Текст книги "Преподобный Серафим, Саровский чудотворец (с новыми сведениями о старце). С рисунками в тексте"

Боясь огорчить мать, Прохор, когда в нем стало постепенно складываться решение оставить мир – старался осторожно вызнать мысли матери, пустит ли она его в монастырь. Он с радостью заметил, что она нисколько не будет препятствовать ему, и тогда он стал прямо заговаривать об этом предмете. Вместе с тем, он поверял свои мысли некоторым товарищам, и пять человек из Курской купеческой молодежи порешили одновременно с ним начать иноческую жизнь. В этом нельзя не видеть значительного влияния Прохора на сверстников. Известно, что, хотя в годы и отрочества, и ранней юности он любил уединение, все же не избегал общества товарищей; но, как сильная, цельная натура, подчинял их своему настроению. Он любил читать сверстникам вслух духовные книги и вести с ними духовную беседу.

Сохранилось воспоминание о том, как простился Прохор с матерью. Сперва, по русскому обычаю, все посидели. Потом Прохор встал, помолился Богу, поклонился матери в ноги. Она дала ему приложиться к иконам Спасителя и Божией Матери, потом благословила его медным большим крестом. Этот крест он всю жизнь свою хранил, как величайшую святыню, никогда не снимал его с себя, нося его поверх одежды открыто на груди, с ним и скончался. Заранее было взято Прохором для пострижения в монастырь увольнение от Курского градского общества. Оставалось только решить, куда идти. Саровская пустынь славилась истинною иноческою жизнию и тем более должна была привлекать Прохора, что начальствовал в ней строитель Пахомий, родом из курских купцов и знакомый родителям Мошниным. Но ему хотелось поверить свое решение советами людей опытных и духовных. Кроме того, он жаждал поклониться киевским святыням, где все говорит сердцу человека, избирающего иноческий путь. И с пятью своими единомышленниками он отправился пешком в Киев.

В то время славился жизнию и даром прозорливости старец Досифей-затворник, спасавшийся в Китаевской обители. Прохор пришел к нему, открыл ему всю свою душу и, став перед ним на колени, целуя ему ноги, умолял его указать ему место, где он должен поселиться. Прозорливый старец прямо указал ему на Саров такими словами: «Гряди, чадо Божие, и пребуди тамо. Место сие будет тебе во спасение, с помощию Господа. Тут старайся стяжать непрестанное призывание имени Божия так: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!» В этом да будет все твое внимание и обучение. Ходя и сидя, при деле и в церкви стоя, везде, на всяком месте, входя и исходя, сие непрестанное вопияние да будет и в устах, и в сердце твоем. С ним найдешь покой, приобретешь чистоту духовную и телесную, и вселится в Тебя Дух Святый, Источник всяких благ, и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочестии и чистоте. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни. Он последователь наших Антония и Феодосия». С радостным сердцем принял Прохор старцев совет. Он отговел в Киеве, потом вернулся в Курск, где прожил несколько месяцев. Хотя он временами и ходил в лавку, но уже не занимался торговлей, а вел духовную беседу: с ним приходили поговорить о монастырях, о том, как спасаться, или послушать, как он читал духовные книги.

20-го ноября 1778 года, накануне праздника Введения во храм Богоматери, 19-ти летний Прохор пришел в Саров. Всенощное бдение, благовение братии с первого же раза произвели на него сильное впечатление. Строитель Пахомий, истинный инок, ласково его принял и поручил его казначею, старцу Иосифу. Кроме того, что этому старцу Прохор должен был прислуживать, он исполнял и другие послушания: в хлебне, в просфорне, в столярной, пономарил. С величайшею ревностью принялся он за дело нравственного перевоспитания себя, постоянного наблюдения за собою и стремления к совершенству, в каком состоит все призвание и назначение монаха. Постоянною деятельностью он старался предохранить себя от скуки, которую считал одним из опаснейших для инока искушений. «Болезнь сия врачуется, говорил он впоследствии по собственному опыту, – молитвою, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением слова Божия и терпением, потому что и рождается она от малодушия и праздности и празднословия».

