Текст книги "Война мертвых"

Сержанты подвели Тихона к возвышению и, силой уложив на кровать, тут же отскочили в стороны. Мачты издали угрожающее гудение, и он осознал, что не может подняться. Невидимая сила прижала его к холодной поверхности и прошла вдоль тела упругой волной. За ней прокатилась другая, быстрее и плотнее, потом третья и четвертая – волны превратились в свинцовую рябь, сдирающую кожу и дробящую кости.

Тот, кто придумал слово «боль», вряд ли хорошо представлял, что это такое, иначе он выбрал бы другое созвучие, длинное и мучительное, как завывание издыхающего зверя. Тихон не мог кричать, судорога стиснула ему горло, но то, что он испытывал, то, что творилось в его каменеющем мозгу, было самым настоящим ревом.

Тихона трясло всего несколько минут, но за это время он пережил куда больше, чем за все шестнадцать лет жизни. Он увидел, как белый потолок мутнеет и завязывается в узел, как четыре согнувшиеся мачты пьют его кровь, но самым страшным казалось то, что он был не в силах ни увернуться, ни закрыть глаза. Тихон так и не понял, за что его наказывают.

Он перекатил зрачки вбок – курсанты стояли по периметру, отрешенно наблюдая за его страданиями. Примерно сто человек, явившихся для того, чтобы полюбоваться на чью-то смерть.

Внезапно он заметил Анастасию. Сжав острые кулачки, она слегка раскачивалась из стороны в сторону и что-то неслышно напевала. Тихон никогда не пробовал читать по губам, но сейчас у него получилось. Анастасия повторяла одно и то же:

– Терпи, мальчик, мы все прошли через это.

Фраза была нескладной и острой, точно кривая иголка, и никак не хотела укладываться в голове. Все прошли… Зачем? И кто – все? Сотня курсантов? Сотня, осенило Тихона. То, что коридоры пустуют, ни о чем не говорит. Когда надо, люди покидают свои кельи и собираются вместе. Школа существует. Курсанты учатся. Значит, у Конфедерации еще есть какая-то армия, и они еще кому-то нужны.

Но почему они так равнодушны? Люди, живущие внутри мертвой планеты, должны быть как братья. Братья по оружию ближе, чем биологические родственники. Которых он никогда… никогда… никогда не будет искать!

Перед тем, как глаза затянуло черным студнем, Тихон увидел хмурого лейтенанта. Тот, как и Анастасия, что-то беззвучно нашептывал. Тихон сконцентрировался и за секунду до обморока успел расшифровать.

– Школа держится на дисциплине, дисциплина держится на страхе. Помни, курсант.

Это была не месть, мстить ему не за что. Это был урок.

– Сорок три – семьдесят четыре! – гаркнули сверху. – Через двадцать две минуты прибыть в класс тридцать девять – восемнадцать.

Печка была уже открыта – на подносе Тихон обнаружил пяток мутно-прозрачных сухарей, орехи и обезжиренное молоко. Поспешно проглотив завтрак, он метнулся в санблок.

Как он ни старался, восстановить в памяти недавние события ему не удалось. Когда закончилась пытка, кто принес его в кубрик – всё это осталось где-то позади, за толстой броней шокового порога. Для тела экзекуция прошла бесследно, даже наоборот, ощущался небывалый прилив сил и какая-то бесшабашная радость, схожая с реакцией на психоактиваторы. Что касается души, то Тихон предпочел затолкать эту болячку подальше, привалив ее тряпьем сиюминутных забот.

Он вышел из душа и оделся. Черная форма уже не казалась чем-то самодостаточным. Сто курсантов, которых он видел вчера, – или не вчера? – носили точно такую же, но все они были разные, в том смысле, что представляли неодинаковую ценность для Конфедерации. Все сто – уникумы, способные отождествить себя с машиной. Травмированные личности, не нашедшие себя в нормальном обществе. Изгои человечества и его защитники. Тихон собирался стать среди них первым.

– Двадцать две с половиной, – вместо приветствия сказал лейтенант. – Опоздал на тридцать секунд. Ладно, для новичка терпимо. Проходи.

