Текст книги "Седьмое лето"

Евгений Пузыревский
Седьмое лето

© Пузыревский Е., 2012

© ООО «Мир кино», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Седьмое лето

1

 
«Вот что:
Жизнь прекрасна, товарищи,
И она удивительна,
И она коротка.
Это самое-самое главное»[1]1
  Отрывок из стихотворения Владимира Высоцкого «Вот что: Жизнь прекрасна, товарищи…» (1966)


[Закрыть]
 

В этот год зима была малоснежной, тёплой и щадящей. Но, где есть недобор, обязательно найдётся и перебор. Весна, лишь немного отличавшаяся от предшественницы, расположилась надолго и основательно. Дни сменялись днями, а за окном одна и та же картина, словно кто-то чересчур весёлый, приклеил с улицы на стекло большую фотографию с видом слабо заснеженного двора.

Март, апрель.

И вдруг всё встало на свои места, словно чужеземные сёстры Оры, наконец, закончили семейную междоусобицу на Олимпе и принялись за свои прямые обязанности, да так яро, что отголоски моментально долетели до современной России. Снег растаял, ручейки шустро разбежались, а деревья, не желая отставать, приняли своё предлетнее состояние.

В один из последних весенних деньков, когда солнце уже активно напекает, но пока ещё безопасно для непокрытых голов, когда земля уже прогрелась, чтоб можно было сажать картошку, когда на большой земле, школьников во всю муштруют перед экзаменами, семилетний Павлик молча стоял посередине избы и смотрел на свою мёртвую маму.

2

Когда-то тут жили люди. Не сказать, что весело и счастливо, но своим существованием в меру довольные. Пятнадцать дворов, пятнадцать семей, пятнадцать малых социальных групп, незнающих, что они таковыми являются. Болезни, старость, пьяные драки, неурожаи, несчастные случаи – безуспешно пытались расколоть устоявшееся число, но бабы на Руси рожать умеют, а мужики… а много ли с них надо?

Так бы жизнь и дальше неслась, не оглядываясь на прошлое, не выглядывая будущее, не рассматривая настоящее, если бы не запнулась о век двадцатый, а уж он-то расставил все, всё и вся на свои места. К двухтысячным годам в деревне остались лишь несколько старух да тугоухий старик Фрол, с которым новое тысячелетие сыграло в игру «День за год», и к началу апреля долгожитель потерял свой долгозарабатываемый статус.

Ровно за неделю до того, как приехали Грачёвы.

3

Павлик Грачёв считал, что он смешнее, умнее, сообразительнее и сильнее всех своих сверстников, но вся штука в том, что он их никогда не видел.

Родился Павел Сергеевич (так любил называть его отец) в деревне со странным, но зато коротким названием Егра, через четыре года после миграции его родителей с большой земли. Родился в точно положенный срок, словно сверяясь по часам, без лишней суеты, криков и осложнений. Хотя нет, повредить что-то в матери он всё же умудрился, но местные бабки сёстры Дубцовы, быстро её отпоили своими народными настойками, так что это не считается.

Ходить начал рано и сам же за это поплатился. В дверной косяк, разделяющий кухню и комнату, отец Павлика периодически вставлял полуметровую деревянную перегородку, которую взрослые могли перешагнуть, и которая отделяла их сына от печки, подпола, оставленных на столе ножей и других многочисленных опасностей. Всё бы было хорошо, но он не учёл, что человеком правит любопытство, даже если этот человек в человека не успел сформироваться. Так что, сам не осознавая как, Павлик пришел к выводу, что недостающий для преодоления преграды рост можно компенсировать металлическим горшком, если его перевернуть и использовать как подставку.

И вот достигнута заветная кухня. Но, вслед за секундной радостью победы, последовал удар головой об пол, да выбитый передний зуб, который упорно отказывался отрастать еще четыре года. Хотя это и к лучшему, как позже убедил себя подросший мальчик, ведь сверстники сразу же зауважают боевого парня… если он их, конечно, когда-нибудь встретит.