В определенные часы приходил он в церковь, стараясь быть там раньше всех, неподвижно выстаивал все богослужение, постоянно имея взор опущенный к полу, чтоб избежать рассеянности, стоял всегда на определенном месте и до самого конца. В келии своей он упражнялся в чтении и в телесном труде. Евангелие и послания апостолов он всегда читал стоя. Из духовных книг читал Шестоднев святого Василия Великого, беседы святого Макария Великого, Лествицу преподобного Иоанна, Добротолюбие и другие. В часы отдыха Прохор занимался работою: искусно вырезал из кипарисного дерева крестики для раздачи их богомольцам. Он был вообще искусен в столярничестве, так что в одном расписании иноков один из всех назван «Прохор-столяр». Участвовал он также в общих трудах-послушаниях братии, состоявших в сплаве леса, в заготовке дров. В Саровском лесу спасалось в отшельничестве несколько иноков, из которых о. Назарий и о. Марк были самые известные. Их пример, столько же, сколько и стремление души Прохора, побудили его в свободные часы укрываться в лесу для уединенной молитвы. Он говорил впоследствии так: «Если не всегда можно пребывать в уединении и молчании, живя в монастыре и занимаясь возложенными от настоятеля послушаниями, то хотя некоторое время, остающееся от послушания, должно посвящать на уединение и молчание. И за это малое Господь Бог не оставит ниспослать на тебя богатую Свою милость».

Здесь, среди природы, к восприятию красот которой он был так чуток, свободно и восторженно лились его хвала и молитва к Богу. Кроме этой уединенной молитвы, Прохор принял еще подвиг: усиленный пост. В среду и пятницу он ничего не вкушал, а в другие дни недели принимал пищу лишь по разу в день. В 1780 году Прохор опасно заболел. Недуг, по-видимому, водянка, продолжался три года, из них не менее полутора лет больной провел в постели. Каким уважением уже тогда он пользовался, как ценили его видно уже из того, что за ним, послушником, во все время его болезни ходили строитель Пахомий и другие старшие иноки. Больному становилось все хуже, и о. Пахомий стал настойчиво предлагать обратиться к врачу, или, по крайней мере, пустить кровь. Прохор отвечал: «Я предал себя, святый отче, истинному врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери. Если же любовь ваша рассудит, снабдите меня духовным врачеством».

Старец Иосиф отслужил об исцелении болящего особо всенощную и литургию, братия молилась за него. Прохор стал поправляться. Много, много лет спустя, старец рассказывал одной инокине Дивеевской, что тогда, в болезни, после причащения святых Тайн, явилась ему в несказанном свете Пресвятая Богородица с апостолами Иоанном Богословом и Петром. Указывая на Прохора, Владычица сказала: «Этот нашего рода!» Потом Владычица возложила на голову Прохора правую руку и жезлом, который она держала в левой руке коснулась больного. У него образовалось в бедре углубление, в которое собралась вся вода со всего тела. Та келия, в которой жил тогда Прохор и в которой совершилось это чудесное исцеление, была вскоре снесена, и на месте ее воздвигнута больница с двухэтажною церковью: в честь преподобных Зосимы и Савватия и Преображения Господня. За сбором на украшение этой церкви был послан Прохор. Между прочим, побывал он тогда и в Курске. Матери его уже не было в живых, но его брат оказал ему большую помощь. По возвращении домой, Прохор своими руками построил престол из кипарисного дерева для нижней церкви Соловецких чудотворцев. О. Серафим всегда с особым чувством относился к этому храму, как месту благодатного посещения. Он любил в нем приобщаться. Этот же храм он посетил и приобщился в нем и накануне блаженной кончины своей, 1-го января 1833 года.

Восемь лет прожил о. Серафим послушником. Наружность его в это время была такова. Он был очень силен, росту в нем было 2 аршина 8 вершков, крепкого сложения. Несмотря на строгое воздержание и пост, у него было полное, белое лицо. Выразительные и проницательные глаза его были светло-голубого цвета, нос прямой и острый, густые брови и густые светло-русые волосы на голове, в окладистой бороде и усах. Он говорил увлекательно и имел счастливую память.

13-го августа 1786 г. Прохор пострижен в иночество, причем, без ведома его и выбора, ему дано имя Серафим, что значит «пламенный». Через год он рукоположен во иеродиакона. С тех пор, в течение без малого шести лет, он почти беспрерывно служил. Он усугубил теперь свои подвиги. Ночи на воскресенья и большие праздники проводил все в молитве. Господь укреплял его. Он не чувствовал утомления, не нуждался почти в отдыхе, часто забывал о пище и питье; ложась спать, жалел, что человек не может, как ангел, непрестанно, без перерыва, служить Богу. Строитель о. Пахомий очень ценил иеродиакона Серафима и, уезжая из обители по делам или для служения где-нибудь, брал его обыкновенно с собой. Это дало случай о. Серафиму присутствовать при кончине одной великой жены и принять от нее дело, которое впоследствии так изумительно разраслось через него: именно Дивеевскую общину.

