Текст книги "Потому что могли"

Деревня излучала тоску. Она действовала на подсознание. Поэтому случайный гость, попавший в новую среду, сначала был обескуражен стилем жизни аборигенов, но затем паутина неспешности затягивала в болото безразличия. Повстанцы ощутили это на своей шкуре, даже на расстоянии. Они захотели обойти деревню стороной, но голос логики сказал, что разведывательную группу лучше пустить через поселение, ведь местные жители наверно лучше знали туман, знали, как в нем ориентироваться, и не воспользоваться этим шансом было глупо.

– Ну, как там, Алекс?

– Сам посмотри, – ответил тот, передав бинокль.

– Труп.

– И я о том же. Вроде живые люди, а гнильем так и тянет, как с болота. Ладно, пошли. Отсиживаться в засаде нечего.

Они прятались за холмами.

Теперь встали и направились к Деревне-На-Отшибе, что располагалась чуть ниже. Потянуло прохладой.

Трава в низине, прихваченная морозом, хрустела под ногами. Повстанцы удивились, что тропинка, бегущая от селения, обрывалась, будто жители никогда не покидали деревни – дойдут, потопчутся на месте и повернут обратно. С другого края заметна еще одна дорога, идущая вдоль забора. Но и она пропадала. Странно было видеть пути из деревни никуда не ведущие.

Основная группа осталась, не доходя деревни. Только три человека подошли к первым домам. Слева повстанцы заметили щелястый сарай, явно заброшенный. Справа, на отшибе – каменное сооружение. Возможно, это когда-то был склад, но сейчас трудно определить. Стены сильно испещрены крупными трещинами, большие куски штукатурки валялись повсюду. Повстанцы обошли здание кругом. Окна выбиты. Двери нет, остались петли. Внутри стояла металлическая кровать, кусками кафеля был усыпан пол.

Повстанцы отправились к деревне.

Она будто вымерла. Ни одного человека на улице, хотя только что они видели в бинокль движение. Ясно, жители боятся, но вот из-за дома появился человек. Он осторожно приблизился к трем вооруженным людям.

– Извините, – начал Алекс. – Нам бы хотелось поговорить со старостой, ну, или с кем-то из представителей местных властей, чтобы пройти через туман в город. Меня, кстати,  зовут Алекс Траск.

– Гермес, – испугано произнес поселянин.

– Пожалуйста, Гермес, проводите нас.

– Конечно, конечно.

Гермес махнул рукой: «следуйте за мной». Он привел людей к дому старосты, попросил их подождать, а сам буквально взлетел по ступеням крыльца и, хлопнув дверью, исчез внутри.

…

– Господин Аполлон, господин Аполлон, – залепетал Гермес. – Там такое творится, такое!

– Ну! – староста недовольно выдохнул, погрузившись в сизое облако табачного дыма.

– Чужаки, – шепотом произнес Гермес, округлив глаза. – Я думал, а тут… Я знал, что тот, кого нашел Харон на свалке, нам добра не принесет. А что он покинул деревню, так это ничего не значит. За ним шлейф тянулся. Шлейф странностей. Я это почувствовал. Может, тот чужак и не желал причинять беспокойства, не было у него на уме темных мыслей, да только вот… Не хотел, а…

– Паучье вымя! – тихо выругался Аполлон. – Гермес, зело ты много и порно балагуришь, а сие не есть благо. У меня от трескотни твоей рух в башке произошедши. Не можешь ты издоволом свершать, все нахрапом стремишься. Ну-ка, глаголь неспешно.

– Так я и говорю, чужаки пришли. Трое. Стоят у вашего дома. Вас требуют.

– И кто раззвонил обо мне, не ведаешь?

– Не знаю я, – обреченно сказал Гермес.

– А я, кажись, ведаю. – И староста пронзил собеседника взглядом.

Гермес смутился.

Господин Аполлон положил трубку в грязную миску, что-то недовольно забубнил себе под нос и, тяжело встав из-за стола, произнес глухо: «Веди».

…

Они вышли на крыльцо. Перед домом стояли три человека в костюмах цвета хаки.

– Приветствую чужестранцев. Меня Аполлоном звать, – произнес староста и обмерил гостей взглядом. – Кто такие? Откуда путь держите?

