Текст книги "Венеция. Пандемиозо"

Венеция. Пандемиозо
Евгений Петропавловский

При Сталине никакой пандемии вообще не возникло бы, поскольку все выезжавшие в Италию, Францию и Китай легко поместились бы в одной тюремной больнице.

(Народная мудрость)

Оказывается, они там, в Европе, для дезинфекции протирают спиртом руки. Отсюда и пандемия: вирус-то надо уничтожать не только снаружи, но и внутри организма! Ну прямо как дети, честное слово…

(Из наблюдений бывалого путешественника)

© Евгений Петропавловский, 2023

ISBN 978-5-0053-0126-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог-1

Я стою на опустевшем мосту Риальто в центре Венеции. Охренеть.

Вот именно так: над планетой Земля вылупляется март 2020 года, а я стою на безлюдном мосту Риальто – там, где ещё неделю-другую назад было трудно протиснуться сквозь многоязыкую гомозню туристов, торговцев, попрошаек, воришек, проституток, зевак, свободных художников, секретных агентов параллельных цивилизаций и прочая, и прочая… Охренеть и не встать.

В последний раз подобную картину здесь можно было наблюдать, наверное, в 1348 году, когда чума выкосила две трети населения города. Впрочем, в 1630 году «чёрная смерть» тоже собрала здесь обильную жатву.

И вот оно, снова. Никто на мосту Риальто не сморкается, не чихает и не кашляет. Не толкается и не суетится, не ругается и не смеётся, не тискается и не целуется. Некому производить звуки и телодвижения, всех вымело сквозняком торжествующего человейного идиотизма, потоком сокрушительной международной паники, имя которой – пандемия covid-19… Благодать!

Allora, я смотрю с моста на гладь Гранд-канала – изрядно побирюзовевшую (поскольку оскудел поток сточных вод из осиротевших отелей Серениссимы), разбавленную редкими обрывками водорослей и бумажными фантиками – и вспоминаю, как совсем недавно, подплывая к городу на дряхлом речном трамвайчике-вапоретто, размышлял о загогулистых причудах веков, благодаря коим полторы тысячи лет назад сюда, на острова в гиблой болотистой лагуне, бежали от прорвавших лимес готов и гуннов жители Аквилеи и Падуи, и множества других городов и селений Гесперии. Да, они бежали сюда и построили Венецию, которая со временем превратилась в столицу могучего государства, контролировавшего торговлю между Западом и Востоком, и даже ненадолго завоевавшего Византию под водительством жадного старикана – слепого дожа Энрико Дандоло. Ныне это государство почило в бозе, и пустозрячий хитрован Дандоло покоится в соборе Святой Софии, в турецкоудовлетворённом его деяниями Истамбуле… И вот я, потомок сколотов – впрочем, седьмая вода на киселе, даже если Геродот не ошибся – прибыл сюда, в самое сердце Венецианской лагуны (Аларих и Аттила не спроворились, а я добрался-таки), и теперь стою на мосту Риальто, шевелю отяжелевшими от граппы извилинами – и произношу в преувеличенно-театральном ключе собственноумственный экспромт следующего содержания:

 
Речной трамвайчик вапоретто
везёт меня, кренясь бортами,
по водам области Венето;
в потоках мертвенного света
летают чайки над волнами…
Ну здравствуй, город прокажённый!
Тебя сожрал коронавирус;
а я средь вирусов и вырос,
к тому же граппой я снабжённый —
и мне начхать!
 

Последние слова на вершине пафоса обрываются в кашель, надрывное чихание и в привычные русскому слуху утробно-тошнотные звуки… Со всех сторон слышатся голоса:

– Женя, ты что?

– Перестань прикалываться!

– Неужто подхватил эту заразу?!

Справа и слева тянутся руки. Склоняются знакомые лица. Меня колотят по спине, похлопывают по щекам.

– Та ладно вам, – отмахиваюсь я. – Ничего страшного. Надо подлечиться, ударить по вирусу.

После этих слов незамедлительно отвинчиваю крышку фляжки и отпиваю из неё несколько глотков душистой граппы.

Баста, съёмка закончена.

***

– Ну как, нормально получилось? – спрашиваю. И, не дождавшись ответа, снова запрокидываю фляжку.

– Сойдёт, – отвечает Валериан.

– Хватит пить, – говорит Анхен.

Я покорно завинчиваю крышку, и они оставляют в покое свои смартфоны.