Три женщины уже стояли у кабин, капитан восседал за своим пультом – всё было как и в прошлый раз, только без Филиппа. Никто не подал вида, что знает о перенесенном Тихоном испытании. Будто ничего, выходящего за рамки, не случилось. Игорь раздал задания и, когда дамы улеглись в капсулы, повернулся к Тихону.

– Живой?

– Еще пара таких сеансов…

– А ты не нарывайся, – доброжелательно сказал он. – Марш в кабину, порулишь немножко.

Второе превращение в танк Тихон перенес спокойно. Плавно пошевелил ступнями – теперь машина не носилась, как бешеная, а точно выполняла его… указания?.. пожелания? Тихон не управлял двигателем, так же как и человек не управляет ногами во время ходьбы. Человек просто ходит – и Тихон просто-напросто передвигался по степи. Никто, если он специально на этом не сосредотачивается, не ощущает в отдельности колени, бедра и пятки. Тихон понятия не имел, где находится реактор и как устроены траки. Ему нужно было подойти к кочке с голым, засохшим кустом, и он к ней ехал – с той скоростью, которая его в данный момент устраивала.

– Повернись, – приказал Игорь, всё это время присутствовавший где-то за затылком.

Тихон оглянулся, с удовлетворением заметив, что отныне движения его головы не ограничены гибкостью шеи.

– Нет, ты вращаешь башней, а я хочу, чтобы ты повернулся сам, всем корпусом.

Тихон замер в растерянности. Команды «вперед-назад» дались ему сравнительно легко, но ничего другого он пока не пробовал.

– Берегись! – внезапно раздалось в левом ухе, и Тихон рефлекторно отскочил вправо, заняв боевую позицию.

– Вот видишь, всё получается, надо только расслабиться. Забудь о том, что ты танк. Личность может классифицировать всё что угодно, только не саму себя. Никто из людей не считает себя разумным млекопитающим. Вот ты. Кто ты такой?

– Я? – Тихон задумался. – Не знаю. Я – это я.

– Правильно. Не человек, не танк, не шестнадцатилетний парень с тонкими ручками и сутулой спиной. Не вонючий засранец, который за первые двадцать часов службы умудрился…

– Хватит!

– Ты – это ты, – согласился Игорь. – Повернись еще.

На этот раз у него получилось легко и естественно. Стоило Тихону отвлечься от мысли, что он чего-то не умеет, как выяснилось, что он умеет всё.

– Отлично. Теперь побегай. Не бойся, это детская площадка, ям и ловушек здесь нет.

Кто боится-то, про себя огрызнулся Тихон, запоздало вспомнив, что лейтенант находится не где-нибудь, а прямо у него в мозгу.

Он наметил ровную дорожку и ринулся вперед, стремительно набирая обороты. Никаких приборов перед глазами не было, как, впрочем, не было и самих глаз, тем не менее Тихон остро чувствовал темп и в любой момент мог сказать, с какой скоростью движется. Гладкая поверхность осталась позади, и он всё чаще наскакивал на трамплины кочек, подбрасывавшие его высоко вверх. Пролетая по несколько метров, он грузно врывался траками в сырую почву и, раскидывая мягкий лишайник, мчался дальше.

Этот бег напоминал что-то из глупого и счастливого детства, возрождал в памяти ощущение полной свободы и был особо приятен тем, что ни капли не утомлял. Скорость уже перевалила за сто пятьдесят; серая растительность неслась навстречу, сливаясь в пунктирные полосы. Тихон выбрал крупный пригорок и сделал мощный рывок, намереваясь от души насладиться полетом. Он на выдохе преодолел крутой склон и уже оторвался от земли, когда увидел, что внизу ничего нет. За гребнем начиналась пустота.

Если б Тихон был человеком, он бы обязательно закричал, ведь это самая логичная реакция на смертельную опасность. Логичная для людей. Тихон сжался в комок, вытащил себя из механических членов танка, сгруппировался в сверхплотную материальную точку и… вновь очутился на серой равнине.

– Где я? – ошалело спросил он.

– Всё там же, на полигоне. Ты надеялся, что он бесконечный? Слишком большая роскошь.

– Так это был обман?