– Господин Аполлон, мы родом из Серышевска. Думали, как нам попасть незамеченными в город, вот и набрели на вашу деревню.

– Вельми сие странно бысть. Град сей мертв ведь. Мор, знамо.

– В каком-то смысле да. История, правда, долгая. Да мы и сами всех нюансов не знаем. Градоправитель города, его Наставником называют, усыпил людей, а мы против этого выступаем. Хотим уничтожить существующий режим, – не спеша, подбирая слова, произнес повстанец. – Понимаете?

– Разумею. Недовольные, то бишь. Странно вельми, что ты все намеренья свои обнажаешь.

– А смысл-то врать?

Аполлон задумался.

Повстанцев удивил язык старосты. И было б ничего особенного, если бы жители объяснялись, пересыпая архаизмами, но когда один человек украшал высказывания такими перлами, выглядело неестественно. И это на фоне Гермеса, что говорил на современном языке. «Может, глава деревни обязан вести беседу именно так? Традиция?» – подумал Алекс.

Гости смотрели на Аполлона, как на забавное явление. Они окинули взглядом его длиннополую одежду, костлявые пальцы цвета пергамента, торчащие из-под разморившихся краев ткани, и поймали себя на мысли, что перед ними персонаж из сказки.

– Так вот что я молвить желаю, – продолжил староста. – Раз повесть ваша длинна зело и вы ищите потайный ход в град, то вам дорога к Харону предстоит. Но я разумею так: к столу пригласить вас обязан. Не откажите?

– Нет.

Четверо вошли в дом. Гермеса послали за Хароном.

Гости расселись за столом. Аполлон, никуда не торопясь, разложил деревянные тарелки с нехитрой снедью, в центр поставил кувшин с квасом.

– Отведайте, – предложил старик, убирая грязную миску с трубкой на подоконник.

– Спасибо вам, – ответил мужчина. – Меня Алексом звать.

– Басурманское имя, – сделал замечание Аполлон.

– Ну, какое есть, – улыбнулся повстанец и подумал: «А твое имя будто нет?» – Мы рады тому, что набрели на вашу деревушку, так как столько слухов ходило вокруг вас. Кто говорил, вы есть. Иные болтали, что не существует ее, ибо великий исход из Серышевска не более чем легенда. А теперь я вижу живое доказательство перед собой.

– Льстивы твои речи, аки мед хмельной, так обопьешься ими, что лихоманка скрутит. Для чего явились сюда?

– Мы разведчики, если уж говорить начистоту. Долго мы наблюдали за вами, изучая издалека быт, долго не решались пойти на контакт. Все не верилось, что за свалкой течет обычная жизнь, но оказывается есть. Короче, через деревню пройдет наш отряд. Как вы на это посмотрите, господин Аполлон? И еще. Путь в город через свалку не покажите?

– Трошки слова твои смыслы замолаживают, но не нелюди мы, подмога будет.

Аполлон задумался, глубоко вдохнул и продолжил:

– Вот только странный люд к нам все забредает. Темный народец. Анчихристы, не анчихристы, иль души заблудшие, не ведаю. Маловерные все. Видать время близко, кончина света вскорости. Всему конец. Но никто из вас в разум не жаждет войти. Скольких я ни наставлял на путь истинный, ни звенела медь речей праведных аж до скрежета зубовного, никто не верит попервоначалу в исход. А был он.

– Почему ж, верим.

– А ведаете ли истоки сего?

– Вы о Перси и Хлои? О том, как юноша обменял любовь на путь Наставника? Знаем, как они расстались. Вот только, что дальше случилось…

– О том и речь моя скорбная, – произнес Аполлон, подняв вверх указательный палец. – А сей сказ прост и поучителен вельми. Раз мы, из града ненавистного ушедши, прошагали весь погост. Во времена оны погост был. Это ж, лета спустя, свалка явилась. И веремя текло быстро, аки вода в реке. Морок и мленье над кладбищем навис, а мы деревню лелеяли. Ведали мы, что Наставник хотел домовины из сырой земли выкопати, богохульник, да морок помешал. Посему решено сор свозить на погост, чтобы родство скрыть. Тако же…

Двое молча вошли к старосте и сели за стол. Кузнец сухо произнес: «Здравствуйте». Гермес лишь растерянно оглядел присутствующих. Харон окинул спокойным взором гостей и продолжил, обращаясь к ним:

– Гермес мне все рассказал. Когда вы хотите перебраться на ту сторону?

