Текст книги "Обратная сторона океана"

Глава четвёртая

Утром все стараются делать вид, что ничего не произошло. Диктат вызвал восстание, которое не сумел подавить. Но и восстание, показав зубы, не уничтожило диктат. Напряжение висит, как горящая спичка над бочкой с порохом. Буря, скоро грянет буря… Ну да. Артур и Костя занялись оформлением документов. На борту всего два человека, которые могут хоть как-то говорить на английском: Костя и я. Сегодня очередь быть рядом с капитаном не моя. Мы сидим и ждём с моря погоды. Быть в Стамбуле и не побывать в городе! Идиотизм какой-то! Но идти сейчас против решения Артура – это усиливать вспыхнувший конфликт, тогда точно бури не избежать. Лучше отсидеться в кокпите лодки в ущерб своему нескрываемому любопытству. На турецкой таможне в ход пошли водка и сигареты. Десять бутылок и пара блоков способствовали быстрому продвижению нашего вопроса. Хотя какого вопроса?! У нас американские визы! Никто не понял, зачем Артур стал одаривать турецкую таможню.

– Ара, ты что, там родственников нашёл?

Артур бросил на Гену жёсткий взгляд.

– Ладно, ладно, не кипятись. Только не забывай, что дорога у нас впереди длинная…

Водка и сигареты – бесценный груз. Спиртное, как и прочие продукты, закупались на деньги областной администрации, спасибо Петру Ивановичу. С сигаретами всё было сложнее. За несколько дней до отплытия на яхту пожаловали родственники Артура и от диаспоры подарили экипажу десять блоков сигарет «Монте-Карло». У нас курящих было трое: Витя, Костя и я, поэтому между собой мы решили по справедливости разделить все сигареты на три равные части и докупить необходимое количество каждому в зависимости от частоты курения. Витька смолил по две пачки в день, я в четыре раза меньше, запросы Кости – золотая середина. Теперь же общак таял на глазах. Курильщики мысленно затянули пояса. А что скажешь?! Ничего не скажешь.

В город на пару часов всё же сходили с Геной и Витей. 1 доллар – 860 лир. Но у нас ни цента, одно любопытство. Узенькие улочки с множеством лавок. Между людьми как бы пробираются машины, выезжая на трассу из-за закоулков. Бананы, ананасы, клубника, черешня – всего навалом! Потренировался в общении. Надо практиковаться, устранять психологический барьер. Чему-то меня всё-таки учили?! Хорошо, что взял с собой разговорник.

Женщины не скрывают и даже подчеркивают обтягивающей одеждой свои неправильные, на наш взгляд, формы. «Бочонок» в чёрных лосинах и мини-юбке – стандарт стиля а-ля Стамбул-92. Где вы, русские красавицы?! Цвет одежды преимущественно чёрный. Мужчины почти все нарочито в двубортных костюмах.

– Вообще, – замечает Геннадий, – город напоминает проходной двор, – и, поглядывая на женское население, добавляет: – Теперь я понимаю, почему Ермак Тимофеевич на Восток пошёл земли открывать, а не на Запад.

Через два часа мы уже на яхте. Разве можно за такое короткое время в своё удовольствие «поковыряться в развалинах» Византии?! Что значит два часа знакомства с империей, просуществовавшей более тысячи лет?! По моему твёрдому убеждению, к человеку обязательно должно вернуться то, что он «запустил» во Вселенную. Империи как плод человеческого труда – не исключение. Все они плохо кончают, следовательно, они должны плохо и начать. Откуда у миллионеров появляется первый миллион?! А?! Через два года после того, как из старого греческого города стали делать новый римский, Константин сначала убил своего сына, оклеветанного его мачехой, затем через месяц её саму, свою вторую жену, за клевету на сына заживо зажарил в бане. Согласитесь, дурной знак для старта нового дела. Но только ли это таят под собой обломки некогда могущественной империи мира?! Что можно узнать за два часа?! А когда-то византийский император заявлял, что спасёт от дикости славянские племена, жившие, кстати, в то время по законам народной власти, то есть истинной демократии, имея максимум возможных свобод. Но как он был убедителен! Может быть, ключ от разгадки причин падения империй именно здесь? Сколько же раз заявление басилевса пропускали через «ксерокс»?! Неужели за такое количество времени ничего более «умного» нельзя было придумать?

