь сгинешь где-нибудь на Колыме… Верно, товарищи? – обратился Герман к студентам.

– Так точно, – старательно отчеканил Нусинген.

– Точно так, – сказал вслед за ним Растиньяк.

Рука Хучрая вдруг стала приподниматься.

– Оживает! – обрадовался Растиньяк.

Ожило и лицо Хучрая – но лишь на секунду. Вслед за этим оно сразу исказилось в болезненной гримасе и замерло. Поднятая было рука бессильно свесилась с кровати.

– Врача! – заорал Герман.

Прибывший через минуту доктор констатировал смерть.

После этого известия Герман и студенты еще несколько минут стояли в коридоре. При этом Нусинген и Растиньяк избегали взглядов друг друга.

– Не стоило сейчас этого делать, – наконец обратился к Герману Нусинген.

– Много вы понимаете! – фыркнул тот. – Наоборот, товарищ Хучрай скончался счастливым! Он умер, играя! – пафосно закончил Герман.

После этого он окинул студентов снисходительным взором и, не прощаясь, энергично поспешил вниз.

28

– А ты говорила! – воскликнул Герман, закончив свой рассказ о смерти Хучрая.

– Значит, на этот раз он точно умер? – хмыкнула Галина.

– Ну конечно же!

– Ты и в прошлый раз так говорил, – покачала Галина головой. – А оказалось…

– В прошлый раз я ошибся с диагнозом, – перебил Герман. – Ну так я же не врач! А теперь самый доподлинный доктор констатировал – баста. Окончательный то бишь каюк товарищу Хучраю.

Галину все-таки продолжали мучить сомнения.

– И твои студенты снова ничего не заподозрили? – настороженно спросила она.

– Само собой, не заподозрили. На то они и знатные бестолочи…

– Ты ведь их совсем не знаешь, – упорствовала Галина.

– Брось, Галочка, – поморщился Герман. – Я еще до того, как заговорил с ними, все про них понял. С первого взгляда ясно: форменные лопухи!

– Будем надеяться, – вздохнула Галина.

Герман крепко обнял любимую и громко зашептал ей на ухо:

– Милая, ну что за пессимизм? Зачем нам на что-то надеяться? Мне ведь ничего не угрожает…

– А если всплывет вся эта история? С фальшивыми пробами, с переодетыми студентами, с Лубянкой…

– Даже если всплывет, – усмехнулся Герман, – в чем тут можно меня обвинять? Ну да, я разыграл бедолагу Хуча. А раз у него нет чувства юмора, значит, он сам во всем и виноват…

Галина на это очень серьезно сказала:

– Ты забыл про Тефина. Вот сопоставят, что ты и тогда тоже был поблизости… Сначала Тефин, потом Хучрай… Тебя же неминуемо начнут подозревать…

– Фантастика, – не согласился Герман. – Но и при таком фантастическом раскладе мне ничего не грозит. Улик-то нет.

– А отпечатки на клетке? – напомнила Галина.

– Если милиция до сих пор не искала со мной встреч, то они попросту не сняли эти отпечатки, – ответил Герман.

– Может, сняли, но не знают, что это твои. А вот когда возьмут и сличат их…

– Галочка! – взмолился Герман. – Ты прямо как будто хочешь, чтобы меня изобличили…

– Как ты можешь… – укоризненно посмотрела на него подруга. – Я просто просчитываю все варианты.

– Ну какой смысл просчитывать постфактум? – пожал плечами Герман.

– Я лишь призываю тебя в дальнейшем быть осторожнее, – объяснила Галина.

– Слушаюсь, – покорно кивнул Герман. – Мое счастье, что не ты работаешь в милиции. Там-то таких умных нет…

Галина вздохнула:

– Еще одно ни на чем не основанное предположение.

– Очень даже основанное, – возразил Герман. – На личном опыте.

– Что за личный опыт? – фыркнула Галина. – Ты ведь раньше никогда не имел дела с законом.

– Я и сейчас не имею, – усмехнулся Герман. – Зато имею представление о милиции. Вспомни «Улица полна неожиданностей». Все они там такие, как Харитонов… А что такое Харитонов супротив меня?! – громко провозгласил он.