– Чем быстрее, тем лучше, – ответил Алекс.

Он сам не понял, с чего вдруг решил, раз Деревня-На-Отшибе находится в изоляции, значит, патриархальность уклада, значит, неспешность и размеренность речей. Здесь просто полный бардак. Закралось ощущение, что каждый живет в собственном мире, не смотря на внешнюю схожесть и единство. Так Гермес суетлив и подобострастен, Аполлон, погруженный в табачный дым, ведет цветастую беседу. «Или просто делает вид? – подумал Алекс. – Он даже не заметил пренебрежительного отношения Харона к старосте. Вошел, даже поклона не сделал, хотя… С чего бы?..»

В вопросе, что задал кузнец, послышался звон металла. Он произнес фразу в лоб, будто орудуя молотом. Пришел, сухое приветствие и сразу к делу. Без всяких церемоний.

– Хм… Хорошо, – ответил Харон, подумав. Затем, почесав небритый подбородок, продолжил: – Да, я могу вас проводить.

Повстанцы поблагодарили Аполлона за гостеприимство.

– Уж я с вами не пойду. Прощевайте, – сказал хозяин дома.

…

Алекс, связавшись с группой, стал ждать ее на улице.

Все собрались, и Харон проводил повстанцев до забора.

– Я дальше не пойду, уж извините. Тени, – сказал он.

– Да-да, спасибо, – рассеяно произнес Алекс, рассматривая как туман, будто молочная река, вытекал из прорехи в ограждении. Словно кто-то нечаянно разрезал большой полиэтиленовый пакет, и содержимое, вытекая наружу, застыло.

Как только кузнец удалился, Алекс достал портативную радиостанцию.

– Это Алекс Траск. Информатор, вы меня слышите? Прием.

– Плохо слышу. Помехи. Вы рядом с туманом?

– Все верно.

– Будьте осторожны, ребята. Выйти с вами на связь я смогу лишь, когда вы окажитесь в Серышевске. Туман глушит радиоволны. Такие вот дела. Времени у вас мало. Надо пересечь свалку и врезаться в коммуникации, когда Наставник будет подключен к виртуальному удовольствию. На наше счастье он злоупотребляет этой процедурой. Когда глава «Комитета» окажется в сети, ваша задача задержать его там подольше. Ну, не мне вас учить взламывать. Конец связи.

– А как бы нам не встретить теней, и этих, баб из мусорных куч, а? – спросил один из повстанцев, когда они вошли на территорию свалки.

– Не беспокойся, – ответил Алекс. – Есть карта от информатора с отмеченными районами частых появлений этих существ. Правда, они реже стали встречаться, и это пугает.

– Почему? Ведь хорошо же…

– Да нет, плохо. У теней и жриц партеногенеза нюх на опасность. Они не появляются там, где начинает пахнуть жаренным, а в последнее время, где их были толпы, теперь пусто.

– Насколько я помню, информатор рассказывал о пожаре на краю свалки. Тогда нашли жрицу. Как же она попала в пожар? Не почуяла?

– Единичный случай.

– Чую, предаст нас информатор.

– Типун тебе на язык! Человек проверенный. Благодаря ему, дело с мертвой точки сдвинулось. Он ни разу не подвел. – Алекс остановился. – Черт! Погоди. Теперь куда? Ага, сюда. Так вот, вместо того, чтобы молоть языком следил бы по карте.

– Ладно, – недовольно буркнул солдат.

Трудно было понять, сколько времени они провели в тумане и сколько прошли километров.

Наконец, группа людей увидела возвышение. Из-за плотного тумана, казалось, оно неожиданно выплыло из небытия, словно желало столкнуться с повстанцами. Они обогнули холм слева, а там была область, где нужные коммуникации располагались ближе к поверхности.

