Текст книги "Ресторан «Березка» (сборник)"

*

Этот короткий роман, аукающийся с каноническим текстом русского классика Ивана Тургенева (1818–1883), я сочинил в рекордно короткий (для себя) срок – две недели. По написании роман мне тут же принес сюрпризы. Во-первых, из статьи критика Сергея Чупринина (р. 1947) я узнал, что это называется «римейк»; во-вторых, его тут же зачислили по разряду до сих пор не понятого мною явления, именуемого «постмодернизмом»; в-третьих – за его идейную непочтительность на меня обиделись все: коммунисты и монархисты, космополиты и почвенники, диссиденты и гэбэшники, демократы и красные, белые, зеленые, голубые... Обиделись зря, я же указал в подзаголовке, что, собственно, это не мои слова, а роман персонажа романа, написанного персонажем романа.

...на берегу Штарнбергерзее, недалеко от Мюнхена... – Там я жил два месяца «на стипендии» в городке Фелдафинг летом 1991 года, но за все это время не написал почти ничего. А только вертел головой, пытаясь познать перед возвращением на родину чужую действительность, запомнить ее реалии, лица и жесты того времени. Текст, который вы читаете, появился лишь через год с небольшим. Я не поменял в нем ни слова в длительном процессе его издания, переиздания, переводов на другие языки. Владимир Лукич... Михаил Сидорович... – Все совпадения имен персонажей с именами конкретных личностей, например В.И.Ленина (1870–1924) и М.С.Горбачева (р. 1931 и дай Бог ему здоровья!) являются сущностными, но несущественными. Это же относится и к таким персонажам, как Борис Апельцин–Горчаков, уральский крепыш родом из райкома партии, или Николай Романович, полагающий, что он и есть русский царь. И к прочим живым элементам данного повествования, включая Инсанахорова.

Хоннекер – тогдашний начальник ГДР (1912–1994). В марте 1991 года Хоннекера тайно вывезли на военном самолете в СССР, однако уже в декабре 1991-го обязали в трехдневный срок покинуть страну. Он нашел убежище в посольстве Чили в Москве, но 30 июля 1992 был выдворен из России в Германию, где судебное преследование против него было прекращено из-за плохого состояния здоровья бывшего Вождя.

Биргартен (нем.) – пивная на свежем воздухе.

Франсуаза Саган (1935–2004) – модная (тогда) французская писательница, которую почему-то возлюбили переводить советские большевики времен «застоя».

«Мой отец в борьбе с врагами жизнь свою отдал» – один из вариантов уличной песни «Купите папиросы». Продолжение: «Мою маму где-то немец с винтовки расстрелял. / А сестра моя в неволе, сам я ранен в чистом поле, / Отчего и зренье потерял».

...Сергей... – Тоже персонаж, а вовсе не знаменитый автор «Броненосца “Потемкина”» Сергей Эйзенштейн (1898–1948). Эйзенштейн подумывал одно время об экранизации «Капитала», мудреного сочинения немецкого ученого Карла Маркса (1818–1883), последователями которого важно именовали себя все остальные коммунистические черти.

...Левушки Троцкого... – Лев Троцкий (1879–1940). Ну, теперь все в России знают, даже малые дети, что этого своего главного соперника тов. Сталин велел тов. Рамону Меркадеру (1914–1978) смертельно ударить по голове альпийским ледорубом. В 1960-м убийца Меркадер получил высокое звание Героя Советского Союза. Похоронен (1978) на Кунцевском кладбище гор. Москвы под именем почему-то Лопес Рамон Иванович.

«Удивительная, нечеловеческая музыка»... – Говорят, что В.И.Ленин действительно любил Бетховена. Но все же, по свидетельству Н.К.Крупской, предпочитал ему Вагнера. Предпочтение это, как и многое другое, перешло от Ленина по наследству прямиком к Адольфу Гитлеру (1889–1945).

Шнитке Альфред (1934–1998) – выдающийся советский композитор-авангардист.