Вдова полковника Агафья Симеоновна Мельгунова, богатая помещица нескольких губерний, посвятила жизнь свою странствованиям по святым местам и делам благотворения. Есть сказание, что, во время пребывания ее в Киевском Фроловском монастыре, ей явилась Пресвятая Дева с повелением идти к северу России и остановиться на том месте, какое ей Владычица укажет, и что на том месте возникнет славная обитель. Когда Мельгунова, идя в Саров, дошла до села Дивеева и, присев отдохнуть на бревна у сельской церкви, забылась от усталости, – ей вновь явилась Царица небесная с повелением остаться на этом месте. Агафия Симеоновна поселилась у сельского священника, где, ища подвигов и уничижения, исполняла всю черную работу. Кроме того, она широко, но в тайне, благотворила крестьянам. Деньги, полученные ею от продажи ее имений, она употребила на возведение нескольких и украшение многих храмов. Между прочим, построила прекрасную каменную церковь в Дивееве. Около нее собрались жить несколько благочестивых женщин, что и составило первоначальное, так сказать, зерно Дивеевского монастыря.

Незадолго до кончины своей она приняла иночество с именем Александры. Она пользовалась великим уважением всей округи и, кроме дивной жизни и благочестия, изумляла всех своею глубокою мудростью. О. Серафим благоговел к ее памяти. Он присутствовал при соборовании ее за несколько дней до ее кончины и при погребении ее. Умирая, она передала о. Пахомию остатки своего некогда крупного состояния, прося его позаботиться об участи остающихся после нее сиротами Дивеевских насельниц. О. Пахомий отвечал, что он исполнит ее волю, но едва ли доживет до исполнения обетования Царицы Небесной о том, что здесь будет монастырь. Но сказал, что после его смерти заботу о Дивееве примет на себя о. Серафим.

13-го июня 1789 года первоначальница Дивеевская опочила смертным сном. О. Серафим свято исполнил данное за него о. Пахомием обещание. Он принял близко к сердцу судьбу Дивеева. Он называл инокинь Дивеевских не иначе, как «Дивеевские сироты». В Дивееве, по блаженной кончине старца, как будто почил его дух. Что-то чрезвычайно благодатное как будто разлито в воздухе этого невыразимо отрадного места.

Проходя служение диаконское, о. Серафим удостаивался великих духовных откровений. Временами он видел ангелов, сослуживших братии и воспевающих; они имели образ молниеносных юношей, облеченных в белые, златотканые одежды. А то, как пели они: нельзя выразить словами. Вспоминая об этом, о. Серафим говорил: «Бысть сердце мое, яко воск тая от неизреченной радости».

Особо же великого откровения удостоился о. Серафим в один великий четверг, совершая литургию со строителем о. Пахомием.

Как известно, «малый» выход из алтаря и следующее за тем вступление священнослужителей в алтарь выражает вступление их в самое небо, и священник тогда молится: «Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость». Когда после малого входа и паремий иеродиакон Серафим возгласил «Господи, спаси благочестивые и услыши ны, – и, обратясь к народу и дав знак орарем, закончил, – и во веки веков», как он весь изменился, не мог сойти с места и вымолвить слова. Служащие поняли, что ему было видение. Его ввели под руки в алтарь, где он простоял три часа, то весь разгораясь лицом, то бледнея, – все не в состоянии вымолвить ни одного слова. Когда он пришел в себя, то рассказал своим старцам и наставникам, о. Пахомию и казначею, что он видел. «Только что провозгласил я, убогий – Господи, спаси благочестивые и услыши ны! – и наведя орарем на народ, окончил: и во веки веков, вдруг меня озарил луч как бы солнечного света, и увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе, сияющего неизреченным светом, окруженного небесными силами, ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих. Посем, вступив во святой местный образ Свой, что по правую руку царских врат, преобразился, окружаемый ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа, удостоился особенного от Него благословения. Сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу».

