Текст книги "Седьмое лето"

13

Всё с чего-то да начинается.

Театр – с вешалки, алкоголизм – с первой рюмки, развод – с ссоры, путь – с первого шага, изнасилование – с отказа, начало – с буквы «Н», Родина – так до конца и не определено.

А любой солидный и уважающий себя дом начинается с крыльца.

Совсем не обязательно, ему быть золотым, с восседающими на нём Царём и Ко. Вполне достаточно того, чтоб оно было прочное и не скрипучее. А деревянные ступеньки не скользили и занозы, в босы ноги, не вставляли. Вот и всё – велики ли требования?

Крыльцо в доме Грачёвых соответствовало всем крыльцовским нормам и стандартам – один на десять себе подобных. И теперь, именно к этому «правильному и идеальному», семилетний Павлик подкатывал тележку.

Хорошая, чистая, о четырёх колёсах. На ней отец траву с сенокоса возил и иногда вещи из заброшенных домов – не на своём же горбу переть.

Очередная неожиданная проблема, которая, по идее, должна была возникнуть, насущным вопросом, гораздо раньше, но почему-то этого не сделала – «А как спустить маму со ступенек?» Хотя нет, это-то ещё решить можно, но как её потом на тележку водрузить?

Бывает хорошую идею днями, месяцами, годами ждёшь. А бывает, только появилась препятствие и на тебе сразу – решение. Даже подумать ещё не успеваешь, а оно уже навязывается. Ты такой – «Да подожди ты, может, что лучше вдруг придёт». А в ответ – «Вот те на, мы еще тут нос воротим, бери что дают, а то и этого не будет!».

Так и Павлик, не простояв в раздумье даже тридцати секунд, пошел за инструментами.

Логика проста – если убрать первые четыре ступеньки, то тогда, тележку можно подставить прямо у верхней платформы крыльца, и этого будет вполне достаточно, чтобы просто перекатить маму. Тогда не придётся ронять её на землю.

Этим, ребёнок и занялся.

С одной стороны, Павлик жутко устал, и у него болело всё, что только могло болеть, с другой – ломать – не строить.

И полетели щепки от топора!

И полетели стружки от пилы!

И полетели отцовские старания и труды, которые он, той осенью вложил в крыльцо, полностью его переколачивая.

 
«Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
Свойство тех и других оно ищет в сырых овощах»[7]7
  Отрывок из стихотворения Иосифа Бродского «Конец прекрасной эпохи» (Декабрь 1969)


[Закрыть]
 

Наступил Конец прекрасной эпохи, когда одинокая, но крепкая семья из трёх человек, жила в этом старинном деревянном доме, почти на самом краю деревни. И этот маленький самодостаточный социум, незаметно так, неожиданно, без какого либо шума, криков и драк – развалился.

Один ушел, но обещал вернуться.

Одна «уходит», но обещать уже не в силах.

А третий остался, и уходить не собирается. Да собственно и некуда. Как и некому больше обещать.

Подсократив крыльцо в размерах, Павлик поставил тележку на нужное место и повторил операцию с раскачиванием-перекатыванием материнского тела.

И вновь всё так, как задумано – ровно, куда положено и без эксцессов.

Совпадение? Случайность?

Может, будь мальчик постарше, был бы повод задуматься, но теперь он хотел всего лишь две вещи – пить и быстрее убрать маму с солнца, чтобы ей не напекло.

Осуществив первое, он принялся за второе.

Надел на натёртые руки тряпичные перчатки (почему раньше до этого не додумался?), открыл ворота и, кряхтя (любой уважающий себя труженик должен кряхтеть за работой) потащил за собой тележку.

Двор, ворота, улица.

Дом постепенно отдалялся.

14

Современная массовая культура приучила нас к мысли, что в колодцах должна жить маленькая девочка и обязательно с прямыми, длинными, чёрными волосами, да в белом одеянии. К тому же у неё имеется там мобильник, чтоб при случае звонить незнакомым людям, что ненароком глянули её «холм видео» и хрипеть про «семь дней».

В Егре же жили люди тёмные, по части этой современности, и колодец, безбоязненно, использовали по прямому его назначению – брали воду. Да и телефоны в деревне отсутствовали, так что если этой малолетней даме вдруг приспичит с кем-то из них связаться, то только почтой. Хотя и письма не всегда доходят.

Колодец был настоящим, русским.

Если его показать городскому ребёнку, то он наверняка бы предположил, что это маленький домик, который провалился под землю, оставив наверху только треугольную крышу.