Хотел отправить письмо вместе с Бо в Одессу, куда он собирался, но на «Скарвене» никого не оказалось. Наш отход полиция назначила на 15 часов, тут с этим строго. Если простоял сутки, то считаешься транзитником, если больше в этом качестве, то сразу следуют штрафные санкции. Поэтому подремонтировали мотор, который вчера привёл в изумление датчанина своими габаритами, весом и малой мощностью, и ровно в 15.00 покинули марину. За волноломом поставили паруса и к 16.00 прошли маяк мыса Ешилькей на расстоянии одной мили. Ложимся на курс 250,5. Ветер западный, 6–8 м/с, давление – 748 мм рт. ст., скорость – 3,5 узла. Уходим в Мраморное море в сторону пролива Дарданеллы. Путешествие продолжается.

Внутреннее турецкое море покрыто плавающим мусором. После Чёрного это сильно бросается в глаза. Костя был прав. Судов – как мусора. Небо безоблачное, но в воздухе прохладно, совсем не чувствуется южного тепла. На вахту только в утеплёнке типа бушлата. Мраморное море простирается с востока на запад на 120 миль и с севера на юг – на 40. Его побережье гористое, склоны гор, спускаясь к морю, образуют скалистые берега. В море есть группа островов – так называемые Принцевы, есть и другие острова, самые большие из них – Мармара, а также острова Пашалиманы. Это из лоции. За спиной остался Измитский залив. Там по предупреждению той же лоции нельзя пользоваться биноклями и фотокамерами. Из-под воды сурово грохочет подводная лодка – как-то неприятно. Артур сказал, что от Стамбула до Мальты 7 суток, от Мальты до Гибралтара – 9—10, от Гибралтара до Мадейры – 4, от Мадейры до Бермуд – 20, от Бермуд до Сидни – 7. У нас ещё всё впереди. Кстати, обстановка нормализовалась. Отстоял вахту. Следующая – в 4 утра. Теперь можно не сопротивляться сну!

Море оживлённо-спокойное. Спокойное, потому что почти все четыре часа плаваем, вот именно, не идём, а плаваем, как упавшее за борт ведро. Оживлённое – потому что вверху веером разлетаются самолеты, под водой долбят акустикой подводные лодки, на воде плавсредства прут прямо на нас, хоть отстреливайся ракетницами. Впрочем, Артур несколько уже запустил, и Гена одну. Около 8 утра по левому борту из тумана вынырнул остров Мармара. Его гористость доходит до 650 метров над уровнем моря. Нужно для коллекции искупаться теперь уже в Мармара си. Странно иной раз переплетаются языки: на итальянском и испанском си – это да, на английском – море. Да, это море, господа!

Вспомнил, как в детстве с мамой постоянно путешествовали. Как-то за один месяц лета я умудрился понырять в Волге, Москве-реке, Неве, на Чудском озере, в Финском заливе и Чёрном море, чем очень гордился. Тогда простой учитель мог себе позволить такой месячный вояж, да ещё с ребёнком. Советский человек жил в замкнутом пространстве огромной страны, имея возможность в свой отпуск свободно наслаждаться любой её пядью. Как-то мы рванули на Дальний Восток, на малую родину. Ехали в поезде восемь суток – целая жизнь. Поезд остановился на два часа у Байкала, как мне тогда показалось, чтобы люди могли искупаться. Первозданные места, дикая природа, огромное чистейшее голубое озеро. После нескольких изнурительных поездных дней без душа вылазка пассажирского десанта стала волшебным подарком. Потом из Свободного, где мне посчастливилось родиться, небольшого городка на Зее, мы добрались до деревни Серебрянка, где родилась мама. Деревня эта была расположена на опушке тайги вдоль одноимённой речушки, которая, правда, к тому времени успела превратиться в маленький ручеёк. Так оставшиеся там местные – жители дворов десяти, не больше, за грибами ходили, как на огород. Вышел на крылечко, оглянулся по сторонам – нет ли поблизости медведя или амурского тигра – и айда грибы резать. Пять минут – ведра два-три. Грибы крупные, отборные. Ножка у белого толщиной не меньше мужского кулака. Помню, на местной пасеке набрали тогда в пакеты, чтоб легче было везти, мёда. Такого мёда я никогда и нигде больше не ел. А потом обратно через Байкал.