Натурально, без вранья, мы стоим на мосту Риальто, словно четыре рухнувших с дуба хронофага. Валериан и Анхен принимаются пыцкать на кнопки, отправляя друзьям свежеснятые кадры с моим алконарциссуальным перфомансом из полувымершей Венеции (я между тем успеваю передать Валериану фляжку – он, соответственно, не задерживается с тем, чтобы сделать хороший глоток). С восточной стороны моста появляется крупнокалиберная фигура Сержио, едва успевшего опередить свой торжествующий возглас:

– Наконец-то я вас нашёл!

Нам понятна его радость. В Венеции нынче легко заблудиться. Ибо она пустынна, как после взрыва нейтронной бомбы, и спросить направление не у кого. Хотя изредка шарахаются по городу перепуганные автохтоны, перемешанные с русскими туристами и молдавскими путанами – впрочем, их количество с каждым часом всё более стремится к гомеопатической величине. Сегодня здесь царствуют полицейские с медицинскими масками на лицах (по круглому счёту блюстителей еврозакона тоже немного, однако ввиду дефицита зашуганных партикуляриев они являются несомненно преобладающим фактором в полупризрачной Серениссиме).

– Женя, прикинь, я сейчас познакомился с хозяйкой винной лавки, молдаванкой Наташей, так вот она сказала, что вся граппа, которую мы с тобой здесь пили до сих пор – это говно! – с просветлённым лицом объявляет Сержио. – Я купил у неё бутылку настоящей итальянской граппы за тысячу евро. Вечером продегустируем, я угощаю!

Сержио – восторженная натура, ясен пень. Но я бы не бросил в него камень. Особенно на острове Риальто, посреди Венецианской лагуны, в дни коронавирусной пандемии, когда всему миру и так хреновато, а нам – пятерым понаехавшим – смешно, piano, слегка непонятно и полукарнавально амбивалентно…

***

Allora, мы сюда приехали впятером, да.

Точнее – прилетели. А после этого ехали, плыли, шагали, ползли, пересовывались и всяко-разно перемещались в зависимости от внешних и внутренних обстоятельств.

Персоналии – благодаря соцсетям, телефонному трындобздению и прочим достижениям современной цифровой трепологии – известны всем, кому это интересно, задолго до моих вербальных потуг; однако я человек заплесневелый, как сыр горгонзола (а может быть, даже как пуццоне ди Моэна), оттого считаю необходимым и достаточным обозначить каждого. Как говорится – по чесноку. Возможно, кто-нибудь из действующих лиц потом и возжелает отхлестать меня веником по мусалам: уж я постараюсь увернуться, не впервой. Таким образом, информирую достопочтенную публику, что прибыли мы на остров Риальто впятером: я, поэт Валерий Симанович (в итальянском быту – Валериан), наши верноподданные подруги – Анхен и Элен, а также примкнувший к нам в последний момент рыцарь нечаянного образа Сергей Кузьменко – эпикуреец и меценат из станицы Северской, вот уже более двух десятилетий тщащийся поднять из руин вавилонский курятник кубанской поэзии (читателю советую не грузиться бессчётными регалиями этого титана духа, как я и сам не гружусь, обозначив его в итальянском обиходе гетеронимом Сержио).

Так вот, прибыть-то мы прибыли, но с этого всё и началось. Не зря говорится в итальянской пословице: accade spesso quello che non ci si aspetta – бывает нередко и такое, чего никак не ждёшь.

Я бы назвал дальнейшее незабываемыми приключениями, этаким предапокалиптическим бурлеском. Однако четверо моих спутников не согласны с вышеупомянутой дефиницией. Они предпочли назвать это глубокой задницей. Да и ладно: пусть пишут мемуары и оспаривают. А я остаюсь в своём авторском праве.

Впрочем, уже не сегодня.

Может быть, даже не завтра.

Продолжу свои полунеобязательные пролегомены, когда вернётся драйв. А сегодня устал колошматить пальцами по клаве, да и ночь на дворе. Пойду нацежу себе из бочонка стаканчик агуарденте (это моральный трофей из совсем другого путешествия, о нём как-нибудь в следующий раз, если дойдёт черёд): торопиться мне некуда, я ведь на двухнедельном карантине. Минздрав предписал самоизолироваться по месту жительства всем, кто вернулся из «красной зоны» (на сегодняшний момент области Венето и Ломбардия как раз там и обретаются). Привычное дело, я всю свою сознательную жизнь самоизолируюсь; двумя неделями больше, двумя неделями меньше – фигня вопрос: скоро по всему земному шару расползётся «красная зона» пандемии.

