Текст книги "Иловайск. Рассказы о настоящих людях (сборник)"

В тот же день при зачистке им неимоверно повезло – в одном из подвалов они нашли три ящика пятизвездочного армянского коньяка. Грэг даже улыбнулся, вспомнил об отце – теперь и он, Грэг, жил и воевал на полную катушку, по гамбургско-иловайскому счету. Воодушевленные, предвкушая пьянку, бойцы радостно потащили коньяк в расположение, но по дороге, как назло, встретили Амира и Мансура: один – чеченец, другой – крымский татарин, оба – мусульмане.

– Подожди, дорогой, – сказал Амир, внимательно рассматривая добычу, – не торопись, да. Что несешь?

– Коньяк! Настоящий, армянский! В подвале нашли! – радостно отвечали бойцы.

– Ты – солдат. Зачем тебе коньяк? – удивился Амир. – Будешь пить, твои друзья будут пить. Пьяный будешь, как стрелять?

– Э-э, Амир! Что тут пить на тридцать человек? Да мы…

– Откуда знаешь, может, он – отравленый? Отойди. Я сейчас гранату туда брошу. Поставь бутылки на землю и уходи быстрее! – Мансур действительно достал из разгрузки гранату.

Грэг понимал, что эти двое не шутили, эти парни вообще мало склонны к шуткам, когда дело касалось веры, войны и алкоголя. Если бы таких солдат – отважных, скромных и неприхотливых в быту, непьющих и беспрекословно выполняющих приказы командиров, свято верящих в то, что их дело правое, в украинской армии служило хотя бы половина, то война бы уже давно закончилась полной победой.

– Подожди, Мансур! – Грэг выставил вперед раскрытые ладони. С Мансуром он познакомился еще в Старобешево. – У меня есть идея. Давайте я их обменять попробую…

Через несколько минут, быстро пересекая перекрестки и прижимаясь к заборам, Грэг уже искал магазин. Покрутившись немного вокруг и убедившись, что путь свободен, он заскочил внутрь, снял тяжеленный рюкзак, забитый бутылками, с плеч и поставил на прилавок.

– Вот, – сказал он продавщице, яркой роскошной крашеной блондинке в кустодиевском стиле, – предлагаю натуральный обмен: я вам коньяк, вы мне сладкое и водичку. Курс обмена ваш. Да?

Продавщица широко улыбнулась, демонстрируя золотые зубы, – украинский солдат, очевидно, не вызывал у нее отрицательных эмоций – и сладко промурлыкала, словно намекая, что натуральный обмен может иметь и другой смысл:

– Давай, касатик. Грузи сюда свою бутылку!

Она наклонилась, подавая ящик, и на Грэга вдруг выкатились прямой наводкой, как две водородные бомбы, ослепительно белые груди пятого размера.

Через пятнадцать минут довольный жизнью Грэг уже несся к своим товарищам. Рюкзак его был загружен шоколадными конфетами, лимонадом и даже несколькими пачками сахара. «Если счастье есть, – радостно думал он, – то сейчас я счастлив!»

После того, как практически всю технику, что стояла во дворе школы – «зушки», автобусы, машины, – обстрелы превратили в пепел, Грэгу показалось, что настроение большинства бойцов изменилось. В воздухе запахло не только гарью, запахло чем-то страшным, непредсказуемым, неконтролируемым. Грэг и сам почувствовал себя, словно в западне, клетке. Он вдруг осознал, что все – очень серьезно, что даже если он очень захочет, то не сможет отсюда выйти, уйти, убежать, что теперь он и его товарищи во многом зависят от воли незнакомых им людей, которых они считают врагами, и эти люди пришли сюда затем, чтобы их убить. Какой-то иной цели они не имели. От этого знания холодели руки и появлялся неприятный привкус во рту.

Во время одной из зачисток, в доме с покосившимся черным от гнили забором, Грэг обнаружил старенькую бабушку.

– Кто там? – тихо спросила она, когда Грэг, услышав шорох в глубине старой хаты, снял в коридоре автомат с предохранителя и замер, спрятавшись за косяк двери. – Заходи, одна я, не бойся.