В Амурской области мои предки оказались, когда Николай II давал подъёмные на освоение дальневосточных земель, и тогда огромная семья Гулевич покинула западные границы страны и устремилась к восточным. Выходит, предрасположенность к путешествиям заложена во мне генетически. Позже, когда искал родовые корни, обнаружил, что первые Гулевичи жили ещё на острове Буяне. А корень «гул» в фамилии имеет прямое отношение к глаголу «гулять» или «гулевать». Так что нет, наверное, ничего удивительного в том, что я оказался в этой экспедиции. Раньше мне не раз приходила в голову мысль о случайности своего появления в команде. Логическая цепочка выстраивалась очень короткой. В командировке на регате я оказался потому, что в четырнадцать лет мне купили фотоаппарат. Редакции было удобно посылать в командировки, а особенно дальние, не двух человек: журналиста с фотокором, а одного – в два раза дешевле. Перед стартом в Саратове мне предложили три варианта перемещения: на судейском катере, на катамаране и на «Аире». Тогда я выбрал самый жёсткий из них, чтобы максимально прочувствовать на себе все прелести гонок. Результат уже известен – получил приглашение принять участие в этом переходе. Собственно, и вся цепочка. Наверное, всё-таки дело не в фотоаппарате, а в фамилии, заложенном в ней генетическом коде. Теперь список моих географических открытий существенно расширится. Да что там, он расширяется каждую минуту. И главное – впереди океан!

Глава пятая

За обедом приходится обрезать уже треть плавленого сырка, а они, как назло, не заканчиваются. Нужно есть про запас – жалко портящиеся на глазах продукты и особенно потраченные на них средства. Да, провиант нужно было подбирать более вдумчиво. В Стамбуле узнал, что, оказывается, на яхтах бывают холодильники. «Аира» такой роскоши не имела. И теперь приходится заниматься обжираловкой. Так есть нельзя! Идём 2,5 узла, а остров всё тянется и тянется, как упаковка плавленых сырков. Есть возможность рассмотреть далеко не спортивного вида турецкие яхты под парусами. Как правило, это высокие лодки с рубкой выше человеческого роста. Почти все обшиты некрашеным деревом. То есть я хотел сказать, что яхтенный многослойный лак великолепно передавал игру волокон древесины, в основном, красного дерева на фоне зеленоватой морской волны, которая, вся в солнечных бликах, отражалась в зеркале этого лака. Красота. Мачты невысокие, деревянные. Артур очень удачно назвал их плавдачами и захотел себе точно такую же.

С трудом, но уже начинаю запоминать некоторые названия такелажных приспособлений. Хотя было бы легче, если бы мне говорили, например, подтяни третью веревку справа или протрави первую слева. Вне вахт решил штудировать английский разговорник и морской язык, на которые так и не хватило времени дома. Небо затягивается, усиливается ветер. Неужели организм адаптируется к болтанке и еда будет усваиваться?.. Поднялась двухметровая волна. Вышли на вахту Артур и Виктор, убрали стаксель и зарифили грот. Невахтенные, последив за ними некоторое время, спустились вниз. Ветер усилился до 16 м/с, наверное отвлёк внимание от «перемалывания» в головах подробностей ночного стамбульского инцидента и, кажется, примирил. Идём узлов семь.