По-прежнему, о. Серафим искал пустыни для уединенной молитвы, и вечером уходил в лесную свою келью и, проведя там ночь в молитве, к утру возвращался в Саров. 34-х лет, 2-го сентября 1793 года, о. Серафим в Тамбове рукоположен в иеромонаха. Теперь душа его томилась желанием совершенного уединения, полного пустынничества. Такая жизнь является одною из высших ступеней на пути восхождения человека к Богу. Это ничем не отвлекаемое, полное погружение человека в думу о Боге и постоянная молитвенная беседа с Богом, ничем не ослабляемый единый порыв души в благость Божества. Не потому, что ненавидят или презирают людей, удаляются подвижники в уединение и не потому, что не желают служить людям. А потому, что сперва хотят приблизиться к Богу, а тогда уже, ставши в Нем сильными, служить людям. «Отче, спросил как-то у о. Серафима один инок, много размышлявший об уединении: некоторые говорят, что удаление от общежития в пустыню есть фарисейство, что оказывается пренебрежение братии, или, еще, бросается на нее осуждение. Как ты думаешь?»

«Не наше дело, – отвечал старец, – судить других. А удаляемся мы из общества братства не из ненависти к нему, а более для того, что мы приняли и носим на себе чин ангельский, которому не вместительно быть там, где словом и делом прогневляется Господь Бог. И потому мы, отлучаясь от братства, удаляемся только от слышания и видения того, что противно заповедям Божиим, как это случается неизбежно при множестве братии. Мы избегаем не людей, которые одного с нами естества и носят одно и то же имя Христово, но пороков, ими творимых, как и великому Арсению сказано было: «Бегай людей, и спасешься». Но, испытав все трудности жития пустыннического, старец впоследствии предостерегал спрашивавших у него совета, что в монастыре иноки борются с противными силами, как с голубями, а в пустыне, как со львами и леопардами.

Перед смертью своею строитель Пахомий, принявший 16 лет назад молодого, жаждавшего подвига Прохора Мошнина в число саровских послушников, благословил теперь иеромонаха Серафима на жизнь в пустыне. О. Серафим заботливо ходил за умирающим наставником и благодетелем своим и горько оплакивал его. После его кончины он удалился, 20-го ноября 1794 г., в лесную келию. Видимым предлогом для удаления послужила сильная болезнь ног, вследствие постоянного стояния на ногах. Келия, куда удалился о. Серафим, была расположена в дремучем сосновом лесу, на берегу реки Саровки, на холме, в 5–6 верстах от Сарова. В ней была изба с печью, сени и крылечко. Вокруг был небольшой огород, обведенный забором. Одна и та же убогая одежда была на о. Серафиме зимою и летом: белый полотняный балахон, кожаные рукавицы, кожаные чулки (бахилы), лапти, старая камилавка. На груди был крест, материнское благословение. На спине он носил сумку, а в ней евангелие.

Преподобный Серафим кормит медведя

Внешние труды его состояли в заготовлении дров и топке келии; впрочем, часто он, чтобы томить себя, терпел в келии мороз. Летом он обрабатывал огород, который удобрял мхом, собираемым в болоте. Во время этой работы он иногда обнажался до пояса, и множество насекомых безжалостно жалили его. Тело опухало, покрывалось запекшеюся кровью, а он терпел. Во время работы часто молитвенный восторг сходил на душу подвижника. Он любил петь в это время церковные песни, которых, при прекрасной памяти своей, знал множество наизусть. Особенно он любил «Всемирную славу», антифон «Пустынным непрестанное Божественное желание бывает». Случалось, что во время работы вдруг лопата или заступ выпадали из его рук, лицо его принимало дивное выражение, он стоял неподвижно, углубясь, в созерцание тайн духовных. В том же лесу жили отшельники о. Назарий, Марк и Досифей. Приходя иногда к о. Серафиму, они заставали его в таком же положении, он их не замечал и, иногда прождав перед ним около часу, они так и уходили, незамеченные им. Молитвенное правило его было чрезвычайно обширно. Часто вместо вечерних молитв он клал зараз тысячу поклонов. Питался он в пустыне тем хлебом, который в воскресенье приносил с собой из Сарова и который, конечно, на третий день был сух и черств. И тем он делился с птицами и лесными животными, которые очень любили его и ходили к нему. Став на высокую ступень духовности, старец получил и тот дар, который был у первого человека и утрачен через грехопадение. Звери повиновались ему. Не раз видели его кормящим громадного медведя, который, по его слову, отходил в чащу леса, а потом возвращался опять. Кроме хлеба, пищею ему служили овощи, выросшие в его огороде. Потом он ограничил себя одними овощами. Наконец, он дошел до неимоверного воздержания.