– Симулятор. Кто тебе позволит гробить настоящую технику? Над пропастью не испугался?

– Немножко, особенно в последнюю секунду. Там было что-то такое…

– Инстинкты. В командный блок заложено несколько базовых законов, в том числе – самосохранения и самоликвидации. Оказываясь в безвыходном положении, ты уничтожаешь себя и по возможности противника. Это трудно. Суицид мучителен даже для танка.

– И как часто приходится это делать?

– Каждый раз, когда нас побеждают. Всегда.

– Поэтому в Школу и набирают одних…

– Заболтались мы, – недовольно произнес Игорь. – Двигаешься нормально, теперь попробуй поохотиться. Переключаю на субъект стрелка, расслабься.

После такого совета Тихон невольно пошевелился, но машина осталась на месте. Это было похоже на паралич: Тихон бился изо всех сил, чтобы хоть чуть-чуть сдвинуться, однако ноги не слушались, их как будто и не было.

– В паре со вторым оператором легче, – проговорил лейтенант. – Каждая психоматрица занимает свою нишу, и роли четко распределяются. А сейчас ты не только стрелок, но и немножко водитель, вернее, тебе так кажется. Да не дергайся ты! Работай руками.

Тихон сжал кулаки, и в пасмурное небо полетели четыре редких светящихся очереди.

– Здесь всё намного сложнее, с бегом не сравнить. Научишься хорошо стре-лять – станешь оператором, не научишься…

– Сброс до жопы, – невесело вспомнил он. – А как научиться-то?

– Пробуй, – коротко отозвался лейтенант.

Энергии, которую сжег Тихон, хватило бы на годовое освещение среднего города. Незримо присутствовавший Игорь упорно молчал – то ли не хотел мешать, то ли не знал, как помочь.

Тихон барахтался сам: сгибал и разгибал локти, водил плечами, складывал из пальцев какие-то фигуры. Машина откликалась, но всё время по-разному. Через несколько часов вокруг не осталось ни одного куста, ни единой травинки, а Тихон так и не уяснил, каким образом пушки связаны с руками.

Он в сердцах впечатал бесплотный кулак в воображаемую ладонь, и все шесть орудий разразились непрерывными залпами. Шквальный огонь продолжался до тех пор, пока не иссяк накопитель. Тихон испытал тревожное чувство сродни кислородному голоданию и нетерпеливо прислушался к организму: реактор учащенно пульсировал, наполняя батареи жизнью.

– Они никак не связаны, – сжалился наконец Игорь. – Руки и пушки – что у них общего?

– Но ходьба и ноги…

– То же самое. Не ногами ты ходишь, а головой, ясно? Ты ведь не думаешь о том, как оторвать пятку от земли, перенести ее вперед и так далее.

– Движение – это что-то понятное, но стрельба… У человека нет такого органа.

– А у танка есть. Видишь вон ту канаву? Разозлись на нее, обзови, ударь!

– Ругаться с ямой? – недоверчиво переспросил Тихон.

Несмотря на абсурдность этой затеи, он впился взглядом в маленький овраг и принялся аккумулировать злость. Долго ждать не понадобилось – многочасовая попытка приручить голубой огонь смерти высосала из него все соки и залила вместо них жгучую ненависть. Спустя секунду его уже переполнял настоящий гнев. Нет, Тихон не потерял рассудок, он знал, что канава – всего лишь углубление в земле, но вместе с тем он понимал: эта самая канава является тем барьером, который отделяет его от Школы. Он не мог позволить себе в чем-то усомниться, слишком свежа была память об отчислении Филиппа.

Тихон упустил тот миг, когда накал достиг предела. Возможно, он шевельнулся или что-то шепнул, или только подумал – одно из орудий исторгло мохнатую струю пламени, похожую на ветвистую молнию, и овраг захлебнулся белым сиянием. Рыхлая почва зашипела, обращаясь в пар, в дым, в ничто, и вознеслась к небу медленным грязно-серым столбом.

– И заметь, без рук, – удовлетворенно произнес Игорь. – Стреляют не руками, а чем?..

– Головой.

– Потренируйся еще, это не так утомительно, как кажется.