Правда без трубы и с дверью.

Да и гнутая железная палка сбоку торчит.

Один раз, по неопытности, Марина задумалась (а, как известно – думать вредно), да не удержала рукоятку, так та, ей тут же, крутясь, и заехала со всей дури по подбородку. Шрама не было, но язык прикусила больно. Так что теперь, к походу за водой, а если точнее, то к процессу извлечения её из недр земных, мама Павлика относилась со страхом и осторожностью.

Но любой страх, со временем, притупляется.

Если же открыть дверь, в крыше провалившегося дома, то, вместо чердака, появится глубокая яма, (если по научному – то шахта), со стенами из брёвен. Над ней деревянный барабан с цепью и привязанным к ней ведром.

Вроде простое, на вид, сооружение, но с довольно таки богатой историей!

В год тысяча восемьсот двенадцатый, жители Егры и не подозревали о существовании уроженца Корсики, который уже поделил карту мира на «Моё» и «Пока не моё». Они продолжали жить как их предки – по уму, по сердцу, да как бог пошлёт.

А тот в «посылках» первый мастер.

И появился из леса низкорослый мужичок, одетый в грубое рубище конопляной ткани, с босыми разбитыми ногами, длинными спутанными волосами, да со следами проказы на лице и кистях. Может он бы и прошмыгнул через деревню незамеченным, но попал в аккурат на День Снопа Велеса, когда все мужики за покос принялись.

«Гарип!» – громко крикнул пасынок Баримира (на тот момент выборного деревни) и побежал к старшим, для сохранности.

В другое время, затравленный и испуганный гость обошёл бы скопище человечье, да так, чтоб запаху не порастерять. Сейчас же, жуткий голод заставил его выйти из спасительного лесного укрытия.

Хотя все-таки странно – не зима же, там и ягода плодоносит, и зверь не поразбежался.

Но, теперь не Святки чтоб гадать.

Ещё издалека углядели мужики все язвы с нарывами на коже пришельца и быстро смекнули, что в деревню пускать нельзя – там и живность и дитяти. А ведь те и те, известно как шустро мрут от любой заразы.

И началась псовая травля. Да так, что отец того, кто победил захоронённого в Доме инвалидов, непременно бы остался доволен. Разница лишь в том, что вместо русских борзых, неслись двуногие, крича и размахивая косами над головой.

По всем правилам и канонам, зверь должен шкуру свою спасать, да бежать от охотников, но прокаженный решил иначе. С жутким визгом и ошалелыми глазами, преследуемый превратился в нападающего – он бросился на того, кто ближе, повалил ошарашенного мужика на землю, вскочил и, воспользовавшись замешательством, беспрепятственно драпанул к домам.

Ни камни, пущенные в след, ни брань, направленная за ними, были уже не в состоянии догнать беглеца.

Добравшись до цели, выходец из леса увидел колодец и вдруг резко остановился. Замолчал. Медленно подошел. Открыл крышку. Снял с себя рубище и, пробубнив что-то нечленораздельное, прыгнул вниз.

Зачем?

Для чего?

Почему?

С этой ли целью он выходил из леса, или же сиё было сиюминутным порывом – так никто и не разобрался.

Мужики, подоспевшие вслед за гостем, застали уже мёртвое тело, мерно качающееся на поверхности воды, лицом вниз.

Быстро он умел не только бегать.

Достали, сожгли, захоронили.

И начался падёж скота.

Хотя конечно это слишком громко сказано. Померли то всего две лошади, одна корова, да пёс по кличке Пень и то, последний скорее от старости, чем от необъяснимых причин. Если разобраться, такое количество смертей можно охарактеризовать как – «Невелика потеря», ведь в тот же год на Бородинском поле, была захоронена тридцать девять тысяч двести одна лошадь (коров в статистике не наблюдается). Но для жителей маленькой Егры, это слабое утешение. На пятнадцать дворов, такой процент смертности, уже достаточный повод для паники.

Сложив воедино все недавние события, приметы и суеверия, мужики, на едином собрании в доме Баримира, пришли к выводу, что «колодезь потребити».

Сказано – сделано. Разве долго, когда толпою и с целью трудишься. Даже, почти следов не осталось.