Если на то пошло, пятнадцать литров агуарденте – нормальный запас, это вам не гречку по супермаркетам хабарить. Продержусь.

Обезлюдевшая Венеция, отпечатавшаяся на глазной сетчатке, вполне того стоит.

Пролог-2

Начну сначала, дабы не топорщить события поперёк бритвы Оккама.

…Венецией я грезил несколько месяцев. Порой по-бродски пытался вообразить, как «скрипичные грифы гондол покачиваются, издавая вразнобой тишину». Или по-брюсовски представлял, как «в топи илистой лагуны встали белые дворцы» – и погружался в разновозможные варианты минувшего, где ростки бессчётных персонажей густо проклёвывались сквозь элементы расслаивавшегося в моём сознании топоса – одушевляли, безудержно заполняли, а скоро и напрочь заслоняли его собой… Или просто томился, и тогда мой душевный вектор по-вертински устремлялся к слабо укоренённым в реальности фантазиям:

 
Скоро будет весна. И Венеции юные скрипки
Распоют Вашу грусть, растанцуют тоску и печаль…
 

Со временем мне даже стало понятно пастернаковское наваждение, по следам которого поэт написал вот это, высотно-дальнозоркое, исполненное субъективного символизма:

 
Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла…
 

Но главным всё-таки было погружение в историю. В трудноохватное и необъяснимо манящее прошлое, о котором Виктор Гюго рассказывал устами героя пьесы «Анжело, тиран Падуанский»:

«…Венеция – это государственная инквизиция, это Совет Десяти. О, Совет Десяти! Будем говорить о нём тихо: он, может быть, где-то здесь и слушает нас. Люди, которых никто из нас не знает и которые знают нас всех, люди, которых не видишь ни на одном торжестве и которых видишь в каждом эшафоте, люди, которые держат в своих руках все головы – вашу, мою, голову дожа, – которые не носят ни тоги, ни столы, ни короны, ничего, что позволяло бы их узнать, что позволяло бы сказать: „Это один из них!“ – только таинственный знак под одеждой; и всюду ставленники, всюду сбиры, всюду палачи; люди, которые никогда не показывают народу Венеции другого вида, кроме этих угрюмых, всегда разверстых бронзовых ртов под дверными сводами Святого Марка, роковых ртов, которые толпа считает немыми, но которые, однако же, говорят голосом громким и страшным, потому что они взывают к прохожим: „Доносите!“ На кого донесли, тот схвачен; а кто схвачен, тот погиб. В Венеции всё совершается тайно, скрытно, безошибочно. Осуждён, казнён; никто не видел, никто не скажет; ничего не услышать, ничего не разглядеть; у жертвы кляп во рту, на палаче маска. Что это я вам говорил об эшафоте? Я ошибся. В Венеции не умирают на эшафоте, там исчезают. Вдруг в семье недосчитываются человека. Что с ним случилось? То знают свинцовая тюрьма, колодцы, канал Орфано. Иной раз ночью слышно, как что-то падает в воду. Тогда быстрее проходите мимо. А в остальном – балы, пиры, свечи, музыка, гондолы, театры, пятимесячный карнавал – вот Венеция».

Поездка в этот город представлялась мне чем-то сродни путешествию на машине времени. Правда, без возможности нечаянно раздавить бабочку и вернуться в кардинально перекуроченное чужеродное настоящее.

Странно устроен человек. Отчего-то предвкушение приятного не меньше иных передряг способно доставить ему нервные переживания.

Впрочем, вариант с Венецией оказался не первым. Сначала нам подвернулись билеты в Милан. Анхен позвонила Элен, и они вдвоём насели на Симановича, настойчиво предлагая тому развеяться в вотчине высокой моды, вымерших инсубров и разжиревшего торгового патрициата.

– Не поеду, – ответно заявил Валериан с твёрдостью, достойной Катона Старшего. И предъявил дежурные отговорки:

– Денег мало, и здоровье у меня поганое. Скоро помирать, а я ещё свою последнюю книгу не дописал.

Какие тут могли быть возражения? Человек – вот уже лет десять кряду – практически одной ногой в могиле себя представляет, а мы, пигмеи духа, ёшкин хвост, станем рассказывать ему о наследии династии Сфорца и обо всякоразных медиоланских черепках? Ну нет, мы же не изверги.

Отпал вариант, короче говоря.

Однако через несколько дней «Air Serbia» предложила ещё более лакомый кус: билеты в Венецию с основательной скидкой.