Мать лежала перед ним на железной кровати, укрытая тремя одеялами.

Бывшая Марина Алексеевна, а ныне – мама Марина, умерла ночью, тихо и в беспамятстве.

Раньше, ещё в той жизни, она была самой обычной девушкой, которую легко можно облачить в шаблонную фразу «Серая мышка». Но при этом она оставалась довольно милой, стройной и аккуратной.

Когда ей исполнилось двадцать пять, ровно в свой день рождения, во время посиделки со своими не многочисленными друзьями, у неё заболел живот. Так как Марина, даже в сознательном возрасте, боялась врачей (хотя для себя она заменила слово «страх» на «недоверие»), то и с этой, новоявленной проблемой решила справиться сама. Гости ушли. Она, съев, для верности, шесть таблеток активированного угля, и поставив очищающую клизму из ромашкового отвара, улеглась спать, с мыслью, что прошёл четвертак, а мужа всё как и не бывало. Наутро ещё остались слабые отголоски боли, но к обеду всё прошло.

«Нет человека – нет проблемы» – говаривал в своё время один деятель истории. Так и Марина, неосознанно перефразировав на «Боль», стёрла этот инцидент из своей памяти, забив освободившееся место, другими, более важными бытовыми делами. Но проблема забываться не торопилась и худенькая девушка начала толстеть. За год, свои «сорок три» она умножила в полтора раза, затем, наконец, чуть снизила скорость, но в итоге, к моменту переселения в Егру она стабильно весила восемьдесят пять.

И теперь, огромной мёртвой массой предстала перед сыном.

Павлик вышел в сени.

Он знал, что всё так закончится, но при этом упорно верил, что мать либо поправится сама, либо вернётся отец (в этом он тоже не сомневался) и найдёт способ излечить болезнь.

Так что теперь их сын оказался неподготовленным.

Надо всё обдумать.

Есть два варианта развития событий, первый – сесть напротив матери и судорожно пытаться найти решение, второй – заняться повседневными делами и оно само тебя найдёт. Он не знал, как поступили бы сверстники, но при этом понимал, что есть определённый распорядок дня, который нельзя нарушать.

Павлик достал большую кастрюлю, насыпал в неё отрубей, из оцинкованного короба, нарезал туда картошки с морковью, залил тёплой водой и пошел с ней в конюшню.

Лошадей Грачёвы не держали, но построенная ещё прадедом Марии небольшая конюшня, на три головы, имелась. Теперь её переоборудовали под копытных меньшего размера. Купили двух коз, назвали Белкой и Стрелкой, подселили к ним десяток безымянных куриц, одного петуха и законно стали считать себя деревенскими жителями.

В первые дни, когда мать уже не смогла ходить, и Павлику пришлось самому доить коз, Белка с заведомым упорством не хотела его к себе подпускать. Но потом, распухшее от молока и рвущее изнутри вымя, заставило её пересмотреть своё мнение «о чужих» и отношения наладились. Теперь каждый был занят своим делом – она жевала принесённый завтрак, он, сидя на маленьком деревянном стульчике, дёргал за сосцы, пуская струйки молока в пластмассовое ведёрко, предварительно накрыв его марлей.

4

Последняя в Егре старуха умерла почти сразу за предпоследней.

Собственно, как и обещала.

Это были две сморщенные близняшки – Люба и Надя, которые, на все вопросы о возрасте, кокетливо отвечали – «Ох, и не стыдно нас, молоденьких да непорочных девиц, такие вещи спрашивать?».

Лет пятьдесят назад одна из непорочных сестёр, в соответствии со своим именем, «перелюбила» треть мужского населения, за что их жены довольно таки сильно её поколотили, обрили и выгнали из деревни. Родня «гулящей бабы» была, может и против такого развития событий, но виду не показала. Другая сестра осталась при домочадцах, в тайне надеясь на скорое воссоединение, которое затянулось на тридцать восемь лет.