Грэг опустил автомат и вошел в комнату: зановесочки на окнах, старая мебель, круглый стол посредине комнаты, накрытый допотопной линялой скатертью, в серванте – стаканы и чашки, которыми давно никто не пользовался, печка, скрипучие половицы. И запах старого, давно немытого тела. Запах болезни и приближающейся смерти. На кровати, едва различимая за подушками и одеялами, лежала маленькая сухенькая старушка. Она смотрела на Грэга такими жалобным взглядом, что он даже не поздоровался и сразу спросил:

– Вам что-нибудь принести?

– Хорошо бы, внучек, а то совсем ноги не слушаются. Пока не стреляли, дочка приходила, она за мостом живет, или соседка, Степановна, она мне покушать приносила. А вот уже пять дней никто не ходит, не знаю, живы ли. Там хлебушек есть, на кухне, если мыши не поели, посмотри. Возьми и сам покушай.

Грэг быстро прошелся по кухне – нестерпимо пахло мышами, на столе лежали кучки мелкого черного помета. В хлебнице он обнаружил немного твердого, как сухарь, зато нетронутого мышами хлеба и отнес бабульке. Та по-прежнему лежала в кровати, заваленная кучей одеял, верхней одеждой и разноцветными халатами.

– Холодно мне, – поймав удивленный взгляд Грэга, пояснила она. – Не греет кровушка ничего, – и сильно закашлялась. – Заболела вот еще, температура. Не укушу я хлебушек, сильно черствый.

– Я скоро вернусь. – Грэг дал старушке стакан с водой и побежал к выходу.

Через час он вернулся с санитаром «Донбасса» Дрыном. Они зашли в хату и с удивлением обнаружили, что возле бабушки сидит еще одна, точно такая же сухенькая богообразная старушка. Обе женщины сосредоточенно с надеждой смотрели из-под платков на солдат. Два их сморщенных личика, одежда и интерьер напоминали открытку из Непала или Бутана. Чего они ждали от солдат, интересно? Дрын сделал бабульке укол демидрола с анальгином, чтобы сбить температуру, Грэг оставил на столе двухлитровую пластиковую бутылку с водой и жменю конфет с печеньем.

– Спасибо, – поблагодарила старушка. – Степановна теперь вот бульону мне наварит.

– Мы будем за вас молиться, – сказала им вслед Степановна и перекрестила. «Молитесь, – подумал Грэг. – Молитва еще никому не помешала».

Вскоре Грэг закончил свою скоротечную карьеру водителя в «Свитязе» и вернулся в свой батальон. Когда он уходил из школы в расположение «Днепра-1», с удивлением обнаружил, что «уазик» с телами комбата «Херсона» Руслана Сторчеуса и его водителя до сих пор находится на том же перекрестке, где их застрелили. На все вопросы, почему не забрали «двухсотых», бойцы только недоуменно пожимали плечами: не до того, целые сутки шли обстрелы. Добровольцев насобиралось шесть человек.

Бойцы осторожно пробирались вперед. Грэг шел вторым. Из-за не очень широких плеч бойца «Донбасса» с позывным Шева он прекрасно видел пустынную улицу и пыльный перекресток, хлипкие заборы и кривые лавочки. В этот обеденный час над Иловайском установилась мертвая тишина, воздух стоял неподвижно и слегка дрожал, грозя лопнуть от перегрева, солнце и пот выжигали глаза, но все равно вокруг было так мирно и хорошо, что если бы не автоматы в руках, то могло показаться, что война – это сон. Ощущение нереальности усилила девочка лет восьми-девяти: сначала Грэг услышал «дзынь-дзынь» – он быстро снял автомат с предохранителя и направил в сторону, откуда раздавался подозрительный звук. То же сделали остальные пятеро бойцов – через мгновение они готовы были нажать на спусковые крючки и, только когда увидели велосипед и девочку на нем, опустили оружие. Грэг выдохнул. По лицу градом струился пот – он только что чуть не застрелил ребенка. Понимающе переглянулся с товарищами. И тут же по ним с другой стороны улицы раздалась очередь, бойцы бросились на землю, и Грэг с внутренним криком – «аааааааааа!!!» – краем глаза заметил, что девочка тоже упала, отбросив велосипед в сторону, но быстро вскочила на ноги и убежала за угол – ее даже не ранило. Бойцы, сначала немного замешкавшись, ответили дружным залпом из всех шести стволов. Через пять минут они уже доставали тела двух убитых вчера товарищей из машины. Очевидно, их группу здесь не ждали и стрелял по ним какой-то залетный сепаратист, который, получив отпор, быстро скрылся.