– Как можно судить по фильмам? – возмутилась Галина. – Герман, извини, но ты иногда меня просто поражаешь…

– Спасибо, родная, – поцеловал он актрису в обе щеки. – И извиняться не за что. Мне, наоборот, очень приятно, что я до сих пор тебя поражаю.

– Ты невыносим, – с печальной улыбкой произнесла Галина. – Может, поэтому я тебя так и люблю…

– Конечно, поэтому, – согласился Герман.

И они стали целоваться уже всерьез, рука Германа поползла от упругого бедра Галины к ее восхитительно красивой груди…

29

Насытившиеся друг другом любовники лежали рядом на постели и курили.

– Ты прочла? – спросил вдруг Герман.

– Что? – покосилась на него Галина.

– Сценарий Мумунина.

– Еще чего! – фыркнула Галина. – Мне фильма хватило…

– Могла бы и прочесть, – хмыкнул Герман, – покуда я разбирался с Хучем.

– То есть ты уже делаешь меня полноценной сообщницей?

– Нет-нет, ни в коем случае, – осекся Герман. Он вскочил на ноги и схватил со стола брошюру со сценарием. – Сейчас сам прочту.

Галина приподнялась на одном локте:

– Милый, я пошутила. Давай я прочитаю, если хочешь.

– Нет, я не хочу делать тебя своей сообщницей, – отчеканил Герман.

– Но я уже сообщница, – улыбнулась Галина. – Я ведь в курсе всех твоих дел.

– И что? – пожал Герман плечами. Он уже погрузился в изучение сценария.

– Раз я все знаю и ничего не предпринимаю, значит, я и есть самая настоящая твоя сообщница, – пояснила Галина.

Герман поднял голову от книжки и усмехнулся:

– А что бы ты могла предпринять? Вырвать у меня из руки яд, перед тем как я подсыпал его в бокал Жнейцеру?

– Нет, – помотала головой Галина, – по идее, я просто должна была наведаться в милицию, сразу как ты сказал мне, что идешь убивать Жнейцера.

– Что значит «должна была»? – поморщился Герман.

– Я же не от своего лица говорю, – терпеливо растолковала Галина. – Конечно, лично я никогда бы так не сделала… Но если посмотреть на это со стороны закона, то я тоже преступница, раз тебя не выдала. Я ведь могла спасти трех человек…

– Режиссеры – не люди, – отмахнулся Герман.

– Но закон, как ты понимаешь, другого мнения.

– Да, конечно, – неохотно согласился Герман. – Но я не думаю, что закон требует от граждан доносить на своих любимых.

Галина задумалась:

– Я не уверена, что требует, но… Нет, наверное, это все-таки должно быть как-то предусмотрено. Представь, чей-то муж или чья-то жена убивает людей… Пусть не режиссеров, а обычных людей. И что – супруг или супруга имеют право, зная об этом, все скрывать?.. – Она снова замотала головой. – Все же я просто уверена, что при таком раскладе отвечать перед законом будут оба… То есть и мы с тобой вдвоем, в случае чего…

– Не будет такого случая, – заявил Герман.

– Я только хочу, чтобы ты знал, – сказала Галина, – я буду с тобой до конца. Я от тебя не отрекусь и разделю с тобой все: вину, наказание…

– Спасибо, Галочка, – растроганно ответил Герман. – Только не будь ты такой пессимисткой. Лучше бы сказала, что разделишь со мной славу и успех…

Галина внимательно посмотрела на возлюбленного.

– Да, – медленно проговорила она, – оптимистам, конечно, живется легче… Впрочем, нет – пессимисткой я себя не считаю. Я реалистка.

– С уклоном в пессимизм, – настаивал Герман.

– Пожалуй, – не стала спорить Галина. – Реализм с уклоном в оптимизм – это уже не реализм.

– По-твоему, в мире все плохо? – вздохнул Герман.

– Все неидеально, – поправила Галина. – Разве в идеальном мире тебе пришлось бы совершать убийства?

– А кто говорит про идеальный мир? – хмыкнул Герман. – Мы, к счастью, материалисты. А материалистическое учение гласит, что человек сам кузнец своего счастья. Вот я и кую.