Авторханов Абдурахман (1908–1997) – историк, публицист, автор знаменитых антисоветских сочинений, нелегально распространявшихся в СССР.

«Будь проклята ты, Колыма» – народная песня, одна из вершин лагерного фольклора.

...мальчика Юру, который эмигрировал в Германию из Рыбинска... – К моему другу, поэту Юрию Кублановскому (р. 1947), уроженцу города Рыбинска, вынужденному в 1982 году эмигрировать из СССР, этот персонаж тоже не имеет никакого отношения. Тем более что Кублановского вовсе не «лубянские» выкрали, а он сам, добровольно вернулся на родину, когда она, наконец, стала свободной от коммунизма.

Роза Вольфовна... – Устал повторять, но и эта литературная фигура не должна ассоциироваться с одной из лучших немецких переводчиц русской литературы Розмари Титце (р. 1945).

...тот самый ленинский «пломбированный вагон»... – Вагон, в котором с разрешения властей кайзеровской Германии Ленин и его товарищи въехали (1917) в воюющую с Германией Россию, чтобы устроить октябрьский переворот, который в дальнейшем стали именовать Революцией.

...некто Евгений Анатольевич... – Ну и даже смешно оправдываться, что это вовсе не я, писатель Евгений Анатольевич Попов (р. 1946). Мне, слава Богу, удалось избежать эмиграции. Хотя в России, как показывает практика, зарекаться ни от чего не стоит.

...его женой, тоже писательницей... – Всякий, кто меня знает, подтвердит, что моя любимая жена и мать моего сына Василия (р. 1989) Светлана Васильева (р. 1950), прозаик, поэт, драматург, исследователь театра, никогда меня палкой не била.

Альманах «Метрополь» – легендарный советский неподцензурный альманах, ставший в 1979 году причиной последнего крупного литературно-идеологического скандала канувшей эпохи. О нем уже столько сказано и написано, что повторяться решительно неохота.

Дубчек Александр (1921–1992) – лидер Пражской весны 1968 года, коммунист, возглавивший борьбу чехов и словаков за «социализм с человеческим лицом». Которого (как им тут же объяснили с помощью танков и войск СССР, Польши, Венгрии, ГДР и Болгарии) в природе не бывает.

Двухкассетный магнитофон – голубая мечта простого советского туриста. Стоил, конечно же, значительно дороже, чем пять марок. Но более крупной суммы туристу в поездку обычно на руки не давали, чтобы он ненароком не «остался» при капитализме, восхищенный его внешними прелестями.

...дурил мальчонку вечными идиотскими рассуждениями о прибавочной стоимости... – Понятно, что речь здесь идет вовсе не о К.Марксе. Теоретически он по возрасту, конечно, мог бы быть отцом В.И.Ленина, но являлся всего лишь его учителем. И к тому же не дожил до 1917 года, чтобы посмотреть, как на практике претворяется его учение. Сцена расстрела тоже относится к разряду фантасмагорических, как и многое другое в этом романе.

Перестройка – политические и экономические реформы, осуществлявшиеся в СССР в 1986–1991 годах.

«Воспоминание о будущем» Эриха фон Денникена» – модный на излете социализма в СССР фильм, где утверждалось, что инопланетяне УЖЕ были на Земле. Советская власть слегка критиковала этот фильм за ненаучность, но все же разрешила его показывать в рамках программы «хлеба и зрелищ».

...пишущей машинки «Эрика», бравшей четыре копии, транзисторного приемника Сони»... – Вещественные аксессуары так называемого диссидента. «Четыре копии» – из песни опального барда Александра Галича (1918–1977), «приемник “Сони”» – слушать «Голос Америки», «Свободу» и другие антисоветские радиостанции, вещающие на русском. В эмиграции вещь тоже нужная, потому что многие из уехавших не знали других языков кроме русского.

Развесистая липа – пародия на знаменитую «развесистую клюкву».

...несколько русских народных песен антисоветского и идейно ущербного содержания. – Например:

 
Не боимся мы силы вражьей.
Коммунист, взводи курок.
На тропинке, да на овражьей
Расстреляют под шумок.
 