Я сказал:

– Еду.

Анхен безоговорочно присоединилась.

Элен заявила Симановичу, что полетит без него, на какой бы день тот ни назначил свои похороны. А куда ему было деваться? Некуда, факт. И Валериан согласился.

***

Allora, Серениссима. Светлейшая столица моря, королева Адриатики, эпицентр каналов, гондольеров и карнавалов. Я много где побывал, забуривался в такие евроазиатские клоаки, что будьте-нате; но как-то не осмеливался мечтать о Венеции. А тут – вот же, подвалил случай.

Она не могла обмануть моих ожиданий, поскольку ничего не обещала. И всё же многообразные грёзы расцветали махровым цветом.

Город средневековых набережных, роскошных палаццо и затапливаемых приливами площадей ждал меня, и отрицательных мнений о нём я не воспринимал. Таких, например, какое высказал брату Модесту в одном из своих писем Пётр Ильич Чайковский: «Венеция такой город, что если бы пришлось здесь прожить неделю, то на пятый день я бы удавился от отчаяния. Всё сосредоточено на площади Св. Марка. Засим куда ни пойдёшь, пропадёшь в лабиринте вонючих коридоров, никуда не приводящих; и, пока не сядешь где-нибудь в гондолу и не велишь себя везти, не поймёшь, где находишься…».

Нет, я совершенно не желал воспринимать подобного. Тем более что вышеприведённые строки Чайковский писал из Венеции, будучи там впервые, в 1874 году, а затем съездил в этот город ещё несколько раз – и кардинально переменил своё отношение. «Венеция производит на меня какое-то совершенно особенное впечатление, – писал он Надежде Филаретовне фон Мекк уже в 1881 году. – Независимо от того, что она сама по себе поэтична, прекрасна и в то же время как-то печальна, она ещё возбуждает во мне воспоминания и грустные и в то же время милые».

…Надо сказать, билеты мы купили весьма заблаговременно, никаким коронавирусом тогда в мире ещё не пахло. Затем зашебуршало в Китае. Но где Китай, а где Венето – казалось смешным даже сослагать на данную тему.

По ходу жизни о нашем намерении отжечь в Венеции прознал Сержио Кузьменко. (Дело простое: мы сидели – точнее, уже полулежали у него на дне рождения и похвастали задуманным вояжем – он оценил и не преминул присоединиться. А мы, естественно, не возражали. У нас в принципе возражательные железы давно атрофировались за ненадобностью).

Но мы не учли одного фактора: мир соскучился по бедствиям. А человек – он же такое существо изобретательное: если не возникает бедствий, то их обязательно надо придумать. Или как минимум накачать и гипертрофировать до полного опупения какую-нибудь ерунду, циркулирующую по необъятным просторам всемирной паутины. Таким образом из махонького полуорганизма очередной простуды, из приблудного мутанта covid-19 стал пучиться (не по дням, а по часам, как водится в руссконародных нарративах), гигантский апокалиптоид сферической формы с массой хищных коронавидных отростков. Похожий на репей, он ширился и раздувался, просачивался сквозь государственные границы и размножался с неимоверной скоростью, мультяшно запрыгивая в телевизионные экраны и в мозги потребителей информационного ширпотреба, извращая нейронные связи простодушного охлоса и заслоняя собою небосвод грядущего, этот стр-р-рашенный монстрище.

Чтоб ему было пусто.

Однако у нас крепкая закваска. Потому бояться мы считали преждевременным.

***

В Ломбардию коронавирус переметнулся из Китая. Число заражённых азиатской хворобой стремительно росло. В Венеции из-за covid-19 отменили окончание традиционного карнавала, запланированного на конец февраля. Об этом сообщил глава региона Венето, Лука Зайа, в воскресенье, 23 февраля. По его словам, число заражённых коронавирусом в Венето выросло до двадцати пяти человек, среди которых оказались двое пожилых людей, госпитализированных в центре Венеции.

В Италии из-за коронавируса закрыли одиннадцать городов.

Сводки с эпидемиологического фронта нагнетали облыгу и скалдырные блазни. По российскому телевидению демонстрировали опустевшие полки итальянских продовольственных магазинов. Потом магазины снова заполнялись продуктами (впрочем, этого уже не показывали по российским телеканалам: о сиюмоментно восстановленном продовольственном изобилии нас информировали русскоязычные блогеры зарубежья).

– Да ничего страшного, – говорила Анхен, ёрзая перед телевизором. – Мы с тобой и сами работали журналистами. Знаем, как запускаются утки.