Бывает, не видишь год человека, встречаетесь, смотришь на него – всё тот же, всё так же, ан нет, забралась в него какая-то зараза инородная, не родная и понимаешь, что пред тобой чужой. Как не доказывай себе, как не убеждай, как не приводи доводы, как ни вспоминай прошлое – всё равно чужой.

А здесь – день на водочную «обтирку» и как небывало огромной временной дыры.

Одна с образованием швеи и венерологической болезнью, другая не умеющая читать и пережившая мужа с детьми. Одна пробовавшая все четыре сорта колбасы и видевшая в газете «Джоконду» Леонардо да Винчи, другая умеющая ловко потрошить свежепойманную рыбу и верящая во все суеверия, ходившие по деревне. Разные судьбы, разные жизни, но одно на двоих новоприобретённое счастье.

* * *

В тот день отец пришел домой поздно, уставший и злой на себя, за то, что заранее не подготовился. Пятилетней Павлик был отправлен спать, а он стал в подробностях рассказывать жене, как хоронил «последнюю».

Сёстры хоть и не особо торопились помирать, но всё же, хотели быть погребёнными по-человечески. Долго кандидата на ответственную должность искать не пришлось и в связи с отсутствием конкуренции, выбор пал на Сергея. Они вызвали его к себе, методом выкрика имени через пол деревни, объяснили, что да как, всучили оставшиеся деньги «на вдруг», да «на всякий случай» и пять коробок патронов, оставшихся от отца, а теперь без надобности валяющихся.

5

Сын, методично дёргая за вымя, размышлял, что делать с мамой.

Тёплые струйки молока, пробивались сквозь марлю, оставляя на ней пену и мелкие частицы сена.

Коза жевала, Павлик думал.

Оставлять её в доме нельзя. Два-три дня и пойдёт запах, сначала еле заметно, словно мерещится, но потом, спустя еще неделю, придётся жить здесь, с домашней живностью.

6

Чуть больше года назад, у Грачёвых жила кошка Манька. Кошка как кошка, стандартная, в меру наглая, в меру тупая, в меру подверженная своим кошачьим демонам, которые, однажды, нашептали ей об одной очень популярной игре-забаве. Необходимо спрятаться под кровать, сидеть, выжидать и как только появятся человеческие ноги, резко выпрыгнуть, поцарапать, да успеть, под крики, ретироваться до того, как придётся получить по волосатому загривку.

Четырёхлапая в восторге – двуногий не особо.

Маме жаловаться бесполезно – не поймёт, а отец и слушать не станет. В итоге, пострадавший решил справиться с когтистой напастью своей силой и соответственно – наказать. Да так, чтоб впредь неповадно было.

Манька, развалившись, спала на уже протопленной, но не до конца остывшей печи. Павлик, стараясь не шуметь, достал из шкафа большую кастрюлю, перевернул вверх дном, и быстро накрыл, ничего не успевшую понять, кошку.

Было раннее утро, родители как раз сегодня, ушли в лес, наломать для банных веников берёзовых веток, так что вернутся не раньше часов пяти. Этого времени вполне достаточно, чтоб эта маленькая злюка смогла подумать над своим поведением и сделать полагающиеся выводы.

Оставив шокированное, скребущее и орущее животное под кастрюлей, малолетний экзекутор отправился на улицу, решать другие, не менее важные дела.