Идейно ущербный – гэбэшная терминология, мягкий вариант слов «антисоветский» и «клеветнический».

...Попов, Ерофеев, Пригов... – Излишне говорить, что совпадение имен с реальными литераторами Дмитрием Александровичем Приговым (1940–2007), Виктором Ерофеевым (р. 1947) и мною снова относится к разряду случайных.

«Десять дней, которые потрясли мир» – название книги американского коммуниста Джона Рида (1887–1920), удостоенного высокой чести быть похороненным у кремлевской стены вместе с большевистскими вождями.

«Наши плюралисты» – книга Александра Солженицына (1918–2008), где он полемизирует с отдельными диссидентами, «борцами за права человека в СССР», обвиняя их в «беспочвенности» и огульном охаивании царской России.

...Сережа Юрьенен... Володя Войнович... Боря Хазанов, Мария Титце, Игорь и Рената Смирновы... – реальные, уважаемые мною персоны, не имеющие никакого отношения к тому, что здесь про них понаписано «персонажем романа».

Лукино Висконти (1906–1976) – великий итальянский режиссер.

«Нужно дать русским побольше инвестиций, кажется, это – толковый народ»... – Ах, как нас в начале 90-х прошлого века любили! Может, и еще полюбят?

Если прибавим в работе в два раза, будем жить лучше в два раза, если прибавим в работе в три раза, будем жить лучше в три раза, если в четыре – в четыре. – Это тогда ВСЕРЬЕЗ декларировалось с высоких перестроечных трибун.

...последствия развития коммунизма в России будем считать базисом, над которым возведем свою надстройку. – Возвели. Разве не заметно?

Ж.-П.Сартр (1905–1980) – французский философ-экзистенциалист, автор максимы «Ад – это другие». Большевики его сначала любили за «левизну», а потом за это же самое разлюбили.

...в СССР ведь, наверное, тоже принимают кредитные карточки? – Увы, в СССР их не водилось. Равно как и банкоматов, ипотеки, лизинга, приватизации, залоговых аукционов, «курса доллара» и многого другого, что наполняет нынешнюю жизнь, создавая тревогу и суету у традиционно настроенных граждан страны, живущих прежними понятиями.

Старичок этот, не то законсервированный шпион, не то действительно невозвращенец... – Писатель Александр Кабаков (р. 1943) рассказывал мне, что встретил подобного старичка в том же 1991 году на самом краю света, на острове Тасмания, который еще дальше от Москвы, чем Австралия.

Восленский Михаил (1920–1997) – российский историк, директор Боннского института советской действительности, профессор, эмигрировавший работник аппарата ЦК КПСС.

«Жди меня, и я приду», – писала ему Руся... – Очевидно вспомнив знаменитое стихотворение знаменитого советского поэта Константина Симонова (1915–1979).

Шерванахурдия – контаминация имен двух президентов свободной Грузии: бывшего коммуниста Эдуарда Шеварднадзе (р. 1928) и бывшего антикоммуниста Звиада Гамсахурдиа (1939–1993).

«И начал он корежить всех подряд». – Из песни «Гамлет», считающейся народной. Там еще есть такие слова:

 
Офелия, гамлетова девчонка,
Рехнулася, братишечки, с ума.
От того, что датская сторонка,
Хуже, чем Таганская тюрьма.
 

Ступайте и попытайтесь исправиться. – Фраза из знаменитого рассказа американского писателя Марка Твена (1835–1910) «Человек, который совратил Гедлиберг».

...Хонеккер с Брежневым на известной цветной фотографии, которую неизвестный художник скопировал, увеличив, на остатках поверженной Берлинской стены. – Ныне уже известный художник Дмитрий Врубель (р. 1960).

Свеча горела на столе возле кружки с пивом... – Персонаж, сочиняющий роман, отдает тем самым дань уважения поэзии Бориса Пастернака (1890–1960).

Когда же придет настоящий день? – Действительно, когда, спрашивается?