Тихон и не устал. Накопитель был полон, реактор мерно дышал в штатном режиме, словно заверяя: я всегда буду рядом, я не подведу.

Следующие два часа ушли на отработку достигнутого. Тихон переехал на свежий участок с тщедушными кустиками и планомерно его обуглил. Выстрелы ложились не абы как, а в намеченные цели – сначала в расход отправилась вся торчащая растительность, потом мелкие пригорки, и, когда он уже замахнулся на целый холм, Игорь без всякого предупреждения вытащил его в класс.

Тихону и раньше не нравилось присутствие лейтенанта в танке, это смахивало на вторжение в частную жизнь, теперь же, насильно выдернутый из машины, он едва сдержался, чтоб не высказать своих претензий.

– Орел, – бесцветно молвил капитан, разглядывая Тихона.

– Не порть мне юношу, – хмуро сказал Игорь. – Зазнается, опять под кару полезет. Ну, птица, проголодался? Обедать пора.

Он обошел первые три капсулы и пооткрывал крышки. Марта и Зоя бодро соскочили на пол, Анастасия чинно перешагнула через борт только после того, как Игорь подал ей руку. Тихон спохватился, что мог бы помочь старушке и сам, ведь она тоже поддержала его во время экзекуции, но его остановила мысль о том, что этот ритуал выполнял Филипп, который теперь обретается дома, и не просто так, а со сброшенной памятью. Тихон никогда раньше не думал о приметах, он вообще о многом не думал, например, о том, как он ходит: оторвать пятку от земли, перенести вперед…

– Эй, проснись!

Его подтолкнули в спину, и он, споткнувшись, чуть не упал.

– Не выспался? – спросила Марта, шкодливо улыбаясь. – Мешает кто?

– Я один сплю, – буркнул Тихон.

– Мы здесь все поодиночке. Не всегда, конечно, – тихо добавила она, взяв его под руку.

Такое внимание ему оказывали впервые. Щипки и взаимные хватания, крайне популярные в Лагере, не в счет, там было не влечение, а сплошное ребячество, да и не очень-то Тихон этим увлекался. Весть о том, что в некоторых отрядах собираются ввести новый практический предмет – сексуальную этику, вызвала в нем двойственные чувства: с одной стороны, он вместе со сверстниками испытывал к этой теме повышенный интерес, с другой – не представлял, как сможет переступить через себя. Уж очень отвратительным казалось ему то, чем занимается Алёна со старшими воспитанниками.

Зоя и Анастасия отстали, а на очередном перекрестке вовсе исчезли – может, их кубрики находились где-то в другом углу, а может, они попросту не хотели мешать. Марта была на полголовы выше и в стрелках на полу ориентировалась куда лучше, но держалась так, будто не она ведет Тихона, а он ее.

Мастерица, решил про себя Тихон. Она, должно быть, многое умеет.

– Кстати, мы с тобой соседи, – вкрадчиво произнесла Марта. – Угостишь обедом?

– Угощу, – сказал он, борясь с желанием послать ее к черту. – Там, наверное, опять морковь. Пойдем, говна не жалко.

Марта ничего не ответила, а лишь мелко затрясла локотком. Тихон исподлобья глянул на ее лицо и увидел, что она смеется.

– Я думала, ты шутишь, – воскликнула она, ковырнув пальцем розовое пюре. – И вот этим тебя кормят?

– Однажды умудрился пожрать как человек.

– Обратись к Игорю, он поможет.

– Нет уж. В классе у меня с ним всё нормально, а вот вне занятий…

– Не переживай, он со всеми новичками так.

– Марта, а ты давно в Школе?

– В Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, – сразу помрачнев, отчеканила она.

– «Не переживай»… – усмехнулся Тихон. – Это ты переживаешь. Что вы как запрограммированные? Ты откуда, с Аранты?

– В Школе с две тысячи двести девятнадцатого года, – повторила она, поднимаясь с кровати. – Спасибо за морковь, я поем у себя. Кубрик сорок один – шестьдесят два. Заходи как-нибудь.

– Как-нибудь, – кивнул в ответ Тихон. – Приятного аппетита.