Я не возражал. Меня манила Венеция. В туманной дали, на схождении земной и небесной твердей моего воображения, она вылущивалась из скорлупы необходимого и достаточного, с каждым днём окутываясь всё более плотным ореолом умопомрачительных видений. Вероятно, подобным образом могли бы кратко изложить историю своей болезни многие одержимые idee fix. Впрочем, я старался не слишком отклоняться от эгосинтонической плоскости.

Единственным, кто не пытался противостоять панике, был Валерий Симанович.

– Надо отменять поездку, – дундел он в телефонную трубку. – Я, конечно, полечу с вами, раз уж мы потратились на билеты, и вы мне другого выхода не оставили. Но вам невдомёк главные тенденции. Вирус будет развиваться в геометрической прогрессии, ещё наплачетесь.

Сержио в этом отношении оставался индифферентным. Он хотел съездить во Флоренцию. А мы решили ограничиться Венецией, Падуей, Виченцей и Вероной (к слову, до последней так и не добрались). Сержио обижался, скандалил и грозил небесными карами всем сразу и каждому по отдельности, если мы не согласимся посетить столицу Тосканы, однако в одиночку ехать во Флоренцию стремался – пришлось ему подверстать свои планы под общеколлективный вектор.

Между тем Ломбардию, Венето и ещё несколько регионов объявили «красной зоной» до третьего апреля (наш вылет намечался на начало марта). Были закрыты католические соборы и учебные заведения, отменены концерты и прочие массовые мероприятия. Это уже казалось обидным, и мы сдержанно матерились. А заодно готовили свой иммунитет к иноземной заразе: пили витамины и разный травостой. И паковали в чемоданы лук, чеснок и пластиковые флаконы с ядрёным кубанским самогоном, дабы не сгинуть на чужбине почём зря.

…Перед самым нашим вылетом, в начале марта, явился ко мне сосед – кубанский прозаик Василий Вялый, автор нашумевшего романа «Пейзаж с видом на кладбище».

– Жить надоело? – поинтересовался он. – Это трахать ты можешь молодичку с юным запалом, а вирус – он, если верить науке, скидок на возраст не даёт. Даже наоборот: стариканов уконтрапупивает намного охотнее, чем молодых. Так что ты в группе риска, учти.

– Та я всю жизнь в группе риска, при чём тут возраст, – отмахнулся я. – У меня самогона в чемодане – два литра. Ещё Симанович и Сержио столько же повезут. Мы же русские люди, нас коронавирусной соплёй не перешибёшь. Будем бить врага в его логове, пока он не добрался до Кубани.

– Ну-ну, – с сомнением в лице поколебал воздух Василий. – Если переплюнешь Брюса Уиллиса и спасёшь мир в окончательном наклонении, мы скинемся всем Пашковским куренём и поставим тебе на площади памятник. А пока – на вот, держи… Всё, чем могу…

С этими словами он извлёк из торбы трёхлитровый бутыль с чистым, как слеза, первачом – поставил его на стол.

За первачом последовал душевный шмат сала, скрупулёзно завёрнутый в газету «Довольная Кубань».

За салом не заставил себя ждать крупногабаритный полиэтиленовый куль с луком.

– Ты, главное, от облико морале не дюже отклоняйся, – погрозил он мне пальцем. – Держи себя в правильном русле.

И удалился, не дождавшись ответных соображений.

Василий Вялый – он такой.

***

Ещё звонили поэты Сергей Егоров, Владимир Есипов и Олег Виговский.

Егоров и Есипов предлагали привезти народные лекарства для повышения иммунитета. Мы с Валерианом отказались. Знаем эти штучки, на таможне с подобными лекарствами не пропустят дальше ближайшего цугундера.

А Виговский ничего не предлагал, поскольку он в описываемое время находился в Москве. Просто сказал по-телефонному весомо:

– Если что, помогу чем смогу. Бабла немеряно!

Это да. Виговский – он не раз нам помогал. Как говорится, всегда клал с пробором на поперечные обстоятельства. Если будет надо – положит и на коронавирус, а мы под шумок, возможно, и выйдем сухими из воды.

Однако нам пока помощи не требовалось. У нас много чего с собой было вкупе с тугоподъёмным интеллектуальным багажом и радужными иллюзиями относительно своего ближайшего будущего.

Так что мы тронулись.

И вскоре наш самолёт уже благополучно выходил на глиссаду над аэропортом Марко Поло…