Люди гибли по-разному. Иногда случайно, иногда смерти нельзя было никак избежать, иногда гибли по неосмотрительности или из-за недостатка боевого опыта. Но самой нелепой, самой глупой смертью, которую Грэг видел в Иловайске, стала смерть Итальянца и Хохла. Они кипятили самовар и чистили оружие прямо посреди улицы. Мины ложились все ближе, но они и не думали бросать свою работу.

– Эй, пора уходить! – кричали им из укрытия, но Итальянец и Хохол не обращали внимания на тревожные возгласы товарищей. Рядом стоял грузовик «урал», возможно, они рассчитывали, что тот их прикроет от осколков, но Грэг понимал, что им сейчас просто все равно, им глубоко фиолетово, они внутренне словно сражаются с врагом, борются за свою воинскую удачу, демонстрируют презрение к смерти. Но бойцам не повезло, удача отвернулась от них – мина упала прямо между ними. Осколками убило еще одного бойца, хорошего товарища Грэга еще по учебке – Ваню, еще несколько человек серьезно ранило – как раз закипел самовар, и они, игнорируя обстрел, радостно побежали чаевничать.

Вечером Грэг позвонил жене. Та была в гостях и очень обрадовалась звонку – за целый день связь появилась впервые.

– Маринка, что говорят там об Иловайске? Что пишут?

– Пишут, что Иловайск окружен. Что есть два «котла»: один возле Старобешево, другой – возле Кутейниково. Это далеко от Иловайска?

– Не очень.

– А ты сам-то где сейчас? Вас же куда-то туда отправляли, да?

Он пробормотал что-то невразумительное и перевел разговор на домашние дела: мол, хорошо было бы вернуться домой, в Днепропетровск, к первому сентября. Но Грэг понимал, что хорошо будет уже только то, что он вообще вернется домой. Хоть когда-нибудь.

К 27–28 августа бойцы очень устали. Ели очень мало, пили – еще меньше, но по-настоящему угнетала неопределенность. Силы у людей таяли на глазах, весь подвал и спортзал был забит ранеными, боекомплект подходил к концу, но никто не знал, сколько все это будет еще продолжаться. Командиры говорили: «Нужно держаться!» – но было очевидно, что сами они в этом вовсе не уверены. Из штаба АТО мычали что-то невразумительное, на что уже давно никто не обращал внимания. Все это происходило на фоне массированных обстрелов тяжелой артиллерией и прямых огневых контактов, на некоторых участках противник наступал танками. Бойцы прекрасно осознавали, что еще день-два, и их ждет полное окружение и уничтожение. Но рук никто не опускал, все дрались, как черти, превратив в неприступные крепости школу, депо, ПМС и другие объекты периметра. Враг бесился, крыл «градами» и минометами, но в массированное наступление не шел, прекрасно понимая, что силы украинцев на исходе. Для противника выпал джек-пот – взять в кольцо и за один раз уничтожить лучшие украинские добровольческие батальоны.