На этот раз прилечь ему не дали. Когда он доскреб постылое пюре, с потолка явился голос и велел прибыть в класс в течение девятнадцати минут.

– Почему девятнадцать, а не восемнадцать и семь десятых? – возмущенно бросил Тихон, не надеясь, что его услышат.

Он задвинул поднос обратно в печь и по-быстрому умылся, на большее времени не оставалось. Прогулочным шагом до класса около шестнадцати минут, скорым – примерно одиннадцать. Откуда у него эти сведения, Тихон не знал, его опыт был совсем невелик, однако в точности расчетов он не сомневался.

Выскочив из кубрика, он чуть не столкнулся с группой незнакомых курсантов. Пятеро парней – молодые, обаятельные, веселые.

– Добрый день, – вякнул тот, что повыше.

– Где ты видишь день? – зло спросил Тихон.

– Ну… по идее, сейчас день.

– Не уверен.

– Ты не подскажешь, нам нужна комната…

Курсант наморщил лоб, и другой за него закончил:

– Номер сорок три – восемьдесят.

– Прямо, четвертый поворот направо, – не задумываясь, ответил Тихон.

– Здорово, – восхитились они. – И ты вот так, запросто?..

– Это не трудно.

– Давно, наверно, в Школе? – с уважением поинтересовался долговязый.

– В Школе с… – механически начал Тихон, но умолк и, бросив «счастливо», пошел прочь.

Растерянно потоптавшись, пятерка направилась по своим делам. Тихон пожалел, что у него мало времени, ему вдруг захотелось вернуться и поговорить с курсантами по-человечески, тем более что парни явно были такими же воспитанниками-недоучками, как и он. В Лагере Тихон общительностью не отличался, но теперь это казалось таким естественным: познакомиться, выяснить, из какой они колонии, посетовать, что, кроме Земли, нигде не бывал.

И еще мельком, каким-то краешком сознания Тихон успел удивиться, как быстро он привык. Давно ли он в Школе? Всю жизнь.

– Опоздал на сорок секунд, – прокомментировал его приход Игорь.

В классе никого не было, пустовало даже кресло капитана.

– Встретил там, – невольно стал оправдываться Тихон. – Пятеро, бестолковые такие.

– Новый экипаж «утюга», – пояснил лейтенант. – Только что пятнадцать человек отправили на Пост.

– Идут, хохочут, – сказал Тихон с завистью, но прозвучало это почему-то как осуждение.

– Дураки.

– Игорь, у меня в печке меню странноватое, – потерзавшись, начал он. – Хотелось бы слегка разнообразить.

– Потерпи еще часов двести, будет тебе разнообразие.

– А раньше никак?

– Претензии не ко мне, а к твоему организму. Войдешь в ритм, тогда и поговорим.

– Ритм? Да вы сами его сбиваете! Часов нет, календаря нет, ни дня, ни ночи – ничего!

– Вот и я о том же, – спокойно сказал лейтенант. – Пока сам не ориентируешься, всё будешь делать по сигналу.

– И какой сейчас сигнал? – с сарказмом спросил Тихон. – В кабину?

– А зачем еще ты здесь нужен?

– Стрелком или водителем?

– Наблюдателем. Познакомишься с конкурентами.

Раз – крутящийся шарик остановился, и Тихон разглядел неровности на его боку. Два – шарик приобрел массу и стал зеркальным. Три – в нос ударил запах клубники, такой концентрированный, что его чуть не стошнило.

Мимо, смешно переваливаясь через кочки, ехал угловатый драндулет на гипертрофированных колесах.

– Модель пассивная, создана только для демонстрации, иначе ты давно был бы ранен, – раздался голос лейтенанта. – Одноместный броневик, истребитель наземных целей. Это он с виду такой медлительный. Выжимает до двухсот, на сильно пересеченной местности тебя обгонит. Мы называем его «блохой». Вооружен слабо: три электромагнитных ускорителя, стреляющих ртутными каплями массой около одной сотой грамма.

– Чем-чем он стреляет?

– Видишь три обрубка?

«Блоха» повернулась анфас, и на ее тупой морде Тихон заметил короткие тонкие трубочки размером с карандаш.