Он перестал брать вовсе хлеб из монастыря, и братия недоумевала, чем он питается. Незадолго до смерти старец рассказал, что около 3 лет он питался лишь отваром из травы снитки, которую летом собирал и сушил на зиму. Проводя будни в пустыне, о. Серафим, накануне воскресных и праздничных дней, приходил в пустынь и там приобщался. После обедни он говорил с теми из братии, кто в нем нуждался. А затем возвращался в пустынь. Иноки, жившие в лесу, слыхали от него мудрые наставления. Вот одно из них, о непрестанной молитве: «Истинно решившиеся служить Господу Богу должны упражняться в памяти Божией и непрестанной молитве, говоря умом: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго; в часы же послеобеденные можно говорить эту молитву так: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, молитвами Богородицы помилуй мя грешнаго», или же прибегать собственно к Пресвятой Богородице, моляся: «Пресвятая Богородица, спаси нас», или говорить поздравление ангельское: «Богородице, Дево, радуйся!» Таковым упражнением, при охранении себя от рассеяния и при соблюдении мира совести, можно приблизиться к Богу и соединиться с Ним. Ибо, по словам святого Исаака Сирина, кроме непрестанные молитвы, мы приблизиться к Богу не можем. – Если подвижник встречался с кем в лесу, то он смиренно кланялся и поспешно отходил в сторону.

Но, на не слыхавших даже слов его, один вдохновенный вид его, в его убогой одежде, производил великое впечатление: трогал души, поучал, возбуждал к добру.

Отец Серафим не избежал тех великих искушений, какими обычно враг спасения воюет на иноков, проходящих пустынническую жизнь и какими он силится смутить их в эту великую пору их духовного роста. Однажды во время молитвы о. Серафим услышал вой зверей за стенами келии, потом точно скопище народа стало ломать дверь, выбили у двери косяк и бросили в келию громадный отрубок дерева, который потом с трудом могли вынести восемь человек. Иногда во время молитвы ему представлялось, что келия его разваливается начетверо и что к нему с ревом отовсюду рвутся страшные звери. Иногда он видел открытый гроб, из которого вставал мертвец. Этим привидениям о. Серафим не поддавался, но прогонял их силою крестного знамения. Тогда враг стал нападать на него с еще большею яростью. Он поднимал подвижника на воздух и с такою силою ударял его об пол, что кости могли бы быть сломаны, если б не охранявшая отца Серафима благодать. Можно думать, что о. Серафим видел самих злых духов, потому что на простосердечный о том вопрос одного мирянина старец с улыбкою ответил: «Они гнусны. Как на свет ангела взглянуть грешному невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны».

Все искушения о. Серафим победил молитвою, именем Христовым и знамением крестным и некоторое время наслаждался миром. Между тем о. Серафим получил предложение быть настоятелем Алатырского монастыря, с возведением в сан архимандрита. Он отказался, отказался по смирению и от другого такого же предложения. Известно, что смирение есть венец добродетелей, как бы цемент, скрепляющий все добродетели. Ничто так не ручается за верный путь спасения, ничто так не страшит и не посрамляет врага, как смирение. Смирением победил и Христос злобу его, так как то, чем искушал и искусил враг первого человека «будете, яко боги» – то самое путем смирения совершил Христос: сойдя на землю и став Человеком, Он обожествил человека и влил в него пролитую за него Божественную кровь Свою.

Не терпя великого смирения о. Серафима, враг еще лютее ополчился на него: он воздвиг в душе его так называемую мысленную брань. Для победы в этой страшной, роковой, ожесточенной борьбе старец решился предпринять новый подвиг, на который в древности решались весьма немногие подвижники и который казался невыносимо тяжек в последующие времена. То было столпничество.