Иллюзия

«Ну, о том, что туман боится огня известно давно», – сказал кто-то из Непорочных Отцов. И действительно, Наставнику удалось найти в архивах подробные описания случаев, где об этом упоминалось. Странно, что никто этому не предавал значения, или просто нарочно замалчивал.

Теперь же господин Наставник распорядился создать бригады пожарников, направив их на борьбу с таинственным явлением. Туман отступал, нехотя сдавая один клочок загаженной земли за другим. Он, будто обладая волей, не желал умирать. Чем яростнее боролись с ним пожарники, тем сильнее туман сопротивлялся. Людям порой казалось, что перед ними не зыбкая стена молочного цвета, а огромный монолит изо льда. Закрадывались мысли о бесполезности борьбы, но руководство трясло подчиненных, требуя освобождения территории, не скупясь ни на громкие слова, ни на премии. Чуть ли не каждый день Наставник собирал Отцов на «летучки» и выжимал из них все соки, считая, что отчеты не совсем подробны и что-то упущено. Нечто важное. Сторонний наблюдатель мог счесть это паранойей. В конце концов, Наставник, выматываясь сам, объявлял перерыв на неделю или две недели, а потом все начиналось сначала.

Наставник ощущал себя загнанной лошадью, которая с пеной у рта из последних сил летит вперед, не осознавая конечной цели. Но ведь когда-то он был просто Микки. Теперь он Микки, у которого ничего не осталось, кроме должности Наставника, кроме понимания, что если остановится, то наступит смерть. С чего вдруг? Сам себе он не мог объяснить. Но и не мог заглушить ту воспаленность чувств, накрывшую его в последние дни с головой. Он захотел отвлечься, а мысли кружились только вокруг единственной мысли: свалка. Казалось, она управляла его волей и желаниями. Когда он вспоминал о ней, воспоминал и Даньку, их последний разговор. Тогда Микки, но скорей всего Наставник, пытался убедить в бесполезности сопротивления. Прогресс не остановить. Тот эпизод виделся сном, который невозможно забыть.

Наставник, зайдя на балкон, рассмотрел Серышевск, простирающийся уснувшим животным. Город постарел в последнее время. Первый робкий снег, недавно выпавший, усилил это впечатление. Он напомнил седину, пробивающуюся сквозь былую молодость. Город спал. Только, если приглядеться внимательней, можно увидеть, как по разбитым улицам шныряют самоходки. Наставник сделал глубокий вдох. Сладковатый запах наполнил легкие. Значит, где-то горела свалка. «Опять пожарники переусердствовали в борьбе с туманом», – раздражаясь, подумал он. И здесь, в уединении на самом верхнем этаже, ему не было покоя.

Он ушел с балкона, гневно хлопнув дверью. Единственное средство, что спасало его от сумасшествия, оказалось виртуальным удовольствием. «Только оно», – обманывал он себя каждый раз, не замечая, как медленно затягивает топь иллюзорного мира. Там, в вымышленной вселенной, все хорошо. Каждый предмет на месте. Стоило лишь не глядя протянуть руку, и не ошибешься. В идеальном пространстве он забывал обо всем.

По внутренней связи Наставник сообщил, чтобы больше его не беспокоили. Палыч понимающе кивнул и погасил экран.

Наставник вколол себе транквилизатор. Через пятнадцать минут он подействует.

Глава комитета лег в капсулу.

Дальше автоматика все сделает за человека: наденет шлем, включит загрузочную программу адаптации, перестроит биоритмы.

Последнее, что увидел он перед отходом в виртуальную реальность, это смыкающиеся прозрачные створки капсулы.

Далее чуть слышное шипение – подача очищенного воздуха. И провал в беспамятство. Стремительный и тяжелый, словно он нырнул в пропасть.

Глубокий вдох и шумный выдох. Теплый воздух, смешанный с запахом моря, защекотал ноздри. Микки открыл глаза. Синее безоблачное небо. Плеск воды. Он приподнял голову. Ласковое солнце торжественно застыло у горизонта. Наконец, он встал и огляделся. Микки оказался на побережье неведомой страны, но его это вовсе не испугало. Сколько раз он уже пробуждался в виртуальной реальности в разных местах: то в домике у подножия Альп, то в хижине на берегу тихой реки. Куда только не заносила его фантазия. Но, где бы он ни был, рядом она – Алька.

