Текст книги "Свалка. Повесть"

Глава 3. Данька

Жара тяжелым молотом ударила в голову, и кажется, что еще один удар, и ты потеряешь сознание. Пот неприятными струйками потек по спине. Человек, спасаясь от пекла, залез в фургон внедорожника, снял с себя верхнюю одежду и опустил ее в таз с водой. Затем оделся и вышел под палящее солнце. Зря я, конечно, решил человек, намочил одежду, она быстро высохнет, подарив краткое облегчение, лишь раззадорит минутной прохладой.

Радовало одно: только пару часов придется мучиться. Основная работа была сделана. Песок разгребли, получилась широкая яма метров пять глубиной, на дне которой лежали бетонные плиты.

В поисках полезных ископаемых разведывательная группа обнаружила сканером на большой глубине огромные пустоты. Они бы и не привлекли внимание, если б не их правильная геометрическая форма, что говорила в пользу искусственного происхождения. Они походили на подземные хранилища.

Под бетонными плитами, решил человек, действительно, хранилища, но вот что спрятано в них?

Человек отдал приказ. Тягачи кранами сдвинули бетонные плиты, и под ними обнаружилась целая сеть помещений. На три метра вглубь зияло пространство – комнаты забитые стеллажами, на которых лежали тысячи пачек сброшюрованных листов. Они были в твердом переплете. Имелись и другие компактные носители информации.

Стеллажи подняли на поверхность вместе с содержимым. Устаревшие носители информации не нужны, распорядился человек, их можно не изучать, они ничего нового и полезного не принесут нашей цивилизации, все это как вчерашний день. День, застывший в прошлом, любопытная картинка, на которую стоит взглянуть раз и забыть.

Собрав бумагу, прочие носители информации в одну кучу, подожгли ее. Только бригада начала засыпать комнаты песком, как кто-то из рабочих крикнул, что на дне ямы лежит какой-то предмет. Его подняли. Это оказался холст, натянутый на деревянную раму. Рама примерно метр на полтора. На холсте изображена женщина, держащая на руках младенца. Этот предмет отправили в костер.

Огонь весело заплясал на листах, вгрызаясь в корешки. Холст, натянутый на раму лежал внизу горевшей кучи. В какой-то момент лицо женщины почернело, и из него вырвался язык пламени. Дитя на руках заворожено смотрело на женщину, поглощаемую огнем. Исчезли голова, плечи. Пламя подобралось к рукам, и тело младенца вскоре тоже почернело. Затем все исчезло. В раме зияла пустота, из которой вырывались желтые языки. Позолота на раме быстро покрылась пузырями, и от нее тоже не осталось и следа. Все исчезло в огне.

…

Данька открыл глаза, часто заморгав, разглядывая серый потолок со странными красными разводами. Он глубоко вдохнул прохладный воздух помещения, прикрыл веки. Озноб пробежал по телу, и сразу Данька вспомнил сон: пустыня, огромная яма, портрет мадонны с ребенком на руках. Картину пожирал огонь. Потом стали возникать один за другим минуты, проведенные на свалке. Вездеход, Микки, Палыч, мусорщики, тени, густой туман – все наслаивалось друг на друга до тех пор, пока Даньку не ужалила реальность. Он резко приподнялся на кровати, отбросив одеяло.

– Черт, где же я?!

– Добрый день, – растягивая каждое слово, произнес незнакомец, сидящий рядом.

Он как-то неестественно поелозил на металлическом табурете и расплылся в елейной улыбке.

Данька, не торопясь, осмотрел незнакомца. Это оказался человек средних лет. На круглом лице его – маленькие, широко расставленные глаза, пристально глядящие. Они так и говорили: «Я вас внимательно слушаю».

– Я где? – ошарашенный спросил Данька.

– В Деревне-На-Отшибе.

– Где-где?

– В Деревне-На-Отшибе. Пишется в одно слово. Каждое слово с большой буквы и через дефис.

Опять эта натужная улыбка. Глазки незнакомца скрылись в жирных складках век.

– Я хотел сказать…

– Понимаю, понимаю многоуважаемый… Вас как звать?

– Даниил.

– А меня Гермесом кличут. Я знаю, что вас интересует более точное местоположение. Так вот скажу. Вы находитесь за пределами свалки в нашей деревне.

– А это где? – опять непонимающе спросил Данька, оглядываясь по сторонам.