На полпути от келии к монастырю лежала громадная гранитная скала. На эту скалу отец Серафим стал всходить при наступлении всякой ночи. Он молился или на коленях, или стоя на ногах, воздев руки вверх и взывая словами молитвы мытаря: Боже, милостив буди мне грешному! В келии своей он поставил другой, небольшой камень, и в том же положении молился на нем весь день, сходя с него только для краткого отдыха и принятия пищи. В этом великом подвиге провел он тысячу дней и тысячу ночей. Враг был окончательно побежден. Но от этого почти трехлетнего непрерывного стояния опять открылась у старца болезнь в ногах, которая была в первое время пустыннической жизни его. Болезнь эта не проходила более до самой кончины о. Серафима. Дивный подвижник сумел скрыть свое тысячедневное и тысяченощное моление. Впоследствии от Тамбовского архиерея был тайный запрос об о. Серафиме игумену Нифонту. Сохранился отзыв Нифонта, в котором он пишет: «О подвигах и жизни отца Серафима не знаем. О тайных же действиях каких, также и о стоянии 1000 дней и ночей на камне никому не было известно». Лишь незадолго до кончины своей, по примеру многих других праведников, открывая некоторые обстоятельства своей жизни, великий старец поведал об этом молении некоторым из Саровской братии. Один из слушателей заметил тогда, что подвиг этот выше сил человеческих.

Святой Симеон Столпник, отвечал старец, – сорок семь лет стоял на столпе. А мои труды похожили на его подвиг?.. Собеседник заметил, что, вероятно, старец ощущал в это время помощь благодати.

– Да, отвечал он: иначе сил человеческих не хватило бы. Потом, помолчав, он прибавил: «Когда в сердце есть умиление, то и Бог бывает с нами».

Посрамленный в личной, так сказать, борьбе с отшельником, враг начал действовать на него через людей.

12 сентября 1804 года пришли к о. Серафиму, рубившему в лесу дрова, трое крестьян и дерзко потребовали денег, говоря, что мирские люди носят ему деньги. О. Серафим ответил, что ни от кого ничего не берет. Не поверив ему, крестьяне напали на него. Один, кинувшись на него сзади, хотел его повалить, но сам упал. О. Серафим был ловок и очень силен. С топором в руке, он легко мог рассчитывать отбиться от злодеев. Но вспомнились ему слова евангелия: «Приимшии нож, ножем погибнут», – и он решился не защищаться. Бросив топор на землю и сложив руки крестом на груди, он спокойно сказал своим обидчикам: «Делайте, что вам надобно». Один из них, схватив топор, обухом ударил его по голове, так что изо рта и ушей подвижника хлынула кровь и он в беспамятстве упал. Тогда они потащили его в келию, продолжая бить его топором, дубиной, топтали его ногами, думали даже бросить его в реку. Но, видя, что он в роде мертвого, связав ему руки и ноги, бросили его в сенях, а сами кинулись в келию, где обшарили все углы, сломали даже печь, все надеясь отыскать деньги. Но нашли лишь икону да несколько картофелин. На них напал страх, и они убежали. Когда о. Серафим пришел в себя, он выпутался с трудом из веревок, поблагодарил Бога за неповинное страданье, помолился об обидчиках и на другой день во время самой литургии приплелся в пустынь в самом ужасном виде. Волосы на бороде и голове его были в запекшийся крови, в пыли, спутаны. Руки и лицо были избиты, выбито несколько зубов, на ушах и лице – запекшаяся кровь, окровавленная одежда местами пристала к ранам на теле. Он рассказал о случившемся настоятелю и братии и остался в Сарове. Первые восемь дней страдания его были чрезвычайны. Он не мог ни пить, ни есть, ни забыться ни на минуту сном от нестерпимой боли. В обители ждали его смерти. На седьмой день болезни, не видя улучшения, настоятель послал за врачами в Арзамас. Врачи нашли больного в таком положении: голова проломлена, ребра перебиты, грудь оттоптана, по телу смертельные раны, и лишь удивлялись, как он еще жив. Пока эти три врача, при которых было три фельдшера, совещались над постелью больного по латыни, что предпринять, о. Серафим забылся и имел во сне видение.

К постели его подошла окруженная славой, в царской порфире, Пресвятая Богородица с апостолами Петром и Иоанном Богословом. Она рекла в сторону врачей: «Что вы трудитесь?» А затем, указывая апостолам на подвижника, произнесла: «Сей от рода нашего». После этого видения он отказался от какой бы то ни было врачебной помощи, говоря, что всю надежду возлагает на Господа и Богоматерь.

В течение нескольких часов после видения страдалец ощущал чрезвычайную духовную радость. Потом, почувствовал облегчение. В тот же вечер в первый раз после поранения спросил пищи, и поел хлеба с квашеной капустой. С того дня он мало-помалу стал оправляться, но следы этого происшествия остались навсегда на нем. Еще раньше он как-то во время рубки леса был придавлен упавшим деревом, и, раньше прямой и стройный, стал теперь согбенный. Теперь же он еще больше сгорбился и не мог ходить иначе, как опираясь на палку или топорик.