Бардак – не худшая из форм существования белковых тел на земле. – Здесь Евгений Анатольевич, к вящему удивлению автора, перекликается с основоположником научного коммунизма Фридрихом Энгельсом (1820–1895), который в своем «Анти-Дюринге» сделал такое научное умозаключение: «Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел».

...вышла замуж за какого-то видного советского инакомыслящего, они там, кстати, теперь в большом почете, их выбирают в парламент... – Увы, уже нет. И не в почете, и не выбирают. «Отцвели уж давно хризантемы в саду».

...прислонясь к дверному косяку. – См. Борис Пастернак:

 
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
 

Тоже, между прочим, про Гамлета.

...на улице Кирьятуонтекиянкату... – Там живет мой давний друг, финский поэт и переводчик, ныне президент финского ПЕН-клуба Юкка Маллинен (р. 1950), с которым мы в 2000 году разошлись по одному общественно-политическому вопросу да так до сих пор и не сошлись. «Накануне накануне» перевел на финский именно он. Привет, Юкка! Как дела? Вернее, How are you?

Зимняя война – так в Финляндии именуют советско-финскую войну 1939–1940 годов.

...художник Самоли, телерепортер Рубен... – финские интеллектуалы, не чуждые дружеского застолья.

Дядя Юкка – так называл Юкку Маллинена мой крохотный (тогда) сын Василий.

...время всех обкатает, как гальку на морском берегу... – Ага! Щас! (иронич.)

Роман Виктюк (р. 1936) – известный театральный режиссер.

Владимир Боер (р. 1950) – известный художник театра, мой земляк и закадычный друг, прототип множества моих персонажей. См., например, комментарии к роману «Душа патриота».

Сейчас ведь мода на все русское. – Все прошло, как с белых яблонь дым, но мы еще увидим небо в алмазах.

Василий Аксенов (р. 1932) – мой старший друг и учитель, автор романа «Остров Крым». Дай тебе Бог чистого света, Василий Павлович, а то жизнь какая-то совсем немножко стала пестрая.

Не выдержали испытания свободой эти либеральные господа... – Интересная мысль, хотя и спорная, наверное... Может, кто-нибудь хочет поспорить?

Разве не вам, негодяи, сказано было, что ни одна ваша вонючая идея не стоит слезинки ребенка. – А вот это я говорю вполне серьезно. Я ВПОЛНЕ СЕРЬЕЗНО уверен в этом вслед за Ф.М.Достоевским. К черту все эти «идеи», которые всегда осуществляются за счет живых людей!

...вечно пьяной гвардии петербургского адмирала Собчака...

– Адмиралом был Колчак Александр Васильевич (1874–1920), а не Собчак Анатолий Александрович (1937–2000), перводемократ «перестройки» и (перед смертью) доверенное лицо кандидата в президенты России Владимира Путина (р. 1952). Скандальная светская львица Ксения Собчак (р. 1981) является всего лишь дочерью Анатолия Александровича.

Он вечно что-то изобретал, взрывал, ходил в ссадинах и шишках ... – скрытая цитата из замечательного стихотворения Евгения Евтушенко (р. 1933) «Зависть» (1955).

В России живут счастливые люди. – Я до сих пор уверен в этом. Несмотря ни на что. И никто не переубедит меня в обратном.

Ресторан «Березка»
Поэма и рассказы о коммунистах

Посвящается очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции (перевороту), состоявшейся (шемуся) 7 октября (25 октября) 1917 года

Послушай, о, как это было давно.

А.Вертинский

Призрак бродит по Европе...

К.Маркс и Ф.Энгельс

Один честный коммунист все время боролся против властей за правильный коммунизм, отчего практически постоянно сидел в тюремном замке, хотя первый раз его посадили только тогда, когда он сказал, что новая экономическая политика (НЭП) должна продолжаться вечно.

Далее он был против и других мероприятий партии и правительства. В частности. Потому что никогда не отрицал благородства поставленной конечной цели – правильного коммунизма, шествия всего народа, состоящего из отдельных коммунистов, к сияющим вершинам, где всем нам дано будет вкусить и райской жизни, и вечного блаженства. «Как море белопенное с его волной, будет вершиться правильная жизнь теперь уже практически во все времена – и ныне, и присно, и во веки веков!» – думал коммунист, веря во все хорошее на ледяных нарах либо распластавшись под тяжестью нечеловеческого труда, организованного коммунистами посредством системы учреждений Главного управления лагерей (ГУЛАГ).

Он был против так называемого раскулачивания и насильственного объединения уцелевших крестьян и люмпенов в странные объединения, получившие названия коллективных и советских хозяйств (КОЛХОЗ, СОВХОЗ), не видя в них ровным счетом ничего коллективного и советского, а предрекая лишь один будущий голод, тотальную пауперизацию, покупку пшеницы у Канады, цинизм, людоедство, смыв жизненного гумуса нечерноземной полосы. Он ужасался, узнав о предпринятом коммунистами в 30-е годы избиении собственных кадров, понимая, что в случае непременной войны с империалистами эти преступные деяния приведут страну на грань оккупации и полного ее исчезновения как государства. Он горячо приветствовал послевоенное строительство и борьбу с разрухой, но, выпущенный на свободу в короткое время XX и XXII съездов КПСС, выступил с критикой сразу же очень многого, почти всего, проведенного и проводимого коммунистами и в этот дискретный отрезок времени: травли Зощенко и Ахматовой, шельмования под флагом борьбы с космополитизмом людей, желавших нашему обществу большей открытости (как декабристы дошли до Парижа, наши тоже прошли всю Европу, увидев ее хоть и разоренную, но собственными глазами), волюнтаристского подхода к проблемам сельского хозяйства (повсеместная кукурузизация вплоть до Полярного круга, поспешная распашка целинных земель без учета будущих «черных» бурь и суховеев), создания атомных и водородных бомб (здесь он в дальнейшем признал свою ошибку, связанную с поспешностью выводов и неполнотой информации, академику Сахарову действительно нечего было стыдиться). Честный коммунист призывал к более разумному строительству ГЭС: ведь будут затоплены громадные пространства, а разве нам вместо родной советской земли нужны лишь вода и электричество? Грядущую экологическую катастрофу предвидел он, бил в набат: отчего так много промышленных предприятий группы «А», разве в этом забота о человеке, базис построения правильного коммунизма, если смог будет душить советские города, высохнет Арал, и соляные бури убьют трудящихся? Поспешная химизация, мелиорация, приведшие к обратным результатам, дорогостоящие космические программы... Уже снова находясь в тюремном замке, он резко осудил ввод войск в Чехословакию, полагая, что коммунисты способны были и здесь разрешить свои братские проблемы без насилия, танков и ответного неверия в правильный коммунизм. Да что там говорить! Мы все – граждане своей страны, включая тех, у кого это гражданство отняли, и у старого коммуниста просто сердце кровью обливалось, когда он слышал, пришивая на швейном станке рукава к телогрейкам, разные печальные вести: грязная война в Афганистане, коррупция и разложение рядовых и высокопоставленных коммунистов, отток рабочей силы в города, где она спивается в виде «лимиты», падение нравственности, бессмысленный поворот северных русских рек неизвестно куда и, наконец, Чернобыль – о, тут сконцентрировалось все, что так волновало его сердце, и сконцентрировалось в таких неведомых формах ужаса, которые отнюдь не доступны были, например, сознанию Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ульянова-Ленина, а конгениальны лишь прозрениям Данте Алигьери, Иеронима Босха, Франца Кафки и Сальвадора Дали.

Все это знал один честный коммунист, но все равно твердо верил в светлое будущее, понимая, что оно все равно состоится вопреки всему, как бы кто бы чего бы ни говорил против – антисоветского и антикоммунистического. Ведь слишком много сил, душ, материальных и моральных ценностей загублено, слишком многие в это втянуты, считай, весь мир, а разве это может быть зря? Ведь тем самым нарушаются законы существования живой жизни и ее белковых тел на Земле. И этот баланс нарушается, когда количество горя преобразуется в обратную величину, и качели поднимаются вверх перед новым падением!..