Народ в Егре не дурной и прекрасно понимал, что засыпав один, надо рыть другой. Единственным маломальским специалистом по лозоходству являлся Трифон, которого, в своё время, ещё дед обучил этой псевдо науке. Хорошая новость состояла в том, что у него уже был опыт обнаружения подземных вод. В том году, ездил до сестры Варьки, что выдали за Лихого и которая разболтала там о способностях братца. За ним прибыли, да посулили бадью падевого мёда, если место водное укажет. То ли случайно, то ли правда по способностям, да ведь нашёл, собака, течение подземное и прям в аккурат. А плохая новость в том, что помер он, ещё зимой. Пошёл пса, под синим делом, кормить, да прям пред ним и свалился. Нашли под утро, окоченевшего.

Была бы работа, а рабочие под неё найдутся.

Отыскался, в полдня пути от Егры, специалист. Привезли. Походил он часа два с лозой и уверенно указал на холм с северной окраины, затем потребовал оплаты и дороги домой. Мужики его, на всякий случай, попридержали, да в место названное вбурились. И не зря – чёрта вам окаянного, а не вода.

«Умельца» голым задом в муравейник, а сами нового искать. Ведь несподручно, каждый раз, за шесть часов, до родников ходить.

И сколько бы ещё продолжались эти поползновения – неизвестно, да пришла тут божья благодать, в виде коровы Пеструхи.

Вели её с выгула домой, а она вдруг встала, мордой в землю уткнулась и давай орать недобро.

С одной стороны, цепочка «корова, крик, колодец» как-то слабо между собой клеится, а с другой, от безысходности, решили всё же проверить.

И ведь пошла вода!

Так, шумно, весело и затяжно, егринцы даже свадьбы не гуляли.

В итоге, на этом месте и возник колодец, с трудом, но доживший до наших дней.

А Пеструху зарезали – кто её знает, может кроме радости, ещё и беду какую наорёт…

Именно в этот колодец, тысяча восемьсот двенадцатого года рождения, Марина ходила по воду, и именно он сыграл роковую роль в её жизни.

В её преждевременном окончании.

Апрель близился к концу. Муж всё ещё не вернулся, а сын, пока что, был маловат (знала бы она, какой вес придется ему ворочать через месяц с небольшим). В итоге, функцию водоноса временно исполняла Марина. Ох, как она не любила это дело. Сам процесс переноса жидкости из пункта «А» в пункт «Б» её не особо смущал – что это за баба, что тяжестей и трудностей боится? А не нравился ей именно тот момент, когда ведро вглубь опускать и потом, на барабан, цепь ручкой накручивать.

Не доброе было что-то в этом колодце.

И переливая воду из одного цинкованного в другое, чувствовала она страх, неоправданный, потаённый, глубинный. Такой, который пятернёй сожмёт грудину изнутри, да держит так, что дышать тяжко становится.

Рационально она прекрасно понимала – нет причин для опасения, никто не выпрыгнет, не схватит, не у тащит, … но попробуй, объясни ребенку, что по ночам ты в комнате один и под кроватью никто не обитает. Да чёрта с два. Хоть на пупе раз десять извернись, а всё бесполезно – уверенность такая, что даже ломом не вырвать. Так и взрослые, имеющие свои персональные страхи, не многим, в эти моменты, отличаются от детей.

А частенько даже превосходят.

Подцепив вёдра коромыслом, Марина уже было отошла от колодца, но тут, из-за спины, услышала глухой детский плач.

Обернулась.

Тишина.

Показалось?

Из детей в Егре только её Павлик, да и то он староват для подобного.

Может ветер?

Марина медленно повернулась к колодцу спиной, внутренне готовясь встретиться с обладателем плача, набрала полные лёгкие воздуха, сделала первый шаг и угодила ногой в колдобину.

Иногда складывается ощущение, что равновесие придумано лишь для того, чтоб его невозможно было удержать.

Толстуха неуклюже рухнула на землю, из-за коромысла, не успев выставить руки вперёд и этим смягчить падение. Одно ведро, чудесным образом, умудрилось приземлиться ровно на дно и почти не расплескаться. Другое же, всем своем весом, прямо углом, ударилось о бок Марининого правого бедра, сантиметров в пятнадцать выше колена.

Есть несколько моментов в жизни, когда чувствуешь себя самым обиженным, униженным, бесполезным и лишним в этом мире.

Именно один из них, сейчас настал для этой тучной женщины, на половину облитой водой и неловко пытающейся подняться на ноги. Многое она бы отдала, чтоб в данный момент оказаться дома, а не размазывать пухлыми ладонями грязь, в тщетных стремлениях, по возможности, меньше извозиться.