Холодная Средиземка

Утром следующего дня буквально ворвались в Дарданеллы и, пролетев 45 миль, вышли в Эгейское море. Жестокое место. В смысле, здесь холодно, ветрено и штормит.

Гена:

– Ара, в какую Сибирь ты меня привёл?!

Артур сипло смеётся:

– Помнишь, как мы мечтали о Средиземке?! Мы в ней, Гена!

Как сейчас были бы кстати водолазные комплекты из верблюжьей шерсти двойной вязки. Пригодились бы, кроме свитера и шапочки, и перчатки, и, извините, рейтузы, входящие всё в тот же комплект. Пригодились бы… если бы… да кабы. Если бы седьмой экспедиционный отряд управления подводных работ, куда мы обращались с просьбой, не отказал своим землякам, любезно предоставив для приобретения комплектов московский адрес. Не замёрзнуть бы сейчас, проклиная их «любезность». Хорошо, что есть мамин свитер.

После этой ночи вахты перепутались. Два часа просидел в кокпите без дела – в штормовую погоду управление яхтой мне пока не доверяют. Перестраховывается Артур. Понимаю и ухожу с неохотой вниз, хотя значительно лучше быть наверху. Но лишние люди на палубе в такую погоду только мешают вахтенным. Ухожу, впрочем, ненадолго – труба позвала наверх.

Эгейское море считается одной из колыбелей античных цивилизаций, в частности древнегреческой, а позднее и византийской. Оно образовалось в результате погружения в воду Эгеиды, остатки которой и образуют многочисленные острова. Не случайно Эгейское море ранее называлось морем Архипелага. Также его называют Белым морем, хотя кому такое название пришло в голову? Оно удивительного фиолетового цвета, словно в его воде разлили чернильницу, но чернила эти прозрачны как слеза. Сколько красивейших легенд, основанных на преданности и чистой бескорыстной любви, таит это море! Взять хотя бы о Эгее – царе Афин, который бросился в море, увидев чёрные паруса корабля своего сына Тесея, думая, что тот погиб. Удивительно, что греки после случившейся трагедии, согласно легенде, назвали море в честь отца, покончившего со своей жизнью, а не сына, героя-освободителя, который убил Минотавра. Какая удивительная мудрость и душевность!

Курс – 205. Трёхметровые волны подкидывают и опускают яхту. Сидишь за штурвалом и осёдлываешь лодку, как игривого бычка. Здорово! Получается! Пытаюсь понять лодку, почувствовать её, сраститься с ней, как Чапай со своим боевым конём. Когда лодка скользит по волнам, когда ты сливаешься не только с самой яхтой, но и с дышащей, живущей своей жизнью огромной водной массой, то испытываешь особое божественное удовольствие. Ты за штурвалом, и ты это можешь! Безмерное удовольствие!

Наш триколор на кормовом флагштоке начал трепаться, уменьшаясь в размерах из-за улетающих в сторону дома поперечных нитей.

– Да, с флагами из такой ткани только на демонстрации ходить, в море нужно что-то попрочнее. Хорошо, что у нас их несколько. Интересно, хватит ли запаса на весь маршрут? – ворчит Гена.

– Ну и нашил бы сам, здесь все горазды обсуждать, то то не так, то это, – Артур старается гасить любой намёк на нападки по организации перехода. Действительно, каждый сделал, что мог. Зачем теперь поднимать волну?! Хотя сейчас Гена скорее констатировал, чем на кого-то нападал.

Когда готовились к плаванию, мы с Артуром после долгих поисков нашли все флаги государств, в которых, согласно маршруту, нам суждено было бросить якорь. Все, кроме мальтийского с мудрёным крестом в левом верхнем углу и, собственно, самого штатовского. В ателье за них браться не стали – на одном этот крест никто не хотел вышивать, на другом – никто не хотел возиться с таким количеством звёзд. Хлопотно. Согласно морскому этикету, яхта, входящая в чужие территориальные воды, вывешивает под краспицей с правого борта флаг данной страны. Он называется флагом вежливости. Пусть мальтийцы нас простят – перемудрили они со своим мальтийским крестом, принимая во внимание возможности волгоградских ателье. Что с этим поделаешь?..