Пробыв пять месяцев в Сарове, о. Серафим вернулся опять в любимую свою пустынную келию. Таким образом, опять враг спасения потерпел новое поражение. Обидчики подвижника были найдены и оказались крепостными крестьянами помещика Татищева, из села Кременок. Отец Серафим просил настоятеля не преследовать их и писал о том же помещику. Все настаивали на наказании. Тогда о. Серафим объявил, что в таком случае он оставит Саров и совсем уйдет в другое место.

Господь сам наказал этих людей: у них сгорели все избы. Тогда, раскаявшись, они пришли к о. Мерафиму и просили у него прощения.

В 1807 году скончался второй, со времени поступления о. Серафима, настоятель Саровский – праведный игумен Исаия, который весьма чтил о. Серафима и которому о. Серафим платил искренней любовью. Когда о. Исаия был здоров, он сам ходил в пустынь к о. Серафиму. Когда он сложил в себя должность, о. Серафим был избран братиею в настоятели, но отказался, и был избран в настоятели казначей Нифонт. Больной старец не мог лишить себя утешения в беседе с о. Серафимом и братия возила бывшего своего настоятеля в тележке в пустыню к о. Серафиму. Кончина о. Исаии тяжело отразилась на о. Серафиме. Три любимые им старца, из которых двое, Иосиф и Пахомий, руководили первыми его иноческими шагами, лежали в могилах. Он сам прожил уже почти полвека. И новое поколение иноков не могло дать его привязчивой душе то, что давало ему общение с этими тремя глубоко духовными, а для него незаменимыми, коренными людьми. Как ни ограничивал он людских отношений, уход этих людей болезненно на нем отразился. Никогда не проходил он мимо кладбища монастырского без того, чтоб не помолиться на их могилах. Начальнице Ардатовской общины он как-то сказал: «Когда идешь ко мне, зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтоб Он упокоил души рабов Своих Исаии, Пахомия, Иосифа и потом припади ко гробу, говоря про себя: «Простите, отцы святии, и помолитесь обо мне!»

Стремясь все далее, все более очищая душу, а, быть может, чтоб подвигом смирить печаль души, о. Серафим приступил к новому деланию – молчальничеству. Он более не выходил, если кто посещал его. Встречаясь с кем в лесу, падал лицом к земле, и не вставал, пока не уходили от него, перестал даже ходить в монастырь по праздникам. Раз в неделю, по праздникам, старцу приносил послушник из Сарова пишу. Зимой приходилось идти к нему по глубокому снегу. Дойдя до келии, послушник стучал, говоря вслух молитву Иисусову, и старец, ответив «аминь», отворял дверь сеней, где был приготовлен лоточек. Сам он стоял в это время со сложенными руками, смотря в землю и не подымая глаз на пришедшего. Послушник складывал принесенное на лоточек, а о. Серафим клал туда же кусочек хлеба или капусты, означая тем, что нужно принести на следующий раз. Затем послушник уходил, не слыхав и голоса старца. Таково было внешнее выражение молчальничества. Значение же и сущность его состояли в отречении от всяких житейских попечений для совершеннейшего служения Богу.

О. Серафим пояснял: «Паче всего должно украшать себя молчанием, ибо святой Амвросий Медиоланский говорил, что молчанием многих видел спасающихся, многоглаголанием же ни единаго. И паки некто из старцев говорит: молчание есть таинство будущего века, словеса же – орудия суть мира сего. Молчание приближает человека к Богу и делает его как бы земным ангелом. Ты только сиди в келии своей во внимании и молчании, и всеми мерами старайся приблизить себя к Господу. А Господь готов сделать тебя из человека ангелом: «На кого бо, говорит он (Исаии, 66, 2) воззрю, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих». Плодом молчания, кроме других духовных приобретений, бывает мир души. Молчание учит безмолвию и постоянной молитве. Наконец, приобретшего сие ожидает мирное состояние. Когда старца спросили, зачем он, наложив на себя молчание, лишает братию той духовной пользы, какую он мог бы принести ей своими беседами, он отвечал: «Святой Григорий Богослов рек: прекрасно богословствовать для Бога. Но лучше сего, если человек себя очищает для Бога».