Пришла домой, принеся с собой лишь одно полное ведро – возвращаться и наполнять второе, она уже не стала. Или не смогла. Или…

Павлик ещё спал.

Марина ощущала себя изнасилованной. Она скинула одежду, оторвав при этом три пуговицы, одну из которых, закатившуюся под шкаф, уже никогда не найдёт. Прямо посередине кухни налила в таз холодной воды, залезла в него и начала жёсткой мочалкой соскабливать с себя всё то, что ей недавно пришлось пережить.

Закончив, она улеглась под одеяло и моментально уснула, даже не прибрав за собой на кухне.

Бедро продолжало болеть.

Сын, первый раз в жизни, застал свою мать, лежащую днём на кровати.

Но далеко не в последний.

15

Ещё покопаться в учениях древности и средневековья, то можно обнаружить теорию о том, что человеческая жизнь, тем или иным образом, завязана на числе «семь». Каждый адамов потомок проживает многочисленное количество раз семь различных ритмов, отличающихся восприятием происходящего вокруг.

Каждый цикл продолжается примерно год, плюс минус несколько дней. Ну, может быть недель, но это реже. Необязательно равнять начало и конец по дню рождению – всеобъемлющему безразличны паспортные данные.

Семь циклов. Семь лет.

Первая фаза – повышает физическую активность, выносливость, здоровье, но при этом захватывает агрессию и необдуманность своих действий.

Вторая – помогает набрать жизненный опыт. Но не так чтобы – на бери, и на ус мотай, а всё через пробы, ошибки, да разбитые колени.

Третья фаза дана на откуп интеллекту. Можно посидеть, подумать, что к чему, сделать выводы (не факт что правильные), разобраться в происходящем и задуматься о будущем. Увеличивается коммуникабельность, контакты с окружающими. Но, что за мёд без дёгтя, а таблетки без побочных? Вместе с вышеназванным развитием, появляется хитрая предприимчивость, часто трансформирующаяся в бессмысленную корысть.

Четвёртая – формирование собственной индивидуальности. Добавляется налёт философии, из серии, что же верно, а в чём кроется ошибка, кто прав, а кто виноват, надо мне это или не особо. Человек пытается понять, зачем он сдался этому миру и нужен ли он тому, с кем общается, тому, кто рядом, тому, кто якобы ценит.

Пятая фаза, почти как четвёртая, только разница в том, что там ты должен пытаться строить из себя философа, а тут ты должен, наконец, подвести черту и сделать выводы. Чаще всего неверные. Думать вредно господа! Дамы кстати тоже.

Шестая – это когда устаёшь от всего предыдущего, хочешь свалить куда-нибудь, но, в конце концов, поддаёшься своим чувствам и забиваешь на все эти стремления.

Седьмая же – «Гуляй рванина, от рубля и выше». Именно в этот цикл эмоции хлещут во все стороны, а чувства рвутся конями Лаомедонта. Именно в этот цикл люди творят мировые шедевры в искусстве. Именно в этот цикл находят любовь всей своей жизни. Но и именно в этот цикл они могут разубедиться в своём таланте или же послать к чертям всех тех, кто им является самым близким, родным, любимым…

Ну, а потом вся эта семилетняя закольцованность начинается сначала, до тех пор, пока не помрёшь. Так что, зная год рождения человека и методом нехитрых вычислений, можно легко определить, в какой жизненной фазе он находится и что теперь с ним надо делать. Или не надо.

Павлик, следуя данной теории, находился на самом последнем цикле – Седьмом.

Но вразрез мнению далёких предков, ему не особо хотелось отсекать лишнее от мрамора, играть на холсте светотенью, создавать из семи нот много композиционные сюиты, или же из буковок складывать слова, их в предложения, а их, в свою очередь, в многостраничные осколки эпохи.

В данный момент, он хотел только одного – чтобы выдержало, подозрительно скрипящее и потрескивающее, правое колесо тележки. Отец, когда создавал это произведение сельскохозяйственного труда, совсем не рассчитывал, что на нём его же сын, будет возить его же жену.

Мёртвую жену.

Тяжелую жену.

Огромный вес которой, нещадно испытывал прочность приспособления для грузоперевозок.

Лишь бы она не развалилась до конца пути.

А он, этот самый конец, уже показался в поле зрения.

16

Невзирая на любые погодные условия, болезни, праздники, траур и другие досадные помехи, отец Павлика традиционно, каждое воскресение топил бани.

У сестёр Дубцовых – «По-белому». В неё ходили хозяйки, его жена и сын.