Грэг, чтобы не впадать в уныние, старался постоянно чем-нибудь себя занять. Помогал перевязывать раненых – у него неплохо получалось оказывать медицинскую помощь, пару раз проведал знакомую старушку – та благодарила за конфеты и воду и продолжала вместе со Степановной молиться за него. Когда приезжала прорвавшаяся сквозь окружение машина с боеприпасами, Грэг обязательно шел ее разгружать. Готовил чай, знакомился с людьми и строил вместе с ними планы на ближайшее будущее. Занятость, физическая работа помогали ему отвлечься от дурных предчувствий. Те бойцы, чьи мысли замыкались на положении, в котором они оказались, быстро становились апатичными, равнодушными, каждое движение давалось им с трудом, они предпочитали сидеть в укрытиях и молчать. По школе и другим позициям с видеокамерой бегал журналист «Левого берега» Макс Левин – вот кто не терял присутствия духа ни на секунду. Левин оказывался в самых горячих точках, и Грэг удивлялся, как парень не боится лезть в самое пекло. «Будет интересно потом посмотреть, что он там наснимал», – думал он, но тут же ругал себя за то, что так далеко забегает наперед. «Нужно думать только о том, чем ты будешь занят в следующую минуту и следующий час. Как только начинаешь мечтать о доме и строить планы, тут же впадаешь в прострацию», – подмечал Грэг особенности психики людей, попавших в окружение. Страх действительно по-разному действовал на бойцов: одним он помогал мобилизоваться, других сковывал, вгонял в ступор, лишал воли к сопротивлению.

– Кто пойдет грузить «двухсотых»?

– Я пойду.

Во дворе лежали девять больших черных полиэтиленовых мешков. В одном из них находился Иван, приятель Грэга, которого убило около самовара. Мешки оказались неожиданно тяжелыми. «Мертвые тяжелее, чем раненые». – Грэг потянул осторожно один мешок, попытался приподнять – одному точно никак. Он оглянулся – только он и еще один боец «Донбасса» вышел помогать. Они поставили автоматы к стене и начали грузить мешки в «камаз». На пятом уже стало очень тяжело, шестой мешок порвался – широко открытыми глазами, лицом к лицу, на Грэга мертвыми неподвижными зрачками смотрел Ваня. У Грэга задрожали руки, он не выдержал и обессилено опустил мешок на землю.

– Не могу…

– Давай я глаза ему закрою, друг, – сказал «донбассовец». Грэг только сейчас узнал его – тот шел первым, когда они вытаскивали тело комбата «Херсона» и увидели девочку на велосипеде.

– Пацаны, помогите кто-нибудь! – крикнул Шева, но никто из тех, кто слышал, даже не пошевельнулся – равнодушие и апатия пронизывали людей все сильнее, всего два дня назад на любой призыв о помощи поднялась бы половина батальона.

Грэг сел по-турецки на асфальт и закрыл ладонями глаза. Он не мог пошевелиться. Все его мысли перескочили сейчас на отца: неужели тот оказался прав: и мы, он – Грэг, его поколение, – безнадежны? Неужели запала хватает только на несколько месяцев, потом все, медные трубы и очередной крах? Он поднялся и взялся за край черного мешка:

– Давай закончим эту работу, – сказал он напарнику, и они, кряхтя, потянули тяжелый груз на борт.

Саня Пушкарь

Как часто, однако, занятие человека, которому он в дальнейшем посвятит всю свою жизнь, определяет счастливый случай. До этого прекрасного мгновения он даже не прикасался к инструментам, не знал об их существовании, а тут взялся подержать и понял, что они – продолжение его души и его рук. Например, работала девушка в школе учителем математики, ни лучше ни хуже других знала предмет, каких-то учеников любила, каких-то ненавидела, и они ее – так же, а тут зашла к однокласснице на чай – сто лет не виделись, а та плетет украшения из бисера. Понравилось. Взялась и сама попробовать, и тут выяснилось, что вот же оно, дело всей ее жизни – и душа лежит, и пальчики сноровисто бегают, кропотливо подбирают мелкие бусинки, и идеи оригинальные сами собой приходят, и результат – на загляденье, и изделия продаются, как горячие пирожки у заводской проходной. Так случилось и с Сашей по прозвищу Крым. Жил себе человек до двадцати пяти лет в Крыму, работал то строителем, то кем придется, но когда на полуостров вторглись «зеленые человечки», из-за проукраинской позиции пришлось переехать к бабушке на восточную Украину и начать новую жизнь. Записался добровольцем в батальон территориальной обороны, несколько месяцев служил стрелком – успешно служил, был одним из лучших, и когда пришла заявка на курсы по артиллерийскому делу, комбат отправил туда Сашу и еще шестерых бойцов. Ребята вернулись через две недели вместе с «рапирами». Саша Крым оказался гением артиллерии.