– Ну что мне с тобой делать… – ласково улыбнулась Галина. – Бьюсь, бьюсь, а ты все тот же… Безумный мой кузнец…

30

Герман лежал рядом с Галиной и читал сценарий Мумунина, пока она гладила его по волосам.

– Есть! – воскликнул вдруг Герман. – Нашел!

– Что нашел? – спросила Галина.

– Способ убийства…

– Ну-ну? – заинтересовалась Галина.

– А вот послушай, – Герман, слегка прокашлявшись, принялся с выражением читать:

«– Замуж хочу! – закричала Маня.

– Что ты несешь? – задрожали губенки у ее мамаши.

– Молчи, карга, – отмахнулась Маня.

Шавлов плотоядно оскалился.

Прямо перед ними с какою-то немыслимой скоростью промчался колоссальный самосвал. Шавлов со всей дури шандарахнул по тормозам – и тем предотвратил неминучую погибель себя и двух бабенок.

Еще не раскумекав, что стряслось, пассажиры стали свидетелями кровавой аварии. В ста метрах перед ними, по краю шоссе, неторопливо фланировал некий мужлан с большим бидоном пива. По своей стороне, навстречу свирепому самосвалу, шел автобус. Лютый самосвал из двух зол выбрал-таки меньшее – уступил автобусу, однако сшиб мужлана, едва не превратив его в лепешку. Все это произошло в течение двух, от силы трех секунд. Гремел катящийся по шоссе бидон, а его владелец, только что улыбавшийся и предвкушавший лишь хорошее, лежал, как говорится, насмерть умерщвленный.

В этот момент два неповоротливых милиционера на мотоцикле с коляской обогнали зловещий самосвал и встали поперек шоссе. Самосвалище остановился.

Один из толстомясых милиционеров открыл дверцу кабины, и прямо на него вывалился тяжко, мертвецки, невероятно пьяный малый. Непослушными губешками шоферюга повторял одну лишь фразу:

– Хрена ли? Хрена ли? Хрена ли?

К грандиозному самосвалу сбежался жадный до скандалов народец. Шоссе тотчас же запрудили несметные полчища машин. Из автобуса бежали все равно как сбесившиеся пассажиры. От придорожного поля неслись восторженные пацаны, голося: “Авария! Авария!” Работавшие в поле колхозники вооружились биноклями.

Клавдия Ивановна с трудом пробиралась к брюхатым милиционерам.

– Товарищ сержант, или как вас там, – схватила она за рукав наиболее толстомордого из милиционеров. – Там же человек валяется в кювете, как говорится, без задних ног. Дайте мне кого-нибудь, я его осмотрю. Я врач, да будет вам известно.

И Клавдия Ивановна не без гордости посмотрела на сального милиционера.

– А что вы ему – задние ноги хотите приделать? – заржал на это милиционер.

Клавдия Ивановна нахмурилась, но тут заметила вылезавшего из кабины и страшно пьяного убийцу.

Увидев его омерзительную мордуленцию, она вся как-то подбоченилась и в гневе своем стала еще более отталкивающей каргой.

– Пьяная скотина! – прошептала она одними только старческими губищами.

– Нет, а ты меня, старая, поила? Да? Поила? – бормотал каким-то чудом услышавший ее “скотина”.

Тем временем Шавлов оттащил труп любителя пива в тень. Там толпились люди, и какая-то бабенция уже истошно кричала подбежавшим молокососам:

– Васька, сукин ты кот! Чеши скорее в правление, скажи – Акакия Израилевича переехало!»

Герман закончил читать и шумно выдохнул.

– Там действительно все так написано? – усомнилась Галина.

– Конечно, – сдерживая смех, отвечал Герман. – Сама посмотри, – он показал ей книгу.

– Ладно, не надо, – уклонилась Галина. – Я поняла твой самоновейший замысел.

– Я всегда говорил и буду говорить, что ты умница! – провозгласил Герман, отшвырнул книжку в угол и заключил любимую женщину в горячие объятия.

31

К этому разговору они вернулись уже после ужина.

Допив чай, Галина задумалась о чем-то и вдруг спросила, посмотрев на Германа:

– Так, значит, ты хочешь переехать Мумунина самосвалом?

– Не обязательно самосвалом, – отвечал Герман. – И не обязательно переехать. Можно и просто сбить… Я из сценария, кстати, так и не понял, сбили его или переехали. А как в фильме было, не помнишь?

Галина покачала головой:

– Смутно. Там это как-то мельком показано. Не запомнилось.

– Как и все остальное, – добавил Герман. – Но способ тем не менее найден.

– Сбить его машиной насмерть?

– Так точно.

– А где взять машину?

– Ну, это не проблема, – протянул Герман. – Взял же я воронок. И никто ничего не заметил.

– А грузовики в мосфильмовском гараже тоже есть? – спросила Галина.

– Я ведь говорю: грузовик не обязателен, – повторил Герман.

– Но на легковом автомобиле, наверно, не так-то легко сбить человека насмерть…

– А я все тот же воронок позаимствую, – нашелся Герман. – Таким, пожалуй, можно и насмерть. Как думаешь?

– Ты прямо машину-убийцу хочешь сделать из этой модели… как ее там?

– «ГАЗ М-1», – напомнил Герман. – Хороший, кстати, сюжет для фильма – машина-убийца. Такую картину можно было бы назвать… например, «Берегись автомобиля»… Только начальство все равно не позволит подобное снять, – вздохнул он.

– А ты не боишься повторяться? – хмыкнула Галина. – Я все про этот воронок. Сначала ты на нем – к Хучраю, теперь вот – к Мумунину…

– Так Хучрая-то я не переезжал, – веско сказал Герман. – Так что это совсем другое дело… А что касается повторений – так художнику не пристало размышлять, повторяется он или нет. Надо просто делать то, что велит вдохновение.

– Убийство как произведение искусства, – медленно проговорила Галина, после чего покачала головой. – Нет, у нас это тоже не оценят… Может, где-нибудь на Западе… А у нас, я думаю, никогда не станут искать эстетику в убийстве.

– Пусть тогда оценят на Западе, – бодро отозвался Герман. – Тоже ничего.

– Но даже если там это так воспримут, они не узнают, что это именно ты…

– Галочка, не сбивай меня, – со смехом отозвался Герман. – Я не стремлюсь прославиться на почве убийств. Убийства лишь расчищают мне дорогу к славе…

– При чем здесь тогда разговоры про художника? – перебила его Галина.

– При том, милая, что художник не перестает быть таковым во всех своих деяниях! Ты ведь и за собой наверняка это замечала…

– Да нет, я себя такой уж художницей не считаю, – пожала плечами Галина.

– Это ты из скромности, – заверил Герман. – На самом деле ты великая актриса.

– Ой, перестань, – отмахнулась Галина.

– Вот увидишь! – воскликнул Герман. – Я тебя еще обязательно прославлю…

– И сколько для этого тебе еще нужно убить режиссеров? – вздохнула Галина.

– Не так уж много, – сказал Герман. – Основные конкуренты уже ликвидированы.

– Ты прямо как гангстер какой-то выражаешься, – поежилась Галина.

– Не гангстер, а «галоман», – поправил Герман.

– Что это значит? – не поняла женщина.

– Влюбленный в Галю.

– Спасибо, милый, – прошептала она. – Только, если честно, мое мнение такое, что ради меня все же не нужно убивать…

– Это Мумунина-то не нужно? – усмехнулся Герман.

– Да, даже его, – серьезно сказала Галина.

– Ну, знаешь… – удивился Герман. – Этак можно договориться до того, что и Гитлера не нужно было убивать…

– Гитлер, к счастью, давно мертв, – молвила Галина. – И не равняй, пожалуйста, режиссера, пусть и плохого, с военным преступником. Мумунин ведь никого не убил…

– Да он морально убивает наших сограждан своими фильмами, – возразил Герман.

Галина помолчала, а потом усмехнулась:

– Знаешь, я все время забываю, что убедить тебя в чем-либо невозможно. Но при этом снова и снова пытаюсь это сделать.

– Галочка, – возразил Герман, – уж тебе-то легче легкого убедить меня в чем угодно. Но только если ты сама будешь убеждена в своей правоте. А пока я прекрасно вижу, что в глубине души ты разделяешь все, что я говорю, предлагаю и планирую…

– Может быть, ты и прав… – задумчиво произнесла Галина.