Вдалеке по левую руку стояло бунгало – скромный и уютный домик, выкрашенный в бледно-зеленый цвет. Там ждала его Алька. Неспешным шагом Микки направился к строению, на ходу мечтая о будущей встрече. Он наслаждался каждой секундой пути, каждым звуком. Вот шум прибоя, вот ветер зашелестел листьями пальм, песок приятно хрустит, и ступни утопают в сухом тепле. Вот солнце коснулось горизонта там, где море. Казалось, светило осторожно дотронулось до воды, собираясь искупаться. И время ощущается совсем по-иному. Оно будто ускоряется, а затем движется медленнее. Пульсирует.

Микки вошел в  дом. Пахнуло какими-то цветами. Аромат густой и пряный пропитал бунгало. Не хотелось двигаться. Лучше немного постоять на пороге и насытится ароматом.

– Микки? – прозвучал знакомый голос.

– Алька, ты где?

– Я сейчас. Садись к столу. Будем ужинать.

Он сел. Она вынесла корзину и поставила ее на стол. В корзине были какие-то фрукты, бутылка красного вина, фужеры, вроде что-то еще из морепродуктов. Микки не обратил внимания.

Она села напротив. Поправила прядь темных волос.

– Да вообще-то и не стоило. Я не особо голоден. Но ты как всегда молодец. Не откажусь.

Алька, улыбнувшись, спросила:

– А ты где пропадал?

– Лежал на берегу. Старался ни о чем не думать. Так просто захотелось, слушая шелест волн, почувствовать движение времени.

– А как же я?

– О тебе я думаю всегда, – произнес Микки, поставив бокалы и разлив вино. – За что выпьем?

– На этот раз твоя очередь произносить тост.

– Хорошо. Но не буду многословным. Конечно, я пью за тебя. За нас с тобой. За этот дивный вечер. Еще один, но не последний. Их, вечеров, у нас будет много. Так много, что ты собьешься со счету. И еще. Сегодня, как никогда, я ощутил время. Словно почувствовал его физическое присутствие и понял одну вещь. Не существует ни будущего, ни прошлого. Все слито в единый миг, называемый настоящим. То, что было и то, что будет, присутствует всегда. Именно в это самое мгновение оживают минувшее и грядущее, сливаясь с сегодняшним вечером. Все случается одновременно. А это и есть вечность. И я поднимаю бокал за нее. За вечность, которая всегда будет с нами.

Микки отпил вина. Терпкий ручеек проник внутрь и теплом разлился внизу живота. Но через пару секунд он почувствовал, как огонь вспыхнул внутри. «Яд?! – мелькнула безумная мысль, – откуда? Я не фантазировал об этом».

А огонь стал полыхать сильнее. Он поднялся выше и хищным зверем заскребся в гортани.

– Микки, что случилось? – испуганный голос Альки.

Все расплылось перед глазами.

Неугасимый пожар заиграл внутри. Огонь яростный. Огонь знакомый. Тот самый, с помощью которого пытаются победить туман на свалке. Микки почувствовал противный сладковатый запах. Затем – тошнотворный привкус во рту. Казалось, внутренности вырвутся наружу, но вскоре все кончилось.

Микки повалился на пол и будто миллионы иголок пронзили кожу. Не хватало воздуха. Слишком душно. Мысли спутались: «Глоток воды бы, холодный и ободряющий глоток, нет не воды, а яду мне, чтобы покончить с мучениями, очнуться, немедленно очнуться. Что я знаю о сне и реальности? Сон напоминает реальность, а реальность очень похожа на сон. Всего лишь дурной сон. Что пошло не так? Что происходит? Проснуться…».

…

Микки очнулся с невыносимой резью в животе. Он задержал дыхание и плотно сомкнул губы, решив, что так боль утихнет. Чуть не застонал. Боль волной еще раз накатила, тысячи ножей лязгнули внутри. Лоб покрылся испариной. Наконец, недуг отступил. Наставник огляделся и не узнал помещения. Это была не его комната. Незнакомое место напомнило декорацию для исторического фильма времен начала нашей эры, а сам он, Микки, полулежал в кресле закутанный в белый длинный плащ. «Что за сюрреализм?!» – выругался он.

Боль возобновилась. Он плотнее сомкнул губы, закрыл глаза и понял, что продолжает находиться в виртуальном удовольствии. Только в этот раз не Наставник управлял фантазией. Тяжелая мысль, подобно свинцовому шару, ударила в сознание: «Значит, что-то случилось с программой. Она дала сбой. Ведь грезы управляются мной, а я не мечтал увидеть подобное».

Боль отступила, и вдруг неожиданно, и в то же время естественно в разум втекла тонкой тихой струйкой мысль: все здесь ему знакомо. Пусть не он это сгенерировал, но не стоит обманывать себя. Он видел, слышал и осязал придуманный мир много раз. Детали его постепенно стали четкими. Вязкий туман рассеялся. Микки знал время, знал, как его зовут, и уже не было это похоже на программный сбой. «Кто-то играет со мной», – поразила простая догадка. Машина не может так осознанно и изощренно глумится над человеком. Да и случайное выпадение подобной грезы маловероятно. Кто-то находился по ту сторону виртуальности. Взломал ее. Он, невидимый Наставнику, начал устанавливать свои правила игры.

В белом плаще с кровавым подбоем Микки шаркающей походкой прошел в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого и остановился на полпути. Он испугался, увидев впереди высокое кресло на мозаичном полу недалеко от фонтана. Словно это было не место, где вершатся судьбы людей, а эшафот, на который придется взойти прокуратору Пилату Понтийскому. Он не хотел играть роль, но все ж сделал первый шаг, затем другой, третий. Тяжелой походкой, будто к ногам привязали гири, он подошел к креслу и медленно опустился в него.

Привычным движением Микки протянул в сторону руку. Секретарь вложил в ладонь свиток. Можно было не разворачивать его, и так все ясно, что за дело рассматривается сейчас. Ему известно, что случится в следующую секунду. Но он развернул свиток и, смотря невидящим взглядом на строчки, произнес:

– Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?

– Да, прокуратор, – ответил секретарь.

– И что он?

– Отказал в смертном приговоре Священному Синедриону и переправил дело на ваше утверждение.

Микки вернул свиток и закрыл глаза.

«Когда кончится цирк? Кто ты, придумавший этот мир? Неужели в твоей больной голове не возникло ничего иного, кроме как воровать сюжет у Булгакова? – беспомощно подумал Микки. – Проснуться. Я хочу проснуться. Увидеть реальность. Какой бы она не была».

Боль не возвращалась, но неприятные ощущения в животе до сих пор беспокоили.

Микки глубоко вдохнул, выдохнул и, открыв глаза, произнес холодно:

– Приведите обвиняемого.

Искупление

В сопровождении двух стражей ввели арестованного. Он встал перед прокуратором, понурив голову, затем поднял глаза на Микки. На мгновение Микки показалось, что он узнал подследственного, хоть лицо его и было обезображено засохшими кровоподтеками и шрамами. «Не может быть. Данька?! Нет, ты сейчас подключен к виртуальному удовольствию и находишься в другом вымышленном мире», – испуганно подумал Наставник.

В его сознании пронеслись последние дни. Он вспомнил свои погружения в виртуальное удовольствие, и гадкое ощущение малодушия угнездилось внутри. Все это время технический прогресс предоставлял ему неограниченные возможности, и он пользовался ими, чтобы уйти от реальности. Смертельная усталость всегда одолевала, когда он возвращался к действительности, и каждый раз хотелось вернуться в иллюзию. Он привык к прострации. Не надо было думать о прошлом, будущем и настоящем. Лишь подключись и фантазируй, и мир прогибался под тебя.

Микки внимательно посмотрел в глаза обвиняемого и спросил:

– Твое имя.

– Иисус.

– Галелянин?

– Да, прокуратор.

Микки задавал ненужные вопросы, тянул время.

– Ты обвиняешься в том, что подговаривал людей разрушить иерусалимский храм. Так ли?

– Вовсе нет, прокуратор. Я лишь беседовал с прохожими о том, что будет построен новый храм. Но когда это случится, даже мне неведомо. Неужели я выгляжу безумцем? Мне и в голову не приходило кого-то ни было толкать на преступление.

– Да, верно. На умалишенного ты не похож. А известен ли тебе некто Иуда из Кариота?

– Да, прокуратор. Известен. Он почему-то считает меня своим учеником, но в его голове столько неверных мыслей бродит, что я беспокоюсь за его душевное здоровье. Он придумал себе сказку о справедливом царе, который придет и воздаст всем страждущим. Он считает этим царем меня.

– Да? И что ты сказал ему на это?

– Ну, какой из меня царь?

– И то верно, – ухмыльнулся Микки и тут же испугался своей реакции.

Он так вошел в роль, что не заметил, как игра затянула его. Еще мгновение и он поверил бы происходящее. «Но куда двигаться дальше? Какой следующий вопрос? Неужели придется задать вопрос об истине», – подумал Микки, покосившись на секретаря, сидящего справа. Тот посмотрел на прокуратора, но ни один мускул на его лице не дрогнул, будто не человек, а восковое изваяние, бездушная кукла. Стражники тоже замерли. Они ждали распоряжений. Скоро надо приказать им уйти. Это неизбежно. Микки знал каждый нюанс этого романа, но почему-то не мог свернуть с накатанной колеи. Что-то мешало.

Только сейчас, в этой вязкой тишине, где звуки фонтана почему-то не слышны, он осознал насколько жарко и душно здесь. Зной застыл золотистым медом в крытой колоннаде. Призрак будущей грозы витал в воздухе. Микки желал хоть что-то изменить, и уже готовы были слететь с губ слова прощения, но почему-то голос дрогнул, и он спросил:

– Значит, ты не подговаривал разрушить иерусалимский храм?

– Нет, прокуратор. Даже в мыслях не было. Я лишь говорил о новом храме.

«Безумец! Замолчишь ты или нет, наконец!? – впилась мысль. – Кто бы ты ни был, Данька или творение игры, молчи!»

Но Иисус продолжил:

– Я объяснял им храм истины.

– Истины?! – взъелся Пилат. – Что ты можешь знать об истине? Неужели ты, бродяга, понял больше меня в этой жизни?

Микки на мгновение закрыл глаза и почувствовал, что из глубин сознания вырвался мятежный зверь. Безжалостный и хитрый. Хищник настойчиво потребовал быть прокуратором до конца и покарать безумца.

– Что есть истина? – тихо произнес Микки.

– Прокуратор, зачем ты задаешь этот вопрос, ответ на который не желаешь слышать?

Пилат рассмотрел Иисуса медленно с головы до ног и был удивлен, что такой незначительный человек, прах перед ногами римского императора Тиберия, не боится говорить на равных. Именно в этот момент Микки почувствовал, что его сознание раскололось на две части. Одна из них – Пилат Понтийский, другая – Майкл Старфилд.

– Уйдите все. Это дело государственной важности, – сказал прокуратор.

Стражники и секретарь покинули колоннаду.

– Так ты, галелянин, говоришь об истине? Но что это? В чем она заключена?

– Истина в том, что никто не может обладать ей полностью. Есть только частные догадки о ней. Даже самый великий правитель на земле будет заблуждаться, считая себя ее хозяином. Если бы он правил всей планетой, представим это на мгновение, то абсолютная истина доступна лишь субъекту, который соизмерим с вселенной, кто познал ее в себе, кто способен смотреть на нее как изнутри, так и снаружи, отстраненно.

– Так ты говоришь о боге?

– Прокуратор, ты первый произнес это слово. Бог? Но если тебе удобно назвать этот субъект так, то пусть будет он богом. Хотя любое имя, данное ему, снижает понимание абсолютной истины, то есть понимание о нем.

– Хм, безымянный бог? Это что-то новое. Но ты говорил в начале допроса о храме истины, или ты забыл?

– Храм истины – образ. Храм – всего лишь символ, приближающий нас к пониманию того, что должно быть в душе. Я сказал храм, но на самом деле это открытые ворота, через которые мы пытаемся познать абсолютную истину.

– Но ведь она недоступна? Мы же не можем сравняться с вселенной?

– Ты прав, прокуратор. Но раньше или позднее мы придем к ней, станем ею.

– Получается, каждого ждет такая участь? Без исключений?