Гена штудирует лоцию. Он прочитал, что здесь наиболее опасны мурены и осьминоги.

– Двух-, трёхметровые мурены с сильными челюстями нападают не только на купающихся людей, но и на сидящих в невысоких рыбацких лодках. Выпрыгивают из воды и атакуют. Любят это делать ночью. Вот твари! Осьминоги ядовиты. Укус вызывает двухнедельную лихорадку. Смотри, Витька, не снимай свои резиновые сапоги, а то, чего доброго, без ноги останешься.

Передали информацию о себе на корабль «Маршал Баграмян» с просьбой переслать её в Евпаторию. Там у нас была достигнута договоренность о приёме подобной информации и передачи её дальше, в Волгоград. «Баграмяновцы» согласились.

Характер волн изменился. Теперь их две. Одна основная, другая боковая. Нужно учитывать эту особенность и быть начеку, уводя лодку от столкновения сначала с одной, а потом с другой волной. Но это в теории. На практике всё же пропускаю одну боковую – замешкался буквально на две секунды. В результате от этого удара погнулся верхний леер из 5-миллиметровой проволоки и согнулась одна его металлическая опора – штырь-столбик диаметром около трёх сантиметров и высотой не более полуметра. Как, с точки зрения физики, обычная вода может согнуть такой предмет?! После полученного нокдауна лодку выровнял сразу, но руки тряслись ещё минуты две. Вот что значит пропустить всего лишь одну волну. А вообще-то приятно ощущать себя на её гребне в прямом смысле.

Уже успели почувствовать преимущество прорезиненных комбинезонов – ночью постоянная влажность. Один Витя не изменяет своей синей фуфайке, к которой он по одной пришивает подаренные старпомом пуговицы с якорями. С Витькой как-то просто. С ним можно без напряга шутить.

– Вить, а ты знаешь, что эти сволочи, мурены, хватают моряков из лодок и стараются выбрать сначала тех, кто в синих фуфайках.

Он добродушно смеётся.

– Ага, и у кого на пуговицах якоря. Кхе, кхе.

Жаль, что мы с ним не можем, по мнению Артура, стоять на вахтах. Идём с зарифлённым гротом без стакселя со скоростью 5,5 узлов. Костя очень умело работает на радиосигналах маяков с помощью ильичёвского приёмника. Чувствуется набитая рука. И вообще, наш штурман вселяет уверенность. Его питерский замес хорошо дополняет волгоградский.

Глава шестая

25 мая. В 7.00 уже достаточно хорошо видна греческая земля. Входим в пролив Доро или Кафирефс между островами Андрос и Эвбея, держась правой стороны. Жую завтрак – печенье с конфетами – и наслаждаюсь пейзажем. Гористая, почти пустынная местность. Редкие, хаотично раскиданные маленькие домики – жилища рыбаков. А кому на этих островах ещё быть? Скорее всего, эти лачуги, которые кажутся до боли знакомыми, служат временным пристанищем для них в сезоны активной рыбалки, как у нас на Волге. Сейчас выйдет из хибарки старик со старухой, и отправит она его к золотой рыбке на чисто греческом, как на своём родном. Да, турецкие берега были явно побогаче, поимпериалистичнее, что ли. Рыбацкий сезон здесь, наверное, длится 365 дней, минус время штормов.

– Поселиться бы здесь… – мечтательно произносит Артур.

Помнится, то же самое он говорил и в Босфоре. Поселиться не поселиться, а вот побывать везде ну очень хочется. Чувствую маниакальную ненасытную страсть голодного до впечатлений русского туриста, перемещающегося ногами по земле. Только у меня этого, казалось бы, пустяка в арсенале нет. Не могу я сейчас ногами по земле. В бинокль рассматриваем островное безлюдье. Кстати, мы уже в субтропиках. Сквозит. Около 13.00 входим в пролив Кеос. Продолжаю смаковать греческую лексику, в которую так гармонично вписалась русская «Аира». «Аира» в Кеосе – песня!