– Вообще-то, ускорители длинные, почти по два метра, просто скрыты в корпусе. Ртуть покидает ствол с субсветовой скоростью, в результате на расстоянии до ста метров ты получаешь точечный удар, равный своей массе. Броня у тебя хорошая, но если эта сволочь подкрадется сзади, то секунд за семь разрежет пополам. Уничтожить ее можно одним выстрелом из большого орудия или двумя-тремя из малых, но ты к этому не стремись. Беда в том, что их всегда очень много, всех перебить не успеешь. Достаточно вывести из строя ходовую часть. Ускорители встроены в корпус. Когда «блоха» обездвижена, способность вести прицельный огонь она утрачивает.

– Управляется одним оператором? – уточнил Тихон.

– У них нет операторов. В каждой машине сидит живой конкур.

– Чтобы залезть в этот ящик, нужно быть смертником.

– Они и есть смертники. Не установлено, но, вероятно, конкуры решили проблему клонирования второго порядка. В клонировании первого порядка нет ничего сложного. Мы можем вырастить живое тело, но оно будет обладать лишь наследственной информацией. Способность к обучению с возрастом резко падает, поэтому клон-младенец предпочтительней клона-двадцатилетнего. Как вид размножения клонирование годится, как способ пополнения армии – нет. Конкуры же, возможно, штампуют готовых воинов, с рождения обладающих необходимым запасом знаний. По крайней мере, живой силой они особо не дорожат. Да и сами солдаты ведут себя так, будто смерть их совсем не пугает.

– А религия? Может, у конкуров какое-то своеобразное верование? – попытался блеснуть эрудицией Тихон.

– Может, – отозвался Игорь. – Но нам от этого не легче. Продолжаем.

Блоха отъехала в сторону, и на ее месте появился парящий низко над землей диск.

– «Медуза», – без энтузиазма объявил лейтенант. – Поганая штука. Где зад, где перед – не поймешь. По краям – двенадцать пусковых установок, ракеты с интеллект-управлением. Заряд неизвестен, но температура взрыва до трех с половиной тысяч по Цельсию. Одно удачное попадание, и твой танк отправляется на покой. Сколько внутри народу, мы не знаем, предположительно три-четыре твари. Самое главное: «медуза» – на воздушной подушке, и от ландшафта ее скорость не зависит. Количество ракет ограничено, боезапас в районе сорока штук. Когда они кончаются, «медуза» сматывается в укрытие, отсюда ее назначение: исключительно оборонительное. Встречаются на конкурских колониях и на тех планетах, где есть их военные базы. А это недоразумение называется «слоном». Аналог нашего «утюга».

На втором плане возник черный айсберг размером с хороший пригородный дом. Сколько из его стен-утесов торчало стволов, сосчитать было невозможно, но их количество явно превышало сотню. На плоской крыше гнездились какие-то букашки, издали похожие на присосавшихся комаров.

– Мобильная крепость. Если ты сможешь ее хотя бы остановить, честь тебе и хвала. Все те же ракеты, только большего радиуса действия, плюс знакомые ускорители. Масса капли в них достигает одного грамма. Был бы ты физиком, я б тебе объяснил, что такое грамм, помноженный на скорость света, а так поверь на слово: расшибет в брызги.

Сверху – взлетная площадка, на ней три десятка «мух». Летательные аппараты конкуров еще более одноразовые, чем наши перисты. Сбиваются плевком из малого орудия. Опасности не представляют, в основном играют роль раздражителей: когда у тебя на радаре полсотни противников, начинаешь поневоле ошибаться.

– Для чего нужна вся эта фиктивная авиация? – удивился Тихон.

– Э-э, фиктивна она только в лобовом столкновении. Что касается разведки и особенно уничтожения колонистов, то здесь эффект налицо. Гонять тяжелую технику за пятью сбежавшими особями нерентабельно, к тому же есть такая неприятная штука, как лес. Теоретически ты можешь передвигаться по чаще, выжигая приличную просеку, но на практике это не применяется, слишком хлопотно. Да и лесные пожары в глубоких континентальных зонах нежелательны: нам ведь отвоеванную планету предстоит заселять, а кто захочет жить на пепелище?

– Значит, нападая на планету, мы истребляем население полностью?

– А как ты думал, курсант? Если человек осушает болото, он убивает миллионы насекомых, червей и прочей мерзости. Но при чем тут убийство? Он просто расширяет свой ареал.

Довод про червей показался Тихону убедительным. Действительно, жалость – чувство мелкомасштабное. Когда речь идет об интересах расы, эмоции неуместны. Одновременно он вспомнил недавний урок анатомии – гибкие конечности конкуров смахивали на змей, и это еще больше утвердило его в мысли, что жалости они не достойны.

– Кроме тридцати «мух», «слон» может нести от пятидесяти до ста десантников, – сказал лейтенант. – Видеть ты их будешь редко, их задача – диверсии и операции против населения. Маскировка и снаряжение варьируются в зависимости от местности, но обычно это эластичные бронекостюмы, шлемы со средствами связи и наведения и еще индивидуальные мины. Укрепляются, как правило, на спине и связаны с сердцем. После смерти срабатывают автоматически. Если найдешь мертвого или раненого конкура, не приближайся, это приманка. Вооружение самое разнообразное: от облегченного электромагнитного ружья до переносной пусковой установки. Надеюсь, ты понимаешь, что эта информация – самая общая и достаточно приблизительная. Есть и другая техника. Некоторые образцы пока недоступны, некоторые, наоборот, уже устарели. У тебя еще будет масса времени, чтобы лично со всем ознакомиться. Уясни главное: твоя безопас-ность не дает тебе права расслабляться. Да, как бы танк ни уделали, ты, оператор Тихон, останешься в живых, но чем меньше ты будешь об этом думать, тем успешнее окажется твоя война.

– Моя война… – медленно повторил Тихон.

– Конкуры – настоящие фанатики, в бою до безумия храбры и самоотверженны. И мы обязаны им соответствовать. Готов к продолжению или передохнешь?

Это, видимо, означало, что приборы капитана не показывают ничего тревожного, и Тихон за себя порадовался. По его прикидкам, он пребывал в кабине уже третий час. Раньше к этому времени он начинал испытывать безотчетное волнение, теперь же ничего подобного не было. Если честно, его не очень-то и тянуло назад – в класс, в неживые коридоры, в убогую аскетичность кубрика.

– Нормально, курсант, можешь, – хрипло проговорил капитан, словно прочел его мысли на одном из мониторов. – Когда станет худо, я тебя выдерну. Так что дерзай, пока здоровье позволяет.

– Постреляем, курсант, – сказал Игорь.

Парад конкурской техники растаял в воздухе, лишь нелепая «блоха» осталась на месте и, разбросав повсюду свои отражения, поехала. Тихон сосчитал машины – их было тринадцать, и все как одна медленно катили слева направо, меланхолично раскачиваясь на ухабах.

– Была в старину такая тупая игра, тир называлась. Лично я в ней ничего увлекательного не вижу, но как тренинг – подходяще. Давай.

– Что «давай»? – озадачился Тихон.

– Стреляй, – пояснил лейтенант. – Быстро. И желательно метко.

Тихон не сообразил, когда он успел влипнуть в танк – влиться в машину, стать ее частью, и не какой-то шестеренкой, а частью самой что ни на есть главной. Он опять пропустил миг единения с железом, однако это было не важно: руки налились силой, и в каждом пальце зазвенела такая мощь, от которой захватывало дух.

Крайняя «блоха» уже скрылась из поля зрения, и Тихону пришлось развернуть малую башню. Собственно, ни о какой башне он не думал – ему понадобилось посмотреть, что происходит справа, и он шевельнул чем-то неопределенным, заменяющим голову. Он вспомнил прошлое занятие и попытался разгневаться на вражескую машину, это было куда проще, чем злиться на яму или на сухую ветку.

Выстрел дался без особого труда: земля перед первой «блохой» взметнулась вверх и окуталась огненной шалью. Черные комья грунта превратились в пепел и пыльной дымкой повисли чуть в стороне. Броневик провалился колесом в небольшую воронку и, преодолев не слишком сложное препятствие, поехал дальше.

– Промахнулся, – с виноватым смешком отметил Тихон.

– Неужели? – картинно изумился Игорь и нетерпеливо добавил: – Давай, давай, курсант, не тяни. Что ты каждый выстрел обсасываешь? Тринадцать целей поражаются на одном дыхании: р-р-раз, и готово!

Тихон сосредоточился и, уставившись на неповрежденную «блоху», возненавидел. Взрыв разнес приличный бугор между первой и второй машиной; кочка метровой высоты превратилась в пологое углубление, и, проезжая его, «блоха» издевательски-благодарно кивнула.

– Оставь большую пушку в покое, такая мощность не нужна. «Блоху» можно прикончить, затратив втрое меньше сил. Надо только попасть.

– Ты же говорил, что энергия дармовая, – нашелся Тихон.

– Емкость накопителя не безгранична. Если израсходуешь весь запас да еще будешь ехать на предельной скорости, то до следующей перезарядки пройдет секунд десять. А сколько секунд нужно одной «блохе», чтобы продолбить твою шкуру?

– Семь.

– Правильно. Поэтому никогда не разбрасывайся тем, чего может не хватить. Пробуй еще.

Тихон постарался взять себя в руки и умерить ненависть до слабой, но стойкой неприязни. Затем уставился на ближнюю «блоху» и внезапно понял, что в движущийся объект он никогда не попадет. Внутренне напряжение, необходимое для выстрела, вызревало не сразу, ему требовалась небольшая пауза, «блоха» же тем временем успевала сместиться в сторону. Тихону приходилось переводить взгляд, и это сбивало весь настрой. Он сосредотачивался снова, и история повторялась. Чтобы подстрелить «блоху», нужно было сконцентрироваться с некоторым упреждением, то есть невзлюбить пустое место, на котором вскоре окажется – если не свернет, конечно, – проклятая машина.

Как бороться не с одной «блохой», а с десятком, Тихон вообще не представлял. О том, что реальный бой, в отличие от упражнения, будет проходить на бешеных скоростях, ему и думать не хотелось. Возникло тоскливое ощущение, что он взялся не за свое дело, сволочная память тут же подкинула провокационное воспоминание о жалком Филиппе, и на душе у Тихона стало совсем погано.

– Не раскисать! – прикрикнул лейтенант. – Сразу ни у кого не получается, на то и тир, чтоб тренироваться. Кроме оружия, танк оснащен целым арсеналом приборов, но научиться азам ты обязан без них.

– Какие приборы? – с надеждой спросил он.

– Рано тебе еще, курсант. Стреляй.

– Может, лучше в должности водителя? Мне это удается…

– А в должности военного музыканта не хотел бы? Мне видней, куда тебя поставить, ясно? Стреляй, я сказал.

Индифферентные «блохи» продолжали ездить по кругу, нагло подставляя свои близкие и доступные бока. Тихон мысленно вздохнул и вновь обратился к ним. Проблемы со злостью потеряли свою актуальность – настроение было таким, что его хватило бы на уничтожение целой планеты, но этого от Тихона, к сожалению, не требовалось.

Несуразные машины конкуров, годные разве что для разгона голубей, медлительно переваливались по степи, и он ничего не мог с ними сделать. Следующие два выстрела, произведенные скорее спонтанно, чем сознательно, добавили к скучному пейзажу еще пару ямок, таких же необязательных, как и присутствие Тихона на полигоне.

Броневики неторопливо кружили, будто их это не касалось. Тихон начал подозревать, что над ним попросту глумятся – не «блохи», конечно, а офицеры, управляющие симулятором из чистенького и удобного класса.

Надо что-то делать, решил он. Нельзя вот так, сорок три минуты наблюдать за этой дурацкой каруселью. Расколошматить хотя бы одного, чтоб отомстить за унижение.

Как уничтожить одну машину, Тихон уже знал. Выбрав на пути замыкающей «блохи» куст повыше, он вперился взглядом в запаршивленные листья и стал потихоньку закипать. Как только броневик приблизился к растению, Тихон дозировано взъярился, и ровно через секунду два из четырех малых орудия выбросили длинные голубые хвосты.