– С одного снаряда, – немного стесняясь камеры, рассказывает его товарищ по соседней «рапире» Тарас с позывным Огонь в интервью киевским журналистам, которые сегодня приехали на съемки в батальон, – может в цель положить. Как рукой кладет! Ночью особенно хорошо видно, откуда «град» бьет. Саша смотрит, откуда идет их первый залп, выверяет траекторию, наводит, прицеливается – у «града» и лоток не успевал выскочить, как Саня его накрывает. Три «града» минимум уже уничтожил, и это только то, что мы своими глазами видели, как они взрывались. А еще разведчики рассказывали, что склады он им взорвал – сутки черный дым оттуда шел, и тоже – с первого выстрела.

Саша, высокий узкоплечий, длиннющий, как жердь, парень со взглядом пятилетнего ребенка – длинноствольная «рапира» определенно приходится ему сводной сестрой – скромно не возражает похвалам. Он имеет теперь новый позывной, которым очень гордится – Пушкарь. Саша кропотливо подбирает бусинки-снаряды и укладывает их точно в цель. Он счастлив, потому что чувствует себя человеком, повстречавшим на войне свою судьбу. Его мечта – освободить свою малую родину – Крым – от всякой сволочи. А пока – он уничтожает «грады» врага в Иловайске.

С блокпоста № 3906 Иловайск виден как на ладони. Особенно вечером, когда зажигаются огни – город расположен на высотке, до него – всего пять километров по прямой. «3906» значит, что за блокпост № 06 отвечает 39-й батальон территориальной обороны. Здесь, на перекрестке около села Многополье, 3906 установили 1 августа, и все батальоны, которые идут на Иловайск, проходят через него. Здесь желают удачи бойцам и похлопывают их по плечу перед уличными боями, через него же они возвращаются обратно: иногда – на отдых, иногда – мертвыми или ранеными.

За месяц постоянных обстрелов и боевых столкновений бойцы 39-го БТО превратились в настоящих солдат. Их лица потемнели от солнца и копоти, руки огрубели и почернели от рытья окопов и оружейной смазки, ноги привыкли спать в берцах, а тело – в одежде, их легкие принимают все сорта табака, а печень – любой алкоголь, но никто не жалуется на жизнь. Этих бойцов уже не сравнить с теми беззаботными ребятами, которые приехали сюда в начале августа. Если расспросить о том, как все тогда происходило, Диму Коршунова, который сегодня заступил на 3906 в наряд, то он с легкой грустью вспомнит, как тогда бойцы, не успев разложить вещи, столкнулись с местными жителями, которые, не церемонясь, посоветовали убираться вон. Такой прием был для бойцов внове, до этого везде, где нес службу батальон, с местным населением устаканивался нормальный контакт. Не обратив внимания на предупреждение, они разгрузили машины, поставили палатки и сели обедать – и тут их накрыло плотным минометным огнем. Один человек погиб, нескольких ранило. «После этого семь человек собрали вещи и уехали домой, отказались воевать, – расскажет вам правду Димон. – Видимо, они как-то иначе представляли себе эту войну. Больше под обстрелами никто пока не погиб. Нужно быть осторожным, обращать внимание на мелочи – за десять минут до обстрела дорога всегда пустеет, не видно ни одной местной машины».

Командует на 3906 командир стрелковой роты старшина с позывным Пасечник. Этот спокойный, уверенный в себе человек со специфическим чувством юмора знает толк в войне. «Если услышите команду «огонь» – сразу бегите в блиндаж!» – не церемонясь, советует он киевской съемочной телевизионной группе, только что прибывшей в расположение.

Истории, в которую попали столичные гости, трудно позавидовать. Журналиста Егора, оператора Тараса и журналиста Ростислава, который согласился поехать в зону АТО на своей машине в качестве водителя, на «штурм Иловайска» пригласил комбат «Днепра-1» Юрий Береза. Как и договаривались, 23 августа журналисты прибыли из Киева в Старобешево, где просидели в машине около двух часов на кругу в центре города, безуспешно пытаясь связаться по телефону с комбатом «Днепра-1». Ситуация получалась глупой и непонятной: вроде бы есть договоренность батальона с телеканалом, есть редакционное задание, но куда им ехать, если вокруг – война, где искать этого Березу? Ребята нервничали, говорили ни о чем и прикидывали, что будут делать, если комбат на связь не выйдет.

– Может, он на задании?

– Может, и на задании. Но, наверное, он должен был бы кому-то поручить нас встретить?

– Может, он и поручил, а с этим человеком что-то случилось. Война все-таки.

– Хорошо, а что нам делать? Мы не знаем, встретят нас или нет, мы не знаем, куда ехать, мы ничего не знаем, и нас тут никто не ждет. Только вот местные как-то сильно подозрительно на наши киевские номера посматривают. Сейчас сдадут сепарам, вот это будет да, это будет точно весело.

– Я не знаю, Слава.

– Смотри, к нам идут! – Действительно, у обочины остановилась машина, коричневый «ланос», из которого вышли трое людей в военной форме.

– Сепары?

– Да откуда мне знать? На них не написано!

– Думаю, наши. Вижу на пряжках ремней трезубец.

Военные подошли к машине, заглянули в приоткрытое окно:

– Добрый день. Вы кто такие?

– Журналисты из Киева. Телеканал «Эспрессо ТВ».

– У вас есть документы?

– Вот удостоверения…

– Да, хорошо. А почему так долго тут стоите? Люди беспокоятся…

– Мы на редакционном задании. Нас комбат «Днепра-1» Береза должен был встретить, но он трубку не берет. Не знаем, что и делать. Стоим, ждем.

Военные коротко посовещались между собой:

– Езжайте за нами. Если Береза вам позвонит – хорошо. А если нет? Тут оставаться опасно, могут убить.

– Убить?

– Ну да, убить. Обстановка за сутки сильно обострилась. Так что давайте за нами, мы вас в 39-й батальон отвезем, поближе к штабу Сектора. Там блиндажи, кухня, как-то надежней будет. И Береза там в Многополье, рядом совсем.

Журналисты заулыбались:

– Ну, если кухня… Не в Киев же возвращаться.

– Вы только держите дистанцию метров двести. Если нашу машину взорвут или обстреляют, чтобы уйти успели. Понятно?

Вот так они и попали к Пасечнику. Не спеша поставили под деревом палатку, разложили вещи и легли отдохнуть, очень устали. Приятно, закрыв глаза, вдохнуть запах сухой травы, снять обувь и пошевелить пальцами. Приятно засыпать в тихой палатке в тени после долгой дороги по раскаленному асфальту, продолжая покачиваться на поворотах и разъезжаясь со встречными… Аллилуйя! Их разбудил сначала дикий крик «огонь!», а потом громкий взрыв. Не разбирая спросонья, что и где, все трое, как и советовал комбат, бросились к блиндажу. Снаряды рвались метров на триста дальше, но никто не мог дать гарантии, что через мгновение огонь не перенесут сюда.

В небольшой блиндаж набилось человек двадцать. Бойцы наперебой говорили, что обстрелы усилились буквально в последние дни – били со всех сторон, в том числе и непосредственно из Иловайска. Слава огляделся. В масс-медиа часто писали, что укрепления украинская армия строит плохо, но этот блиндаж выглядел надежно, бревна лежали в несколько накатов.

– Да, тут мощно все заделали, по науке, – убеждал журналистов, постукивая по потолку, Дима Коршунов. – Должен даже прямое попадание выдерживать.

– Ага, Пасечник говорит, что строить блиндажи – это единственное, чему мы нормально в армии научились делать, – смеялись бойцы. – Есть чем гордиться!