Название яхте Артур придумал сам. Аир – это многолетнее травянистое растение, которое любит влажные места. Поэтому и растёт в тихих заводях, по берегам рек, возле прудов, озёр, на заболоченных лугах. Его цветки собраны в цилиндрические початки длиной меньше ладони. Растение не отличается особой красотой, но широко используется в медицине. Ра – бог солнца у древних греков и первое название Волги у древних славян. Что этим замесом хотел сказать Артур, мало понятно, но получилось действительно просто и красиво – «Аира».

– Слушайте, у нас в русском языке созвучие «ра» намного чаще встречается, чем у греков.

Мое очередное филологическое открытие осталось опять незамеченным.

– Это я к тому, что Бог Солнца у греков появился позже первого названия Волги. Понимаете?! Древние славяне имели более раннюю цивилизацию, чем греки! А Дон? В переводе со многих языков – это вода. Заметьте, их Посейдон произошёл от нашего Дона. Получается, что наш сегодняшний Волгоград стоит между двух рек, которые дали названия греческим богам – Богу Солнца и повелителю водного пространства.

В своих размышлениях я и не заметил, как показались местные яхты. Судя по всему у них гонки. Костя со знанием дела говорит, что местная гоночная система устроена значительно проще. Заключается пари – и вперёд.

Справа остаётся залив Сароникос. Совсем недалеко на материке – Афины. Странно. С одной стороны, вот она – Греция. А спросят меня, был ли я в Греции?.. Вот то-то и оно… Хочется хотя бы запечатлеться на память на фоне греческой земли. Вообще, наше плавание напоминает быстрое перелистывание интересной книги. Хотелось бы посмаковать отдельные страницы, остановиться на вкуснейших абзацах, а нельзя. Итак, в Греции мы не были, но приняли греческий загар. Настроение курортное. Идём кратчайшим путём между греческими островами, впереди два пролива, один из них Кеос, Афины остаются по правому борту, и мы – в Миртойском море. Его считают частью Эгейского, а Эгейское – частью Средиземного. Похоже, люди не только на земле, но и на воде с границами упражнялись. Навертели тут на нашу голову. Приходится разгребать своими бортами этот исторический хаос. На пути два островка: Ачос-Еорьос и Белопуло, оснащённый маяком; затем пролив Элафонисос между материком и островом Китира и выход в Ионическое море. Но до пролива ещё нужно добраться. Всю вахту до 24 часов – шквалистый ветер с дождём, ночь тёмная, хоть глаз выколи, хорошо, что маяк открылся вовремя. Рифим наглухо грот, ставим штормовой стаксель. Весь вечер пришивали ползуны к парусам, чтобы удобнее было следить за ветром, а теперь за два-три подъёма они отлетают, ветер вырывает их вместе с крепкими нитками. Идём с хорошей скоростью для «Аиры»: 6–7 узлов. С вахты спускаюсь весь мокрый, хоть выжимай. Всю ночь шквалы и авралы, очень оживлённое движение судов.

От Дарданелл и на всём Эгейском море дует северный ветер до 18 м/с. Утренняя вахта началась опять со шквалов. Рифим грот. Полетел вертлюг гика – деталька в системе крепежа паруса. Пришлось рубить парус и гик, чтобы не порвать сам грот. Вертлюг нужно ремонтировать. Несём штормовой трисель и стаксель. Затем убираем и трисель. Ничего себе ветерок! Он раздувается ещё сильнее.