В своём дворе – «По-чёрному». Первые годы для себя, потом, после смерти старух, приучил к ней домочадцев.

Обряд происходил по следующей схеме. Начинал он со своей – разжигал дрова под решёткой, на которой лежат камни (печь, как таковая, отсутствовала), ставил сбоку на неё железный чан в два ведра и оставлял открытой настежь. Затем, носил из колодца воду в баню Дубцовых, затапливал каменку, предварительно отодвинув заслонку в трубе, и плотно закрывал дверь. Далее вновь к своей, которая неподготовленному человеку может показаться горящей из-за клубов дыма, идущих из окна и двери. На корточках, чтоб не надышаться гарью, подкидывал новое топливо. Так и курсировал, между «По-чёрному» и «По-белому», пока не приводил их в состояние боеготовности.

 
«Пар мне мысли прогнал из ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман»[8]8
  Отрывок из стихотворения Владимира Высоцкого «Банька По-белому» (1968)


[Закрыть]
 

Павлик мыться не любил.

Раньше, в трёх-четырёх летнем возрасте, сидя на полоке и послушно подставляя маме своё тело для омовения, он мог, ни с того, ни с сего закричать – «Спаситеее, помогитеее, замываююют!». Что означала эта фраза, кому она могла быть адресована в пустынной деревне, повзрослевший противник семейных традиций не понимал. Но при этом стыдливо вспоминал, о достаточно регулярном повторении данного банного казуса. Сёстрам же нравились эти возгласы, разносящиеся по двору. Они даже придумали коварный план, как потом на свадьбе Павлика, отведут невесту в сторонку и расскажут о помывочных геройствах жениха, при этом, естественно, чуть-чуть историю приукрасив. Ну, или не чуть-чуть – это как пойдёт.

После того, как Люба и Надя отправились друг за дружкой к праотцам, Сергей еще несколько месяцев, по инерции, продолжал топить две бани. Но постепенно всё реже и реже, пока, наконец, «Чёрная» не возликовала, празднуя безоговорочную победу.

Кстати, к слову, именно в ней Павлик и появился на свет. Городскому человеку покажется дикой, даже сама идея, рожать в насквозь прокопчённом помещении, ошибочно полагая, что большего, антисанитарного места не найти. Но, в процессе «дымного» прогрева, напрочь уничтожались все грибки, успевшие расплодиться за неделю. Тепло и наличие горячей воды, делали акт начала жизни гораздо менее рискованным как для здоровья мамаши, так и младенца.

Узнав об этом, в трёхлетнем возрасте, Павлик решил, что рождённый в таких условиях, не может получить ожогов. Естественно тут же захотелось проверить данную гипотезу и, конечно же, на себе. А для этого всего-то нужно положить руку на печку и выдержать три секунды.

Выдержал.

Хорошо, хоть, что она уже была протоплена, и накал почти сошел на нет. Экспериментатор отделался сильным покраснением, да регулярными примочками из отвара прокипяченной коры дуба.

В другой раз, отец вдруг стал излишне сентиментальным и вознамерился посвятить сына в таинство банного ритуала.

Хотя Павлик и не особо уж хотел в него посвящаться.

Решено было начать «с полегче» – растопки печи в мывальне у Дубцовых. Причём, высшая степень доверия заключалась в том, что адепт должен проделать всю процедуру в одиночку, без помощи и совета наставника.

«Михайло почесал затылок и, состроив печальное лицо, отправился в баню»[9]9
  Отрывок из рассказа Антона Чехова (под псевдонимом Антоша Чехонте) «В бане» (1885)


[Закрыть]

Принеся, в три подхода, нужное количество берёзовых дров, нарубленных месяц назад (отец говорил, что «Топить надо чистым свежачком, это для тела полезней»), Павлик поместил их в печь, предварительно отковыряв кору, которую, он потом запихал межу поленьями и поджег. Огонь принялся на удивление быстро, расползаясь и черня куски бывших обладательниц почек и сока.

«А ведь не сложно, если умеючи» – гордо думал ученик, шагая до дому – «Скоро я во всём смогу папу заменять».

Может, всё бы так и было, но вмешалась заслонка в трубе, которую Павлик, уходя, забыл открыть. В итоге баню пришлось проветривать несколько часов и топить заново.

И делал это уже Сергей.

Так что отношения у Павлика с той, кто «любую болезнь из тела гонит», не клеились. Причём с самого раннего детства.

Но именно к ней, он привёз свою маму.