Перестройка придала ему сил, когда он выходил на свободу за ворота вахты одного из исправительно-трудовых учреждений, расположенных на территории Мордовской АССР. Было лето. Празднично гудели шмели, осы, яблоки глухо шмякались в траву приусадебных участков, принадлежащих обслуживающему персоналу этого учреждения. Открылся низенький деревянный поселковый магазин, где торговали комбижиром, пшеном и пайковым сахаром. Иссохшая глиняная дорога вела куда-то, и старик шел по этой дороге, радуясь жаре, свежему воздуху и тому, что его дважды обогнали, вздымая тучи пыли, мощные самосвалы, груженные досками, шифером, цементом. СССР снова на стройке! Сердце старика радовалось и ныло в сладком и страшном предчувствии грядущего. Вот они уже недалеко, эти сияющие вершины, где всем дано будет вкусить и райской жизни, и вечного блаженства. Как в море белопенное ступил он и, осторожно нащупывая дно, шел все дальше и дальше.

...Мертвая зыбь вдруг окружила его, и он внезапно, судорожно огляделся по сторонам, как бы пронизанный гигантским разрядом электрического тока от всех электростанций, расположенных на советской земле (ГЭС, ГРЭС, АЭС).

Он огляделся по сторонам. Мертвая зыбь окружала его. Везде, как застывшие волны, торчали головы других коммунистов, чьи открытые глаза с надеждой глядели на него. Его раздражило выражение этих глаз. Мертвая зыбь окружала его. Резкое сиянье сияющих вершин резало глаза, и трудно было различить в пространстве воздуха лики Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева, Ельцина. Мертвая зыбь окружала его...

Он вынул из кармана широких брезентовых штанов именной револьвер, некогда подаренный ему коммунистами за беззаветность, проверил наличие патронов в барабане и успел застрелиться до того, как к нему подбежал тюремный врач, вызванный по телефону прапорщиком конвойных войск МВД, скучавшим на вахте этого исправительно-трудового учреждения, расположенного на территории Мордовской АССР в двадцати километрах от железной дороги. Он застрелился до того, как к нему прибежал тюремный врач. Он выстрелил себе в голову, после чего успел разрядить всю обойму сами знаете в кого...

«Трах-тах-тах», – слышал выстрелы склонившийся над его бездыханным телом тюремный врач, который не по своей воле пошел после института работать в систему МВД и которому казалось – трах-тах-тах,– что это и не выстрелы вовсе, а последствия его вчерашней дикой пьянки с товарищами и девками

 
Машина быстрая летит
И в глубине ее – начальник.
 

Некий философ, проживая на казенной даче и отдыхая вечером в беседке от трудов перестройки, решил под шорох цикад задуматься о коммунистах: кто они такие, куда идут, откуда появились на нашей земле, зачем, за что?..

Пахли пионы, источали благоухание флоксы, зрели яблоки, с дальней дороги доносился еле слышный рев автомобилей, перевозящих туда и обратно советских людей, народно-хозяйственные грузы, – там проходила автострада, там вершилась жизнь; под землей росла морковка, на поверхности укропчик, лучок, салатик, чьи-то дети играли в чижика и лапту, чей-то тенор упрямо выводил «Боже, царя храни», и тихие антикоммунистические звуки эти оседали, стлались, низкие, как туман или плавающий дым костра; пес Лорик подошел, ткнулся философу в колени, наглый комар пролетел, прожужжал и скрылся – верно, сел куда-нибудь ночевать, сволочь, и цикады, цикады, а может, просто русские кузнечики, хозяева среднерусской полосы? Вечерело, терпко веяло черносмородиновым листом, зажглись окна и желтые уютные фонари, чей свет так напоминал цвет хорошего сливочного масла, заиграли позывные коммунистической телепрограммы «Время»; забастовки в Кузбассе, Донбассе, землетрясения, поезд, что вез синильную кислоту, сошел с рельс; в акваторию Ялтинского морского порта входит греческий теплоход, тяжело груженный турецким мылом и китайским стиральным порошком, русский язык засоряется словами «инициатива», «алиби», «конфессия», «конверсия», «консенсус», а вот уж и настоящий туман пополз по темной земле над травой... белый, и трава заблестела, как деньги, от свежевыпавшей росы...