Во дворе стояла пустая собачья будка. Будка есть, собаки нет. Великая русская нестыковка. Это как когда на улице летняя жара, а ты умудрился простудиться и соплями умазаться. Или ты строитель по призванию, всем строителям строитель, профессионал своего дела, но вынужден вместо принятия родов у нового жилищного комплекса, тротуарную плитку выкладывать. Ну ладно, хрен бы с ней, с этой плиткой – «Кто если не мы?», но ведь обидно, когда ты морочишься, потеешь, стараешься, чтоб она и заподлицо не знавала, чтоб не запинались, чтоб ходить приятно было… А людишкам, лишь бы «собачьими тропами», да побыстрее, да покороче пройти – и плевать, что грязью до ушей, да репей по штанинам, зато три минуты сэкономили. Время – деньги, а деньги – упущенное время. Всё банально и просто. Но нет повода к расстройству, рано или поздно оценят твоё качество работы, когда ночью, с матом и ломом, эту плитку выкорчёвывать начнут… себе, для дачи – там она лучше смотреться будет.

В будке, между потолком и треугольной крышей, было полое пространство, которое Павлик обнаружил случайно, вчера вечером, когда заглянул в щель между дощечками. Незамедлительно одна из них была оторвана и любопытные глаза увидели пустое, почти чистое, а главное секретное место, про которое никто, кроме него, не знает.

Тайники бывают разными – большие, маленькие, древние, или вот как этот – новообретённые. Но всех их объединяет одна и та же главная беда – в них обязательно надо что-то хранить. А если у тебя этого «что-то» нет? Значит надо найти не «что-то», придумать ему невероятную историю и тогда эта, на первый взгляд, неказистая вещица заиграет новыми, яркими, сочными красками – важными красками, нужными красками.

Именно этим, мальчик и решил заняться – благо родителей до вечера не будет.

И потихоньку тайник стал заполняться. Рыболовный крючок странной формы, в котором место одного шипа, было аж три – значит, ловили на него не обычную рыбёшку, а королевскую, у которой жабры на спине, животе и хвосте, поэтому она дышит не только под водой, но и на суше. Воронье перо, чёрное всё такое, мрачное – его если зашить в подкладку куртки, то все животные, даже самые большие и опасные, мимо проходить будут и не посмеют укусить. Навесной амбарный замок, с отломанной душкой, который, когда-то висел на двери темницы и удерживал самого опасного в мире преступника, пока тот не сбежал, перепилив его специальной маленькой бандитской пилой. Обрывок газеты, с непонятными русскими буквами и найденный в соседнем пустующем доме. Полую гильзу от патрона, в которую можно засыпать порох и она снова сможет собой стрелять. Ну и наконец, свой молочный зуб, выпавший ещё в том месяце и теперь особо не нужный – но выкидывать жалко.

 
«Живём, обарахляемся, хватаем
Шут знает что, бог ведает к чему!
Затем уходим в вековую тьму
И ничего с собой не забираем…
 
 
Ах, вещи, вещи! – истуканы душ!
Ведь чем жадней мы их приобретаем,
Тем чаще что-то светлое теряем,
Да и мельчаем, кажется, к тому ж»[2]2
  Отрывок из стихотворения Эдуарда Асадова «Души и вещи»


[Закрыть]
 

Появилось тяжелое ощущение наступающего вечера.

Вспомнив про кошку, кастрюлю и возвращение родителей, Павлик отложил поиски нужных секретностей до следующего их ухода, вставил дощечку из крыши конуры на прежнее место и побежал в дом.

Тишина.

Подозрительно.

Мальчик поднял кастрюлю – Манька на месте. Спит. Только странно как-то, неестественно. Еще ничего не понявший «Учитель поведения» решил напугать свою «Ученицу». Медленно, чтоб не разбудить, он поднёс свою руку к хвосту и резко дёрнул. Кошка молча, кулем, шлёпнулась на пол.

Всем известны три аксиомы:

1) Если бросить кошку, то она по любому упадёт на лапы.

2) Если бросить бутерброд с маслом, то этот пищевой продукт, намазанный на хлеб и представляющий из себя эмульсию, в которой капельки воды являются дисперсной фазой, а жир – дисперсионной средой, обязательно шлепнется вниз первым.

3) Если бросить кошку с привязанным к ней, маслом вверх, бутербродом, то получим вечный двигатель.