В 8.00 перед самым носом – мыс Малеас. Его называют «средиземноморским мысом Горн». Дело в том, что морское течение и ветер здесь, как правило, имеют противоположные направления. Это приводит к образованию нехарактерных для Средиземки волн. Страшная картина – ты видишь, как с гор идёт сильнейший ветер, перерастающий в белый шквал. Смотришь на всё, словно на экран телевизора, только не сидя в удобном кресле, накрывшись мягким пледом, а находясь в кокпите, где тебя поливает как из ведра и ветер так свистит, что слышно только его и удары волн о трёхмиллиметровый железный корпус яхты. Крики людей остаются неуслышанными в этом рёве. Клуб кинопутешественников сегодня представляет впечатляющую непогоду, и с этого канала в нашем случае переключиться нельзя. Сильный ветер срывает морскую поверхность метра на полтора от толщи воды, превращая её в белую пену. Такое ощущение, что море кипит. Теперь понятно, почему его прозвали Белым! Мне стыдно за свою прежнюю мальчишескую иронию. Над кем смеялся?! Теперь вдоволь можно посмеяться над собой. Без пяти минут в море, а туда же – со своей оценкой. Глупо. Нужно больше смотреть и слушать. Смотреть на море и слушать ветер. От мыса следует держаться подальше – сильно сквозит. Неужели это происходит со мной? Более жуткими теперь кажутся греческие жилища. По идее, их должно снести ураганом, вырвать с фундаментом и запустить безвозвратно в свинцовое небо, но они вцепились в каменистую землю своей спартанской хваткой. Небольшое поселение пролетаем в ста метрах. Ага, тут за скалами спрятался наш теплоход типа река-море «Амур-2529». Если бы его развернуло по каким-то причинам градусов на 90, то наверняка ненастье разломило бы его пополам за пару минут. Связываемся с ним по рации. Нам рады, приятно. Любезно воспринимают нашу просьбу передать на Родину радиограмму, что, мол, выходим в Ионическое море, все нормально. Да просто всё отлично – штормуем!

Наконец-то уходим за Малеас, впереди последний на маршруте греческий мыс Тенарон. Поливает дождь, который расплющивает по непромоканцу сильный ветер. Идём под штормовым парусом, точнее, летим на шести квадратах толстой парусины. Кажется, увеличь немного парусность, и мачту вырвет с корнем. Если не вырвет, то тогда точно взлетим ракетой. Сверяем маршрут – от мыса Спати на остров Китира до Мальты – 412 миль. Это если по прямой, без лавировки.

Белый шквал раскачал море и уступил место гигантским волнам. Витя, добрейшей души человек, принёс для всех бутерброды – сухари с маслом и умудрился подогреть чай. Как он это делает?! Царский завтрак для такой обстановки. Наверное, он единственный из команды мог, согнувшись на камбузе, как-то удержать в руках разлетающуюся посуду, вскипятить чайник, который елозит и подпрыгивает на плите, и пронести ещё несколько метров до кокпита пять кружек с кипятком, в то время как лодка успевала, переходя с волны на волну, два раза накрениться в обе стороны, приподняв свой киль.