Ночь прошла спокойно, без обстрелов, как и первая половина Дня Независимости, 24 августа. Журналисты снимали окопы, технику, брали интервью и даже сами стрельнули «на камеру» из гаубицы. Кроме 39-го тербата здесь частично базировалась 93-я бригада, по Многополью бродило несколько бойцов «Донбасса» и «Днепра», здесь же стояли два танка, грузовики и пушки. Было на удивление тихо, хотя весь день со стороны Старобешево валил густой черный дым, ухала артиллерия, слышались отголоски боя из Иловайска. Ходили разговоры, что сегодня рано утром между Осыково и Кутейниково противник смял и полностью уничтожил несколько подразделений 51-й бригады и теперь враг заходит со спины и берет их в кольцо. Однако никаких команд отходить или строить круговую оборону из штаба не поступало – в Киеве шел военный парад: генералы получали из рук президента награды, по Крещатику под аплодисменты и восторженные возгласы публики ровным строем с новенькими автоматами маршировали подразделения нацгвардии со вздернутыми к небу подбородками и уверенно урчали двигателями модно камуфлированные колонны тяжелой боевой техники. Но отсюда, фактически с передовой, парад воспринимался как зрелище мерзопакостное, казалось, что Киев, Украина, обычная жизнь, родственники и друзья находятся на другой планете. Мобильная связь с этой планетой во второй половине дня стала неустойчивой, интернет появлялся периодически, и Слава, мониторя события в зоне АТО, пытался понять, что происходит. Если бы ему в тот вечер повезло немного больше и он смог бы разыскать в интернете это сообщение, то наверняка бы сразу осознал, что живет, возможно, последний вечер своей двадцативосьмилетней жизни:

24.08 19.00

Стрелковая рота 39-го батальона территориальной обороны Днепропетровской области попала в окружение неподалеку от Иловайска на Донеччине. Об этом сообщил «Левый берег» со ссылкой на слова командира роты Юрия Рунова, вышедшего на связь по телефону.

По словам ротного, его бойцы, оказавшиеся в «котле», окружены именно силами российских военных. На них «напирают» со стороны Кутейникова, а позади у них – Иловайск. Рунов подчеркнул, что роте срочно требуется подкрепление.

Исполняющий обязанности комбата Пасечник на тот момент уже знал об окружении. Ему позвонил приятель-офицер и сообщил, что и 28-я механизированная бригада, и 5-й батальон теробороны «Прикарпатье» после длительных обстрелов из тяжелого вооружения их позиций и последующего ультиматума, предъявленного российскими военными, покинули места своей постоянной дислокации, тем самым полностью оголив тылы украинской группировки войск под Иловайском. Через государственную границу Украины и России, замыкая кольцо, через Моспино и Новый Свет на Кутейниково выдвинулись большие силы противника. Об этом в штаб АТО неоднократно сигнализировала разведка – большие колонны военной техники и живой силы противника шли на расстоянии десяти метров от затаившихся в кустах бойцов, но в штабе донесениям о вторжении российских войск упорно не верили. «Не ссать! – говорили смелые штабисты. – Держаться!» – и поднимали очередной стакан виски за новые звания и ордена.

Плотно поужинав, Слава поставил в машине на зарядку телефон и видеокамеру и спокойно пошел в блиндаж к бойцам попить чаю. Он любил такие тихие вечера на фронте, где судьба тебя сталкивает с огромным количеством неимоверно интересных людей, с которыми запросто можно обсудить все, начиная от рецепта печеной в костре картошки с салом до последней статьи на украинскую тематику в The Guardian, прочитанную в оригинале. Жизнь налаживалась, материал обещал получиться шикарный, а обстрелы – так после Песок Славе не привыкать. Он как раз сделал себе любимый бутерброд с салом и зеленым луком и хотел рассказать бойцам о своей недавней командировке под Донецк, как в метрах семидесяти вдруг мощно гупнуло: гуууп! Бойцы переглянулись: может, залетный? Но тут же сверху посыпалось, как баскетбольные мячи, брошенные с большой высоты на деревянный пол: гуп-гуп-гуп-гуп-гуп! «У меня же видеокамера в машине!» – Слава вскочил и, несмотря на свистящие вокруг осколки, помчался за аппаратурой. Он успел все забрать – и телефон, и камеру, и рюкзак с вещами, и даже зачем-то поставил машину на сигнализацию.