Но что произойдёт, если в третьем пункте, одно из заданных «дано» будет мёртвым? Соответственно победит второе. Но тогда, устоявшееся веками, будет нарушено. А что следом? Хаос, разруха, апокалипсис! Значит для предотвращения конца света, необходимо в таких случаях использовать мёртвый бутерброд. Хотя его и живым то назвать нельзя.

Какой-то замкнутый круг получается…

На улице заскрипела калитка. Вернулись. По опыту Павлик понимал, что родители сразу в дом не пойдут – пока разложат принесённые ветки (сейчас веники вязать не будут, обычно на следующий день), пока проверят друг друга на клещей – так что минут двадцать в запасе есть.

Манька, лежащая у ног с открытым и оскаленным ртом, мешала сосредоточиться.

Что делать?

Признаться? Страшно – хотя ремень по попе ещё ни разу не гулял, но бывало, что обещали. Делать вид, что ничего не знаю? Поймут. Закапать на улице? Мимо них не пройдешь. Спрятать? Можно. Но куда?

Подпол!

В любом порядочном частном доме должна быть ямка, для хранения картошки, морковки, солений, варений и остальных подобных запасов на зиму. Дом Грачёвых не был исключением. Всё устроено довольно просто – в правом углу кухни, в полу, находилась деревянная крышка, с прибитым железным кольцом. Тянешь, открываешь и ползёшь в ямку, вниз на три метра. Во время спуска можно лицезреть подпол – расстояние между полом и землёй, сантиметров в пятьдесят, которое служит продувом под домом. Ну и ещё туалетом для мурчащего усатого создания, под которого, специально, была вырезана дыра в крышке, и оно могло беспрепятственно туда шастать. Раз Манька умудряется там прятать свои продукты жизнедеятельности, то соответственно, там же, можно спрятать и её саму.

Подумано – сделано.

Павлик, зажав кошку подмышкой, спустился вниз на треть железной лесенки, затем с неё перелез в подпол.

Темнота.

Рядом бросать усопшую нельзя, вдруг заметят-папа же почти каждый день совершает в ямку поход за продуктами. Далеко тоже не забраться, нет времени – клещи клещами, а родители до вечера на улице не останутся. Значит надо припрятать где-то здесь, но при этом, где-то незаметно. Преодолев метров пять, найдя, на ощупь, одну из опор дома, Павлик аккуратно положил за неё Маньку и полез обратно.

Успел.

Получил подзатыльник от отца – за грязную и порванную одежду, выслушал причитания матери о том, как ей это всё потом стирать и счастливый, что не поймали, отправился спать.

Жалости, к мёртвому домашнему питомцу он не испытывал.

Пока.

Пропажу кошки заметили на следующий вечер. Павлик всё это время старательно пытался не попадаться на глаза, чтоб, по неопытности, себя не выдать. Отец, со свойственным ему спокойствием, сказал, что она вернётся – куда денется.

Не вернулась.

Через три дня он подытожил другой мыслью, мол, видать, она болела, а кошаки дома не умирают – в лес уходят, значит и наша, наверняка, приказала долго жить. Павлик естественно согласился. Мать это, хоть и не успокоило, но убедило.

Жизнь вернулась на круги своя.

Через три недели появился запах.

7

Мама большая, просто так не поднимешь.

Павлик уже закончил с козами, оставил себе необходимое количество молока на вечер, что-то выпил сейчас (один раз отец привёз, для пробы, коровьего, но по сравнению с очень жирным козьим, оно мальчику показалось водой подкрашенной), а остальное вылил в компостную кучу – всё равно скиснет, в одного шесть литров не осилить.

Закончив с копытными, мальчик принялся за куриц. А если точнее, за их яйца. Насчитал девять. Ну, как всегда – та хилая, с выклеванными перьями на макушке и голой пупырчатой шеей, опять снесла непонятно где. Придётся искать. Сами же наступят, разобьют и растаскают по конюшне.