– Прокуратор, я так отвечу на твой вопрос. Когда мы живем в мире как люди, вселенная недоступна нам. Рассудок очень слаб, чтобы всю ее вместить и осознать. Значит, и воспринять бога во всей полноте невозможно. А возможно лишь упрощено, искаженно и частями. Это очень похоже на вивисекцию. Если бы мы нарисовали бога, то перед нашим взором предстала бы абстракция. Поэтому мы и не видим бога. Его нет для нас. Но как только мы способны воспринять его целиком, то становимся им. И ведь ты сам понимаешь, прокуратор, что это смешно и глупо требовать: а покажи мне бога, а убеди меня поверить в него. Зачем? Если ты – это он, только познавший абсолютную истину. Если каждый станет богом, не теряя своей индивидуальности, зачем показывать его? Люди наивно полагают, что бог – один, что он – вроде сверхличности. Сие заблуждение. Бог – сумма личностей, поэтому он бессмертен, ибо невозможно убить множественность. Как сделать это, если она не имеет единого центра ни во времени, ни в пространстве? Посему бога увидеть нельзя, только стать им.

– Но если я достигну абсолютной истины, то путь мой будет завершен?

– Вовсе нет. Прокуратор продолжит познавать истину.

– Но как? Я ведь достиг ее?

– Да. Достиг. Но опыт всякого разума в мироздании неповторим. Нет в мире двух одинаковых судеб. Об этом знает прокуратор. Каждый раз разум, достигший абсолютной истины, привносит в истину что-то новое, чего ранее не было никогда.

– Но какой же это Абсолют, если он все время меняется?

– Называй это динамичным Абсолютом. Неужели люди до сих пор думают о том, что бог неизменен от века к веку? Он тоже учится, если так можно сказать. Мракобесие – вот самый страшный недуг человечества. Оно соткало паутину заблуждений в умах. Оно нарисовало статичный и бездушный образ божества. Но, говоря об истине, я не дарую тебе абсолютной истины. Ведь даже наша беседа – топтание вокруг нее.

«Беседа?! Нет, он все-таки умалишенный, – подумал Микки. – Что же тогда по его словам власть кесарей на земле? Былинка? Бесконечно краткий миг? Ничтожество перед вечностью? Человек сколь угодно долго может упиваться безграничной властью, противопоставлять себя всему и каждому, но он знает, это кончится. И кончится навсегда. Небытие проглотит его».

– Твои речи, галелянин, слишком сложны для ушей простолюдинов. Неудивительно, что они схватили тебя. Но ты ошибся. Все-таки ты невменяем. Следует думать, прежде чем говорить о подобных вещах с чернью. Конечно, найдутся люди, что поймут твои витиеватые речи. Но сколько их? Двенадцать? Что они могут сделать? Изменить мир? Направить мир к абсолютной истине? Но кончим с этим.

Прокуратор хлопнул в ладоши. Вернулись солдаты и секретарь.

– Рассмотрев дело обвиняемого Иисуса родом из Галилеи, – чеканя каждое слово, начал произносить вердикт Пилат, – я не усмотрел состава преступления. Речи о разрушении иерусалимского храма говорят в пользу невменяемости Иисуса. Именно так и следует трактовать его речи. Исходя из выше сказанного, назначить обвиняемому наказание – пятьдесят плетей. Затем выдворить Иисуса из города до захода солнца. Прокуратор Иудеи Пилат Понтийский.

Иисус беспомощно и удивленно посмотрел на Микки, будто не этого решения ожидал он. Один из солдат толкнул арестованного, но тот все продолжал оглядываться на прокуратора, словно стараясь проверить, было ли это на самом деле, или случилось наваждение, мираж, вызванный невыносимой духотой.

Микки, внимательно следя за тем, как уводят обвиняемого, поймал себя на мысли, что Иисус уже не здесь. Чувствами и желаниями безумный философ за пределами города. Бродяга знает грядущее. Будет страшная гроза, ливень с ветром, на лысой горе распнут трех преступников, а Иисус будет прятаться в доме одного из своих учеников от непогоды, но вскоре уйдет от него. Куда? Что будет происходить дальше, пока никто не знал. Даже он.