На вершине волны кипит вода. Она пенится, образуя барашек размером с трёх-четырёх огромных африканских слонов, который закручивается и проглатывает с поражающей ненасытностью сам себя. Из чаши лодку выносит на этот вал, и он раз за разом с отменным аппетитом сжирает её тоже, оставляя на поверхности только мачту. Кипящая пена на корме погружает в себя вахтенных, старающихся успеть набрать побольше воздуха и затаить дыхание. Его должно хватить до того мига, пока из пены не вынырнет хотя бы голова. Потом яхта опять уходит в эту пену на несколько долгих десять – пятнадцать секунд и появляется вновь. Вода из кокпита не успевает уходить в специальные отверстия до следующего ныряния. Захватывает дух. Самое лучшее в этой ситуации – поймать удовольствие от такого скольжения яхты с полным погружением и наслаждаться. Ты не в водной стихии, ты сам водная стихия, маленькая её часть. Небо гудит. Очень хочется спать после вахты, но уснуть невозможно. Ломит виски. Внутри яхты такое ощущение, что она сейчас разорвётся на мелкие кусочки. Жутко. Действительно жутко. Всегда в такую погоду лучше быть на вахте, чем в лодке. Который раз эта мысль сама собой приходит в голову, когда спускаешься по маленькой и очень крутой лесенке в три ступеньки в кубрик и плотно закрываешь за собой люк. Здесь внутри ты, как в летающем погребе. Он хаотично вращается, а ты ощущаешь лишь тщету собственных телодвижений, которыми ты пытаешься сопротивляться или находить «общий язык» с ним, чтобы не набить лишних шишек и синяков. Ты совершенно лишён возможности хоть как-то повлиять на события, которые случатся через секунду или минуту. Остальные единицы измерения времени – это далёкое будущее, которое здесь и сейчас даже не берётся во внимание. Время измеряется ударами огромного маятника, нещадно бьющего по корпусу яхты тоннами живой воды. Удар – мы ещё живы, опять удар – мы снова живы. Быстрей бы на вахту! Ужасно не видеть, что происходит в надпалубной жизни, а именно там и существует сама жизнь с возможностью участвовать в ней, работая с парусами, лебёдками и вращая штурвал.

– Атас! Лови! – это Витька проснулся.

Куча коробок со всем содержимым летит на меня из-за сильного крена с противоположного борта, на котором, не выдержав натиска, пооткрывались все замки у встроенных шкафов. Дверки бара распахнулись и бьются в конвульсиях, его содержимое сыплется прямо на меня. На камбузе, где уснул в своей мокрой синей телогрейке на сменных парусах Витька, в воздухе смешиваются сахар, соль и крупы, вся эта смесь щедрым слоем посыпает его с головы до ног. Лодка накренилась градусов на 70–80, не меньше. Как в авторалли машина едет на двух колёсах, так и яхта теперь скользила на одном борту, устрашающе показывая из воды свой киль. Глядя на взъерошенно-заспанного Витьку в белых россыпях, я рассмеялся. А он, вконец пробудившись, пробормотал:

– Что вы, в самом деле?! За вас же беспокоюсь. Летает тут всё.

Поднялись наверх. Волны по разным оценкам 6–9 метров. Действительно сложно определить их размеры – в безграничном водном пространстве отсутствуют объекты сравнения. Когда ты попадаешь в глубину чаши, то над тобой нависает стена воды высотой с трёхэтажный дом. Это ты определяешь по высоте мачты. Она 16 метров. Иной раз кажется, что верхушка мачты ниже верхних гребней волн. А может, и не кажется, может быть, ещё ниже, чем кажется. Хорошо, что волны достаточно пологие для такой величины. Яхта успевает выбраться из водяной ямы на гребень, в нём утонуть и снова спуститься вниз. Утонуть на гребне – это значит утонуть в прямом смысле. Теперь я чётко понимаю истинный смысл этих слов и разницу между быть на гребне и утонуть в нём. Гребень – это та самая концентрация водяных брызг. Она менее плотная, чем сама вода, поэтому лодка и проваливается в эти брызги, словно в бездну.

Гигантские качели. На всякий случай все, кто наверху, привязаны верёвками, чтоб не смыло с яхты. Мелкая нужда справляется не за борт, а прямо где стоишь, где можно стоять, ухватившись руками за всё, что может удержать. Даже на четвереньках подползать к хлюпким леерам опасно. Некоторые там, на берегу, дома, думают, что у нас тут Мальта, Мадейра, Америка. Чёрта с два! У нас тут одна вода! Чёрная и голубая, зелёная и фиолетовая, прозрачная и тёмная.

За спиной осталась Греция. В мифологии этой страны Океан – божество, стихия величайшей мировой реки, омывающей Землю. Она даёт начало всем рекам, источникам и морским течениям. В нём находят свой приют луна, солнце и другие звёзды. «Аира» чувствует дыхание океана и постепенно срастается с ним, пытаясь всё же не совсем раствориться в его пучинах. Нельзя! Нужно постараться достичь другой его стороны.