Он никак не мог прийти в себя. Его окружала неуютная обстановка. Краска на стенах облупилась, кафель на полу покрыт крупными трещинами, а местами отколот, его куски валяются повсюду, стекла в окнах выбиты, а из мебели только кровать, на которой сидит он.

Гермес опять заелозил на табурете. Его грузное и бесформенное тело, похожее на опару, пыталось все время сползти на пол. Гермес расплылся в улыбке и произнес:

– Я вас не понимаю, Даниил.

– Ну, в каком месте? В смысле, более точное расположение, – подобрал слова Данька.

– Вот это называется заброшенным складом, где уже давно ничего не лежит. Кроме вас. – Гермес хихикнул. – Я посчитал, что здесь вам будет уютнее. А если вообще, то я так скажу: свалка – это свалка, а Деревня-На-Отшибе за ней находится.

И тут Даньку что-то кольнуло в бок. Это было почти физическое ощущение. Он вспомнил вновь о тенях.

– А тени? – спросил Данька.

– Не бойтесь, – стал увещевать собеседник, делая успокаивающие жесты. – Они здесь не появляются. Их можно увидеть только в тумане, что на свалке.

Данька стал лихорадочно приводить осколки своего сознания в единое целое, собирать из них осмысленную мозаику. «От Гермеса угрозы не исходит. Деревня – вещь неясная. Всем известно, что за свалкой никто не живет, так откуда же…», – нить рассуждения оборвалась.

– Гермес, ваша деревня, она как появилась? – прозвучал Данькин вопрос.

– Э-э, это не ко мне. Спросите у Аполлона. Он старейшина деревни. Он лучше знает.

– Хотелось бы…

– Да вы погодите. Отдохните. Подкрепитесь. И тогда я вас познакомлю с Аполлоном.

Гермес слез с табурета, подошел к кровати, нагнулся, и достал из-под нее ночной горшок.

– Вы чего, издеваетесь?! – возмутился Данька.

– Извиняйте меня, но просто другой посуды под рукой не оказалось. Я не хотел вас оскорбить, нисколечко, правда. Ешьте. Это варево полезное, одни сплошные витамины, – виновато пролепетал Гермес.

Данька с недоверием посмотрел на бурую субстанцию в горшке. Выглядела она неаппетитно.

– Да вы что, я ж ничего, никто вас травить тут не собирается, честное слово, это всего лишь бурые травы, – продолжал оправдываться Гермес, протягивая своему собеседнику варево в одной руке и ложку в другой.

Данька взял горшок, поставил его на колени, и, вооружившись ложкой, смело зачерпнул, закрыл глаза, не скрывая брезгливости. Первая порция отправилась в рот. Странные ощущения воздушности возникли на языке. Порция моментально растаяла, оставляя приятный сладковатый привкус с еле уловимой кислинкой. Даньке это напомнило аскорбиновую кислоту, те самые большие белые таблетки в слюдяной обертке из детства.

– Ничего ведь? – заискивающе спросил Гермес.

– Ну-у, – неопределенно ответил Данька, вертя пустой ложкой.

– Афродита кашеварила.

Данька удивленно поднял брови.

– Жена моя. Да вы кушайте, кушайте, съедайте все, не обеднеем. Не нести же обратно? М?

Данька, соглашаясь, закивал головой, продолжая уминать пюре из бурой травы. Сытости не чувствовалось, но состояние душевного раздрая и физической слабости быстро растаяли, как снег в горячей воде. Данька все время возвращался к мыслям об анекдотичности сложившейся ситуации. Ему мерещилась неестественность во всем: в этой комнате, в этом вареве, приготовленном Афродитой. Не верилось, что он находится за пределами свалки. То ли гротеск, то ли аллегория, то ли гипербола – Данька пытался выудить из кружащего потока мыслей нужное слово. «Сказка, – резюмировал он, – Деревня-На-Отшибе и ее жители с именами греческих богов. Заповедником попахивает». Последнее предположение так естественно втекло в его мозг, что он даже удивился, но не стал терзать себя сомнениями, отложив умозаключение до лучших времен.

За пятнадцать минут горшок опустел.

– Ну, вот и славненько. Пойдемте к Аполлону, а то он ждет-пождет.

– Гермес, а сколько времени я спал?

– Часов шесть или семь, точно не знаю. У нас в деревне особо за временем не следят.

– У вас, может, и часов нет?

– Почему нет? Имеются. Только зачем. Все и так ясно: утро, день, вечер, ночь – сутки прочь. Горшок и ложку оставьте здесь. Под кроватью спрячьте. Я потом за ними зайду. Никто на них не позарится, кому они нужны. Ну ладно, идемте к Аполлону, к старейшине нашему. Я как понимаю, вы домой собрались? Так?