Философ и сам не заметил, как вместо беседки, где он отдыхал от трудов перестройки, он вдруг уже оказался под развесистой яблоней, усыпанной зрелыми плодами, где и стоял в протяженной задумчивости ровно до того самого мига, пока с ветки не сорвалось крупное румяное яблоко, со страшной силой, как палкой, ударившее его по лысой голове.

Лишь тогда он очнулся и вновь задал самому себе и тем самым всем нам вопрос: да кто же они все-таки такие, коммунисты, куда идут, откуда появились на нашей земле, зачем, за что?..

 
Машина быстрая летит
И в глубине ее – начальник.
И он шоферу говорит
Полнощным голосом печальным:
 
 
«Вези, вези меня, Никитин!
Туда, в надзвездные края,
Где буду я, как небожитель,
Или кавказский долгожитель,
Или как просто полубог
Играть и петь, не чуя ног...
Красоток где видны просторы,
Опущены нескромно взоры –
Там жизнь и молодость моя...»
 

Появилась секретарша.

– Иван Иваныч, пройдите, пожалуйста, в кабинет дирекции.

Иван Иваныч, мелкий начальник, шустро вскочил и быстро-быстро ушел в кабинет дирекции, поправляя на ходу очки и узел галстука. Интересуясь наличием носового платка в карманах одежды.

Ушел и уж будет отсутствовать на протяжении всего рассказа.

Ушел, а мелкий служащий Геннадий Палыч Лбов остался один. Лбова охватило необыкновенное чувство свободы.

Геннадий Палыч Лбов родился в 1946 году в семье офицера ГУЛАГа. В 1963 году он окончил среднюю школу, а в 1968-м – институт черных металлов. Холост. Активно участвует в общественной жизни. На работе проявил себя деятельным и инициативным товарищем. Постоянно заботился о своем творческом росте и о накоплении научно-технических знаний. Красив собою и хорошо сложен. Непонятно только, почему вся шерстка у него на лбу повылазила. Наверное, гены. Его военный отец к пятидесяти годам тоже весь был лысый.

Охватило Лбова необыкновенное чувство свободы, и он запел:

 
Выпьем за тех, кто командовал ротами
Под пулеметным огнем.
 

И закончил пение словами:

 
Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,
Выпьем и снова нальем.
 

Лбов пел, сидя в комнате один, спиной к двери. И не знал, что в начальный момент пения дверь отворилась и в кабинет по вопросу начавшейся учебы в сети партийно-политического просвещения заглянул немолодой усталый человек, парторг товарищ Клюев.

Парторг хотел обратиться к Геннадию Палычу, но, заслышав пение, обращаться не стал.

Он выслушал пение все, от начала и до конца, до последних строчек, после чего попятился и закрыл за собой дверь.

Затем он ушел в свой кабинет и сел за стол, крытый красной скатертью с кистями.

Парторг вертел кисти и думал о том, что Лбов пел тихо. Не орал, не шумел, но казалось, что будто бы это и не Лбов поет, а поет какой-либо краснознаменный ансамбль в сопровождении сводного духового оркестра в тысячу труб. Однако не кривлялся ли он? Не было ли это актом ерничанья и глумления над всем тем, что так дорого нам? Ведь парень, говорят, увлекается философией, наверняка слушает «Голос Америки», «Би-би-си», «Немецкую волну», радио «Свобода». Нет, прочь такие мысли! Мы должны верить нашим людям так же, как и они должны верить нам...

Тов. Клюев посмотрел в окно. Там, мягко шурша шинами, плыли легковые автомобили. Некоторые – «Чайки», некоторые – «Волги», некоторые – «Москвичи», «Запорожцы».