Проверил каждый уголок – нигде нет. Может сегодня у неё перерыв? Да вряд ли.

Он уже собрался выходить, но тут увидел, как петух залез на одну из своих дам и стал на ней усиленно и жестоко топтаться, та, в ответ, истошно закудахтала. Ребёнку было невдомёк, что это процесс естественный и природой заложенный. Он же видел только одно – сильный обижает слабого. Поэтому, благородный человечище, пшикая да размахивая руками, попытался остановить творимый беспредел, но, во время миротворческой операции, запнулся и чтоб не упасть, схватился за шатающуюся перегородку.

Шлёп.

Рядом с ним, разбрызгивая, в метровом радиусе, свои внутренности, упало яйцо. Павлик удивлённо поднял вверх голову и увидел, что, метрах в двух от земли, к деревянной ограждающей конструкции была прибита маленькая полочка. Зачем она, какой служит цели – непонятно. Но самое странное было даже не то, что он не замечал её раньше (не так уж он и давно был вынужден примерить на себя профессию доярки), а то, что курица снесла яйцо именно на ней. Вот действительно безмозглое создание, что земли мало что ли? И даже главное не то, как она умудрилась на неё залететь, а то, как же ей пришлось раскорячиться, чтоб самой не рухнуть, да объект изучения оологии сохранить. Её или в цирк – народ удивлять, или в суп – тот же народ кормить. А так, зароет талант с собою в землю, или же остальные заклюют – они могут…

Выпив молока, Павлик чуть приоткрыл дверцу своему голоду, поиски же пропавшего яйца, распахнули её настежь.

На улице уже было тепло, так что топить печь дома нет смысла, да и дрова незачем тратить. На летний период во дворе стояла маленькая буржуйка, с отсутствующей трубой и приспособленная для готовки пищи.

Павлик забил её старыми досками (остатки соседского забора – не пропадать же добру), засунул под низ бересту и разжег с одной спички – они были в дефиците, и он не мог себе позволить роскошь тратить больше. На чугунной сковороде пожарил картошку, с яйцом и топленым салом, залил блюдо молоком и стал есть.

Хорошая мысля, приходит опосля. Или вообще не приходит. Но все-таки именно сейчас, жуя необходимый набор углеводов, единственный сын придумал, как поступить с телом единственной матери.

Если хорошенько так подумать и как следует разобраться, то можно сделать один нехитрый вывод – любая мозговая активность должна быть сопряжена с физической. Разберёмся на примере какой-нибудь значимой исторической личности… например Наполеон. Постоянные походы, побеги, конфронтации – всё это достаточно изнурительно для человеческого тела, но мозг-то работает, да еще как! Какие решения гениальные принимал (не всегда конечно, но всё же)! И завоевал он половину мира, и стал он считать себя Великим! Хотя нет. Этот гномик с завышенной самооценкой при любом раскладе себя великим бы считал – неудачный пример. Тогда возьмём другого, родного, нашего, отечественного-Илью Муромца. Тридцать три года на печи лежал, ни черта не делал, родню объедал и что? А ничего – ни одной толковой мыслишки. А как встал, водою старцев напоенный, как начал ручками да ножками действия, им полагающиеся, совершать, так сразу и мозг заработал, а с ним и до Героя рукой подать. Ну и последний пример, чтоб, так сказать, закрепить тему нашего урока-размышления. Диссиденты. Бегают от властей, прячутся по кухням – чем не физика? Вот и пишут свои опасные мыслишки, вот и заражают ими слабовольных товарищей, всё стараясь пошатнуть и так только недавно окрепший строй. А как посадят, так сразу и действие пропадёт. Смотришь на них через пяток годков (если выпустят конечно) и нет мысли во взгляде, нет здорового блеска, лишь только пустота и обречённость.

Так и с Павликом, сделал дело – получай решение проблем. Осталось только, его как-то в жизнь воплотить.