Данька кивнул, хотя и не думал в это мгновение о Серышевске.

– И чего вам делать в странном и мертвом городе, не понимаю. Жить нельзя, кругом железо, бетон и стекло. Это я про ваш город, что за свалкой.

Данька оставил без ответа последнюю реплику, удивившись: «Почему мертвый? В Серышевске живут такие же люди. Ну, быт немного другой, это да, а в остальном все так же».

Они уже шли по широкой улице, справа и слева в хаотичном порядке были разбросаны деревянные дома, тонувшие в легком сизом мареве. Такого плотного тумана, как на свалке, Данька не заметил. Гермес продолжал стрекотать о чем-то своем. Излишняя многоречивость попутчика начинала раздражать. Данька то смотрел себе под ноги, то бросал взгляды по сторонам, рассматривая деревянные домики, которые удивили бесконечным многообразием форм и цветов. Не то, что в городе. Там тянулись ввысь стальные коробки, одетые в стекло и пластик, под ногами серый асфальт и по ночам калейдоскоп разноцветных огней. Данька хотел задать Гермесу вопрос, без разницы какой, лишь бы заткнуть словесный фонтан. Однако этого не пришлось делать.

– А вот и дом Аполлона, – произнес Гермес и замолчал.

…

Они вошли внутрь, осторожно пройдя по темному коридору. Гермес открыл дверь в большую комнату. Крепкий табачный аромат ударил в нос. Аполлон сидел за широким столом и мусолил губами мундштук длинной трубки. Старейшина, блаженно прикрывая глаза, затягивался и выпускал сизый дым из ноздрей.

– Проходь. Чего толшитесь у входа, – глухо, но внятно прозвучал голос Аполлона.

Данька и Гермес заняли места на лавке, стоящей у другого конца стола.

– Слухаю, – отрешенно сказал старейшина.

Даньку насторожила манера речи Аполлона. Она показалось неестественной.

Гермес кашлянул, прочищая горло, но почему-то промолчал. Он неопределенно засопел и завозился на лавке. Данька внимательно посмотрел на старейшину деревни. Это был пожилой человек с вытянутым лицом, желтой кожей, изборожденной глубокими морщинами, тонкие бледные губы. Редкая седая бородка растрепана, абсолютно лысый череп, лишь за ушными раковинами торчали в стороны белые клочки волос.

– Умгу, – неопределенно сказал Аполлон, затянулся и выпустил сизый дым через ноздри.

– Здравствуйте, господин Аполлон. Меня зовут Даниил. Я хочу попасть обратно домой. Вы поможете мне? – спросил Данька и внимательно посмотрел в бесцветные глаза старейшины, которые, не отрываясь, теперь глядели на него.

– Так, так, – сказал Аполлон. – А каким ветром тебя принесло?

Данька бросил вопросительный взгляд на Гермеса: «ты ему ничего обо мне не рассказывал?» и, не дождавшись ответа, поведал о том, как он с друзьями приехал на свалку, как появились тени, как случилась драка.

– Паучье вымя, – ляпнул старейшина, когда рассказ был окончен.

Данька не понял, что это означает. То ли ругательство, то ли афоризм, несущий в себе глубокий и универсальный смысл.

Аполлон положил трубку на стол и произнес:

– Ну, еже ли ты не брешешь, дело выведенного яйца не стоит. Закавыки здесь нема. Жаль, что нас хочешь покинуть, но хозяин – барин. Мы на свалку ни ногой, никаких оказий не будет, не жди. Не суй нос не в свое дело, но домой зело тебе хочется, посему на свалку обязан идтить. Я так разумею. И тебе баю, вьюноша, вижу, ты не вертопрах какой-то и с головой дружишь, но через свалку одному негоже, да и не сдюжишь. Посему иди-ка ты к кузнецу. Его Хароном кличут. Он малый бравый, на свалке не раз бывал, поелику положение его обязывает. Он в хламе копошится и из хлама сего хоросвенные штуки вытворяет. Так что ступай к Харону. Уразумел?

– Да, – произнес Данька и вспомнил, что еще хотел спросить. – Господин Аполлон, а не расскажите мне, откуда взялась Деревня-На-Отшибе?

Старейшина удивленно посмотрел на гостя.

– Это с какого ляда тебе знать надо?

– Ну, у нас, в городе, говорят, что за свалкой люди не живут, а тут оказывается…

– Маловерные, – раздраженно сказал Аполлон и затянулся.