На перекрестке стоял розовощекий здоровяк-милиционер. Он лихо махал жезлом, и все автомобили плыли куда надо.

Парторг думал, смотрел в окно и тихо, светло улыбался.

 
Шофер же, профсоюза член,
Его не переносит скотства,
Поскольку видит в нем он тлен
И старый метод руководства.
Но – едут...
 

Вот какую сказку рассказал мне один коммунист, когда мы с ним ловили на удочку ершей в канале Москва – Волга, построенном заключенными по приказу коммунистов, чтоб Москва стала портом пяти морей неизвестно для чего.

...Однажды одни игроки направились в картежный дом, чтобы там играть в «подкидного дурака». Были они ребята не то чтобы умные, но очень ушлые и нахальные. Общество, которое собралось в картежном доме, чтобы немного поиграть в «подкидного дурака», встретило их не слишком дружелюбно. Но все-таки сразу их не выкинули, потому что раздались слова, что, дескать, раз свобода, то пусть и эти молодчики поиграют, так и быть, в «подкидного дурака», потому что если им не разрешить поиграть в «подкидного дурака», то они сразу могут сильно озлобиться и наделают больших бед, чем если просто поиграют немножко и уйдут.

Однако когда им стало слишком сильно везти, то к ним немного поприсматривались и сразу же обнаружили, что играют они из рук вон, как жулики: «восьмерку» «семеркой» кроют, подглядывают в чужие карты и так далее. Когда им вежливо сказали, что нельзя себя так вести, коли уж их приняли поиграть с порядочными людьми в «подкидного дурака», то жулики для начала страшно сделали вид, что рассердились, стали всех брать на горло, что у них, дескать, было тяжелое детство и они тоже за свободу, а что, дескать, если иной раз они и ходят неправильно, то в этом нету большой беды: играем-то ведь не из денег...

Как ни странно, у них нашлись защитники из числа порядочных картежников, и игра продолжилась дальше, а они все наглели и наглели. Уж и стали появляться в игре карты, которые перед этим были в «отбое», то есть жулики их крадче тянули из колоды, ими же и отбивались, козырными картами. При громких криках возмущения, что это уже совсем ни в какие ворота не лезет, они делали круглые глаза, прижимали пальцы к губам...

В общем, вели себя столь вызывающе, что один картежник не выдержал и воскликнул густым басом: доколе мы, товарищи, будем терпеть это нахальство? Надо их выкинуть к е... матери, и дело с концом! Но его опять успокоили, и игра продолжилась до того самого момента, когда одного из чужаков не схватили пальцами за нос, когда он настолько нагло «зырил» в чужие карты, что этого не выдержал бы уже никто. Оскорбленный жулик скорее инстинктивно, чем в целях самозащиты, махнул схватившему его за нос картами по глазам, а тот ему в ответ, разжав пальцы и сжав их в кулак, съездил кулаком по морде, да так славно, что пустил из упомянутого носа юшку. Тут поднялися страшный гвалт и шум. Одни кричали, что нельзя бить живого человека по лицу, Достоевский не велит, а другие – что нарушены права человека, что скажет просвещенный, гуманный мир? Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в пылу потасовки как бы сам собой опрокинулся громадный шандал со свечами. Стеарин потек по картам, пламя жадно лизало зеленое сукно скатерти.

Картежный дом весь с разных концов загорелся и в одночасье сгорел, как свечка, несмотря на то, что все присутствующие, включая приезжих нечестных игроков, приняли посильное участие в тушении пожара. Причем жулики суетились больше всех, мобилизовали всех присутствующих на «борьбу с несчастным случаем», устроили живую цепочку с ведрами от водоразборной колонки, чтобы «спасти хотя бы здание»... Хотя чего уж там было спасать, все совсем сгорело...

Пожар затих только под утро, потому что под утро пошел дождь и зашипели головешки. Под дождем и паром, в косых струях рассвета стояли на пепелище измазанные сажей люди.