Началась настоящая канонада. Их позиции обстреляли несколько раз по кругу. Иногда Слава слышал, как отвечают украинские пушки, но их ответ звучал посреди сумасшедшего воя мин и снарядов сиротливо и безысходно, как звучит голос брошенного в воду щенка. Первый обстрел длился около часа, потом наступил небольшой перерыв, после которого обстрел возобновился и продолжался около четырех часов. В блиндаже, рассчитанном на шесть-восемь мест, укрылось человек двадцать, но на тесноту не обращали внимания: уселись, улеглись, облокотились друг на друга, подперли собою стены. Сначала все – и бойцы, и журналисты – возбужденно слушали свист мин и снарядов, надеясь на скорую тишину, но когда стало понятно, что стрелять будут долго, у солдат в руках появилась бутылка джина. Бойцы отхлебывали алкоголь с горла большими глотками и сразу же закуривали сигареты, они быстро пьянели, собственно, это и было их главной целью. Пару мин попало прямо в блиндаж, и окажись он менее крепким, утром оттуда доставали бы двадцать трупов. А так только верхние бревна раскололись на несколько частей, и внутри людей немного притрусило землей. Но это было очень страшно: сжавшиеся, съежившиеся в одну живую массу люди, каждую секунду земля содрогается от новых взрывов, ничего не слышно и не видно, и то, что ты выживешь, в эти мгновения кажется неуместной шуткой.

Утром, немного поспав между окончанием обстрела и рассветом, Слава, переступая через спящих мертвецким сном бойцов, выбрался наружу. В нос ударил запах гари, в воздухе носились черные хлопья. Все вокруг было разбито и сожжено: деревья, кухня, транспорт, техника, большинство укреплений. Тринадцать человек погибли в эту ночь, в том числе и офицер, который подобрал их в Старобешево и привез сюда. Семеро бойцов пытались потушить пожар в грузовике с боекомплектом, в это время в грузовик попала мина – им оторвало головы. Автомобиль Славы превратился в кучу дырявого искореженного обгоревшего металлолома, похожую на кухонную терку, на которой можно крошить морковку или капусту. Однако на фоне человеческих смертей потеря автомобиля казалась мелочью, не достойной внимания.

– Уходите отсюда, – посоветовал Пасечник. – Слишком опасно. Сейчас может опять начаться.

Они собрали свои небольшие рюкзаки и аппаратуру и направились в Многополье. Как поступать дальше, было не очень понятно – вокруг шли бои, машина сгорела, мобильная связь постоянно пропадала. По совету Пасечника они зашли в школу, где базировался с недавнего времени штаб генерала Хомчака и несколько десятков бойцов 93-й бригады. После блиндажа бетонный подвал показался пятизвездочным отелем. Здесь журналисты почувствовали себя в полной безопасности, но никто не понимал и не мог подсказать, как им отсюда теперь выбираться – всю вторую половину дня продолжались обстрелы.

– Кто знает, когда это закончится?

– Кто знает, когда это закончится.

Никто не знал, когда это закончится.

Зато военные не унывали и выполняли свою работу во вполне бодром боевом настроении: начинался обстрел – они бежали в подвал; звучала команда «к бою!» – они выскакивали к орудиям и стреляли, пока орудия еще оставались целыми, в ответ. Так продолжалось всю ночь. Как назло, часа в два, когда все бойцы находились внизу, Славе приспичило. Он немного потерпел, однако организм требовал все настойчивее, и он поднялся по ступеням и по запаху нашел на этаже туалет, а потом, подгоняемый любопытством, не удержался и вышел на свежий воздух. На улице стояла гробовая тишина. Пейзаж, приоткрывающийся при свете луны, атмосферно напоминал компьютерную игру «Зов Припяти»: испепеленные дома; сломанные напополам, как обгоревшие спички, тополя; покосившиеся столбы электропередач с оборванными и обвисшими проводами. Но, в отличие от компьютерной игры, здесь нельзя кликнуть мышкой и подключиться к иной реальности.