Данька ждал ответной реакции. «Пошлет или смилуется?» – промелькнуло в голове. Смиловался. Старейшина выпустил через ноздри сизый дым, блаженно смежив веки, и изрек:

– Ладно, слухай.

И дальше Аполлон своим странным языком поведал историю, из которой Данька узнал о происхождении Деревни-На-Отшибе.

Глава 4. Харон

Господину Наставнику шел девятый десяток лет. Звали его Перси, но это имя – дело прошлого. Он забыл о нем. Теперь ему привычнее иное обращение: Наставник или господин Наставник. Должностной ярлык заменил родное имя.

Наставник чувствовал в себе душевные и физические силы, проявлял неимоверную работоспособность, удивляя подчиненных.

На склоне лет осветила его разум идея. Озарила, подобно утреннему солнцу. Мысль согрела и разворошила сознание. И при этом многое вспомнилось, что когда-то считал он забытым. Минувшее ожило, будто пыль сдули со старых вещей.

Было время обеда, и, покинув душный кабинет, Наставник отдыхал на балконе. И именно в это мгновение луч той идеи просверлил дырочку в мозгу и разбередил память. Всплыли из прошлого: первая экспедиция в качестве наблюдателя, хранители информации, обнаруженные под слоем песка, стеллажи, случайно найденный рабочим портрет женщины с младенцем на руках – все это заплясало как блики на воде так красочно и отчетливо, что Наставник удивился: «Невероятно, столько лет минуло, а как вчера случилось».

Он встал с кресла и оперся ладонями о балконные перила. Он всмотрелся вдаль, где за стальными коробками зданий пряталось кладбище. Он вспомнил, когда еще не был главой «Комитета», руководство приняло решение устроить на месте найденной библиотеке погост.

Теперь же надоевший вопрос: «Что делать с этим погостом?» монотонно жужжал в его голове. Кладбище не переполнилось, мест пока хватало, но захоронение Наставник посчитал атавизмом. Это наследие древних времен. Зачем занимать территорию, если ее можно освоить для других нужд? А тела, кстати, возможно кремировать или перерабатывать. Тем более это уже практиковалось. Кроме того, с разрешения родственников консервировали внутренние органы мертвеца, восстанавливали их и пускали на второй круг жизни – в трансплантологию. Органы могли пригодиться живым. Остальное – сжигалось. Прах отдавали родне. «Необходимость в кладбище отпала. Пора сравнять его с землей, как мы когда-то уничтожили носители информации. Да, превратить захоронение в свалку», – решил Наставник. И почему он раньше не догадался? Будто голос идеи молчал или не мог пробиться, а теперь смог и продиктовал решение.

Он прошел в кабинет и вызвал секретаря.

– Слушаю, господин Наставник.

– После обеда соберите совет Непорочных Отцов в моем кабинете. Тема: «Состояние кладбища на данный момент и пути его ликвидации».

Секретарь сделал пометку в блокноте.

Наставник погрузился в кресло и вслушался в тишину. Сквозь открытую балконную дверь звуки города не касались его слуха. Серышевск копошился где-то внизу, погрязнув в будничных делах. Работали заводы и фабрики, шумели машины, шагали пешеходы, но вся эта какофония, взлетая к верхним этажам, растворялась в воздухе. От нее не оставалось и следа. И лишь прохладный ветерок через открытую дверь стелился по полу, шевеля занавесками.

Наставник закрыл глаза, загнав мысли на периферию сознания. Он решил немного отдохнуть.

Обед кончился. Началось совещание, во время которого Отцы в основном молчали. То ли они были оглушены решением о создании свалки на месте кладбища, то ли им было все равно. Ни одного слова поперек. Ни случайного жеста, ни взгляда, говорившего, что их волнует мнение жителей Серышевска. Раз свалка, значит, свалка. Не прозвучал голос: «Нет, мы не согласны с этим». Или: «Господин Наставник, нам стоит спешить с ликвидацией кладбища, сейчас не время пускать его под бульдозеры».

Отцы внимательно выслушали текст будущего постановления. А дальше наступила гробовая тишина. Непорочные как-то странно посмотрели на Наставника, будто задаваясь вопросом: «И это все?» Но ни тени сомнения, ни замешательства, ни возмущения, только что-то мертвое и бездушное плескалось на дне зрачков собравшихся.

Один из Непорочных Отцов придвинул к себе листок бумаги и стал что-то писать, потом спросил: